Зять ждал меня в гостиной, которая убранством напомнила мне столовую в Менабилли. Ее стены были отделаны темным деревом, а из окон открывался вид на гавань. На полочке, на одной из стен, стоял макет корабля. Это было то самое судно, которое сорок лет назад построил и оснастил отец Джонатана. Оно тоже носило имя «Франсис» и когда-то принимало участие в сражениях против Непобедимой Армады.
– К сожалению, – сказал офицер, – пока волнения в Корнуолле не улягутся, ваш дом будет находиться под наблюдением. Очень прошу вас, сэр, а также вас, мадам, не выходить на улицу.
– Я понимаю, – ответил Джонатан, – за последние годы я успел привыкнуть, что за мной следят, и днем больше это продлится, днем меньше, уже не имеет значения.
Офицер ушел, а у нас под окнами так же, как вчера ночью в Менабилли, заступил на пост один из его часовых.
– Я узнал кое-что о Робине, – сообщил мой зять. – Его задержали в Плимуте, но думаю, когда шум вокруг этого дела утихнет, его, скорее всего, отпустят, если он присягнет на верность парламенту, как прежде вынужден был сделать я.
– А что потом?
– Ну, потом он станет сам себе хозяином и будет тихо и мирно жить дальше. У меня в Тайвардрете есть небольшой домик, который, пожалуй, подойдет для него, да и для тебя тоже, Онор, если ты надумаешь жить вместе с братом. Я хочу сказать, если у тебя нет других планов на будущее.
– Нет, – ответила я, – других планов у меня нет.
Он поднялся со стула и, подойдя к окну, принялся разглядывать гавань. Волосы у Джонатана совсем поседели, спина согнулась, теперь он тяжело опирался на палку. Сквозь окно до нас доносились крики чаек, которые кружили над морем, то спускаясь к самой воде, то взмывая ввысь.
– «Франсис» отплыл сегодня в пять утра, – медленно произнес он.
Я молчала.
– Парень, который собирал верши, сначала зашел в Придмут, чтобы забрать пассажира. Тот ждал уже на берегу. Он выглядел очень уставшим и измотанным, по словам рыбака. Но в остальном, все сошло, как нельзя лучше.
– За пассажиром? – спросила я. – Он был один?
– Конечно, один, – Джонатан уставился на меня. – Что случилось? У. тебя такое странное лицо.
К крикам чаек за окном теперь присоединились голоса и смех ребятишек, игравших на набережной.
– Ничего не случилось, – проговорила я наконец. – Продолжай, пожалуйста.
Джонатан поднялся, подошел к столу, стоявшему в углу гостиной и, открыв ящик, вынул из него кусок веревки, к которой с одного конца была прикреплена ржавая петля.
– Перед тем, как сесть на корабль, – продолжал мой зять, – он передал рыбаку эту веревку и попросил, чтобы по возвращении тот вручил ее мистеру Рэшли. Сегодня утром, когда я сидел за завтраком, парень принес мне ее, а также эту записку: «Передайте Онор, что самый слабый из Гренвилей избрал свой собственный путь спасения».
Джонатан протянул мне клочок бумаги.
– Что это значит? – спросил он. – Ты понимаешь?
Довольно долго я не могла произнести ни слова, просто сидела, сжимая записку в руке, а перед глазами у меня стояло черное пепелище, под которым – теперь уже навеки – был погребен вход в туннель. Потом я вспомнила мрачную камеру, похожую на могилу.
– Да, Джонатан, – сказала я наконец. – Кажется, понимаю.
С минуту он смотрел на меня, затем вернулся к столу и убрал веревку обратно в ящик.
– Что ж, слава Богу, все уже позади. И опасности, и тревоги. Больше мы ничего не можем сделать.
– Больше ничего, – отозвалась я.
Он вынул из буфета два бокала, графин и налил вина. Потом протянул один бокал мне.
– Выпей, – сказал он, ласково коснувшись моей руки. – Тебе столько пришлось пережить. – Он взял свой бокал и высоко поднял его, глядя на макет корабля, на котором его отец сражался с Непобедимой Армадой. – Выпьем же за другое судно, тоже «Франсис», и за генерала Его Величества. Дай ему Бог обрести покой и счастье в Голландии.
Молча я отпила и поставила бокал на стол.
– Ты не выпила до конца, – заметил Джонатан. – Это сулит несчастье тому, за кого мы пьем.
Я взяла бокал со стола и подняла вверх – огненно-красное вино заискрилось на свету.
– Ты слышал когда-нибудь слова, которые Бевил Гренвиль написал однажды Джону Трелони?
– Что за слова?
Вновь у меня перед глазами возникла наша компания, собравшаяся в длинной галерее в Менабилли: Ричард у окна, Гартред на кушетке, Дик в дальнем темном углу. Глаза мальчика прикованы к отцу.
– «Для себя же более всего желаю, – медленно начала я, припоминая слова, – обрести честное имя или честную смерть. Я никогда не ставил свою жизнь и покой выше долга, исполняя который предки мои отдали жизнь, и если бы я не последовал их благородному примеру, то недостоин был бы звания, которое ношу».
Я осушила свой бокал до дна и вернула его Джонатану.
– Прекрасные слова, – сказал зять, – а Гренвили – великие люди, и пока будет живо в памяти это имя, мы в Корнуолле будем ими гордиться. Но Бевил все же лучший среди них. Я не могу забыть его мужества в последнем бою.
– Самый слабый из них тоже проявил необычайное мужество.
– Кто же это?
– Всего-навсего мальчик, чье имя никогда не будет внесено в их семейные архивы в Стоу, и чьей могилы мы не найдем на кладбище в Килкгемптоне.
– Ты плачешь. Тяжелое это было время. Наверху для тебя приготовлена постель, попроси Матти, пусть она отнесет тебя. Ну же, веселей. Самое страшное позади. Хуже уже не будет, а лучше – кто знает? Наступит день, когда король вернет себе трон, и Ричард возвратится.
Я взглянула на модель корабля на полочке, потом перевела взгляд за окно, на лазурную гавань, где поднимали паруса рыбацкие суденышки, а в небе кружили шумливые, белокрылые чайки.
– Наступит день, – сказала я, – когда растает снег, когда зазвенит капель, когда придет весна…
ПОСТСКРИПТУМ
В 1824 году мистер Уильям Рэшли из поместья Менабилли, расположенного в приходе Тайвардрет в Корнуолле, затеял кое-какие перестройки в доме: на месте внешнего двора было решено возвести новые кухонные помещения и кладовые. Приглашенный для этого архитектор заметил, что контрфорс, пристроенный к северо-восточному углу здания, не несет никакой нагрузки, и приказал рабочим снести его. Однако, как только были вынуты первые несколько камней, их удивленным взглядам открылась лестница, ведущая вниз к крошечной камере. Здесь они нашли скелет молодого человека, сидящего на табурете рядом с дощатым столом. На скелете сохранилась одежда, какую носили роялисты в период гражданской войны. Когда об этом рассказали мистеру Рэшли, он приказал с почестями похоронить останки на тай-вардретском кладбище. Сам хозяин и его семья были в таком ужасе от находки, что попросили рабочих заложить подземный тайник, с тем, чтобы никто в будущем не смог на него наткнуться. Дом перестроили, рядом с контрфорсом возвели кладовые, и точное местонахождение тайника стало секретом, известным лишь хозяину и архитектору.
Покопавшись в семейных архивах, мистер Рэшли узнал, что во время восстания 1648 года в Менабилли скрывались несколько членов семьи Гренвиль, и он предположил, что один из них спрятался в тайнике, и о нем забыли. В таком виде эта легенда дошла и до наших дней.
Дафна Дюморье
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ДАЛЬНЕЙШЕЙ СУДЬБЕ ЛЮДЕЙ, СТАВШИХ ГЕРОЯМИ ЭТОГО РОМАНА
СЭР РИЧАРД ГРЕНВИЛЬ
Генерал Его Величества никогда больше не вернулся в Англию. В Голландии он купил себе дом и поселился там со своей дочерью Элизабет. Он умер в 1659 году, всего года не дожив до Реставрации. За границей генерал предложил свои услуги принцу Уэльскому (будущему Карлу II), но тот отклонил предложение из-за вражды Гренвиля с сэром Эдвардом Гайдом, впоследствии графом Кларендоном. Точная дата смерти генерала неизвестна. Говорят, что он умер в Гекте, озлобленный и всеми покинутый. На могиле у него высечены лишь следующие слова:
«Сэр Ричард Гренвиль, генерал Его Величества».
СЭР ДЖОН ГРЕНВИЛЬ (ДЖЕК) БЕРНАРД ГРЕНВИЛЬ (БАННИ)
Оба брата много сделали для восстановления на престоле Карла II, который неизменно был к ним благосклонен. Они женились и были счастливы. Джон впоследствии стал графом Батским.
ГАРТРЕД ДЕНИС
Она так больше и не вышла замуж, но, покинуи Орлн Корт, переехала жить к одной из своих замужних дочерей, леди Гэмпсон из Теплоу. Она прожила долгую жизнь и умерла в возрасте восьмидесяти пяти лет.
ДЖОНАТАН РЭШЛИ
Он был вновь брошен парламентом в тюрьму, на этот раз за долги, однако ему посчастливилось дожить до Реставрации. Он умер в 1675 году, через год после своей жены.
ДЖОН РЭШЛИ
Умер в 1651 году всего тридцати лет от роду, возвращаясь в Менабилли из Лондона, где занимался делами отца. Его вдова Джоанна жила в Фой до своей кончины в 1668 году в возрасте сорока восьми лет. Их сын Джонатан унаследовал после смерти деда поместье Менабилли.
СЭР ПИТЕР КОРТНИ
Он вернулся к жене, понаделал долгов, женился во второй раз.Умер в 1670 году.
ЭЛИС КОРТНИ
Остаток жизни провела в Менабилли, где и умерла в 1659 году в возрасте сорока лет. В церкви в Тайвардрете есть плита с ее именем.
АМБРОС МАНАТОН
О нем почти ничего не известно, кроме того, что он в 1668 году был членом парламента от Камельфорда. Его поместье Трекаррель пришло в упадок.
РОБИН И ОНОР ГАРРИСЫ
Брат и сестра жили в Тайвардрете, в доме, который предоставил им Джонатан Рэшли. Онор умерла семнадцатого ноября 1653 года, а Робин в июне 1655. Таким образом, ни тот, ни другой из них не дожил до Реставрации. На их плите в церкви высечены следующие слова:
«Здесь покоится Роберт Гаррис, генерал-майор армии Его Величества, похороненный двадцать девятого июня 1655 года. И сестра его Онор Гаррис, похороненная на семнадцатый день ноября, в год от рождения Господа нашего 1653.
Известна Преданность твоя – в ней твоя Слава, в ней же Преступленье. Лежи же с Честью, хоть и без Лаврового Венца – до Воскресения».
Игра слов. Имя его сестры – Онор – в переводе значит «честь».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– К сожалению, – сказал офицер, – пока волнения в Корнуолле не улягутся, ваш дом будет находиться под наблюдением. Очень прошу вас, сэр, а также вас, мадам, не выходить на улицу.
– Я понимаю, – ответил Джонатан, – за последние годы я успел привыкнуть, что за мной следят, и днем больше это продлится, днем меньше, уже не имеет значения.
Офицер ушел, а у нас под окнами так же, как вчера ночью в Менабилли, заступил на пост один из его часовых.
– Я узнал кое-что о Робине, – сообщил мой зять. – Его задержали в Плимуте, но думаю, когда шум вокруг этого дела утихнет, его, скорее всего, отпустят, если он присягнет на верность парламенту, как прежде вынужден был сделать я.
– А что потом?
– Ну, потом он станет сам себе хозяином и будет тихо и мирно жить дальше. У меня в Тайвардрете есть небольшой домик, который, пожалуй, подойдет для него, да и для тебя тоже, Онор, если ты надумаешь жить вместе с братом. Я хочу сказать, если у тебя нет других планов на будущее.
– Нет, – ответила я, – других планов у меня нет.
Он поднялся со стула и, подойдя к окну, принялся разглядывать гавань. Волосы у Джонатана совсем поседели, спина согнулась, теперь он тяжело опирался на палку. Сквозь окно до нас доносились крики чаек, которые кружили над морем, то спускаясь к самой воде, то взмывая ввысь.
– «Франсис» отплыл сегодня в пять утра, – медленно произнес он.
Я молчала.
– Парень, который собирал верши, сначала зашел в Придмут, чтобы забрать пассажира. Тот ждал уже на берегу. Он выглядел очень уставшим и измотанным, по словам рыбака. Но в остальном, все сошло, как нельзя лучше.
– За пассажиром? – спросила я. – Он был один?
– Конечно, один, – Джонатан уставился на меня. – Что случилось? У. тебя такое странное лицо.
К крикам чаек за окном теперь присоединились голоса и смех ребятишек, игравших на набережной.
– Ничего не случилось, – проговорила я наконец. – Продолжай, пожалуйста.
Джонатан поднялся, подошел к столу, стоявшему в углу гостиной и, открыв ящик, вынул из него кусок веревки, к которой с одного конца была прикреплена ржавая петля.
– Перед тем, как сесть на корабль, – продолжал мой зять, – он передал рыбаку эту веревку и попросил, чтобы по возвращении тот вручил ее мистеру Рэшли. Сегодня утром, когда я сидел за завтраком, парень принес мне ее, а также эту записку: «Передайте Онор, что самый слабый из Гренвилей избрал свой собственный путь спасения».
Джонатан протянул мне клочок бумаги.
– Что это значит? – спросил он. – Ты понимаешь?
Довольно долго я не могла произнести ни слова, просто сидела, сжимая записку в руке, а перед глазами у меня стояло черное пепелище, под которым – теперь уже навеки – был погребен вход в туннель. Потом я вспомнила мрачную камеру, похожую на могилу.
– Да, Джонатан, – сказала я наконец. – Кажется, понимаю.
С минуту он смотрел на меня, затем вернулся к столу и убрал веревку обратно в ящик.
– Что ж, слава Богу, все уже позади. И опасности, и тревоги. Больше мы ничего не можем сделать.
– Больше ничего, – отозвалась я.
Он вынул из буфета два бокала, графин и налил вина. Потом протянул один бокал мне.
– Выпей, – сказал он, ласково коснувшись моей руки. – Тебе столько пришлось пережить. – Он взял свой бокал и высоко поднял его, глядя на макет корабля, на котором его отец сражался с Непобедимой Армадой. – Выпьем же за другое судно, тоже «Франсис», и за генерала Его Величества. Дай ему Бог обрести покой и счастье в Голландии.
Молча я отпила и поставила бокал на стол.
– Ты не выпила до конца, – заметил Джонатан. – Это сулит несчастье тому, за кого мы пьем.
Я взяла бокал со стола и подняла вверх – огненно-красное вино заискрилось на свету.
– Ты слышал когда-нибудь слова, которые Бевил Гренвиль написал однажды Джону Трелони?
– Что за слова?
Вновь у меня перед глазами возникла наша компания, собравшаяся в длинной галерее в Менабилли: Ричард у окна, Гартред на кушетке, Дик в дальнем темном углу. Глаза мальчика прикованы к отцу.
– «Для себя же более всего желаю, – медленно начала я, припоминая слова, – обрести честное имя или честную смерть. Я никогда не ставил свою жизнь и покой выше долга, исполняя который предки мои отдали жизнь, и если бы я не последовал их благородному примеру, то недостоин был бы звания, которое ношу».
Я осушила свой бокал до дна и вернула его Джонатану.
– Прекрасные слова, – сказал зять, – а Гренвили – великие люди, и пока будет живо в памяти это имя, мы в Корнуолле будем ими гордиться. Но Бевил все же лучший среди них. Я не могу забыть его мужества в последнем бою.
– Самый слабый из них тоже проявил необычайное мужество.
– Кто же это?
– Всего-навсего мальчик, чье имя никогда не будет внесено в их семейные архивы в Стоу, и чьей могилы мы не найдем на кладбище в Килкгемптоне.
– Ты плачешь. Тяжелое это было время. Наверху для тебя приготовлена постель, попроси Матти, пусть она отнесет тебя. Ну же, веселей. Самое страшное позади. Хуже уже не будет, а лучше – кто знает? Наступит день, когда король вернет себе трон, и Ричард возвратится.
Я взглянула на модель корабля на полочке, потом перевела взгляд за окно, на лазурную гавань, где поднимали паруса рыбацкие суденышки, а в небе кружили шумливые, белокрылые чайки.
– Наступит день, – сказала я, – когда растает снег, когда зазвенит капель, когда придет весна…
ПОСТСКРИПТУМ
В 1824 году мистер Уильям Рэшли из поместья Менабилли, расположенного в приходе Тайвардрет в Корнуолле, затеял кое-какие перестройки в доме: на месте внешнего двора было решено возвести новые кухонные помещения и кладовые. Приглашенный для этого архитектор заметил, что контрфорс, пристроенный к северо-восточному углу здания, не несет никакой нагрузки, и приказал рабочим снести его. Однако, как только были вынуты первые несколько камней, их удивленным взглядам открылась лестница, ведущая вниз к крошечной камере. Здесь они нашли скелет молодого человека, сидящего на табурете рядом с дощатым столом. На скелете сохранилась одежда, какую носили роялисты в период гражданской войны. Когда об этом рассказали мистеру Рэшли, он приказал с почестями похоронить останки на тай-вардретском кладбище. Сам хозяин и его семья были в таком ужасе от находки, что попросили рабочих заложить подземный тайник, с тем, чтобы никто в будущем не смог на него наткнуться. Дом перестроили, рядом с контрфорсом возвели кладовые, и точное местонахождение тайника стало секретом, известным лишь хозяину и архитектору.
Покопавшись в семейных архивах, мистер Рэшли узнал, что во время восстания 1648 года в Менабилли скрывались несколько членов семьи Гренвиль, и он предположил, что один из них спрятался в тайнике, и о нем забыли. В таком виде эта легенда дошла и до наших дней.
Дафна Дюморье
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ДАЛЬНЕЙШЕЙ СУДЬБЕ ЛЮДЕЙ, СТАВШИХ ГЕРОЯМИ ЭТОГО РОМАНА
СЭР РИЧАРД ГРЕНВИЛЬ
Генерал Его Величества никогда больше не вернулся в Англию. В Голландии он купил себе дом и поселился там со своей дочерью Элизабет. Он умер в 1659 году, всего года не дожив до Реставрации. За границей генерал предложил свои услуги принцу Уэльскому (будущему Карлу II), но тот отклонил предложение из-за вражды Гренвиля с сэром Эдвардом Гайдом, впоследствии графом Кларендоном. Точная дата смерти генерала неизвестна. Говорят, что он умер в Гекте, озлобленный и всеми покинутый. На могиле у него высечены лишь следующие слова:
«Сэр Ричард Гренвиль, генерал Его Величества».
СЭР ДЖОН ГРЕНВИЛЬ (ДЖЕК) БЕРНАРД ГРЕНВИЛЬ (БАННИ)
Оба брата много сделали для восстановления на престоле Карла II, который неизменно был к ним благосклонен. Они женились и были счастливы. Джон впоследствии стал графом Батским.
ГАРТРЕД ДЕНИС
Она так больше и не вышла замуж, но, покинуи Орлн Корт, переехала жить к одной из своих замужних дочерей, леди Гэмпсон из Теплоу. Она прожила долгую жизнь и умерла в возрасте восьмидесяти пяти лет.
ДЖОНАТАН РЭШЛИ
Он был вновь брошен парламентом в тюрьму, на этот раз за долги, однако ему посчастливилось дожить до Реставрации. Он умер в 1675 году, через год после своей жены.
ДЖОН РЭШЛИ
Умер в 1651 году всего тридцати лет от роду, возвращаясь в Менабилли из Лондона, где занимался делами отца. Его вдова Джоанна жила в Фой до своей кончины в 1668 году в возрасте сорока восьми лет. Их сын Джонатан унаследовал после смерти деда поместье Менабилли.
СЭР ПИТЕР КОРТНИ
Он вернулся к жене, понаделал долгов, женился во второй раз.Умер в 1670 году.
ЭЛИС КОРТНИ
Остаток жизни провела в Менабилли, где и умерла в 1659 году в возрасте сорока лет. В церкви в Тайвардрете есть плита с ее именем.
АМБРОС МАНАТОН
О нем почти ничего не известно, кроме того, что он в 1668 году был членом парламента от Камельфорда. Его поместье Трекаррель пришло в упадок.
РОБИН И ОНОР ГАРРИСЫ
Брат и сестра жили в Тайвардрете, в доме, который предоставил им Джонатан Рэшли. Онор умерла семнадцатого ноября 1653 года, а Робин в июне 1655. Таким образом, ни тот, ни другой из них не дожил до Реставрации. На их плите в церкви высечены следующие слова:
«Здесь покоится Роберт Гаррис, генерал-майор армии Его Величества, похороненный двадцать девятого июня 1655 года. И сестра его Онор Гаррис, похороненная на семнадцатый день ноября, в год от рождения Господа нашего 1653.
Известна Преданность твоя – в ней твоя Слава, в ней же Преступленье. Лежи же с Честью, хоть и без Лаврового Венца – до Воскресения».
Игра слов. Имя его сестры – Онор – в переводе значит «честь».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55