- Легко сказать, - передернул плечами фантаст Петров. - Ни в каком деле нельзя добиться успеха, если не вкладывать в него душу. По крайней мере, в моем мире.
- В нашем, - уточнила Оза.
- Тебе виднее, - повел он бровями, не открывая глаз.
- Весь вопрос в правильности выбора: в какое дело стоит вкладывать душу, в какое нет...
- Да слышали, слышали, мол, "не можете служить Богу и маммоне"... Только какая к черту маммона, когда от зарплаты до зарплаты с трудом дотягиваем?! Можно не заботиться о собственном пропитании и одеянии, и то стыдно, ибо сие - паразитирование, но нельзя не заботиться о тех, кто зависит от тебя. Даже знаменитые "птицы небесные" с утра до вечера, не покладая крыльев, таскают корм птенцам своим...
- Да, вам сейчас не легко. Правда, легко никогда не было... Но тем драгоценней искорки духовности, которые удается сохранить в этой суете... Только проблема не в заботе об удовлетворении жизненных потребностей.
- А в чем же тогда? - удивился фантаст Петров.
- В том бездонном болоте, которое уже засосало не одну тысячу блестящих умов и высоких душ и к которому ты так самозабвенно стремишься...
- И имя ему?..
- Политика...
- О, так с политикой я давно завязал! Сразу же, как господин Президент покончил с демократией.
- Тогда это были игрушки для взрослых дядей. Сейчас играм пришел конец. Мафиозный тоталитаризм не любит шуток...
- Откуда это тебе известно? В твоем "царстве божием", как я понимаю, сплошное благорастворение в воздусях...
- От тебя мне все известно... А насчет благорастворения... Каждый уровень бытия имеет свои проблемы. Бесконфликтных уровней не существует. Чем выше, тем сложнее. Хотя это несопоставимо, ибо субъективно.
- Ну, древние греки считали политику не худшим из занятий, а где-то приближенным к божественному, - попытался защититься фантаст Петров.
- Да, мы тут изредка дискутируем с Платоном, - усмехнулся голос Озы. Получив дополнительную информацию, он пересмотрел свои взгляды. Он считал истинным политиком того, кто внемлет божественному разуму, но на физическом уровне таковых быть не может, ибо информационные структуры, называемые человеческим и божественным разумом, просто несовместимы.
- Неужели так-таки и отрекся? - поинтересовался фантаст Петров.
- Нет, но теперь его теория более соответствует реальности. - А именно? - еще больше загорелся фантаст Петров.
- А уж это выясняй у него сам, - посоветовала Оза.
- Сам?!.. А, ну да... Ведь у меня впереди тысячелетия... Но мне это интересно сейчас!
- Можно и сейчас, если ты д е й с т в и т е л ь н о будешь к этому стремиться, то есть делать конкретные шаги на пути к этой цели, а не барахтаться в зловонном болоте политики.
- Не понимаю, чем заслужил? - удивился фантаст Петров.
- Ты вознамерился поучать политиков, не имея ни малейшего политического опыта. Политики даже более самолюбивы, чем поэты, хотя и притворяются безэмоциональными дипломатами. Властолюбцы сверхранимы и никогда не прощают тех, кто наносит раны их самолюбию. А таковыми безумцами обычно оказываются Поэты, самолюбие которых не выдерживает ран, наносимых властолюбцами...
- Ты хочешь, чтобы нарушилось это извечное противостояние?.. Или хочешь, чтобы я перестал быть поэтом?.. - удивился фантаст Петров.
- Я хочу, чтобы поэт занимался поэзией, а не воевал с ветряными мельницами.
- Обычно считается, что это идентичные занятия, - хмыкнул фантаст Петров.
- Пещерное мышление по Платону, - ответила Оза. - Так думают те, кто никогда не выйдет к свету, потому что и не стремится к нему.
- Но если поэты не будут противостоять политикам, то кто же им, вообще, будет противостоять?
- Пусть противостоят друг другу - они вполне самодостаточны. Вступая в конфликт с политиком, поэт сам становится политиком и, значит, перестает быть поэтом.
- Только в том случае, если ставит политические цели, - возразил Петров. - Но именно они, как правило, чужды поэтам... Мы отстаиваем такие ценности, которые политикам кажутся иллюзорными, несерьезными человеческое достоинство, честь, индивидуальную творческую свободу и свободу, вообще, справедливость и равенство - ценности, которые по ошибке считаются предметом политики. Мы защищаем человеческие эмоции от диктата социума. В этом противостоянии нет правых и неправых. И те, и другие необходимы жизни, как магниту - разноименные полюсы...
- Вот именно, - подхватила Оза его мысль, - жизнь прекратится, если один из полюсов превратится в другой... Ты говоришь красиво и почти убедительно, но не ухватываешь сути различия.
- То есть?
- Политики - плоть от плоти физического плана, властелины пещерного дна. И в этом смысле каждый живущий - политик. Поэты творцы и ретрансляторы духовного плана. И в этом смысле каждый человек - поэт. Сущность личности, судьба человека зависит от соотношения этих идеальных ипостасей в его психике.
- Значит, живой человек не может не быть политиком! - обрадовался фантаст Петров.
- Если для него реальны ценности физического плана, - уточнила Оза.
- Презренные ценности, - сыронизировал фантаст Петров.
- Вовсе нет, - печально отвергла его иронию Оза. - Зерно не может сразу стать цветком. И процесс роста не есть досадная потеря времени, но необходимое, достойное и часто счастливое становление духа, без которого он пуст и бледен.
- Ты несчастна?! - встрепенулся фантаст Петров. - Твой дух не успел окрепнуть на физическом плане?..
- Он таков, каким его сотворил ты... - вздохнула Оза, после того, как я оказалась здесь.
- А другие?! Те, кого ты любила?!
- Они во мне, со мной, вокруг меня, но такие, какими я их знала прежде... Они вне времени... Это тоскливо... А с жизнью меня связываешь только ты, потому что я живу в тебе. И все, чем обладает твой дух, становится моим...
- И моя любовь к другим женщинам? - удивился фантаст Петров. - В твоей душе они сливаются воедино... во мне... со мной прежней...
- Тебя это не оскорбляет?
- Нет, ибо энергия твоей любви питает мою вселенную.
- Интересно, не будет ли оскорбительно для моих любимых узнать об этом? - вздохнул фантаст Петров.
- О том, что они едины во мне, а не каждая сама по себе?
- Примерно так, - подтвердил он.
- Насколько я их знаю, нет, - попыталась успокоить его Оза. - Правда, я знаю твоих жен через тебя...
- Вот именно, - кивнул фантаст Петров. - Человеку свойственно воспринимать себя как непреходящую индивидуальную ценность.
- Каковой он и является, - подтвердила Оза.
- И ты хочешь, чтобы я молча наблюдал, как эти индивидуальные ценности намазывает на бутерброд ненасытный Властелин Пещерного Дна?! - вдруг вернулся к основной теме фантаст Петров. Чтобы политики и впредь превращали мою жизнь и жизнь моих любимых в ползанье по скользкому темному дну пещеры в поисках съедобных червей и слизней, дабы продлить свое мучительное существование? Неужели ты не понимаешь, что в таких условиях почти невозможно оставаться поэтом?
- Да, если ты будешь ползать по дну пещеры и скулить, - согласилась Оза. - Но у тебя есть путь наверх, вон из пещеры.
- Интеллектуальная абстракция, - усмехнулся фантаст Петров. - А фактически это означает - распластаться на дне и позволить вытирать об себя ноги.
- Неправда! - воскликнула Оза. - Тебя уже нет на дне! И не будет, если ты не вернешься, чтобы начать политическую возню.
- Ты предлагаешь мне выкарабкиваться одному? А как же мои дети, жены, друзья?.. Пусть сами решают свои презренные физические проблемы?.. А как же любовь, которая питает твою вселенную? Ты хочешь, чтобы я ее предал? Как же тогда будешь жить ты?
- Ты должен вести их за собой! И не только их... Всех, кто услышит тебя... Но чтобы твое Слово было услышано, надо, чтобы прежде оно было сказано, - не сдавалась Оза
- Я и собираюсь это сделать.
- То, что ты собираешься сказать, не поведет твоих любимых из пещеры. Напротив, швырнет их под ноги озлобленных властелинов дна.
- Ты преувеличиваешь, - усмехнулся фантаст Петров. - Нынешние политики достаточно умны, чтобы понимать, что для Слова убийственно игнорирование его существования, а репрессии к автору только усиливают действенность Cлова... Теперь за Слово не сажают и не стреляют, его просто-напросто не замечают. И никакой рекламы автору...
- Это внешняя реакция... Но ты забываешь про оскорбленное самолюбие... - напомнила Оза. - Оно не будет знать покоя, пока не утолит жажду мести...
- Кто не рискует, тот не пьет шампанского, - усмехнулся фантаст Петров, - а я его уже сто лет не пил... И потом, откуда ты знаешь, что за Слово я скажу? Может, это будет как раз то, что тебе нужно... Я еще сам не знаю, как скажется... И скажется ли, вообще... а ты уже выступаешь в роли моего первого цензора.
- Я не цензор, я - сомнение... Твое сомнение.
- Я так полагаю, что не стоит делить шкуру неубитого медведя или, как говорят на востоке, считать несъеденные пельмени. Пусть что-то скажется, а там видно будет. Может, я уже и не способен сказать ничего вразумительного ни политикам, ни людям... Одни лишь малопонятные метафоры да фантазии...Хочу нормального человеческого слова, внятного всем.
- Воля твоя, - вздохнула Оза. - Я тебе не нужна. Ты вполне самостоятелен.
- Не покидай меня! - испугался фантаст Петров и встревоженно вслушался в молчащую темноту.
- Я не могу тебя покинуть, - еле слышно выдохнула Оза. - И не хочу... Прими последний совет.
- С удовольствием! - обрадовался фантаст Петров.
- Научись смотреть в зеркало... Найди пятнышко света в своих глазах и погружайся в него, освобождаясь от связей физического плана... Тогда ты сможешь увидеть меня, когда я тебе понадоблюсь. И не только меня. Это твоя тропинка в ментальный план...
- Спасибо! - воскликнул фантаст Петров. - Только я сомневаюсь, что у меня что-нибудь получится. Никакие чакры у меня не желают открываться, никакие медитации толком не получаются.
- А ты не сдавайся... - посоветовала она. - Открой глаза и посмотри в зеркало!
Фантаст Петров открыл глаза и посмотрел в темное зеркало, в котором отражался какой-то малюсенький светлый блик с улицы. Он начал впиваться в него взглядом, который все больше и больше затуманивался, и вдруг вздрогнул от яркой вспышки - в зеркале засветилось лицо Озы, которое он все это время пытался увидеть. Такое же, каким он его помнил - юное и загадочное и, в то же время, незнакомое - глубоко женское и грустное...
Прекрасный лик из плоти света,
Два коллапсара в поллица...
И волосы - порывом ветра,
Тревожным факелом гонца...
Всего одно мгновение, но из тех, что приравнивают к вечности. Ибо они и есть вечность.
Ослепленный фантаст Петров выполз из мрака кабинета в прихожую, освещенную светом из спальни. Оттуда доносились чуть слышные, но характерные, очень знакомые Петрову звуки. Он встрепенулся и быстро вошел в спальню.
Жена лежала на их супружеском ложе и тихо-тихо плакала, стараясь никому этим не мешать.
- Кто обидел мою лапоньку? - поцеловал он мокрую щеку.
- Неужели так и будет всю жизнь до конца? - ответила она вопросом.
- Как так? - в общем-то зная ответ, уточнил Петров.
- А вот так - в полубольном и полунищем состоянии без надежды на излечение и на какие-то положительные изменения в жизни... Когда даже детям жить не хочется...
Что мог сказать Петров? Его Слово еще не созрело. Поэтому он только вздохнул и крепко прижал к себе свою несчастную.
* * *
Недели три фантаст Петров не доставал папки с заготовленной бумагой, мысленно обкатывая Первую Фразу. Разумеется, для этой паузы были вполне уважительные "объективные" причины, как-то: производственная загруженность (срочно надо было скинуть два отчета и вникнуть в новое направление с потенциальным финансированием), нытье зуба, на лечение которого в данный момент не было денег и т.д., и т.п. Но все эти причины он раньше преодолевал, если чувствовал, что "созрел". Теперь же что-то будто удерживало его, отталкивало от письменного стола, принимая то форму лени, то личину несусветной занятости.
Фантаст Петров старался не анализировать своего странного состояния, но совсем не думать об этом не мог.
"Боюсь, что ли? - гадал он. - Что за чушь!.. Никогда ничего не боялся... Даже при так называемом тоталитаризме... Действует мистическое предупреждение Озы?.. Да было ли оно?!.. Задремал за письменным столом..."
И, тем не менее, он частенько вглядывался в зеркало, разыскивая светящиеся точечки в своих зрачках и пытаясь сосредоточиться на них. Погрузиться. Только ничего этакого у него не получалось. Правда, изображение его физиономии в зеркале расплывалось из-за слишком напряженного созерцания, но никаких "мистических" следствий из этого явно не наблюдалось.
"Ну, решено же: никаких фантазий!" - осуждающе напоминал себе фантаст Петров и решительно прекращал попытки.
Однако нередко на грани сна вдруг начинал брезжить чуть различимый лик Озы, и сердце фантаста Петрова взволнованно сжималось...
Может быть, это был один из способов удержать его вдали от письменного стола? Занять мысли, отвлечь чувства... Но кому это нужно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15