— Я кивнул, и она продолжала:
— Там были всякие разные.
Вроде чудовищ. Они все время ныряли и выныривали. А других чаек там не оказалось, и я полетела через море одна. Оно было изогнутым.
Мне стало неловко, и я убрал свою руку. Насколько хорошо я ее знал в самом деле? Я заложил обе руки за спину и шагал рядом с ней, слушая ее рассказ.
— МАМЕНЬКИН СЫНОК, — звякнул на меня мусорный бак, и я пнул его ногой.
— Небо было странным, — рассказывала Кэти. — Сначала я могла, обернувшись, видеть Гору Он, но потом я перелетела изгиб моря, и осталось только небо.
Зато там был огонь.
— Ты хочешь сказать, что море горело?
— Нет-нет. Море кипело, а огонь был в небе. Смотреть в небо было все равно что смотреть в яму с огнем.
Мы уже отошли от дома Спека на несколько кварталов. На одной из боковых улиц я заметил бакалейную лавку и взял Кэти за руку, чтобы направить ее в ту сторону. Ее голос не изменился, был таким же хрипловатым и немного неуверенным. Все-таки она была не такой уж непривлекательной.
— ПОПАЛ, — высказала свое мнение крышка люка, когда мы прошли по ней.
Заглушая ее, я громко спросил:
— А люди там были? В огне?
— Да. Там в огне что-то двигалось и кто-то кричал.
И там были такие, которые все время приносили туда людей. Большие такие, похоже на то, как ты меня пугал тогда на кладбище.
— Дьяволы, — медленно произнес я.
— : Да, — продолжала Кэти, — а еще там были машины, которые тоже приносили туда людей, машины с куполами, приносившие по три человека сразу.
Все, что она сказала, имело смысл.
— Это были проводники, — воскликнули. — Они, должно быть, работают на Сатану. А то, что ты там наверху — или внизу — видела, это, наверное, был Ад. — Я начал размахивать руками, пытаясь объяснить, что я имел в виду. — Я думаю, что Саймион похож на сложенный вдвое лист бумаги. Мы с тобой начали с той стороны, где находится Гора Он, а теперь мы на другой стороне. Между ними Страна Снов, а на сгибе — море.
Огонь, который ты видела, это, наверное, был Ад, находящийся в пространстве под сгибом, — Я вообще-то не понимаю, о чем ты говоришь, Феликс. — Ее глубокие карие глаза взглянули на меня сквозь челку. — Дай мне досказать.
Мы уже подошли к магазину, и я вспомнил, что у меня нет денег. Но пока я не хотел затрагивать эту тему.
Я сел на полуночной синевы бампер «хадсон хорнета»
52-го года. Кэти присела рядом.
Наступила ночь. Из магазина просачивался желтый свет и растекался по тротуару. Внутри двое парней заигрывали с девушкой за прилавком. Из чьего-то окна доносилась музыка. Воздух был неподвижным и теплым, в нем витал слабый запах отбросов и машин. Мне захотелось, чтобы этот вечер никогда не кончался.
— ЛУНАТИК, — шепнула машина.
Кэти стала рассказывать дальше:
— Я больше не хотела возвращаться к заливу — я хотела увидеть, что там за морем. Но там был огонь, и чудовища в небе, и море кипело насколько хватал глаз. Вода поднималась к небу большими облаками пара, а потом дождем лилась вниз. Бесполезным ливнем, навсегда привязанным к морю. — Она взглянула на меня, потом продолжила:
— Я решила проплыть под кипящей частью. Я нырнула и доплыла до самого дна. Я летела под водой, как пингвин.
На дне был лед, лед с разноцветными огоньками, и я плыла над самым дном, сколько могла. Когда я вынырнула, кипящая полоса осталась позади.
Пока она говорила, я перебирал ее пальцы.
— В море была какая-нибудь рыба?
— Не совсем рыба. Маленькие светящиеся штуки вроде медуз.
— Наверное, нерожденные души, — предположил я.
Но она продолжала медленно декламировать свою историю.
— Было ветрено, и я позволила шторму нести меня к другому берегу. Я не знаю, сколько это длилось. У меня все смешалось и начались видения…
— Какие видения?
— Узоры.., линии, разноцветные точки. Их было так много. Слишком много. — Она замолчала, подыскивая слова, потом сдалась. — Как бы там ни было, стало холоднее, и море замерзло. Ветер продолжал нести меня, потом пошел снег. Лететь стало тяжело. Потом небо прояснилось, и я оказалась над ледником. У его конца была большая трещина.
— Мне кажется, я видел тебя! — воскликнул я. — Я был у расселины в конце ледника с Фрэнксом, и я видел пролетевшую над нами птицу.
— Феликс, ты дашь мне закончить? Я долетела до конца льдов, а потом увидела огромную равнину с цепочкой городов. Городов. А потом увидела пустыню.
— Но как ты…
— Я как раз подошла к этому. — Она подняла обе руки перед собой, удерживая видение. — Я увидела пустое место с большими кучами и курганами. Туда опускались зеленые огоньки, и мне показалось, что я видела птиц. Я стала спускаться, и там был человек, показывавший на меня палкой. Но это оказалась не палка.
— Ты хочешь сказать, что кто-то подстрелил тебя?
Она удивленно и медленно провела руками по лицу.
— Я — я думаю, что да. Что-то ударило меня, и было как в больнице — я начала странно чувствовать себя и зеленеть. Сначала я подумала, что я снова в своем гробу. Но я была сжата со всех сторон, а папочка купил мне большой гроб, ну, ты знаешь, весь в розовой тафте.
Я отнял одну руку от ее лица.
— Я помню, Кэти.
Она вырвала свою руку из моей.
— Я не хотела снова возвращаться в это тело! Когда я выползла из мусора и поняла.., я захотела умереть. Но я не могу. Мы все застряли тут навсегда, Феликс. Ты знаешь об этом? Синусоид объяснил мне. Я не представляю, что я буду тут делать вечно. Я не знаю, что мне делать!
— ПОЛЕТАЙТЕ, — предложила машина, на которой мы сидели.
20. ГОВОРЯЩИЕ МАШИНЫ
Ключи торчали в замке зажигания.
— Давай так и сделаем, — сказал я Кэти.
— Сделаем что?
Мы сидели на полночно-синем «хадсоне» 52-го. Его ветровое стекло было узким, как прорезь в танке.
— Давай возьмем эту машину. Ты сама слышала, она пригласила нас. — Я погладил бампер.
— ПОГНАЛИ, — сказала машина, открыв дверцу и приглашая садиться.
Кэти поколебалась минуту, потом коротко кивнула.
— Ладно, — сказала она. — Почему нет? Я этих парней знаю всего день-два. Только сначала я прихвачу пива и сигарет.
— Клево. — Я опустился на водительское место и утонул в мягких пыльных подушках, положив книгу рядом с собой. — Теперь вот что, — сказал я, обращаясь К пустым сиденьям. — Тебе придется начать разговаривать предложениями больше, чем из двух слов. Я не требую, чтобы ты вела интеллектуальные светские беседы, учти это, но я больше не хочу слышать эти гладкие, рубленые фразы.
— ЭТО МОЖНО, — сказала машина, и я вздохнул.
Кэти вышла с полным ящиком пивных бутылок без этикеток, но заткнутых пробками. Должно быть, Спек дал ей денег. «За что?» — полюбопытствовала уродливая часть моего разума.
— Ты думаешь, это в самом деле пиво? — спросил я, когда она открыла другую дверцу и поставила ящик на заднее сиденье.
— НАПАЛМ, — сказала машина, а Кэти со смехом впорхнула внутрь. У нее был счастливый вид.
Машина завелась без проблем и покатила вниз по улице. Никто не выбежал, чтобы остановить нас. Насколько я вообще мог судить, у машины хозяина не было.
Франкс что-то такое сказал про говорящие машины, перед тем как умереть. Мне стало интересно, воплотился ли он снова и в каком виде.
Тяжелый теплый ветер врывался в мое открытое окно.
Я заметил, что машина с удовольствием сама управляет собой, и убрал руки с баранки.
— МОЛОДЧИНА, — отреагировала машина.
Я протянул руку назад и взял две бутылки. Пиво оказалось холодным, вполне приличного вкуса, не то что виски. Возможно, они сами варили его на Саймионе.
— Хорошо снова куда-то двигаться, — сказала Кэти. — Я совсем не хочу останавливаться. Прямо сейчас" стоя там…
— Я знаю, — сказал я, думая о людях, что махали Бобу Титеру. — Наверное, хуже смерти может быть только вечная жизнь, — Ой, не говори так. — Она высунулась в окно, подставив лицо ветру. — Что угодно лучше, чем ничего.
Мы уже выехали на центральную улицу, мимо нас проносились огни. Множество машин стояло у тротуаров, но лишь немногие ехали. Внезапное сомнение озарило мой мозг.
— Тебе нужен бензин? — спросил я машину.
— У МЕНЯ РУКА-НАДГРОБЬЕ И КЛАДБИЩЕНСКАЯ БРЕДЬ, — сказала машина в неожиданном приступе красноречия. — МНЕ ВСЕГО ДВАДЦАТЬ ОДИН, НО Я НЕ ПРОТИВ УМЕРЕТЬ.
Только потом до меня дошло, что это значило. Но я сделал вывод, что бензина у нас достаточно. Я включил радио. Шкала минуту померцала, разогреваясь. Мне стало любопытно, что сейчас зазвучит.
На шкале не было цифр, но когда Кэти покрутила правую ручку, в маленьком прямоугольном окошке задвигался туда-сюда указатель. Вдруг что-то щелкнуло, и появился звук. Саксофон, играющий короткими всплесками. Сакс умолк, и мужчина с едва заметным бостонским акцентом продекламировал хайку:
— Напрасно, напрасно обильный дождь проливается в море.
Еще саксофон, еще хайку. Через некоторое время пианино сменило сакс, а чтец принялся за более длинное стихотворение, закончившееся строчками: «Я хочу освободиться от надоевшей мясной круговерти, счастливым и мертвым на небо уйти». Радио смущенно поперхнулось.
Кэти ссутулилась на своем сиденье. Она закурила сигарету и сидела, чуть отвернувшись от меня. Потом потянулась вперед, крутанула ручку радио, и снова зазвучала первая хайку: «Напрасно, напрасно. Обильный дождь проливается в море». Она вздохнула, а саксофон утонул в тихих гитарных переборах.
— Что это, Кэти?
— То, что я хотела услышать. — Она продолжала подставлять лицо тугому ночному ветру. — В машине Спека было такое же радио. Все в эфире непрерывно.
Над звоном беспорядочно перебираемых струн зазвучал другой мужской голос. Он звучал напыщенно и самоуверенно. Трудно было понять, что он говорит. Какие-то даты, цифры. «Я знал, что надо бы одеться».
— Это Нейл, — сказала Кэти. — Сейчас его редко услышишь.
— Я все равно не…
— Это диск Кэссади и Керуака, их выступление с джазовой декламацией. Мой старший брат дал ее мне, когда я заканчивала школу, и я часто ее слушала. Так я и увлеклась Керуаком.
Снова зазвучал первый голос — Керуак. Он рассуждал о смерти, о Пустоте, об озарении и лысых артистах в черных беретах, вешающих реальность на прутья железных заборов у Вашингтон-сквер. У него была странная манера соскальзывать то и дело в этакое мелкое хихиканье. Губы Кэти двигались, беззвучно повторяя его слова.
Я начал испытывать ревность.
— Наверное, ты хотела бы разыскать его и сесть у его ног, — сказал я.
— Хорошая мысль, — откликнулась она, щелчком отправив сигарету в окно. — Это — или способ вернуться на Землю. — Затем она смягчилась и улыбнулась мне. — Хочешь послушать что-нибудь другое?
— Конечно. А что там еще есть?
— Все, что хочешь. Просто покрути ручку, и оно поймает то, что у тебя на уме.
Я повернул ручку, пройдя сквозь невнятное бормотание вероятных возможностей, сам не зная, что я хочу услышать. В конце концов я остановился на «Лед Зеппелин», «Whole Lotta Love». Нарочито тяжелый ритм казался самым подходящим сопровождением для езды по Тракки. Я швырнул свою опустевшую бутылку в окно и открыл новую.
Сейчас мы ехали по дороге, идущей вдоль Свалки.
Падающие на нее зеленые огоньки ясно выделялись на фоне беззвездного ночного неба. Какая-то фигура, нетвердо держась на ногах, вышла на дорогу. Хич-хайкер.
Я вспомнил, как Вине задавил человека, и затаил дыхание. Но наша машина остановилась, включила свет в кабине и открыла заднюю дверцу.
— Вам не обязательно садиться, — крикнул я этой фигуре в тщетной надежде удержать хоть какой-то контроль над течением событий.
— Феликс? — откликнулся оборванец. — Это ты? — он всунул голову в машину и внимательно оглядел меня.
Это был мужчина с клочковатыми черными волосами и ввалившимися щеками. Было что-то насекомообразное в том, как выглядел его рот. Между раздвинутыми губами виднелись тонкие зубы. Его уши торчали в стороны, как антенны-тарелки, а в глазах я не смог прочитать никакого выражения. Он был одет в изношенный до лохмотьев черный костюм, которому по виду было никак не меньше полувека, и белую рубашку, но без галстука.
— Боюсь, я вас не узнаю, — сказал я. Из радио вырвалась череда быстрых, сердитых гитарных нот.
— Он похож на Франца Кафку, — заметила Кэти, приглушая звук.
Человек влез на заднее сиденье и улыбнулся Кэти.
Его улыбка была ужасающей. Он быстро заговорил высоким голосом:
— Настоящий Грегор Самса, только в обратном смысле. Я был гигантским жуком до того, как со мной произошла неудачная метаморфоза. — Он отряхнул свой костюм жестом Оливера Гарди, его пальцы мелькали во всех направлениях сразу. Тут до меня дошло.
— Так ты Фрэнке! — воскликнул я. — Ты перевоплотился на свалке Тракки!
Он по-тараканьи дернул ртом и раздул ноздри.
— Не знаю, Феликс, как вы, люди, можете это выносить. Всю эту мягкую плоть. — Он ущипнул себя за чахлую щеку. — Туловище из зефира, косточки-зубочистки.
Мне все-таки надо бы добраться до Пражского сектора свалки и отменить эту гротескную трансформацию.
Он углядел пиво, открыл бутылку и высосал ее с влажным, смачным бульканьем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Там были всякие разные.
Вроде чудовищ. Они все время ныряли и выныривали. А других чаек там не оказалось, и я полетела через море одна. Оно было изогнутым.
Мне стало неловко, и я убрал свою руку. Насколько хорошо я ее знал в самом деле? Я заложил обе руки за спину и шагал рядом с ней, слушая ее рассказ.
— МАМЕНЬКИН СЫНОК, — звякнул на меня мусорный бак, и я пнул его ногой.
— Небо было странным, — рассказывала Кэти. — Сначала я могла, обернувшись, видеть Гору Он, но потом я перелетела изгиб моря, и осталось только небо.
Зато там был огонь.
— Ты хочешь сказать, что море горело?
— Нет-нет. Море кипело, а огонь был в небе. Смотреть в небо было все равно что смотреть в яму с огнем.
Мы уже отошли от дома Спека на несколько кварталов. На одной из боковых улиц я заметил бакалейную лавку и взял Кэти за руку, чтобы направить ее в ту сторону. Ее голос не изменился, был таким же хрипловатым и немного неуверенным. Все-таки она была не такой уж непривлекательной.
— ПОПАЛ, — высказала свое мнение крышка люка, когда мы прошли по ней.
Заглушая ее, я громко спросил:
— А люди там были? В огне?
— Да. Там в огне что-то двигалось и кто-то кричал.
И там были такие, которые все время приносили туда людей. Большие такие, похоже на то, как ты меня пугал тогда на кладбище.
— Дьяволы, — медленно произнес я.
— : Да, — продолжала Кэти, — а еще там были машины, которые тоже приносили туда людей, машины с куполами, приносившие по три человека сразу.
Все, что она сказала, имело смысл.
— Это были проводники, — воскликнули. — Они, должно быть, работают на Сатану. А то, что ты там наверху — или внизу — видела, это, наверное, был Ад. — Я начал размахивать руками, пытаясь объяснить, что я имел в виду. — Я думаю, что Саймион похож на сложенный вдвое лист бумаги. Мы с тобой начали с той стороны, где находится Гора Он, а теперь мы на другой стороне. Между ними Страна Снов, а на сгибе — море.
Огонь, который ты видела, это, наверное, был Ад, находящийся в пространстве под сгибом, — Я вообще-то не понимаю, о чем ты говоришь, Феликс. — Ее глубокие карие глаза взглянули на меня сквозь челку. — Дай мне досказать.
Мы уже подошли к магазину, и я вспомнил, что у меня нет денег. Но пока я не хотел затрагивать эту тему.
Я сел на полуночной синевы бампер «хадсон хорнета»
52-го года. Кэти присела рядом.
Наступила ночь. Из магазина просачивался желтый свет и растекался по тротуару. Внутри двое парней заигрывали с девушкой за прилавком. Из чьего-то окна доносилась музыка. Воздух был неподвижным и теплым, в нем витал слабый запах отбросов и машин. Мне захотелось, чтобы этот вечер никогда не кончался.
— ЛУНАТИК, — шепнула машина.
Кэти стала рассказывать дальше:
— Я больше не хотела возвращаться к заливу — я хотела увидеть, что там за морем. Но там был огонь, и чудовища в небе, и море кипело насколько хватал глаз. Вода поднималась к небу большими облаками пара, а потом дождем лилась вниз. Бесполезным ливнем, навсегда привязанным к морю. — Она взглянула на меня, потом продолжила:
— Я решила проплыть под кипящей частью. Я нырнула и доплыла до самого дна. Я летела под водой, как пингвин.
На дне был лед, лед с разноцветными огоньками, и я плыла над самым дном, сколько могла. Когда я вынырнула, кипящая полоса осталась позади.
Пока она говорила, я перебирал ее пальцы.
— В море была какая-нибудь рыба?
— Не совсем рыба. Маленькие светящиеся штуки вроде медуз.
— Наверное, нерожденные души, — предположил я.
Но она продолжала медленно декламировать свою историю.
— Было ветрено, и я позволила шторму нести меня к другому берегу. Я не знаю, сколько это длилось. У меня все смешалось и начались видения…
— Какие видения?
— Узоры.., линии, разноцветные точки. Их было так много. Слишком много. — Она замолчала, подыскивая слова, потом сдалась. — Как бы там ни было, стало холоднее, и море замерзло. Ветер продолжал нести меня, потом пошел снег. Лететь стало тяжело. Потом небо прояснилось, и я оказалась над ледником. У его конца была большая трещина.
— Мне кажется, я видел тебя! — воскликнул я. — Я был у расселины в конце ледника с Фрэнксом, и я видел пролетевшую над нами птицу.
— Феликс, ты дашь мне закончить? Я долетела до конца льдов, а потом увидела огромную равнину с цепочкой городов. Городов. А потом увидела пустыню.
— Но как ты…
— Я как раз подошла к этому. — Она подняла обе руки перед собой, удерживая видение. — Я увидела пустое место с большими кучами и курганами. Туда опускались зеленые огоньки, и мне показалось, что я видела птиц. Я стала спускаться, и там был человек, показывавший на меня палкой. Но это оказалась не палка.
— Ты хочешь сказать, что кто-то подстрелил тебя?
Она удивленно и медленно провела руками по лицу.
— Я — я думаю, что да. Что-то ударило меня, и было как в больнице — я начала странно чувствовать себя и зеленеть. Сначала я подумала, что я снова в своем гробу. Но я была сжата со всех сторон, а папочка купил мне большой гроб, ну, ты знаешь, весь в розовой тафте.
Я отнял одну руку от ее лица.
— Я помню, Кэти.
Она вырвала свою руку из моей.
— Я не хотела снова возвращаться в это тело! Когда я выползла из мусора и поняла.., я захотела умереть. Но я не могу. Мы все застряли тут навсегда, Феликс. Ты знаешь об этом? Синусоид объяснил мне. Я не представляю, что я буду тут делать вечно. Я не знаю, что мне делать!
— ПОЛЕТАЙТЕ, — предложила машина, на которой мы сидели.
20. ГОВОРЯЩИЕ МАШИНЫ
Ключи торчали в замке зажигания.
— Давай так и сделаем, — сказал я Кэти.
— Сделаем что?
Мы сидели на полночно-синем «хадсоне» 52-го. Его ветровое стекло было узким, как прорезь в танке.
— Давай возьмем эту машину. Ты сама слышала, она пригласила нас. — Я погладил бампер.
— ПОГНАЛИ, — сказала машина, открыв дверцу и приглашая садиться.
Кэти поколебалась минуту, потом коротко кивнула.
— Ладно, — сказала она. — Почему нет? Я этих парней знаю всего день-два. Только сначала я прихвачу пива и сигарет.
— Клево. — Я опустился на водительское место и утонул в мягких пыльных подушках, положив книгу рядом с собой. — Теперь вот что, — сказал я, обращаясь К пустым сиденьям. — Тебе придется начать разговаривать предложениями больше, чем из двух слов. Я не требую, чтобы ты вела интеллектуальные светские беседы, учти это, но я больше не хочу слышать эти гладкие, рубленые фразы.
— ЭТО МОЖНО, — сказала машина, и я вздохнул.
Кэти вышла с полным ящиком пивных бутылок без этикеток, но заткнутых пробками. Должно быть, Спек дал ей денег. «За что?» — полюбопытствовала уродливая часть моего разума.
— Ты думаешь, это в самом деле пиво? — спросил я, когда она открыла другую дверцу и поставила ящик на заднее сиденье.
— НАПАЛМ, — сказала машина, а Кэти со смехом впорхнула внутрь. У нее был счастливый вид.
Машина завелась без проблем и покатила вниз по улице. Никто не выбежал, чтобы остановить нас. Насколько я вообще мог судить, у машины хозяина не было.
Франкс что-то такое сказал про говорящие машины, перед тем как умереть. Мне стало интересно, воплотился ли он снова и в каком виде.
Тяжелый теплый ветер врывался в мое открытое окно.
Я заметил, что машина с удовольствием сама управляет собой, и убрал руки с баранки.
— МОЛОДЧИНА, — отреагировала машина.
Я протянул руку назад и взял две бутылки. Пиво оказалось холодным, вполне приличного вкуса, не то что виски. Возможно, они сами варили его на Саймионе.
— Хорошо снова куда-то двигаться, — сказала Кэти. — Я совсем не хочу останавливаться. Прямо сейчас" стоя там…
— Я знаю, — сказал я, думая о людях, что махали Бобу Титеру. — Наверное, хуже смерти может быть только вечная жизнь, — Ой, не говори так. — Она высунулась в окно, подставив лицо ветру. — Что угодно лучше, чем ничего.
Мы уже выехали на центральную улицу, мимо нас проносились огни. Множество машин стояло у тротуаров, но лишь немногие ехали. Внезапное сомнение озарило мой мозг.
— Тебе нужен бензин? — спросил я машину.
— У МЕНЯ РУКА-НАДГРОБЬЕ И КЛАДБИЩЕНСКАЯ БРЕДЬ, — сказала машина в неожиданном приступе красноречия. — МНЕ ВСЕГО ДВАДЦАТЬ ОДИН, НО Я НЕ ПРОТИВ УМЕРЕТЬ.
Только потом до меня дошло, что это значило. Но я сделал вывод, что бензина у нас достаточно. Я включил радио. Шкала минуту померцала, разогреваясь. Мне стало любопытно, что сейчас зазвучит.
На шкале не было цифр, но когда Кэти покрутила правую ручку, в маленьком прямоугольном окошке задвигался туда-сюда указатель. Вдруг что-то щелкнуло, и появился звук. Саксофон, играющий короткими всплесками. Сакс умолк, и мужчина с едва заметным бостонским акцентом продекламировал хайку:
— Напрасно, напрасно обильный дождь проливается в море.
Еще саксофон, еще хайку. Через некоторое время пианино сменило сакс, а чтец принялся за более длинное стихотворение, закончившееся строчками: «Я хочу освободиться от надоевшей мясной круговерти, счастливым и мертвым на небо уйти». Радио смущенно поперхнулось.
Кэти ссутулилась на своем сиденье. Она закурила сигарету и сидела, чуть отвернувшись от меня. Потом потянулась вперед, крутанула ручку радио, и снова зазвучала первая хайку: «Напрасно, напрасно. Обильный дождь проливается в море». Она вздохнула, а саксофон утонул в тихих гитарных переборах.
— Что это, Кэти?
— То, что я хотела услышать. — Она продолжала подставлять лицо тугому ночному ветру. — В машине Спека было такое же радио. Все в эфире непрерывно.
Над звоном беспорядочно перебираемых струн зазвучал другой мужской голос. Он звучал напыщенно и самоуверенно. Трудно было понять, что он говорит. Какие-то даты, цифры. «Я знал, что надо бы одеться».
— Это Нейл, — сказала Кэти. — Сейчас его редко услышишь.
— Я все равно не…
— Это диск Кэссади и Керуака, их выступление с джазовой декламацией. Мой старший брат дал ее мне, когда я заканчивала школу, и я часто ее слушала. Так я и увлеклась Керуаком.
Снова зазвучал первый голос — Керуак. Он рассуждал о смерти, о Пустоте, об озарении и лысых артистах в черных беретах, вешающих реальность на прутья железных заборов у Вашингтон-сквер. У него была странная манера соскальзывать то и дело в этакое мелкое хихиканье. Губы Кэти двигались, беззвучно повторяя его слова.
Я начал испытывать ревность.
— Наверное, ты хотела бы разыскать его и сесть у его ног, — сказал я.
— Хорошая мысль, — откликнулась она, щелчком отправив сигарету в окно. — Это — или способ вернуться на Землю. — Затем она смягчилась и улыбнулась мне. — Хочешь послушать что-нибудь другое?
— Конечно. А что там еще есть?
— Все, что хочешь. Просто покрути ручку, и оно поймает то, что у тебя на уме.
Я повернул ручку, пройдя сквозь невнятное бормотание вероятных возможностей, сам не зная, что я хочу услышать. В конце концов я остановился на «Лед Зеппелин», «Whole Lotta Love». Нарочито тяжелый ритм казался самым подходящим сопровождением для езды по Тракки. Я швырнул свою опустевшую бутылку в окно и открыл новую.
Сейчас мы ехали по дороге, идущей вдоль Свалки.
Падающие на нее зеленые огоньки ясно выделялись на фоне беззвездного ночного неба. Какая-то фигура, нетвердо держась на ногах, вышла на дорогу. Хич-хайкер.
Я вспомнил, как Вине задавил человека, и затаил дыхание. Но наша машина остановилась, включила свет в кабине и открыла заднюю дверцу.
— Вам не обязательно садиться, — крикнул я этой фигуре в тщетной надежде удержать хоть какой-то контроль над течением событий.
— Феликс? — откликнулся оборванец. — Это ты? — он всунул голову в машину и внимательно оглядел меня.
Это был мужчина с клочковатыми черными волосами и ввалившимися щеками. Было что-то насекомообразное в том, как выглядел его рот. Между раздвинутыми губами виднелись тонкие зубы. Его уши торчали в стороны, как антенны-тарелки, а в глазах я не смог прочитать никакого выражения. Он был одет в изношенный до лохмотьев черный костюм, которому по виду было никак не меньше полувека, и белую рубашку, но без галстука.
— Боюсь, я вас не узнаю, — сказал я. Из радио вырвалась череда быстрых, сердитых гитарных нот.
— Он похож на Франца Кафку, — заметила Кэти, приглушая звук.
Человек влез на заднее сиденье и улыбнулся Кэти.
Его улыбка была ужасающей. Он быстро заговорил высоким голосом:
— Настоящий Грегор Самса, только в обратном смысле. Я был гигантским жуком до того, как со мной произошла неудачная метаморфоза. — Он отряхнул свой костюм жестом Оливера Гарди, его пальцы мелькали во всех направлениях сразу. Тут до меня дошло.
— Так ты Фрэнке! — воскликнул я. — Ты перевоплотился на свалке Тракки!
Он по-тараканьи дернул ртом и раздул ноздри.
— Не знаю, Феликс, как вы, люди, можете это выносить. Всю эту мягкую плоть. — Он ущипнул себя за чахлую щеку. — Туловище из зефира, косточки-зубочистки.
Мне все-таки надо бы добраться до Пражского сектора свалки и отменить эту гротескную трансформацию.
Он углядел пиво, открыл бутылку и высосал ее с влажным, смачным бульканьем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33