Хью потянул за шнур сушилки, и та приподнялась и опустилась на несколько дюймов с пискливым скрипом. Потом он подошел к раковине и выглянул в окно. По спокойной воде плыла пара лебедей.
– Прекрасный вид.
– Гидеон больше не будет приходить, – сказала она.
– Да?
– Он не сказал мне почему. Думаю, он расстроен из-за тех кур… считает, что мы его виним.
– Он что, вообще не собирается работать на этой улочке?
Чарли пожала плечами:
– Не знаю. Он застал меня врасплох.
Хью вынес поднос с кофе и печеньем в небольшой внутренний дворик на задворках дома, где они уселись на жестких скамьях у дуба. С жадностью проглотив аппетитное печенье, Бен растянулся на животе на плиточном настиле рядом. Чарли чесала на его шее место укуса какого-то насекомого.
– Хорошо сидеть на дворе в октябре, – сказал Хью, высыпая в кофе ложечку сахара. – В этом основная прелесть здешней жизни. А как ваша приятельница Лаура?
– О, с ней все в порядке, – слишком быстро ответила Чарли.
Он размешивал свой кофе, позвякивая ложечкой. В деревьях над ними скрипуче пищала птичка, чем-то напоминая звуки от резиновых туфель, когда в них ходят по линолеуму.
– Хью, на том нашем пикнике вы говорили, что у вас, мол, есть свидетельства перевоплощения людей, но что в ретрогипноз вы не верите. А в перевоплощение вы в самом деле верите?
Он вытащил из кармана трубку и заглянул в ее чашечку.
– Я не абсолютно не доверяю ретрогипнозу. Бывают и убедительные случаи.
Изнутри дома донесся какой-то звон: возможно, разбилось стекло или что-то упало на металлический лист. Они оба посмотрели туда, а потом снова повернулись друг к другу. На лице Хью появилось выражение озабоченности, смутившее Чарли.
– Вот о чем я говорил. Я не верю в разные игры с оккультными явлениями, – закончил он.
– Вы полагаете, что ретрогипноз – игра?
– Это зависит от того, как к нему относиться, от того, кто его проводит. Сам по себе ретрогипноз – занятие солидное. Только очень опасное. Есть много гипнотизеров, относящихся к нему как к игре, и это еще более опасно.
Он пристально посмотрел ей в глаза.
Не лезь ты в это дело, сучка.
От боли в глазах Чарли заморгала. Ей хотелось, чтобы Хью перестал смотреть в них. Она коснулась чашки, и сразу заныли порезы.
– В чем же опасность?
– Гипнотизеры вроде медиумов. Они помещают людей в меняющиеся состояния сознания, пытаются дотянуться до других плоскостей, до других измерений и вступают в контакт с вещами, которые совсем не хотят, чтобы с ними контактировали, даже не хотят, чтобы их тревожили; с вещами, которые тревожить они не имеют права.
Он щелкнул зажигалкой и подержал руку над пламенем, защищая его от ветерка. По телу Чарли разливался холод.
– А что нужно для того, чтобы доказать, что вы жили раньше?
– Свидетельство.
– Какого рода свидетельство?
Он поправил горящий табак в трубке большим пальцем.
– Что-нибудь вроде знания о том, что случилось в предыдущей жизни и чего никто другой из живых людей не знает. То, чего вы не могли узнать иным путем, если только вы не жили раньше. – Он поднял глаза. – Это вовсе не должно быть невероятным. Между прочим, небольшие вещи как раз более убедительны, поскольку куда меньше вероятность, что они названы в исторических книгах.
Небольшие вещи… Вроде медальона.
Медальона, о котором никто не знает, что он там был?
– А может это помочь людям разобраться с их травмами? Мне про такое говорили.
– Вы хотите сказать, что кто-то боится воды из-за того, что в предыдущей жизни он утонул?
– Ну да, что-то в этом роде.
– Покончить со страхом людей перед водой помогает обучение плаванию, а не выяснение того, что они-де утонули при гибели испанской армады.
Хью разломил печенье пополам, а потом и каждую половинку. Чарли подумала, уж не собирается ли он сложить из них какую-то схему. Но вместо этого Хью обмакнул каждый из кусочков в кофе и съел их.
– Я считаю, что ретрогипноз чреват всевозможными опасностями. Он искажает мысли и эмоции, которые как бы дремлют в сознании, и обычно дремлют неспроста, поскольку сознанию удалось оттеснить их. Так что вы рискуете пробудить их.
Чарли обхватила себя руками. Подул резкий ветерок, и какой-то коричневый лист покувыркался мимо.
– Все, что любительски вторгается в мир души, опасно, – сказал Хью. – Ведь не только у людей есть память. У разных мест она тоже есть.
Он снова посмотрел в ее глаза, и Чарли отвернулась. Отхлебнув кофе, она едва не выплюнула его: в ней поднималась непонятная волна тошноты. Озадаченная Чарли принюхалась к чашке. Пахло хорошим кофе, но привкус у нее во рту был отвратительным.
– У мест есть память? – переспросила она.
– Полагаю, что да. Вы, наверное, знаете, каким образом создается атмосфера в домах? То, что происходит в них, влияет на ощущения. Если в доме случилась беда или царит печаль, то этот дом, какая-то комната в нем очень часто несут в себе ощущение угнетенности; даже, может быть, холодной как родник. – Он пожал плечами. – Этому можно найти вполне научное объяснение. Возможно, атомные частицы в стенах удерживают следы воспоминаний, вроде видеокассеты, и некоторые люди могут случайно настроиться на эти следы и привести в движение, так сказать, повторный показ. Такова одна из теорий о привидениях – все они в своем роде повторный показ.
Глядя на дом, Хью пробежался взглядом от окна к окну по второму этажу, потом по первому, на Чарли и снова на дом. Он предложил отнести поднос в кухню, но она заявила, что сумеет справиться и сама. Уходя, он сказал спокойно, как ей показалось, даже нарочито спокойно, словно не хотел, чтобы кто-то услышал его:
– Будьте поосторожнее.
Он потрепал Бена и пошел через сад по дорожке. Чарли понесла поднос через тусклую котельную в кухню.
Что-то хрустнуло у нее под ногами.
Шара с Горацием на кухонном столе не было, и она соображала, кто же мог его передвинуть. Когда снова раздался хруст, Чарли увидела, что пол покрыт водой, битым стеклом, крошечными цветными голышами и прядями водорослей.
Она едва ли сознавала, видя, что фарфоровая кружка скользит по подносу, подпрыгивает на его решетчатом краю, прежде чем опрокинуться и разлететься вдребезги у ее ног.
Гораций?
Ее глаза бегло осматривали пол, а сердце выскакивало из груди. Разглядывая осколки стекла и фарфора, она искала в них маленькое золотое пятнышко. Пожалуйста, пусть все с тобой будет в порядке. Шлепайся где-нибудь тут. Пожалуйста.
Она поставила поднос на кухонный столик и уже собиралась опуститься на колени, чтобы посмотреть и под столом, когда ее глаза наткнулись на черный ручеек кофе, пробивший себе путь через осколки и пронесший с собой Горация на несколько дюймов, пока он не застрял между ножкой стола и отбитым носиком кружки. Его хвост покачивался в остатках кофе, оставляя слабую надежду, что рыбка еще жива.
– Гораций, – выдавила она из себя, поднимая его.
Он не шевелился и уже становился твердым, его глаза смотрели невидяще, рот был открыт. Легкий, такой легкий, на вес он казался не тяжелее конфетной обертки из фольги.
Раздался еще один залп молотков, от которого затрясся кухонный столик, задребезжав посудой. Чарли заткнула пробкой раковину и положила Горация в воду, наблюдая, как он кружится на поверхности, и надеясь, что в какую-то секунду он вильнет хвостом и устремится на дно.
Но, поднимаясь вместе с водой, он по-прежнему кружился на поверхности. Вода обожгла холодом ее пальцы, когда Чарли вынула его из раковины. Рыбка стала еще жестче.
Поскрипывая, качалась деревянная сушилка. Чарли поднялась на ноги, издавая какие-то высокие звуки, чтобы не разрыдаться над маленькой мертвой рыбкой.
Чарли похоронила Горация в пластиковом мешочке там же, на берегу, в лесочке, где похоронила и кур. На крошечный могильный холмик она возложила небольшой камушек.
Лошади, пасшиеся на выгуле, когда она шла обратно по берегу, напомнили ей о той щегольского вида всаднице из последнего возвращения в прошлое, которая столь презрительно пялилась на нее сверху. И о том беспокойстве, которое она тогда ощутила.
Смертельная ложь. Правда. Возвращайся – так сказала ее приемная мать.
Но куда, куда возвращаться?!
Должен же быть кто-то, знающий это. Чарли, вспоминая, изо всех сил напрягла мозг. У приемной матери не осталось никаких живых родственников. Быть может, она доверилась кому-то из знакомых? Ирен Уиллис. Да, она вполне могла довериться Ирен Уиллис. Надежда вспыхнула и тут же угасла: Ирен Уиллис умерла от рака четыре года назад.
Чарли вошла в кухню.
Не лезь ты в это дело, сучка.
Она уставилась на испорченный ею бланк, все еще подоткнутый под пластиковую рамочку с фотографиями. Что за бредятина! Разговаривала сама с собой. Блуждала где-то во сне. Выкопала медальон из земли посреди ночи. Написала указания самой себе…
Новое рождение. Таинственное новое рождение, которым она занималась с Лаурой, когда ее пытались научить относиться к себе поувереннее, произнося по полчаса в день перед зеркалом продиктованные ей слова.
«Для меня, для Чарли, безопасно ощущать весь мой ум и все мои чувства. Я, Чарли, любима и желанна как женщина».
Это Лаура. Сучка. Коровища.
Сидя за столом, Чарли старалась заглушить в себе рыдания, глядя то на пустое место на кухонном столе, где стоял шар с Горацием, то на мокрое пятно на полу. Она беспокойно дергалась, дожидаясь, пока были силы, когда же зазвонит телефон.
Потому что это должен быть Том.
Наверху из радиоприемника строителей надрывалась музыка. Перелистывая страницы утренних газет, Чарли апатично просматривала колонки, бессмысленное расплывшееся пятно черного шрифта и фотографий: террористы с бомбами из Ирландской республиканской армии, развод миллиардера, молодая кинозвезда на велосипеде, потерпевший аварию автомобиль… Потом она встала и принялась бродить по дому.
В спальне она взяла в руки медальон и развлекла себя мыслью, что можно бы написать и самой какую-нибудь записочку. Дорогой Камень, я люблю Тома. Пожалуйста, верни мне его. Чарли.
Она бросила медальон в консервную банку, положила дальний ящик стола и закрыла. В той маленькой комнатке, которая могла бы быть идеальной для детской кроватки их первого ребенка, она посмотрела из окна на амбар, на мельницу, на лесок… Начинали сгущаться тучи. Сгущались тучи и в ее сознании, и Чарли заплакала.
В кухне она успокоилась и набрала номер частной линии Тома. Телефон был занят. Она подождала, на тот случай, если он пытается дозвониться ей, и снова позвонила. Номер все еще был занят. Она позвонила на коммутатор, но повесила трубку, когда ответил телефонист.
Звонить Тому было проявлением слабости. Ему было нужно время, пространство и что-то там еще, чтобы все обдумать. Именно так он и сказал в письме. Отлично. Пускай себе обдумывает. И она тоже все обдумает. Она не намерена показывать слабость. Никоим образом. Так или иначе она твердо решила, что ей следует с этим справиться, проявив силу и спокойствие.
Но ей было трудно сохранять спокойствие, когда через стеклянный фасад дамского магазинчика она увидела Лауру, показывающую покупательнице платье. Кипя от гнева, Чарли вошла в помещение.
– Этот фасон на редкость привлекателен. Попробуйте его примерить. Вам в самом деле… – Голос Лауры оборвался, когда она увидела Чарли.
А Чарли стояла у окна и бегло просматривала длинную вешалку с платьями.
– Вырез на них очень уж велик. Слишком много платьев такого рода не очень-то хорошо сидят на бедрах.
Чарли перешла к вешалке с блузками.
– И конечно же если вы дополните его шарфиком и, может быть, парой перчаток…
Чарли уселась у кассы и легкими постукиваниями стала выписывать цифры на калькуляторе, умножать их, делить, извлекать квадратные корни… Вошла другая покупательница, коснулась воротника жакета, щелчком перевернула бирку с ценой и вышла обратно на улицу. Лаура нервно взглянула на Чарли и снова занялась своей покупательницей.
Однако уверенность исчезла из ее голоса, и даму она упустила.
– Я подумаю, – сказала та и ушла.
Чарли набила еще один ряд цифр на калькуляторе.
– Привет! – Лаура улыбнулась, губы ее растянулись с видимым напряжением.
– Что, черт подери, происходит, Лаура? – сказала Чарли, не поднимая глаз от дисплея с цифрами.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну давай, давай! – голосом, не предвещающим ничего хорошего, сказала Чарли.
Лаура пожала плечами:
– Ну, мне жаль, Чарли…
– Жаль? Тебе жаль?! И это все, что ты можешь сказать?
Лаура отвернулась и принялась вертеть в руках рекламный проспект.
– Что ты хочешь, чтобы я сказала?
Чарли встала.
– Сучка. Ты сучка проклятая.
Она стремительно пронеслась по магазину, рывком распахнула дверь и выскочила на улицу. Теперь она уже сердилась на себя, сердилась за то, что проявила слабость и вообще пошла туда, то есть сделала то, чего твердо решила не делать.
23
Она сообразила, что движется в темноте, хотя никакая это была не темнота, а тень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42