Ищи ее теперь во вчерашнем дне. Понятно?
Каждый день - во вчерашнем.
Изображение на экране исчезло.
Кларнет растерянно взглянул на карточный прямоугольник, который все
еще вертел в руках, и обмер. Это был прошлогодний календарь!
* * *
С тех пор в Ленинграде каждый вечер можно видеть обросшего бородой,
небрежно одетого человека, который внимательно вглядывается в лица
встречных женщин. Он идет всегда одной дорогой: мимо Биржи на Васильевс-
ком острове, через Дворцовый мост, вдоль фасада Адмиралтейства, и выхо-
дит к памятнику. Там он стоит некоторое время, а потом возвращается на-
зад тем же маршрутом.
По утрам, когда он просыпается, ему кажется, что вчера она была
здесь. Нет, не кажется. Он помнит ее поцелуи, наконец есть десятки при-
мет, свидетельствующих, что это не сон. И так - каждое утро. Он плачет,
и слезы капают в стакан с чаем, который он проглатывает, торопясь на ра-
боту.
А вечером он снова отправляется на бесплодные поиски.
Иногда его видят в компании пожилого тучного человека.
- Ты понимаешь, Будилов, - говорит он, - человек не может жить вче-
рашним днем. Нельзя быть сытым от обеда, который съел накануне. Что тол-
ку, что она тебя целовала вчера? Человеку все нужно сегодня. Чтобы каж-
дый день было сегодня. Ты понял?
- Ладно, пойдем домой, фантазер. Смотри не споткнись!
Будилов берет его под руку и бережно ведет, пока тот заплетающимся
языком бормочет стихи:
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века -
Все будет так. Исхода нет...
И тогда Будилову хочется плакать.
Сюжет для романа
Я был по-настоящему счастлив. Тот, кто пережил длительную и тяжелую
болезнь и наконец почувствовал себя вновь здоровым, наверное, поймет мое
состояние. Меня радовало все - и то, что мне не дали инвалидности, а
предоставили на работе длительный отпуск для окончания диссертации, ко-
торую я начал писать задолго до болезни, и то, что впереди отдых в сана-
тории, избавляющий от необходимости думать сейчас над этой диссертацией,
и комфорт двухместного купе, и то, что моим попутчиком оказался симпа-
тичный паренек, а не какая-нибудь капризная бабенка. Кроме того, меня
провожала очаровательная женщина, которую я горячо и искренне любил. Мне
льстило, что она, такая красивая, не обращая внимания на восхищенные
взгляды пассажиров, держит меня за руку, как девочка, боящаяся потерять
в толпе отца.
- А вы далеко едете? - обратилась она к моему попутчику.
- До Кисловодска.
- Вот как? Значит, вместе до самого конца. - Она пустила в ход свою
улыбку, перед которой не мог устоять ни один мужчина. - Тогда у меня к
вам просьба: присмотрите за моим... мужем. - Она впервые за все время,
что мы были с ней близки, употребила это слово, и меня поразило, как
просто и естественно оно у нее прозвучало. - Он еще не вполне оправился
от болезни, - добавила она.
- Не беспокойтесь! - Мой попутчик тоже улыбнулся. - Я ведь почти
врач.
- Что значит "почти"?
- Значит, не Гиппократ и не Авиценна.
- Студент?
- Пожалуй... Вечный студент с дипломом врача.
Он вышел в коридор и деликатно прикрыл за собой дверь, чтобы не ме-
шать нам.
- Вероятно, какой-нибудь аспирант, - шепнула она.
Я люблю уезжать днем. Люблю постепенно входить в ритм движения, прис-
матриваться к попутчикам, раскладывать не торопясь вещи, обживать купе.
Все было так, как я люблю, к тому же, повторяю, я был вполне счаст-
лив, но почему-то мною владело какоето странное беспокойство, возбужде-
ние. Я сам это чувствовал, но ничего не мог с собой поделать. Я то вска-
кивал и выходил в коридор, то, возвращаясь в купе, начинал без толку пе-
ребирать вещи в чемодане, то брался читать, но через минуту отбрасывал
журнал, чтобы опять выйти в коридор.
Не знаю почему, но в дороге многие люди готовы открыть свои сокровен-
ные тайны первому встречному. Может быть, это атавистическое чувство,
сохранившееся еще с тех времен, когда любое путешествие таило опасности
и каждый попутчик был другом и соратником, а может, просто дело в том,
что у всякого человека существует потребность излить перед кем-то душу,
и случайный знакомый, с которым ты наверняка никогда не встретишься,
больше всего для этого подходит.
Между тем пришло время обедать, и мой сосед по купе предложил пойти в
вагон-ресторан.
Вот тут-то, за обедом, я начал без удержу болтать; уже мы давно поо-
бедали, официант демонстративно сменил скатерть на столике, а я все го-
ворил и говорил.
Мой компаньон оказался идеальным слушателем. Вся его по-мальчишески
угловатая фигура, зеленоватые глаза с выгоревшими ресницами и даже руки,
удивительно выразительные руки с тонкими, длинными пальцами, казались
олицетворением напряженного внимания. Он не задавал никаких вопросов,
просто сидел и слушал.
В общем, я рассказал ему все, что было результатом долгих раздумий в
бессонные ночи. О том, что в тридцать пять лет я почувствовал отвращение
к своей профессии и понял, что мое истинное призвание - быть писателем,
рассказал о пробах пера и о постигших неудачах, о новых замыслах и о
том, что этот отдых в санатории должен многое решить. Либо я напишу за-
думанную повесть, либо навсегда оставлю всякие попытки. Я даже рассказал
ему сюжет этой повести. Непонятно, отчего меня вдруг так прорвало. Ведь
все это было моей тайной, которую я не поверял даже любимой женщине.
Слишком много сомнений меня одолевало, чтобы посвящать ее в свои планы.
Впрочем, все это не так. Сомнение было всего одно: я не знал, есть ли у
меня талант, и стыдился быть в ее глазах неудачником. Разочарование, ес-
ли оно меня постигнет, я должен был пережить один. Кстати, это все я ему
тоже высказал.
Наконец я выговорился, и мы вернулись в купе. Тут у меня наступила
реакция. Мне было стыдно своей болтливости, обидно, что совершенно пос-
тороннему человеку доверил мысли, совсем не оформившиеся, и предстал пе-
ред ним в роли фанфарона и глупца.
Он заметил мое состояние и спросил:
- Вы жалеете, что обо всем этом рассказали?
- Конечно! - горько ответил я. - Разболтался, как мальчишка! Видимо,
мне свойственна эта черта. Не помню, кто сказал, что писателем может
быть каждый, если ему не мешает недостаток слов или, наоборот, их оби-
лие. Боюсь, что многословие - мой основной порок. Сюжеты у меня ерундо-
вые, на короткий рассказ, а стоит сесть писать, как я настолько запуты-
ваюсь в несущественных деталях, что все превращается в тягучую жвачку из
слов. Вот и сейчас...
Он вынул из кармана какую-то коробочку.
- Я обещал вашей жене... Словом, примите таблетку. Как раз то, что
вам сейчас нужно.
Этого только не хватало!
Видимо, гримаса, которую я скорчил, была достаточно выразительной.
- Вы правы, - сказал он, пряча обратно коробочку. - Вся эта фармако-
пея - палка о двух концах. Особенно транквилизаторы, хотя я сам к ним
иногда прибегаю. В этом отношении народные средства куда как надежней.
Проверено веками. Вот мы сейчас их и испробуем! - Он открыл свой чемо-
данчик и достал бутылку коньяка. - Армянский, высших кондиций! Погодите,
я возьму у проводницы стаканы.
Меньше всего он походил на врача, какими я привык их видеть, особенно
когда с торжествующим видом вернулся, неся два стакана.
- Вот! - Он плеснул мне совсем немного, а себе наполнил стакан при-
мерно на одну треть. - Согрейте предварительно в ладонях. Специалисты
это называют "оживить напиток". Теперь пробуйте!
Я хлебнул, и приятное тепло прошло по пищеводу к желудку. Давненько
же мне не приходилось пробовать коньяк!
- Странно! - сказал я. - Если бы вы знали, сколько пришлось выслушать
наставлений по этому поводу. "Ни капли алкоголя", - все в один голос, а
когда выписывали из больницы...
- Э, пустяки! - Он небрежно махнул рукой. - В медицине множество фор-
мальных табу. Алкоголизм - социальное зло. Злоупотребление алкоголем да-
ет тяжелые последствия, для некоторых это повод объявить его вообще вне
закона. А ведь в иных случаях он незаменим. Вот вы глотнули, и все прош-
ло. Правда?
При этом у него был такой серьезный вид, что я невольно рассмеялся.
- Правда! Но что будет потом?
- А я вам больше не дам, так что ничего потом и не будет.
Он с видимым удовольствием отхлебнул большой глоток.
- Опять же для кого как, - продолжал он, разглядывая напиток на свет.
- Вот один от кофе не спит, а другому он помогает заснуть. Человеческий
мозг - хитрая штука. Вечное противоборство возбуждения и торможения. Ко-
ра и подкорка. В каждом отдельном случае нужно знать, на что и как воз-
действовать. Вот в вашем состоянии алкоголь успокаивает. Что, не так?
- Так. Но откуда вы это знали наперед?
- Ну иначе я был бы плохим психиатром.
- Ах, так вы психиатр?
- Отчасти.
С непривычки у меня немного закружилась голова. Вагон приятно покачи-
вало, и от всего этого я чувствовал удивительную успокоенность.
- Что значит "отчасти"? - лениво спросил я. - Давеча вы сказали, что
почти врач, - сейчас - отчасти психиатр. А если точнее?
- Точнее, психофизиолог.
- Что это такое?
- В двух словах рассказать это трудно, а вдаваться в подробности вряд
ли есть смысл. Постараюсь ограничиться примитивным примером. Вот вы сей-
час глотнули коньяку, и ваше психическое состояние как-то изменилось.
Верно?
- Верно.
- Это искусственно вызванное изменение. Однако в человеческом орга-
низме имеются внутренние факторы, воздействующие на психику, например
гормоны. Гормональной деятельностью управляет вегетативная нервная сис-
тема. Существует множество прямых и обратных связей между мозгом и всем
организмом. Это некое целое, которое следует рассматривать только в со-
вокупности. Словом, психофизиология - наука, изучающая влияние состояния
организма на психику и психики на организм.
- Вот, к примеру, желчный характер, - сказал я, - это, видимо, не
случайное выражение? Вероятно, когда разливается желчь...
- Конечно! Хотя все обстоит гораздо сложнее. Иногда бывает трудно от-
делить причину от следствия. То, что принято считать следствием, часто
оказывается причиной, и наоборот. Тут еще непочатый край работы, и рабо-
ты очень интересной.
Он опять отпил глоток и задумался.
Я глядел в окно. Чувствовалось, что мы ехали на юг. Вместо подлесков
с кое-где сохранившимся снегом пошли зеленеющие поля. И земля, и небо, и
солнце были уже какими-то другими.
- А ведь я мог бы помочь вам, - неожиданно сказал мой попутчик. - У
меня есть занятный сюжет для романа. События, которые можно положить в
основу, произошли на самом деле. Это не выдумка, хотя многое выглядит
просто фантастично. Хотите, расскажу?
- Конечно! - ответил я. - С удовольствием послушаю, хотя, по правде
сказать, не уверен, что смогу даже из самого лучшего сюжета...
- Это уж ваше дело, - перебил он. - Я только должен предупредить, что
есть такое понятие, как врачебная этика. Поэтому кое о чем я должен
умолчать. В частности, никаких имен. Вам придется их придумывать самому,
а в остальном... Впрочем, слушайте.
Вся эта история начинается в клинике известного ученого. Будем его
называть просто профессором. Вам придется дать ему какую-то характерис-
тику. Только, пожалуйста, не делайте из него ни сусального героя, ни
маньяка из фантастического романа. Это очень сложный и противоречивый
характер. Великолепный хирург. Ученый с широким кругозором. Вместе с тем
человек болезненно честолюбивый и упрямый, к тому же знающий себе цену.
Внимательный и отзывчивый по отношению к больным, но часто неоправданно
грубый с подчиненными. Если хотите, можете по своему усмотрению наделить
его еще какими-то качествами, это уже несущественно.
Можете также написать, что его работы по преодолению барьера биологи-
ческой несовместимости тканей при трансплантации органов вывели клинику,
которой он руководит, на новый и очень перспективный путь.
Дальше вам придется представить себе отделение трансплантации в этой
клинике. От вас не требуется знания техники дела, но нужно почувствовать
особую атмосферу, царящую там. Постоянное напряженное ожидание. Большой
коллектив врачей самых разных специальностей всегда в состоянии полной
готовности. Никто не знает, когда это может случиться. Может, через час,
а может, через месяц. Не думайте только, что все они обречены на без-
делье. Параллельно идет большая работа в лаборатории. Проводится мно-
жество опытов на животных. Каждый опыт рождает новые планы, надежды и,
конечно, разочарования.
Профессор напролом идет к поставленной цели - трансплантации мозга.
Уже проделаны десятки опытов на крысах и собаках.
1 2 3 4 5 6 7