Все могло случиться, но мы понимали, что самое невозможное - повернуть звездолет обратно к далекой Земле.
Бессонов был совсем подавлен.
- Может быть, в этой беде повинны мои проклятые проекции? - спросил он меня однажды. - Все равно что показывать попавшейся в мышеловку мыши кусочек сыра…
- Спроси Сеймура.
- Он слова не дает сказать.
Нет, дело было не в голографии. Я не мог себе представить “Аякс” пустым и голым. Не мог представить, что, выйдя из дому, увижу не небо, а гладкие белые своды звездолета. Нет, Бессонов не был виноват. Он, быть может, спасал нас от еще больших напастей…
“Аякс” все так же спокойно летел по бескрайнему космическому океану. Его умопомрачительная скорость не стала причиной каких-либо происшествий. За все время пути радарная установка семь раз подавала сигнал тревоги, и мощные энергетические заряды легко уничтожали непрошеных космических гостей. Наш корабль двигался увереннее и безопаснее, чем когда-то каравеллы Колумба и Магеллана. И тем не менее тревога, поселившаяся во всех сердцах, росла с каждым днем.
С Толей Викторовым мы встретились в “Итальянском ресторане”, как в шутку называли нашу столовую с южной кухней. Я уже сидел за столом, когда увидел его с синим подносом в руках, уставленным тарелками. Видно было, что его волчий аппетит вернулся к нему после всех передряг последних месяцев. Увидев меня, Толя заметно смутился, но приветливо улыбнулся и сел рядом.
- Ты немного похудел, - сказал он.
- Не один я. Циглер держит нас как в школе гладиаторов.
Циглер был нашим спортивным инструктором. Его шарообразная поблескивающая голова стала для нас настоящим пугалом.
- Меня он еще не поймал, - сказал Толя. - Но я сам начал тренировки.
- Чем занимаешься?
- Боксом, - усмехнулся он.
- Не представляю тебя в атаке, - сказал я. - Хочешь не хочешь, а придется тебе уходить в глухую защиту.
- Ошибаешься… Мой стиль - мгновенная контратака! - ответил он, подмигнув несколько глуповато.
- Как Ада? - поинтересовался я.
- Хорошо… Намного лучше, чем я ожидал.
Его добрые синие глаза смотрели на, меня в упор. Но я и ухом не повел. Неожиданно он спросил:
- Скажи, вы с Сеймуром специально подстроили эту отвратительную комбинацию?
- Почему ты спрашиваешь меня? Узнай у Сеймура.
- Этот кретин отвечает точно как ты.
- Значит, в твоих интересах знать столько…
Он нахмурился, но нашел в себе силы ответить мне шуткой:
- Не забывай, что я усиленно тренируюсь.
- И я тоже. Бегаю на длинные дистанции.
Целый день после этого разговора я чувствовал себя отвратительно. Такие отношения с людьми были совсем не в моем стиле. Насколько правильнее жили древние! В подобных случаях они набрасывались друг на друга с кулаками или с дубинами, а не вели лицемерно-остроумные разговоры.
На другой день в моей комнате мягко загудел видеотелефон. Я нажал кнопку и в тот же миг увидел на экране суровое лицо Хенка.
- Зайди ко мне! - коротко бросил он.
Когда я вошел к нему, он стоял лицом к огромному иллюминатору. Его массивная фигура показалась мне более ссутулившейся, чем обычно. Услышав мои шаги, Хенк оглянулся. Лицо его было озабоченным и каким-то отрешенным.
- Садись, - по-свойски сказал комендант, продолжая смотреть в иллюминатор.
“Неужели он еще не насмотрелся в эту пустоту?” - подумал я.
Хенк поманил меня к себе:
- Знаешь, что это за звезда?
- Которая именно?
- Вот эта, самая яркая. В левом углу.
- Не знаю, - смутившись, ответил я.
Как и все другие, за исключением астрономов, я редко заглядывал за крепкие стены “Аякса”. Очень жутко не только знать, но и видеть, что ты нигде, в пустоте…
- Это Анкур, - сказал комендант. - Говорит тебе о чем-нибудь это название?.. Быть может, самая интересная звезда нашего неба. Пятьсот шестьдесят лет назад она была сверхновой…
- Да, припоминаю, читал, - ответил я. - Тогда она произвела настоящую сенсацию.
- Анкур интересен и в другом отношении, - продолжал Хенк. - Мы пройдем от него довольно близко… Ни от какой звезды мы не будем так близко…
- Красивая, - сказал я.
- Да, конечно… То, что ты видишь, - это газовая оболочка. Потому звезда и выглядит такой крупной. Когда мы подойдем к ней на минимальное расстояние, она будет выглядеть как апельсин. Вот тогда я соберу всех вас. Я хочу, чтоб вы почувствовали, что мы летим не в пустоте. Мы летим в огромном живом мире. В мире, в котором пульсирует бесконечная материя. Океан огня и света.
Я не знал, что он может выражаться столь патетически.
- А энтропия? - спросил я.
- Энтропия для дураков! - резко ответил он. - А огонь для Прометеев… Но это звучит немного старомодно…
- Звучит что надо, - серьезно сказал я.
- Правильно. Потому-то я и позвал тебя.
Лишь теперь он посмотрел на меня прямо и цепко - глаза в глаза.
- Я рассчитываю на тебя в одном деле. Поэтому предупреждаю - никакого расслабления… Ни при каких обстоятельствах. Ты должен быть постоянно готов - начищенным и твердым, как клинок.
Он в самом деле заинтриговал меня. “Одно дело”? Что это может быть? Пройти рядом с Анкуром на нашей огнеупорной ракете? Хенк, словно угадав мои мысли, улыбнулся:
- Не ломай себе голову. Это больше, чем ты можешь предположить…
Я не мог и подумать в эту минуту, что доставлю ему самое тяжелое огорчение, что уязвлю его в самое сердце. Хенк снова уставился в иллюминатор и словно забыл о моем существовании. Я встал и бесшумно вышел. Мне очень хотелось узнать, кому я обязан необычным вниманием коменданта. Не была ли эта встреча одной из бесконечных комбинаций Сеймура? Не считал ли он необходимым помочь и мне каким-либо внезапным шоком? Я знал, что Сеймур и Хенк часто встречаются, часами о чем-то толкуют… Вряд ли о космической энтропии. Скорее о той, что происходит в сердцах людей… А может быть, Хенк, сам вспомнил обо мне?..
Мне хотелось, чтобы верным оказалось второе.
Несколько дней спустя я встретил в бассейне Аду. Она снова была в желтом трико, элегантная и гибкая, как всегда. Ада тоже заметила меня, взгляд ее был теплым и ласковым. Я не посмел подойти к ней - так громко и сильно колотилось мое сердце.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Мы приближались к цели. Пройдет несколько месяцев, и “Аякс” повиснет в космосе, как дальний спутник Регины. Мы наконец узнаем, был ли какой-нибудь смысл в нашем бесконечном путешествии. Узнаем, есть ли там жизнь. Мы просто жаждали встретить человеческие существа, хотя бы и доисторической эры. Настолько невыносимой стала для нас мысль, что, может быть, мы единственные скитальцы в доступном космосе.
Последние три года прошли как будто легче. Наш коллектив медиков открыл наконец сильные средства против герметического невроза. Но последняя его жертва была поистине и страшна и тяжела. Один из наших биохимиков, молодой профессор Моргенштерн, покончил с собой невероятным образом. Одетый в скафандр, он выпрыгнул в космос через люк и, открыв шлем, в мгновение ока превратился в сосульку. Все были потрясены. Моргенштерн наконец нашел то, к чему с такой огромной силой рвалась его душа, - бесконечное открытое пространство…
Мы победили герметический невроз, но главный наш враг - космическая меланхолия - продолжал наносить удары. Еще восемь человек умерло у нас на глазах, и мы ничем не могли помочь им. Шестнадцать человек лежало в летаргическом сне в барокамерах. Когда мы приблизились к Регине, все они постепенно вернулись к нормальной жизни. Даже самое обыкновенное любопытство могло поставить людей на ноги, лишь бы оно было достаточно сильным.
Я уже не был мальчишкой. За последние годы я превратился в солидного и спокойного научного работника с легкой склонностью к литературе. На моем счету было два серьезных научных труда. Я вырастил морскую свинку чуть ли не с настоящего земного поросенка. Ее звали Тони. Она весила около пятидесяти килограммов и поэтому большей частью лежала возле своего корытца, загадочно смотря на меня глазами альбиноса. Иногда у меня было такое чувство, что она вот-вот заговорит. При всей ее флегматичности у нее был отличный аппетит. И только присутствие Сеймура неизвестно почему выводило ее из равновесия - свинка становилась неспокойной и раздраженно повизгивала.
- Зачем тебе этот урод? - морщился Сеймур. - Если бы можно было ее хотя бы зажарить на вертеле…
Свинка вздрогнула и мрачно посмотрела на нас.
- Тише, - сказал я. - Может быть, она нас понимает.
- Не удивлюсь, - ухмыльнулся Сеймур. - От урода можно ожидать всего, даже того, что он при удобном случае перегрызет тебе горло.
- Она меня любит, - возразил я…
С Адой что-то происходило. Ее ласковый взгляд потерял свою былую жизнерадостность. Он стал намного глубже, и в этой глубине чувствовалась скрытая печаль. Тем не менее она все так же весело и непринужденно болтала со своими друзьями. Все так же нежно заботилась о своем Толе, который, кстати, полностью излечился. Он был, как я уже говорил, океанологом и целыми днями пропадал в своем рабочем кабинете. А в свободное время бешено тренировался. Я ни в коем случае не решился бы выйти против него на ринг.
И Бессонов как будто поустал. Сейчас не он ко мне, а я чуть не каждый день забегал к нему. Чаще всего он предавался воспоминаниям - о своем детстве, о юности. Об отце, о дедушках и бабушках. Казалось, воспоминания стали основной его духовной пищей. Я подумал было, что это признак старения. Но нет - просто он тосковал по Земле, по табаку для своей трубки, по настоящим земным деревьям и цветам.
Но работал он по-прежнему самоотверженно. А так как все сюжеты были давно исчерпаны, Бессонов с особой энергией и страстью занимался монтажом. Можно было сидеть на Елисейских полях и наблюдать Вестминстерское аббатство или Ниагарский водопад. Как-то под Новый год он показал нам “бал призраков”, который готовил несколько месяцев из подручных материалов.
В последнее время я часто заставал его напевающим под нос какую-нибудь песенку. Иногда он аккомпанировал себе на гитаре. Пел он тихо, немного грустно, как-то особенно вслушиваясь в свой хрипловатый, но приятный голос.
- Володя, - сказал я однажды. - Я слышал одну старую песню…
- Какую?
- “Крутится, вертится шар голубой…”
Лицо его засветилось.
- Молодец! - воскликнул он. - Я все думал, какую бы песню припомнить. Вот она…
Он приложил ухо к деке гитары, потрогал струны и, выпрямившись, лихо запел:
Крутится, вертится шар голубой,
Крутится, вертится над головой…
И долго потом звучала у меня в душе эта чудная старая песенка.
Тормозные реакторы “Аякса” заглохли - мы вышли на орбиту вокруг Регины. Мы были все же довольно далеко от планеты - на видеоэкранах она выглядела, как Луна во время полнолуния.
Наступил великий час Знания, час отчаяния или надежды. В течение последних дней люди едва прикасались к еде. Все были переполнены тревожным ожиданием. Только Сеймур выглядел вполне спокойным; чуть заметная ироническая улыбка не сходила с его губ.
- Никаких чертей мы там не обнаружим! Иначе они давно уже вошли бы с нами в радиосвязь…
- Может быть, они еще не изобрели радио, - парировал я. - Может, они до этого никогда не дойдут. Почему обязательно связывать разум с техникой?
- При сходных условиях… - начал он.
- Никакие условия не могут быть совсем схожими, - возразил я. - Представь себе, что у них есть радиосвязь на физиологической основе… Но слабой мощности.
- Чепуха! - презрительно буркнул он.
Я хорошо понимал его. Больше чумы он боялся бьющих через край надежд. Он опасался, что разочарование приведет к новой волне душевных заболеваний. И разумеется, был прав.
Первые же сведения были удручающими. Регина оказалась просто-напросто ледяной пустыней. Правда, имелись и свободные океаны, занимающие около трети поверхности. Но все остальное было покрыто льдом. Специалисты были единодушны - при таких обстоятельствах на Регине не может быть разумной жизни. Даже если в далекие геологические эры и существовала жизнь или даже цивилизация, то она не могла бы устоять против тысячелетнего процесса оледенения.
Так говорили специалисты. Это было логично, но никому не хотелось верить в это. Почему бы и не уцелеть разумным существам? Ведь они могли жить как амфибии в океане…
Наши телескопы были достаточно мощными, но в их объективы не попадало ничего, кроме сугробов и ледяных образований. Фотографии были просто обезнадеживающими - они ничем не отличались от земных арктических снимков.
Но некоторые данные были удивительны. Прежде всего атмосфера: она была намного тоньше и разреженнее земной, но зато очень богата кислородом. И температуры были не так уж низки - минус десять-пятнадцать градусов на экваторе днем. Были запущены три зонда, два из которых вернулись на “Аякс”. Первый установил наличие бактериальной среды на поверхности планеты. Другой принес пробу из океана - она была чрезвычайно богата планктоном и низшей растительностью. Третий зонд, снабженный телепередатчиком, остался на планете.. Днем и ночью возле экранов дежурили специалисты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Бессонов был совсем подавлен.
- Может быть, в этой беде повинны мои проклятые проекции? - спросил он меня однажды. - Все равно что показывать попавшейся в мышеловку мыши кусочек сыра…
- Спроси Сеймура.
- Он слова не дает сказать.
Нет, дело было не в голографии. Я не мог себе представить “Аякс” пустым и голым. Не мог представить, что, выйдя из дому, увижу не небо, а гладкие белые своды звездолета. Нет, Бессонов не был виноват. Он, быть может, спасал нас от еще больших напастей…
“Аякс” все так же спокойно летел по бескрайнему космическому океану. Его умопомрачительная скорость не стала причиной каких-либо происшествий. За все время пути радарная установка семь раз подавала сигнал тревоги, и мощные энергетические заряды легко уничтожали непрошеных космических гостей. Наш корабль двигался увереннее и безопаснее, чем когда-то каравеллы Колумба и Магеллана. И тем не менее тревога, поселившаяся во всех сердцах, росла с каждым днем.
С Толей Викторовым мы встретились в “Итальянском ресторане”, как в шутку называли нашу столовую с южной кухней. Я уже сидел за столом, когда увидел его с синим подносом в руках, уставленным тарелками. Видно было, что его волчий аппетит вернулся к нему после всех передряг последних месяцев. Увидев меня, Толя заметно смутился, но приветливо улыбнулся и сел рядом.
- Ты немного похудел, - сказал он.
- Не один я. Циглер держит нас как в школе гладиаторов.
Циглер был нашим спортивным инструктором. Его шарообразная поблескивающая голова стала для нас настоящим пугалом.
- Меня он еще не поймал, - сказал Толя. - Но я сам начал тренировки.
- Чем занимаешься?
- Боксом, - усмехнулся он.
- Не представляю тебя в атаке, - сказал я. - Хочешь не хочешь, а придется тебе уходить в глухую защиту.
- Ошибаешься… Мой стиль - мгновенная контратака! - ответил он, подмигнув несколько глуповато.
- Как Ада? - поинтересовался я.
- Хорошо… Намного лучше, чем я ожидал.
Его добрые синие глаза смотрели на, меня в упор. Но я и ухом не повел. Неожиданно он спросил:
- Скажи, вы с Сеймуром специально подстроили эту отвратительную комбинацию?
- Почему ты спрашиваешь меня? Узнай у Сеймура.
- Этот кретин отвечает точно как ты.
- Значит, в твоих интересах знать столько…
Он нахмурился, но нашел в себе силы ответить мне шуткой:
- Не забывай, что я усиленно тренируюсь.
- И я тоже. Бегаю на длинные дистанции.
Целый день после этого разговора я чувствовал себя отвратительно. Такие отношения с людьми были совсем не в моем стиле. Насколько правильнее жили древние! В подобных случаях они набрасывались друг на друга с кулаками или с дубинами, а не вели лицемерно-остроумные разговоры.
На другой день в моей комнате мягко загудел видеотелефон. Я нажал кнопку и в тот же миг увидел на экране суровое лицо Хенка.
- Зайди ко мне! - коротко бросил он.
Когда я вошел к нему, он стоял лицом к огромному иллюминатору. Его массивная фигура показалась мне более ссутулившейся, чем обычно. Услышав мои шаги, Хенк оглянулся. Лицо его было озабоченным и каким-то отрешенным.
- Садись, - по-свойски сказал комендант, продолжая смотреть в иллюминатор.
“Неужели он еще не насмотрелся в эту пустоту?” - подумал я.
Хенк поманил меня к себе:
- Знаешь, что это за звезда?
- Которая именно?
- Вот эта, самая яркая. В левом углу.
- Не знаю, - смутившись, ответил я.
Как и все другие, за исключением астрономов, я редко заглядывал за крепкие стены “Аякса”. Очень жутко не только знать, но и видеть, что ты нигде, в пустоте…
- Это Анкур, - сказал комендант. - Говорит тебе о чем-нибудь это название?.. Быть может, самая интересная звезда нашего неба. Пятьсот шестьдесят лет назад она была сверхновой…
- Да, припоминаю, читал, - ответил я. - Тогда она произвела настоящую сенсацию.
- Анкур интересен и в другом отношении, - продолжал Хенк. - Мы пройдем от него довольно близко… Ни от какой звезды мы не будем так близко…
- Красивая, - сказал я.
- Да, конечно… То, что ты видишь, - это газовая оболочка. Потому звезда и выглядит такой крупной. Когда мы подойдем к ней на минимальное расстояние, она будет выглядеть как апельсин. Вот тогда я соберу всех вас. Я хочу, чтоб вы почувствовали, что мы летим не в пустоте. Мы летим в огромном живом мире. В мире, в котором пульсирует бесконечная материя. Океан огня и света.
Я не знал, что он может выражаться столь патетически.
- А энтропия? - спросил я.
- Энтропия для дураков! - резко ответил он. - А огонь для Прометеев… Но это звучит немного старомодно…
- Звучит что надо, - серьезно сказал я.
- Правильно. Потому-то я и позвал тебя.
Лишь теперь он посмотрел на меня прямо и цепко - глаза в глаза.
- Я рассчитываю на тебя в одном деле. Поэтому предупреждаю - никакого расслабления… Ни при каких обстоятельствах. Ты должен быть постоянно готов - начищенным и твердым, как клинок.
Он в самом деле заинтриговал меня. “Одно дело”? Что это может быть? Пройти рядом с Анкуром на нашей огнеупорной ракете? Хенк, словно угадав мои мысли, улыбнулся:
- Не ломай себе голову. Это больше, чем ты можешь предположить…
Я не мог и подумать в эту минуту, что доставлю ему самое тяжелое огорчение, что уязвлю его в самое сердце. Хенк снова уставился в иллюминатор и словно забыл о моем существовании. Я встал и бесшумно вышел. Мне очень хотелось узнать, кому я обязан необычным вниманием коменданта. Не была ли эта встреча одной из бесконечных комбинаций Сеймура? Не считал ли он необходимым помочь и мне каким-либо внезапным шоком? Я знал, что Сеймур и Хенк часто встречаются, часами о чем-то толкуют… Вряд ли о космической энтропии. Скорее о той, что происходит в сердцах людей… А может быть, Хенк, сам вспомнил обо мне?..
Мне хотелось, чтобы верным оказалось второе.
Несколько дней спустя я встретил в бассейне Аду. Она снова была в желтом трико, элегантная и гибкая, как всегда. Ада тоже заметила меня, взгляд ее был теплым и ласковым. Я не посмел подойти к ней - так громко и сильно колотилось мое сердце.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Мы приближались к цели. Пройдет несколько месяцев, и “Аякс” повиснет в космосе, как дальний спутник Регины. Мы наконец узнаем, был ли какой-нибудь смысл в нашем бесконечном путешествии. Узнаем, есть ли там жизнь. Мы просто жаждали встретить человеческие существа, хотя бы и доисторической эры. Настолько невыносимой стала для нас мысль, что, может быть, мы единственные скитальцы в доступном космосе.
Последние три года прошли как будто легче. Наш коллектив медиков открыл наконец сильные средства против герметического невроза. Но последняя его жертва была поистине и страшна и тяжела. Один из наших биохимиков, молодой профессор Моргенштерн, покончил с собой невероятным образом. Одетый в скафандр, он выпрыгнул в космос через люк и, открыв шлем, в мгновение ока превратился в сосульку. Все были потрясены. Моргенштерн наконец нашел то, к чему с такой огромной силой рвалась его душа, - бесконечное открытое пространство…
Мы победили герметический невроз, но главный наш враг - космическая меланхолия - продолжал наносить удары. Еще восемь человек умерло у нас на глазах, и мы ничем не могли помочь им. Шестнадцать человек лежало в летаргическом сне в барокамерах. Когда мы приблизились к Регине, все они постепенно вернулись к нормальной жизни. Даже самое обыкновенное любопытство могло поставить людей на ноги, лишь бы оно было достаточно сильным.
Я уже не был мальчишкой. За последние годы я превратился в солидного и спокойного научного работника с легкой склонностью к литературе. На моем счету было два серьезных научных труда. Я вырастил морскую свинку чуть ли не с настоящего земного поросенка. Ее звали Тони. Она весила около пятидесяти килограммов и поэтому большей частью лежала возле своего корытца, загадочно смотря на меня глазами альбиноса. Иногда у меня было такое чувство, что она вот-вот заговорит. При всей ее флегматичности у нее был отличный аппетит. И только присутствие Сеймура неизвестно почему выводило ее из равновесия - свинка становилась неспокойной и раздраженно повизгивала.
- Зачем тебе этот урод? - морщился Сеймур. - Если бы можно было ее хотя бы зажарить на вертеле…
Свинка вздрогнула и мрачно посмотрела на нас.
- Тише, - сказал я. - Может быть, она нас понимает.
- Не удивлюсь, - ухмыльнулся Сеймур. - От урода можно ожидать всего, даже того, что он при удобном случае перегрызет тебе горло.
- Она меня любит, - возразил я…
С Адой что-то происходило. Ее ласковый взгляд потерял свою былую жизнерадостность. Он стал намного глубже, и в этой глубине чувствовалась скрытая печаль. Тем не менее она все так же весело и непринужденно болтала со своими друзьями. Все так же нежно заботилась о своем Толе, который, кстати, полностью излечился. Он был, как я уже говорил, океанологом и целыми днями пропадал в своем рабочем кабинете. А в свободное время бешено тренировался. Я ни в коем случае не решился бы выйти против него на ринг.
И Бессонов как будто поустал. Сейчас не он ко мне, а я чуть не каждый день забегал к нему. Чаще всего он предавался воспоминаниям - о своем детстве, о юности. Об отце, о дедушках и бабушках. Казалось, воспоминания стали основной его духовной пищей. Я подумал было, что это признак старения. Но нет - просто он тосковал по Земле, по табаку для своей трубки, по настоящим земным деревьям и цветам.
Но работал он по-прежнему самоотверженно. А так как все сюжеты были давно исчерпаны, Бессонов с особой энергией и страстью занимался монтажом. Можно было сидеть на Елисейских полях и наблюдать Вестминстерское аббатство или Ниагарский водопад. Как-то под Новый год он показал нам “бал призраков”, который готовил несколько месяцев из подручных материалов.
В последнее время я часто заставал его напевающим под нос какую-нибудь песенку. Иногда он аккомпанировал себе на гитаре. Пел он тихо, немного грустно, как-то особенно вслушиваясь в свой хрипловатый, но приятный голос.
- Володя, - сказал я однажды. - Я слышал одну старую песню…
- Какую?
- “Крутится, вертится шар голубой…”
Лицо его засветилось.
- Молодец! - воскликнул он. - Я все думал, какую бы песню припомнить. Вот она…
Он приложил ухо к деке гитары, потрогал струны и, выпрямившись, лихо запел:
Крутится, вертится шар голубой,
Крутится, вертится над головой…
И долго потом звучала у меня в душе эта чудная старая песенка.
Тормозные реакторы “Аякса” заглохли - мы вышли на орбиту вокруг Регины. Мы были все же довольно далеко от планеты - на видеоэкранах она выглядела, как Луна во время полнолуния.
Наступил великий час Знания, час отчаяния или надежды. В течение последних дней люди едва прикасались к еде. Все были переполнены тревожным ожиданием. Только Сеймур выглядел вполне спокойным; чуть заметная ироническая улыбка не сходила с его губ.
- Никаких чертей мы там не обнаружим! Иначе они давно уже вошли бы с нами в радиосвязь…
- Может быть, они еще не изобрели радио, - парировал я. - Может, они до этого никогда не дойдут. Почему обязательно связывать разум с техникой?
- При сходных условиях… - начал он.
- Никакие условия не могут быть совсем схожими, - возразил я. - Представь себе, что у них есть радиосвязь на физиологической основе… Но слабой мощности.
- Чепуха! - презрительно буркнул он.
Я хорошо понимал его. Больше чумы он боялся бьющих через край надежд. Он опасался, что разочарование приведет к новой волне душевных заболеваний. И разумеется, был прав.
Первые же сведения были удручающими. Регина оказалась просто-напросто ледяной пустыней. Правда, имелись и свободные океаны, занимающие около трети поверхности. Но все остальное было покрыто льдом. Специалисты были единодушны - при таких обстоятельствах на Регине не может быть разумной жизни. Даже если в далекие геологические эры и существовала жизнь или даже цивилизация, то она не могла бы устоять против тысячелетнего процесса оледенения.
Так говорили специалисты. Это было логично, но никому не хотелось верить в это. Почему бы и не уцелеть разумным существам? Ведь они могли жить как амфибии в океане…
Наши телескопы были достаточно мощными, но в их объективы не попадало ничего, кроме сугробов и ледяных образований. Фотографии были просто обезнадеживающими - они ничем не отличались от земных арктических снимков.
Но некоторые данные были удивительны. Прежде всего атмосфера: она была намного тоньше и разреженнее земной, но зато очень богата кислородом. И температуры были не так уж низки - минус десять-пятнадцать градусов на экваторе днем. Были запущены три зонда, два из которых вернулись на “Аякс”. Первый установил наличие бактериальной среды на поверхности планеты. Другой принес пробу из океана - она была чрезвычайно богата планктоном и низшей растительностью. Третий зонд, снабженный телепередатчиком, остался на планете.. Днем и ночью возле экранов дежурили специалисты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16