Если все у нас выгорит, откроем в Майами ресторан под названием "Бедная Гортензия" и ты будешь в нем шеф-поваром.
Владимир Константинович посмотрел обиженно, и Алиса его успокоила:
– Или, если хочешь, ребеночка в Ницце родим.
91. Он полюбил и выдумал.
Гортензия Павловна начинала понимать, что в рай она попала своеобразно.
Ее женский ум верно понял фразу Флоры "Просто вы, наверное, раньше общались с мужчинами, в которых было много женских гормонов, и потому они много говорили, думали и кокетничали на философские темы". Так можно было сказать только о Лихоносове, болтуне и кокетке, не по годам густые волосы которого, а также склонность к алкоголю, свидетельствовали в пользу того, что в нем вовсю гуляют женские гормоны.
Она начинала понимать виртуальность нового своего мира, и чувство благодарности поднималось в ее сердце. "Он обманул меня, – думала она, гуляя в парке среди статуй, до синевы помороженных русской зимой. – Он полюбил, и как сказочный принц, выдумал мне жизнь и наполнил ее женскими радостями. Какая же он лапушка! О господи, как будут сверкать мои глаза, сверкать от счастья, когда я его увижу!
Сверкать?
Нет, все надо принимать, как должное. Я же красива, как никакая другая женщина! Я получаю свое! И он должен понимать, он не должен забывать, что на свете есть много людей, которые сочтут за счастье положить к моим ножкам все свое достояние!
А эта его мамочка? А если она пиранья, и все ее не любят именно за это? Он сказал, что на Пасху она приедет ненадолго.
Ненадолго... Пиранье много времени не нужно.
92. Подстраховался.
Владимир Константинович нашел Лихоносова, конечно же, в баре. Он сидел за столиком, на котором топтались в нетерпении бутылки иноземных вин, и решал, с которой их них пообщаться в первую очередь.
– Третьим будешь? – улыбнулся пьяница бывшему шоферу Бормана, решив начать с "Бордо" восемьдесят девятого года.
– А кто второй? – улыбнулся Владимир Константинович, усаживаясь напротив.
– Второй – это я. А она, – взял он "Бордо", – первая.
Владимир Константинович открыл бутылку, и они выпили по стакану.
– Ну, что-нибудь выяснил? – спросил Лихоносов, нутром наслаждаясь победной поступью выжимок французского лета.
– Да. Выкрал ее один богатенький нефтепромышленник. И, похоже, она не знает, что ее присвоили за копейку. Ничего не скажешь по этому поводу?
Лихоносов, насупившись, – он все вспомнил, – налил еще по стакану и сказал, мрачно рассматривая опустевшую бутылку:
– Знаешь, давным-давно читал я один китайский рассказ. Там один человек, естественно, китаец, много говорил. В годы Великого кормчего и "Великого скачка". И от его речей отправили на перевоспитание лучшего друга, потом еще кого-то. А когда отправили отца, он взял опасную бритву и натуральным образом отрезал себе язык. Так вот у меня сейчас острое желание взять бритву и сделать то же самое...
– А можно конкретнее? – поднял стакан Владимир Константинович.
– Можно, – ответил Лихоносов, механически чокнувшись.
Они выпили и Владимир Константинович, узнал о реальном и виртуальном мирах, о кадушках, шлангах и дискетах, о том, как Лихоносов задурил голову Козлову-старшему, как отправил в Воронеж Гогу Красного, и как это все повлияло на Дашу.
Следующей лишилась пробковых мозгов бутылка "Хванчкары".
– А вы бывали с Дарьей Павловной в Москве? – спросил Владимир Константинович, отпив четверть стакана (он не хотел надираться). – Я имею в виду, могли вас видеть и подслушать?
– Да, бывали. Когда я с ней закончил работать, мы поехали одеваться. Ходили по магазинам. Штук пятьдесят обошли. Потом сидели в кафе на Старом Арбате и говорили обо всем, в том числе, и о реальном и виртуальном мирах. И один тип в черных очках, похожий на типа из "Матрицы" нас, похоже подслушивал. Потом мы походили по бульварам и поехали домой. Очнулся я рядом с прежней Дашиной дачей без памяти и на автопилоте до нее добрался.
– Да, видимо, очень большой человек вас в оборот взял... – огорчился бывший шофер Бормана. – Большой и беспринципный. Представляю, что он с Дашей делает. Без всякого сомнения, эксплуатирует определенные ее качества и свойства.
Владимир Константинович, помня рекомендации Алисы, утаил, что Даша ездит в "Кадиллаке", и что на ней шуба за десять тысяч долларов и бриллиантовое колье за несколько десятков тысяч. Осмыслив услышанное, он включил портативный магнитофон, прятавшийся в кармане пиджака, и спросил, как младший брат спрашивает старшего:
– Так что же будем делать? Или хрен с ней, пусть живет у этого сукиного кота?
– Нет, надо найти Дашу и вызволить. У тебя же есть каналы Чихая? Хочешь, пойдем к нему, и он попросит тебя это сделать?
– Я боюсь. Могут взять за жабры. И закрыть надолго – у этого нефтепромышленника, я думаю, в службе безопасности одни бывшие полковники с генералами. И Алиса не позволит.
Язык Лихоносова понемногу стал заплетаться.
– Слу..шай, а если Чихай даст тебе бу..магу, в которой прикажет это сделать под страхом смерти, то займешься? Я бы сам пошел, но какой из меня воин? Я же алко... алкоголик сейчас.
Владимир Константинович выключил магнитофон и сказал чеканно:
– Если Чихай даст мне бумагу, в которой прикажет найти и вызволить Дашу под страхом смерти и потом уедет, скажем, в Воронеж, то я займусь этим делом.
– Ну тогда давай, выпьем и пошли?
Они допили "Хванчкару" и пошли к Чихаю. Тот написал и заверил подписью бумагу, заранее составленную Владимиром Константиновичем.
93. А если больше, то беда.
– Все это хорошо, но как в таком случае мы заполучим Дашу? – задался вопросом Владимир Константинович в постели, после того, как Алиса, массируя любовнику спину, рассказала, что белый "Кадиллак", на котором ездил объект их интереса, принадлежит Михаилу Иосифовичу N, одному из богатейших людей России.
– Да, дом, в котором она живет, охраняется не хуже Кремля, – ответила Алиса. – Но ведь мы умные люди? А охрану, как правило, организуют люди, которым с лейтенантских погон запрещали разнообразно думать. Так что думай милый, думай, ведь на кону твой ребеночек и ресторан в Майами.
Владимир Константинович очень хотел ребенка, девочку конечно. Он часто представлял, как будет катать коляску по улицам и тенистым переулкам Болшева, как будет придумывать Аленушке сказки, как будет менять ей памперсы, стирать распашонки с колготками и кормить растертыми овощами и фруктами. И как важный и расстроенный, будет выдавать ее замуж, а потом мяться от нетерпения в фойе родильного дома.
Алиса тоже этого хотела. Однако она с семнадцати лет жила с "деловыми" людьми, она была запрограммирована на определенный образ поведения и не могла "поменять дискету" самостоятельно. Дискету женщине может поменять только мужчина, а что такое мужчина? Особенно виртуальный мужчина? Что такое этот Владимир Константинович, из которого можно сделать шофера Бормана, а потом подкаблучника?
Владимир Константинович, внезапно опьянел от выпитого с Хирургом и добавленного потом единолично. Он всегда пьянел неожиданно. Насладившись расслаблением ума и тела, он сказал, жмурясь от удовольствия:
– Хорошо, лапушка, подумаю... У меня мозг хоть куда... Так, в повседневности, он и подкачать может, но если его хорошо попросить, особенно в последнее время, то он всегда, как юный пионер... Я придумаю что-нибудь этакое, только ты не дави и улыбайся. И не смотри на меня, как на живого человека, мертвая... Знаешь, ты женщина хоть куда, но тебя иногда много. Человек – он человек. Его должно быть столько, сколько он весит. А если больше, то беда, он тяжелым становится...
– Хорошо, Вова. Я обещаю – все будет, как ты хочешь, – сказала Алиса, не зная, лжет она или говорит правду. – Но докажи мне теперь, что ты мужчина, что ты можешь повернуть все по своему желанию. Каждой женщине это надо, иметь такого мужчину. Понимаешь, я видела, как тебя били, и как ты подставлял глаз, и как тихонечко скулил. Ты был совсем как я с Чихаем. Он тоже меня бил, в самое сердце бил, и я скулила, пока весь звук из меня не вышел. И теперь этого звука в моем сердце нет, а тебя я при себе оставила, потому что почувствовала, что этот сердечный звук ты мне можешь вернуть. Верни мне его, пожалуйста, и стану я твоей собачкой, сукой твоей стану...
Владимир Константинович заплакал и обнял Алису. Та удовлетворенно улыбнулась и приняла объятия.
Потом они говорили о перерождении Авдеева. Засыпая, бывший повар представлял себе Алису после аналогичной операции – добрую, мягкую, любящую. Алиса же думала, что способности Хирурга можно использовать, как в кино, то есть для создания беспринципных и жестких исполнителей ее воли.
Если бы Лихоносову открылись ее мысли, он бросился бы искать опасную бритву.
Чтобы отрезать свой язык.
94. Алиса за вас ответит.
На следующее утро Владимир Константинович заперся в кабинете и принялся думать, как выманить Дашу из дома Михаила Иосифовича.
"Что может заставить ее искать встречи с кем-либо извне? – задал он себе первый вопрос. – Любовь или жалость к Хирургу? Возможно, но вряд ли. Когда она впервые легла под Чихая, Хирург ей был нужен. Он был надеждой для нее, и она пошла ради этой надежды на позор.
Теперь она имеет все и Хирург для нее – то же самое, что журнал "Бурда" за семьдесят первый год.
Ее может подвигнуть на встречу с кем-нибудь извне только угроза потерять нынешние блага. Или красоту.
Да, красоту. Если бы она узнала, что без каких-то там чудесных таблеток или мазей Хирурга красота спадет с ее лица, то она женским своим умом придумала бы как с ним встретиться.
Нет, не то. Если она это узнает, то сразу побежит к своему Михаилу Иосифовичу. И тогда все, конец – он спрячет ее под замок, найдет врачей, которые докажут, что эти пилюли или мази есть чепуха. И тогда она даст нам знак, и назначит место встречи, и меня на ней застрелят как последнюю шестерку.
Да... Ничего не придумать... Облажаюсь перед Алисой. И придется опять эти чебуреки из котят жарить..."
Однако Владимир Константинович не ударил в грязь лицом. Ему помог Хирург. Он, на удивление трезвый, вошел в кабинет, приблизился к письменному столу и поинтересовался, заглядывая в глаза с надеждой:
– Думаете, как Дашу вызволить?
Михаил Иосифович тяжко вздохнул.
– Непременно надо что-нибудь придумать, непременно! – волнуясь, продолжил Лихоносов. – Понимаете, примерно полгода назад у нее на женских органах было несколько серьезных операций, и я должен был в середине декабря ее обстоятельно посмотреть. Посмотреть и, возможно, подправить кое-что. В противном случае у нее могут возникнуть неприятные новообразования. И детей может не быть...
Последнюю фразу Лихоносов говорил удивленно – Владимир Константинович, повеселев на глазах, панибратски хлопнул его по плечу и пошел к бару за коньяком.
– Мне вина, пожалуйста, – сказал ему вслед Лихоносов.
Через минуту они чокались.
– А что это вы так обрадовались? – спросил Лихоносов, выпив.
– В голову идея пришла. Сегодня какое число?
Лихоносов пожал плечами и Владимир Константинович ответил сам:
– Сегодня четырнадцатое. И я спорю с вами, что через пару дней она будет здесь, живая и невредимая как наш российский дух.
– Давайте поспорим, только у меня нет денег.
– Деньги – это чепуха. Алиса за вас ответит.
– Я с удовольствием вам проиграю.
– Проиграете, проиграете, несомненно, проиграете. А скажите, каким образом Даша могла бы дать вам знать, где она находится?
– Она могла бы позвонить на наш мобильный телефон. Но я его нашел разбитым под яблоней...
– А номер какой был? – спросил Михаил Иосифович.
Лихоносов напряг память и назвал.
Владимир Константинович записал номер и поднялся с места:
– А теперь извините, мне надо идти. Кстати, как здоровье Чихая?
– Чихай умер... – смущенно улыбнулся Лихоносов.
– Как!? Что случилось?!
– Час назад он мне сказал, что Чихай умер, и теперь его зовут Валерий Валентинович Чихачев...
– Да, да, – сникнув, покивал Владимир Константинович, – так его звали, пока авторитетом не стал... Ну, поздравьте его от меня.
– Не смогу... – Лихоносов посмотрел на бронзовые часы с римскими воинами, стоявшие на столе. – Сорок минут назад он уехал в Воронеж. С медсестрой Аней.
– С дыркой в голове? С Аней? Уехал? В Воронеж??
– Вы знаете, у него все чудесным образом поджило. Наверное, он очень сильно хотел в Воронеж.
– Нет, Чихай очень сильно хотел уехать отсюда, – темно усмехнулся бывший повар и шофер Бормана. – Да, отсюда... Ну, пока. Бар в вашем распоряжении.
Владимир Константинович ушел, в дверях оглянувшись и посмотрев пронизывающим взглядом, очень похожим на взгляд стародавнего Чихая.
Лихоносов, помахав ему рукой, уселся удобнее перед бутылкой и стал пить вино. "Свято место пусто не бывает, – мелко засмеялся он, опрокинув очередную рюмку (винных бокалов в баре не оказалось). – Похоже, та дискета, которую я изъял из мозга Валерия Валентиновича, попала в мозги бедного Владимира Константиновича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Владимир Константинович посмотрел обиженно, и Алиса его успокоила:
– Или, если хочешь, ребеночка в Ницце родим.
91. Он полюбил и выдумал.
Гортензия Павловна начинала понимать, что в рай она попала своеобразно.
Ее женский ум верно понял фразу Флоры "Просто вы, наверное, раньше общались с мужчинами, в которых было много женских гормонов, и потому они много говорили, думали и кокетничали на философские темы". Так можно было сказать только о Лихоносове, болтуне и кокетке, не по годам густые волосы которого, а также склонность к алкоголю, свидетельствовали в пользу того, что в нем вовсю гуляют женские гормоны.
Она начинала понимать виртуальность нового своего мира, и чувство благодарности поднималось в ее сердце. "Он обманул меня, – думала она, гуляя в парке среди статуй, до синевы помороженных русской зимой. – Он полюбил, и как сказочный принц, выдумал мне жизнь и наполнил ее женскими радостями. Какая же он лапушка! О господи, как будут сверкать мои глаза, сверкать от счастья, когда я его увижу!
Сверкать?
Нет, все надо принимать, как должное. Я же красива, как никакая другая женщина! Я получаю свое! И он должен понимать, он не должен забывать, что на свете есть много людей, которые сочтут за счастье положить к моим ножкам все свое достояние!
А эта его мамочка? А если она пиранья, и все ее не любят именно за это? Он сказал, что на Пасху она приедет ненадолго.
Ненадолго... Пиранье много времени не нужно.
92. Подстраховался.
Владимир Константинович нашел Лихоносова, конечно же, в баре. Он сидел за столиком, на котором топтались в нетерпении бутылки иноземных вин, и решал, с которой их них пообщаться в первую очередь.
– Третьим будешь? – улыбнулся пьяница бывшему шоферу Бормана, решив начать с "Бордо" восемьдесят девятого года.
– А кто второй? – улыбнулся Владимир Константинович, усаживаясь напротив.
– Второй – это я. А она, – взял он "Бордо", – первая.
Владимир Константинович открыл бутылку, и они выпили по стакану.
– Ну, что-нибудь выяснил? – спросил Лихоносов, нутром наслаждаясь победной поступью выжимок французского лета.
– Да. Выкрал ее один богатенький нефтепромышленник. И, похоже, она не знает, что ее присвоили за копейку. Ничего не скажешь по этому поводу?
Лихоносов, насупившись, – он все вспомнил, – налил еще по стакану и сказал, мрачно рассматривая опустевшую бутылку:
– Знаешь, давным-давно читал я один китайский рассказ. Там один человек, естественно, китаец, много говорил. В годы Великого кормчего и "Великого скачка". И от его речей отправили на перевоспитание лучшего друга, потом еще кого-то. А когда отправили отца, он взял опасную бритву и натуральным образом отрезал себе язык. Так вот у меня сейчас острое желание взять бритву и сделать то же самое...
– А можно конкретнее? – поднял стакан Владимир Константинович.
– Можно, – ответил Лихоносов, механически чокнувшись.
Они выпили и Владимир Константинович, узнал о реальном и виртуальном мирах, о кадушках, шлангах и дискетах, о том, как Лихоносов задурил голову Козлову-старшему, как отправил в Воронеж Гогу Красного, и как это все повлияло на Дашу.
Следующей лишилась пробковых мозгов бутылка "Хванчкары".
– А вы бывали с Дарьей Павловной в Москве? – спросил Владимир Константинович, отпив четверть стакана (он не хотел надираться). – Я имею в виду, могли вас видеть и подслушать?
– Да, бывали. Когда я с ней закончил работать, мы поехали одеваться. Ходили по магазинам. Штук пятьдесят обошли. Потом сидели в кафе на Старом Арбате и говорили обо всем, в том числе, и о реальном и виртуальном мирах. И один тип в черных очках, похожий на типа из "Матрицы" нас, похоже подслушивал. Потом мы походили по бульварам и поехали домой. Очнулся я рядом с прежней Дашиной дачей без памяти и на автопилоте до нее добрался.
– Да, видимо, очень большой человек вас в оборот взял... – огорчился бывший шофер Бормана. – Большой и беспринципный. Представляю, что он с Дашей делает. Без всякого сомнения, эксплуатирует определенные ее качества и свойства.
Владимир Константинович, помня рекомендации Алисы, утаил, что Даша ездит в "Кадиллаке", и что на ней шуба за десять тысяч долларов и бриллиантовое колье за несколько десятков тысяч. Осмыслив услышанное, он включил портативный магнитофон, прятавшийся в кармане пиджака, и спросил, как младший брат спрашивает старшего:
– Так что же будем делать? Или хрен с ней, пусть живет у этого сукиного кота?
– Нет, надо найти Дашу и вызволить. У тебя же есть каналы Чихая? Хочешь, пойдем к нему, и он попросит тебя это сделать?
– Я боюсь. Могут взять за жабры. И закрыть надолго – у этого нефтепромышленника, я думаю, в службе безопасности одни бывшие полковники с генералами. И Алиса не позволит.
Язык Лихоносова понемногу стал заплетаться.
– Слу..шай, а если Чихай даст тебе бу..магу, в которой прикажет это сделать под страхом смерти, то займешься? Я бы сам пошел, но какой из меня воин? Я же алко... алкоголик сейчас.
Владимир Константинович выключил магнитофон и сказал чеканно:
– Если Чихай даст мне бумагу, в которой прикажет найти и вызволить Дашу под страхом смерти и потом уедет, скажем, в Воронеж, то я займусь этим делом.
– Ну тогда давай, выпьем и пошли?
Они допили "Хванчкару" и пошли к Чихаю. Тот написал и заверил подписью бумагу, заранее составленную Владимиром Константиновичем.
93. А если больше, то беда.
– Все это хорошо, но как в таком случае мы заполучим Дашу? – задался вопросом Владимир Константинович в постели, после того, как Алиса, массируя любовнику спину, рассказала, что белый "Кадиллак", на котором ездил объект их интереса, принадлежит Михаилу Иосифовичу N, одному из богатейших людей России.
– Да, дом, в котором она живет, охраняется не хуже Кремля, – ответила Алиса. – Но ведь мы умные люди? А охрану, как правило, организуют люди, которым с лейтенантских погон запрещали разнообразно думать. Так что думай милый, думай, ведь на кону твой ребеночек и ресторан в Майами.
Владимир Константинович очень хотел ребенка, девочку конечно. Он часто представлял, как будет катать коляску по улицам и тенистым переулкам Болшева, как будет придумывать Аленушке сказки, как будет менять ей памперсы, стирать распашонки с колготками и кормить растертыми овощами и фруктами. И как важный и расстроенный, будет выдавать ее замуж, а потом мяться от нетерпения в фойе родильного дома.
Алиса тоже этого хотела. Однако она с семнадцати лет жила с "деловыми" людьми, она была запрограммирована на определенный образ поведения и не могла "поменять дискету" самостоятельно. Дискету женщине может поменять только мужчина, а что такое мужчина? Особенно виртуальный мужчина? Что такое этот Владимир Константинович, из которого можно сделать шофера Бормана, а потом подкаблучника?
Владимир Константинович, внезапно опьянел от выпитого с Хирургом и добавленного потом единолично. Он всегда пьянел неожиданно. Насладившись расслаблением ума и тела, он сказал, жмурясь от удовольствия:
– Хорошо, лапушка, подумаю... У меня мозг хоть куда... Так, в повседневности, он и подкачать может, но если его хорошо попросить, особенно в последнее время, то он всегда, как юный пионер... Я придумаю что-нибудь этакое, только ты не дави и улыбайся. И не смотри на меня, как на живого человека, мертвая... Знаешь, ты женщина хоть куда, но тебя иногда много. Человек – он человек. Его должно быть столько, сколько он весит. А если больше, то беда, он тяжелым становится...
– Хорошо, Вова. Я обещаю – все будет, как ты хочешь, – сказала Алиса, не зная, лжет она или говорит правду. – Но докажи мне теперь, что ты мужчина, что ты можешь повернуть все по своему желанию. Каждой женщине это надо, иметь такого мужчину. Понимаешь, я видела, как тебя били, и как ты подставлял глаз, и как тихонечко скулил. Ты был совсем как я с Чихаем. Он тоже меня бил, в самое сердце бил, и я скулила, пока весь звук из меня не вышел. И теперь этого звука в моем сердце нет, а тебя я при себе оставила, потому что почувствовала, что этот сердечный звук ты мне можешь вернуть. Верни мне его, пожалуйста, и стану я твоей собачкой, сукой твоей стану...
Владимир Константинович заплакал и обнял Алису. Та удовлетворенно улыбнулась и приняла объятия.
Потом они говорили о перерождении Авдеева. Засыпая, бывший повар представлял себе Алису после аналогичной операции – добрую, мягкую, любящую. Алиса же думала, что способности Хирурга можно использовать, как в кино, то есть для создания беспринципных и жестких исполнителей ее воли.
Если бы Лихоносову открылись ее мысли, он бросился бы искать опасную бритву.
Чтобы отрезать свой язык.
94. Алиса за вас ответит.
На следующее утро Владимир Константинович заперся в кабинете и принялся думать, как выманить Дашу из дома Михаила Иосифовича.
"Что может заставить ее искать встречи с кем-либо извне? – задал он себе первый вопрос. – Любовь или жалость к Хирургу? Возможно, но вряд ли. Когда она впервые легла под Чихая, Хирург ей был нужен. Он был надеждой для нее, и она пошла ради этой надежды на позор.
Теперь она имеет все и Хирург для нее – то же самое, что журнал "Бурда" за семьдесят первый год.
Ее может подвигнуть на встречу с кем-нибудь извне только угроза потерять нынешние блага. Или красоту.
Да, красоту. Если бы она узнала, что без каких-то там чудесных таблеток или мазей Хирурга красота спадет с ее лица, то она женским своим умом придумала бы как с ним встретиться.
Нет, не то. Если она это узнает, то сразу побежит к своему Михаилу Иосифовичу. И тогда все, конец – он спрячет ее под замок, найдет врачей, которые докажут, что эти пилюли или мази есть чепуха. И тогда она даст нам знак, и назначит место встречи, и меня на ней застрелят как последнюю шестерку.
Да... Ничего не придумать... Облажаюсь перед Алисой. И придется опять эти чебуреки из котят жарить..."
Однако Владимир Константинович не ударил в грязь лицом. Ему помог Хирург. Он, на удивление трезвый, вошел в кабинет, приблизился к письменному столу и поинтересовался, заглядывая в глаза с надеждой:
– Думаете, как Дашу вызволить?
Михаил Иосифович тяжко вздохнул.
– Непременно надо что-нибудь придумать, непременно! – волнуясь, продолжил Лихоносов. – Понимаете, примерно полгода назад у нее на женских органах было несколько серьезных операций, и я должен был в середине декабря ее обстоятельно посмотреть. Посмотреть и, возможно, подправить кое-что. В противном случае у нее могут возникнуть неприятные новообразования. И детей может не быть...
Последнюю фразу Лихоносов говорил удивленно – Владимир Константинович, повеселев на глазах, панибратски хлопнул его по плечу и пошел к бару за коньяком.
– Мне вина, пожалуйста, – сказал ему вслед Лихоносов.
Через минуту они чокались.
– А что это вы так обрадовались? – спросил Лихоносов, выпив.
– В голову идея пришла. Сегодня какое число?
Лихоносов пожал плечами и Владимир Константинович ответил сам:
– Сегодня четырнадцатое. И я спорю с вами, что через пару дней она будет здесь, живая и невредимая как наш российский дух.
– Давайте поспорим, только у меня нет денег.
– Деньги – это чепуха. Алиса за вас ответит.
– Я с удовольствием вам проиграю.
– Проиграете, проиграете, несомненно, проиграете. А скажите, каким образом Даша могла бы дать вам знать, где она находится?
– Она могла бы позвонить на наш мобильный телефон. Но я его нашел разбитым под яблоней...
– А номер какой был? – спросил Михаил Иосифович.
Лихоносов напряг память и назвал.
Владимир Константинович записал номер и поднялся с места:
– А теперь извините, мне надо идти. Кстати, как здоровье Чихая?
– Чихай умер... – смущенно улыбнулся Лихоносов.
– Как!? Что случилось?!
– Час назад он мне сказал, что Чихай умер, и теперь его зовут Валерий Валентинович Чихачев...
– Да, да, – сникнув, покивал Владимир Константинович, – так его звали, пока авторитетом не стал... Ну, поздравьте его от меня.
– Не смогу... – Лихоносов посмотрел на бронзовые часы с римскими воинами, стоявшие на столе. – Сорок минут назад он уехал в Воронеж. С медсестрой Аней.
– С дыркой в голове? С Аней? Уехал? В Воронеж??
– Вы знаете, у него все чудесным образом поджило. Наверное, он очень сильно хотел в Воронеж.
– Нет, Чихай очень сильно хотел уехать отсюда, – темно усмехнулся бывший повар и шофер Бормана. – Да, отсюда... Ну, пока. Бар в вашем распоряжении.
Владимир Константинович ушел, в дверях оглянувшись и посмотрев пронизывающим взглядом, очень похожим на взгляд стародавнего Чихая.
Лихоносов, помахав ему рукой, уселся удобнее перед бутылкой и стал пить вино. "Свято место пусто не бывает, – мелко засмеялся он, опрокинув очередную рюмку (винных бокалов в баре не оказалось). – Похоже, та дискета, которую я изъял из мозга Валерия Валентиновича, попала в мозги бедного Владимира Константиновича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35