Существует так много факторов, и психологические столь же важны, как и физические… А порой и более важны. – Он вытащил из стола блокнот и стал писать. – Я собираюсь дать тебе попринимать кое-какие вещи, железо и всякие диетические добавки. Алкоголь надо исключить совершенно, и ты должна избегать любых лекарств. Ты не принимала ничего последние несколько месяцев?
– Нет.
– У меня было совершенно четкое ощущение относительно того, что означают твои симптомы, но я не говорил, чтобы не возбуждать у тебя надежды, пока не был уверен.
– Так ты знал?
– Не наверняка. Это могло быть и временной ограниченной эпилепсией, но я так не считал. Том будет ужасно доволен. Позвонить ему не хочешь?
Он подтолкнул к ней телефон. Чарли покачала головой.
– Хочешь сказать ему позже? Устроить сюрприз по возвращении домой?
Она промолчала.
– Да не смотри ты так мрачно! Никогда не видел будущую мамашу, выглядящую так угрюмо, когда я сообщал ей приятные новости.
– Это не приятные новости, – сказала она. – Совсем не приятные новости.
Он нахмурился и наклонился вперед.
– Не приятные новости?
Она укусила губу, потом дернула кожу на своем большом пальце.
– Ты хочешь сказать, что все симптомы, которые у меня есть, могут быть объяснены моей беременностью?
– Да.
– Выходит, я определенно не эпилептичка и не что-нибудь еще?
– Я абсолютно уверен, что твои симптомы вызваны твоей беременностью… Беременность вызывает гормональные изменения, могущие влиять на людей как физически, так и эмоционально.
Она теребила ноготь на другом пальце.
– Да, медицина – очень удобная вещь, – едко сказала она.
– Что ты имеешь в виду, Чарли? – удивился он.
– Ею можно объяснить все, не так ли? Изящно. И все очень кстати.
– Врачи именно это и пытаются сделать.
Она встала, расстегнула свою блузку и показала на маленькую, едва заметную ребристую линию, длиной дюйма три, на левой стороне своего живота. Потом она приспустила вниз свою юбку и указала на похожую линию на внутренней стороне бедра, пониже паха.
– А как ты объяснишь все эти родимые пятна? – спросила она.
Он вышел из-за стола и внимательно рассмотрел линии.
– Это не родимые пятна, – сказал он. – Это шрамы.
– Шрамы? Это родимые пятна. Моя мать всегда мне это говорила.
– Это было зашито, причем очень и очень давно. Должно быть, после несчастного случая, когда ты была совсем маленькой. Очень аккуратные линии. Тебя могли порезать каким-нибудь ножом или стеклом.
Чарли подтянула свою юбку и села, застегивая блузку.
– Ты уверен в этом?
Он тоже уселся.
– Да. При старом способе наложения швов оставались такие вот отметки, теперь зашивают значительно лучше.
Чарли помолчала, ощущая на себе его обеспокоенный взгляд.
– Тони, а еще неродившиеся дети способны воспринимать то, что происходит вокруг, когда они находятся в утробе? То есть я хочу спросить… можем ли мы… ну, что-то вроде… как бы жить жизнями наших матерей так же, как и они, и потом вспоминать что-нибудь?
– Вспоминать какие-то вещи, которые делали наши матери, пока мы были в утробе?
– Да.
Он откинулся в кресле.
– Что это значит, Чарли? Кажется, что-то по-настоящему мучит тебя. В прошлый раз ты спрашивала о перевоплощении, а теперь спрашиваешь о внутриутробных воспоминаниях. – Глаза его сузились, и он задумчиво кивнул. – Еще неродившиеся дети могут реагировать на раздражители, это доказывают тесты.
Чарли все терзала ноготь.
– Значит, нет ничего… сверхъестественного… если мы, возможно, вспоминаем вещи… которые, может, происходили, когда мы были еще в утробе?
– Пятимесячный зародыш может слышать, как закрывается дверь в двенадцати футах от него.
– А ты веришь в привидения?
Он ухмыльнулся:
– Послушай, я хочу быть откровенным. Я знаю, что у беременных женщин бывают ненормальные страхи, но ты уже хватила через край. Тебе надо расслабиться. Ты нормальный здоровый человек, и я совершенно уверен, что в тебе развивается вполне нормальный и здоровый ребенок. Очень уж ты завелась по поводу всех вещей, которые с тобой творятся и которых ты не понимаешь. А теперь ты знаешь, в чем их причина, и тебе больше нет необходимости бояться. Не о чем тревожиться. Просто наслаждайся беременностью. В противном случае твоему бедному ребенку предстоит родиться нервной развалиной.
Чарли услышала чей-то слабый голос в себе, эхом отдававшийся будто в замкнутом пространстве.
Выглядит здоровой и нормальной. Кажется, потеря матерью крови на младенца не повлияла. Два поверхностных пореза от удара холодным оружием надо будет зашить.
Холодный поток воздуха прокатился по ее шее. Он породил чувство столь глубокого и сильного страха, что крошечное существо в ее утробе тоже могло ощущать его.
Оно толкалось ножками.
В сумраке Чарли въехала на их улочку. Она была потрясена и теперь пыталась свести услышанное воедино, отыскать в нем какой-то смысл. «Ситроен», подпрыгивая, протискивался по глубокой рытвине мимо «башен юных дарований».
И прежде бывали случаи, когда менструации приходили у нее поздно, и она надеялась… Представляя себе выражение лица Тома после того, как расскажет ему новость. Ах, счастливые времена.
У Розового коттеджа убывающий свет, кажется, стал поустойчивее. Автомобиль Виолы Леттерс исчез с подъездной дрожки. Чарли была настолько погружена в свои мысли, что лишь в последний момент заметила фигуру, возникшую прямо перед ней.
Она ударила по тормозам, колеса повело по рыхлой поверхности, а ее швырнуло вперед. Накренившись, автомобиль остановился. Чарли осторожно коснулась живота, беспокоясь о младенце, и посмотрела через ветровое стекло.
Какой-то мужчина с прекрасной осанкой в белой рубашке с шарфиком и кавалерийских твидовых брюках сидел у мольберта. Не обращая на нее внимания, он отклонил голову назад, приподнял кисть, прикрыл один глаз и присмотрелся к коттеджу, нанеся затем мазок на холст. Это был муж Виолы Леттерс.
Он повернулся, будто ощутив ее присутствие, и, не сгибаясь, встал. А потом поблек и исчез.
Свет стал чуточку ярче. Черной машины у коттеджа больше не было. На подъездной дорожке стоял «моррис-майнор» старухи.
Джиббон. Гипноз. Она все еще под его влиянием. Чарли едва осознавала, где находится. Уж не вообразила ли она себе и визит к Россу, не был ли он сном? В животе у нее снова возникло движение, слабое, как почесывание.
– Привет, – вяло сказала она. – Ну как ты там? Все нормально, правда? Ну и как же мы тебя назовем? Ты будешь мальчиком или девочкой? Думаю, ты мальчик. – Она нежно пошлепала себя по животу. – Тебе бы следовало оставаться там подольше. Тут снаружи столько ловушек.
За легкой дымкой голубоватых едких выхлопных газов, проплывавших над улочкой, послышался монотонный и резкий рев работающего двигателя. Чарли уже собиралась переключить передачу, когда увидела Зоэ с ее пойнтером, идущих навстречу. Зоэ зажимала пальцем нос.
– Господи, что за гадость! – Она отмахнулась от дыма. – Ну как тут не сказать: проклятый Хью!
– Так это оттуда все летит?
– Ну разумеется! Половину Суссекса отравляет! Я никак не возьму в толк, как он сам может в дыму работать: любой нормальный человек давно бы задохнулся. Я не забыла о том, чтобы пригласить вас с Томом, нет. Вот через денек-другой подберу дату.
Чарли покатила дальше. Голубоватые выхлопы дыма поднимались вокруг Хью, согнувшегося в мастерской над открытым двигателем «триумфа». Он, казалось, был совершенно поглощен закручиванием гайки, и ей захотелось остановиться, забежать туда и рассказать о своих новостях, но она покатила дальше, побоявшись, что новости вызовут у него отвращение к ней.
Беременна. Кому охота связываться с полоумной и беременной? Ребенок Тома. А собирается ли Том заботиться о нем? Поверит ли ей Хью, когда она покажет ему фотокопии газетной статьи?
Строители и электрик уже ушли, и Чарли с радостью услыхала лай Бена. Поспешив по гравию и вверх по ступенькам, она заметила нечто странное в лае: он звучал приглушенно и напряженно, не похоже на обычное приветствие Бена.
Сердится.
Она отперла входную дверь и нажала на выключатель в прихожей. Но свет не зажегся. Черт побери! Чарли принюхалась. В доме стоял запах протухшего мяса. Возможно, из морозильника. Она побежала в кухню, потом в котельную. Там Бен лаял на потолок, лаял глуховато, будто охрип.
Повернув морду в ее сторону, он жалобно заскулил и посмотрел вверх, на потолок, и снова залаял, отчаянно, словно пытаясь сообщить ей что-то. Чарли смотрела на него, потом на потолок, черный потолок с покрытыми изоляцией трубами центрального отопления.
– Что стряслось, малыш?
Не обращая на нее внимания, он изогнулся дугой, лая на стену позади себя, потом зарычал и промчался через кухню и вдоль по коридору. Чарли следовала за ним. Бен остановился и, свирепо глядя вверх, зарычал.
– В чем дело, малыш?
Он отступил на пару шагов, и его шерсть поднялась почти вертикально.
Чарли поднялась на несколько ступенек. Запах протухшего мяса слышался здесь сильнее. На лестничную площадку снаружи налетел порыв ветра, и что-то соскользнуло по стене. Через открытую дверь и ее спальню были видны все еще приподнятые доски пола и прислоненный к плинтусу моток проводов, оставленный электриками. Запах тухлятины стал еще сильнее, и Чарли подумала, уж не от дохлой ли мышки, вроде той, в мансарде. Правда, для мышки запах слишком уж сильный.
Она пошла к спальне по незакрепленным, стучавшим под ногами доскам, стук эхом отдавался в тишине. Толчком она распахнула дверь и заглянула в комнату.
Консервная банка лежала на верхушке ее столика. Только она больше не была заржавленной, а выглядела абсолютно новехонькой. Такой же новехонькой и сверкающей, какой она когда-то принесла ее на холм во время первого сеанса ретрогипноза у Эрнеста Джиббона.
Кто-то отполировал ее.
Короткими резкими движениями она покрутила головой. Комната, казалось, смыкалась вокруг нее. И тут Чарли закричала.
Медальона не было. Исчез. Вместо него в банке лежало настоящее сердце. Оно было маленьким, вонючим, протухшим, почти целиком покрытым извивающимися белыми мясными личинками.
Она попыталась было отойти, но консервная банка двинулась за ней, и отвратительное зловоние, высвободившееся из банки, взболтало все у Чарли в желудке. Она ударилась в стену, сердце в банке затряслось, и несколько личинок свалились с него. Остальные, извиваясь, лезли через край банки и падали ей на руку, холодные и сухие. Их лапки впивались ей в кожу, пытаясь вцепиться в ее трясущуюся плоть, прежде чем кувырком полететь на пол.
Одна из них, больше чем остальные, выползла на руку и взгромоздилась на ободок банки. Побалансировав, она перекатилась на запястье Чарли, куснула ее как бы в гневе за то, что прервали трапезу, а потом, кувыркаясь, полетела по воздуху. Это рука Чарли стремительно взлетела, и банка, поднявшись, врезалась в потолок, упала, с клацаньем подпрыгнула и выбросила это протухшее окровавленное сердце перекатываться к ножке туалетного столика, разбрасывая личинки.
Только Чарли уже не видела этого: она выскочила из комнаты, пронеслась вниз по лестнице и бежала к входной двери.
Бен, играя, радостно помчался рядом с ней по подъездной дорожке. По мере того как они приближались к дому Хью, оглушительный рев становился все громче. Звук двигателя был нервный, будто Хью то ускорял, то замедлял его, и каждые несколько секунд двигатель издавал стук, сотрясая всю машину.
Остановившись у порога мастерской, Чарли яростно закашлялась от выхлопных газов. Бен остался позади. Видно, здешние ароматы ему совсем не нравились. Внутри рев двигателя просто оглушал, отдаваясь от стен, все еще продолжая то ускоряться, то замедляться, но звучал все более неравномерно. В воздухе стояла густая голубоватая дымка. Мощный фонарь с металлической решеткой, подвешенный на длинном гибком шнуре, светил вниз, на капот «триумфа», открытый с одной стороны. Крышка капота висела в воздухе над ссутулившейся фигурой Хью, изучавшего что-то в двигателе, прилаживавшего и, казалось, даже кивающего самому себе. Отвертка грозила вот-вот выпасть из заднего кармана его куртки. Чарли подошла, но он не слышал ее, да и не мог услышать сквозь грохот. Выхлопы и пар поднимались вокруг него, и для нее было загадкой, как же он дышит этим ужасным воздухом в этой адской дыре.
– Хью! – прокричала она.
Он повернулся, продолжая склонять голову вниз, прислушиваясь к двигателю и все кивая. Всмотревшись внутрь капота, она отпрянула, встревоженная прямо-таки опаляющим жаром, испускавшим вверх мерцание сквозь дым и пар.
– Хью! – закричала она с ужасом в голосе. – Хью!
Она потянула его за рукав, но рука не пошевелилась. Он продолжал кивать.
– Хью!
Его рука была негнущейся, словно ее вставили в какой-то гипсовый лубок. Чарли прошла дальше, вокруг широкого черного крыла, пытаясь увидеть лицо, но голова Хью находилась низко, внутри этого темного опаляющего котла стучащего металла, крутящихся шкивов, трясущихся проводов и черных труб-гармошек, которые вибрировали и пульсировали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Нет.
– У меня было совершенно четкое ощущение относительно того, что означают твои симптомы, но я не говорил, чтобы не возбуждать у тебя надежды, пока не был уверен.
– Так ты знал?
– Не наверняка. Это могло быть и временной ограниченной эпилепсией, но я так не считал. Том будет ужасно доволен. Позвонить ему не хочешь?
Он подтолкнул к ней телефон. Чарли покачала головой.
– Хочешь сказать ему позже? Устроить сюрприз по возвращении домой?
Она промолчала.
– Да не смотри ты так мрачно! Никогда не видел будущую мамашу, выглядящую так угрюмо, когда я сообщал ей приятные новости.
– Это не приятные новости, – сказала она. – Совсем не приятные новости.
Он нахмурился и наклонился вперед.
– Не приятные новости?
Она укусила губу, потом дернула кожу на своем большом пальце.
– Ты хочешь сказать, что все симптомы, которые у меня есть, могут быть объяснены моей беременностью?
– Да.
– Выходит, я определенно не эпилептичка и не что-нибудь еще?
– Я абсолютно уверен, что твои симптомы вызваны твоей беременностью… Беременность вызывает гормональные изменения, могущие влиять на людей как физически, так и эмоционально.
Она теребила ноготь на другом пальце.
– Да, медицина – очень удобная вещь, – едко сказала она.
– Что ты имеешь в виду, Чарли? – удивился он.
– Ею можно объяснить все, не так ли? Изящно. И все очень кстати.
– Врачи именно это и пытаются сделать.
Она встала, расстегнула свою блузку и показала на маленькую, едва заметную ребристую линию, длиной дюйма три, на левой стороне своего живота. Потом она приспустила вниз свою юбку и указала на похожую линию на внутренней стороне бедра, пониже паха.
– А как ты объяснишь все эти родимые пятна? – спросила она.
Он вышел из-за стола и внимательно рассмотрел линии.
– Это не родимые пятна, – сказал он. – Это шрамы.
– Шрамы? Это родимые пятна. Моя мать всегда мне это говорила.
– Это было зашито, причем очень и очень давно. Должно быть, после несчастного случая, когда ты была совсем маленькой. Очень аккуратные линии. Тебя могли порезать каким-нибудь ножом или стеклом.
Чарли подтянула свою юбку и села, застегивая блузку.
– Ты уверен в этом?
Он тоже уселся.
– Да. При старом способе наложения швов оставались такие вот отметки, теперь зашивают значительно лучше.
Чарли помолчала, ощущая на себе его обеспокоенный взгляд.
– Тони, а еще неродившиеся дети способны воспринимать то, что происходит вокруг, когда они находятся в утробе? То есть я хочу спросить… можем ли мы… ну, что-то вроде… как бы жить жизнями наших матерей так же, как и они, и потом вспоминать что-нибудь?
– Вспоминать какие-то вещи, которые делали наши матери, пока мы были в утробе?
– Да.
Он откинулся в кресле.
– Что это значит, Чарли? Кажется, что-то по-настоящему мучит тебя. В прошлый раз ты спрашивала о перевоплощении, а теперь спрашиваешь о внутриутробных воспоминаниях. – Глаза его сузились, и он задумчиво кивнул. – Еще неродившиеся дети могут реагировать на раздражители, это доказывают тесты.
Чарли все терзала ноготь.
– Значит, нет ничего… сверхъестественного… если мы, возможно, вспоминаем вещи… которые, может, происходили, когда мы были еще в утробе?
– Пятимесячный зародыш может слышать, как закрывается дверь в двенадцати футах от него.
– А ты веришь в привидения?
Он ухмыльнулся:
– Послушай, я хочу быть откровенным. Я знаю, что у беременных женщин бывают ненормальные страхи, но ты уже хватила через край. Тебе надо расслабиться. Ты нормальный здоровый человек, и я совершенно уверен, что в тебе развивается вполне нормальный и здоровый ребенок. Очень уж ты завелась по поводу всех вещей, которые с тобой творятся и которых ты не понимаешь. А теперь ты знаешь, в чем их причина, и тебе больше нет необходимости бояться. Не о чем тревожиться. Просто наслаждайся беременностью. В противном случае твоему бедному ребенку предстоит родиться нервной развалиной.
Чарли услышала чей-то слабый голос в себе, эхом отдававшийся будто в замкнутом пространстве.
Выглядит здоровой и нормальной. Кажется, потеря матерью крови на младенца не повлияла. Два поверхностных пореза от удара холодным оружием надо будет зашить.
Холодный поток воздуха прокатился по ее шее. Он породил чувство столь глубокого и сильного страха, что крошечное существо в ее утробе тоже могло ощущать его.
Оно толкалось ножками.
В сумраке Чарли въехала на их улочку. Она была потрясена и теперь пыталась свести услышанное воедино, отыскать в нем какой-то смысл. «Ситроен», подпрыгивая, протискивался по глубокой рытвине мимо «башен юных дарований».
И прежде бывали случаи, когда менструации приходили у нее поздно, и она надеялась… Представляя себе выражение лица Тома после того, как расскажет ему новость. Ах, счастливые времена.
У Розового коттеджа убывающий свет, кажется, стал поустойчивее. Автомобиль Виолы Леттерс исчез с подъездной дрожки. Чарли была настолько погружена в свои мысли, что лишь в последний момент заметила фигуру, возникшую прямо перед ней.
Она ударила по тормозам, колеса повело по рыхлой поверхности, а ее швырнуло вперед. Накренившись, автомобиль остановился. Чарли осторожно коснулась живота, беспокоясь о младенце, и посмотрела через ветровое стекло.
Какой-то мужчина с прекрасной осанкой в белой рубашке с шарфиком и кавалерийских твидовых брюках сидел у мольберта. Не обращая на нее внимания, он отклонил голову назад, приподнял кисть, прикрыл один глаз и присмотрелся к коттеджу, нанеся затем мазок на холст. Это был муж Виолы Леттерс.
Он повернулся, будто ощутив ее присутствие, и, не сгибаясь, встал. А потом поблек и исчез.
Свет стал чуточку ярче. Черной машины у коттеджа больше не было. На подъездной дорожке стоял «моррис-майнор» старухи.
Джиббон. Гипноз. Она все еще под его влиянием. Чарли едва осознавала, где находится. Уж не вообразила ли она себе и визит к Россу, не был ли он сном? В животе у нее снова возникло движение, слабое, как почесывание.
– Привет, – вяло сказала она. – Ну как ты там? Все нормально, правда? Ну и как же мы тебя назовем? Ты будешь мальчиком или девочкой? Думаю, ты мальчик. – Она нежно пошлепала себя по животу. – Тебе бы следовало оставаться там подольше. Тут снаружи столько ловушек.
За легкой дымкой голубоватых едких выхлопных газов, проплывавших над улочкой, послышался монотонный и резкий рев работающего двигателя. Чарли уже собиралась переключить передачу, когда увидела Зоэ с ее пойнтером, идущих навстречу. Зоэ зажимала пальцем нос.
– Господи, что за гадость! – Она отмахнулась от дыма. – Ну как тут не сказать: проклятый Хью!
– Так это оттуда все летит?
– Ну разумеется! Половину Суссекса отравляет! Я никак не возьму в толк, как он сам может в дыму работать: любой нормальный человек давно бы задохнулся. Я не забыла о том, чтобы пригласить вас с Томом, нет. Вот через денек-другой подберу дату.
Чарли покатила дальше. Голубоватые выхлопы дыма поднимались вокруг Хью, согнувшегося в мастерской над открытым двигателем «триумфа». Он, казалось, был совершенно поглощен закручиванием гайки, и ей захотелось остановиться, забежать туда и рассказать о своих новостях, но она покатила дальше, побоявшись, что новости вызовут у него отвращение к ней.
Беременна. Кому охота связываться с полоумной и беременной? Ребенок Тома. А собирается ли Том заботиться о нем? Поверит ли ей Хью, когда она покажет ему фотокопии газетной статьи?
Строители и электрик уже ушли, и Чарли с радостью услыхала лай Бена. Поспешив по гравию и вверх по ступенькам, она заметила нечто странное в лае: он звучал приглушенно и напряженно, не похоже на обычное приветствие Бена.
Сердится.
Она отперла входную дверь и нажала на выключатель в прихожей. Но свет не зажегся. Черт побери! Чарли принюхалась. В доме стоял запах протухшего мяса. Возможно, из морозильника. Она побежала в кухню, потом в котельную. Там Бен лаял на потолок, лаял глуховато, будто охрип.
Повернув морду в ее сторону, он жалобно заскулил и посмотрел вверх, на потолок, и снова залаял, отчаянно, словно пытаясь сообщить ей что-то. Чарли смотрела на него, потом на потолок, черный потолок с покрытыми изоляцией трубами центрального отопления.
– Что стряслось, малыш?
Не обращая на нее внимания, он изогнулся дугой, лая на стену позади себя, потом зарычал и промчался через кухню и вдоль по коридору. Чарли следовала за ним. Бен остановился и, свирепо глядя вверх, зарычал.
– В чем дело, малыш?
Он отступил на пару шагов, и его шерсть поднялась почти вертикально.
Чарли поднялась на несколько ступенек. Запах протухшего мяса слышался здесь сильнее. На лестничную площадку снаружи налетел порыв ветра, и что-то соскользнуло по стене. Через открытую дверь и ее спальню были видны все еще приподнятые доски пола и прислоненный к плинтусу моток проводов, оставленный электриками. Запах тухлятины стал еще сильнее, и Чарли подумала, уж не от дохлой ли мышки, вроде той, в мансарде. Правда, для мышки запах слишком уж сильный.
Она пошла к спальне по незакрепленным, стучавшим под ногами доскам, стук эхом отдавался в тишине. Толчком она распахнула дверь и заглянула в комнату.
Консервная банка лежала на верхушке ее столика. Только она больше не была заржавленной, а выглядела абсолютно новехонькой. Такой же новехонькой и сверкающей, какой она когда-то принесла ее на холм во время первого сеанса ретрогипноза у Эрнеста Джиббона.
Кто-то отполировал ее.
Короткими резкими движениями она покрутила головой. Комната, казалось, смыкалась вокруг нее. И тут Чарли закричала.
Медальона не было. Исчез. Вместо него в банке лежало настоящее сердце. Оно было маленьким, вонючим, протухшим, почти целиком покрытым извивающимися белыми мясными личинками.
Она попыталась было отойти, но консервная банка двинулась за ней, и отвратительное зловоние, высвободившееся из банки, взболтало все у Чарли в желудке. Она ударилась в стену, сердце в банке затряслось, и несколько личинок свалились с него. Остальные, извиваясь, лезли через край банки и падали ей на руку, холодные и сухие. Их лапки впивались ей в кожу, пытаясь вцепиться в ее трясущуюся плоть, прежде чем кувырком полететь на пол.
Одна из них, больше чем остальные, выползла на руку и взгромоздилась на ободок банки. Побалансировав, она перекатилась на запястье Чарли, куснула ее как бы в гневе за то, что прервали трапезу, а потом, кувыркаясь, полетела по воздуху. Это рука Чарли стремительно взлетела, и банка, поднявшись, врезалась в потолок, упала, с клацаньем подпрыгнула и выбросила это протухшее окровавленное сердце перекатываться к ножке туалетного столика, разбрасывая личинки.
Только Чарли уже не видела этого: она выскочила из комнаты, пронеслась вниз по лестнице и бежала к входной двери.
Бен, играя, радостно помчался рядом с ней по подъездной дорожке. По мере того как они приближались к дому Хью, оглушительный рев становился все громче. Звук двигателя был нервный, будто Хью то ускорял, то замедлял его, и каждые несколько секунд двигатель издавал стук, сотрясая всю машину.
Остановившись у порога мастерской, Чарли яростно закашлялась от выхлопных газов. Бен остался позади. Видно, здешние ароматы ему совсем не нравились. Внутри рев двигателя просто оглушал, отдаваясь от стен, все еще продолжая то ускоряться, то замедляться, но звучал все более неравномерно. В воздухе стояла густая голубоватая дымка. Мощный фонарь с металлической решеткой, подвешенный на длинном гибком шнуре, светил вниз, на капот «триумфа», открытый с одной стороны. Крышка капота висела в воздухе над ссутулившейся фигурой Хью, изучавшего что-то в двигателе, прилаживавшего и, казалось, даже кивающего самому себе. Отвертка грозила вот-вот выпасть из заднего кармана его куртки. Чарли подошла, но он не слышал ее, да и не мог услышать сквозь грохот. Выхлопы и пар поднимались вокруг него, и для нее было загадкой, как же он дышит этим ужасным воздухом в этой адской дыре.
– Хью! – прокричала она.
Он повернулся, продолжая склонять голову вниз, прислушиваясь к двигателю и все кивая. Всмотревшись внутрь капота, она отпрянула, встревоженная прямо-таки опаляющим жаром, испускавшим вверх мерцание сквозь дым и пар.
– Хью! – закричала она с ужасом в голосе. – Хью!
Она потянула его за рукав, но рука не пошевелилась. Он продолжал кивать.
– Хью!
Его рука была негнущейся, словно ее вставили в какой-то гипсовый лубок. Чарли прошла дальше, вокруг широкого черного крыла, пытаясь увидеть лицо, но голова Хью находилась низко, внутри этого темного опаляющего котла стучащего металла, крутящихся шкивов, трясущихся проводов и черных труб-гармошек, которые вибрировали и пульсировали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42