Что? Ничего не слышу, что ты говоришь. Нет, премьер-министр выглядел мрачно, но он всегда такой. А кто все эти люди, что будут чинить препятствия? Скажу честно, я буду в их первых рядах.
Так они сражались, выпад – защита, будто на ринге. Но время летело, и пять минут Папиного приоритета, очевидно, истекли, потому что Мад, швырнув трубку, отправилась в спальню.
– Вик слова сказать не дает, – бросила она на ходу, не понимая, что и она делает абсолютно то же самое. – Не могу понять, от кого у него такое, только не от меня, а его отец был всегда краток и говорил по существу. А Вик несет полную чушь. И это дурацкое название СШСК, над нами сейчас весь мир смеется. Правда, над нами смеются уже давно. Эм, если завтра уберут эти заграждения с дорог, то мы с тобой поедем по магазинам. Мне хочется узнать, что говорят обо всем этом люди.
На следующее утро, часов около десяти, Эмма подогнала машину к воротам и, к своему отчаянию, обнаружила, что бабушку окружили Энди, Колин и Бен.
– Они тоже поедут?
– Почему бы и нет?
Мад, в боевом наряде, в синем с ног до головы, вылитый Мао Цзэдун, велела мальчишкам залезать на заднее сиденье.
– Вижу, морская пехота нас покинула, – заметила она, поглядев на конюшню. – И то слава Богу. Надеюсь, навоз они не прихватили с собой.
Она уселась на водительское сиденье, и Эмме пришлось занять привычное место рядом. Обычно, сев за руль, Мад первым делом резко включала задний ход, мальчишки к этому привыкли и всегда готовились к рывку.
– У меня такое ощущение, что мы просидели взаперти многие месяцы, – объявила Мад, когда они вывернули с холма на шоссе. Поворот был исполнен как на соревнованиях по бобслею в Сен-Морице.
– Слава Богу, дорога свободна и мы поедем спокойно.
Со свободной дорогой их бобслейной команде повезло только до подножия холма, после чего Мад, с редким присутствием духа, затормозила у самого шлагбаума, перегораживающего дальнейший путь. У дороги была сооружена будка, около которой стоял постовой.
– Пожалуйста, покажите ваш пропуск, мэм, – сказал он.
– Какой еще пропуск? – гневно спросила Мад. – Меня здесь все знают. Пропуск мне не нужен.
Солдат, не из тех, кто жил в их конюшне, но тоже американец, принял извиняющийся вид.
– Извините, мэм, это правило, которое вступило в силу сегодня утром. Вы откуда?
– Я живу в трех минутах езды отсюда, на холме, мой дом называется Треванал. Ваши люди были расквартированы у меня на конюшне в течение пяти дней.
Постовой удивленно уставился на нее.
– Простите, мэм. Я же был там вчера, помогал упаковывать аппаратуру. Я не знал, что вы хозяйка того дома. Я выпишу вам пропуск.
Он скрылся в будке и появился обратно, неся желтую наклейку и два листка.
– Профилактические меры, мэм. Выдаются всем местным жителям. Это для машины. Наклею вам на ветровое стекло. Вот пропуска вам и вашей спутнице.
– А нам? – спросил Энди. Солдат улыбнулся и покачал головой:
– Сынок, тем, кому нет восемнадцати, пропуска не дают. Но если вы в сопровождении взрослых, то все в порядке. Спасибо, мэм.
Он поднял шлагбаум, и, первый раз на памяти Эммы, Мад включила нужную передачу и нажала на газ, чуть не наехав на солдата. Тот быстро скрылся в будке.
– Никогда в жизни не слышала такой нелепицы, – взорвалась Мад. – Кто они такие, чтобы распоряжаться, как нам ездить по нашему собственному шоссе.
– Смотрите, – возбужденно сказал Колин, показывая на пляж, – там тоже шлагбаум, и проволока вокруг, и полно солдат.
Он был прав. Пляж Полдри, любимое место туристов летом и убежище для местных жителей зимой, где они выгуливали собак, за эти выходные превратился в военный лагерь, везде виднелись таблички: «Морская пехота США. Вход воспрещен».
Мад остановила машину у входа в супермаркет Полдри. Она вышла из машины и скрылась во вращающихся дверях, Эмма и мальчишки последовали за ней. В супермаркете было полно народа, стоял оглушительный шум и грохот, будто в птичьем вольере в зоопарке. Разумеется, что, как и в дни любого кризиса, все жаждали поделиться впечатлениями о пережитом.
– Только мы сели пить чай и я сказал отцу…
– Спала? Я не могла глаз сомнуть. А какой стоял рев…
– Как в годы войны. Так я сказала Джиму, глядя на всю эту ораву, и, говорят, они здесь надолго. Джим говорит, что если они уедут, то всякое может случиться. Джим говорит…
Мад шла, кидая в корзинку покупку за покупкой, пока не увидела продавца, нарезавшего ветчину, – а она всегда говорила, что в тяжелое время можно прожить на холодной ветчине. Она окинула его холодным взглядом. Он был не местный, приехал из Бристоля, когда открыли супермаркет.
– Что вы скажете о вторжении? – спросила она.
– Вторжении? – переспросил продавец, затем улыбнулся. – Ну, я бы так не сказал. И жене говорю, что они спасут нашу страну. Давно надо было это сделать, месяцами, даже годами раньше.
– Да? – спросила Мад. – Почему?
– Ну… – он помедлил с ответом, нарезая ветчину. – Ведь это и есть смысл? Они такие же люди, как мы. Мы все говорим по-английски. Вот и отлично, если все англоязычные страны будут вместе. Америка, Австралия, Южная Африка, мы… Тогда иностранцы не смогут нами помыкать.
– А сейчас нами, что, не помыкают? Вот выдали мне пропуск, когда я ехала в Полдри. И никто не может ездить без пропуска.
– Безопасность, – сказал продавец-бристолец и, оглянувшись, понизил голос до шепота: – Вы не поверите, что творится. К нам ведь не только с континента проникают вредители, а еще и здесь обычные люди, как я, как вы, поджидают своего часа, чтобы помешать коалиционному правительству или навредить американцам. Мы все должны быть начеку.
– Да, – сказала Мад, – мне кажется, это так.
Эмма, все время внимательно наблюдавшая за мальчишками, чтобы они не положили что-нибудь вместо корзины в карман, последовала за бабушкой к выходу. Мад выглядела довольно мрачной.
– Куда теперь? – спросила Эмма.
– Хочу переговорить с Томом, – сказала Мад. Том торговал рыбой и ловил ее в водах Полдри уже лет пятьдесят.
– Ну что, Том? – Глаза Мад на сей раз не были так холодны. Она любила Тома. – Как тебе нравится жить в засаде?
– Нисколько не нравится, – последовал ответ седовласого шкипера с «Мегги Мэй». – Всю страну они нам перевернули. Больше того, думают хозяйничать над нами. Я им не помощник. И чего им надо в бухте – пескороек, что ли, копают?
Мад улыбнулась:
– Мы это делали с полвека тому назад. Называлось «показывать флаг». Производит впечатление на местное население.
Том покачал головой:
– Может, это подействует на кого-нибудь. Только не на меня. Я прожил слишком долгую жизнь. – Он взглянул на свой неказистый товар, разложенный на прилавке. – Да, милая, привлечь вас и нечем. Поймана в среду и с тех пор пролежала в морозилке. Потеряли задор эти рыбы, будто деятели с Уайтхолла. А вы идете на собрание?
– Какое собрание?
– По городу развешаны объявления. В семь часов собрание в городской ратуше. На вопросы публики отвечает наш депутат парламента и этот янки-полковник, что здесь главный.
– Ага! – сказала Мад и повернулась к внучке. – У меня большое желание туда пойти.
Сердце у Эммы упало. Она точно знала, что произойдет. Все время, пока будут задавать вопросы, Мад шепотом, или не совсем шепотом, будет их комментировать. Ну а депутат парламента от этого округа действовал на нее, как красная тряпка на быка. Во-первых, это была женщина, кроме того, несколько лет тому назад, перед выборами, она заезжала в Треванал в полной уверенности, что Мад поддержит партию щедрым пожертвованием. Она благополучно прошла на выборах, но убедить Мад прийти на избирательный участок ей не удалось.
– Еще два места, – сказал председатель Мао своим спутникам. – Почта и «Приют моряка».
Перед почтой выстроилась очередь, почти такая же, как в супермаркет, но Мад очередей не пугалась. Она говорила, что в них рождается чувство солидарности. Еще она обожала получать пенсию. «Я чувствую себя богатой», – говорила она Эмме, а деньги держала в свинье-копилке, по субботам выдавая оттуда мальчишкам на мелкие расходы.
На почте тоже выявились разные мнения о происшедших за выходные событиях. Некоторые стоявшие в очереди, как и продавец ветчины из супермаркета, считали, что это к лучшему, другие с сомнением качали головами. Районная фельдшерица, свояченица мистера Трембата, соседа Мад, примкнула к сомневающимся. Более того, она была весьма недовольна.
– Они отключили мне телефон, – сказала она Мад, – а миссис Эллис должна была родить, и когда я в субботу ночью пошла через долину навестить ее, меня не пропустили. Сегодня утром извинялись, конечно. Дали пропуск. Хорошо, она еще не родила, ну а если…
– Ребенок мог родиться о двух головах, – сказал Колин, имевший привычку влезать в разговоры взрослых.
– А вы говорили с мужем вашей сестры? – спросила Мад, проигнорировав Колина.
– Да, – кивнула фельдшер и понизила голос: – Они так горюют о бедном Спрае.
– Знаю. Мы тоже.
Получив свое богатство, Мад вышла с почты, и они поехали в «Приют моряка». Этот паб построили около ста лет тому назад для моряков, докеров, добытчиков глины, ну а теперь он превратился в модное заведение для богатых, подъезжавших по вечерам поменяться женами. С тех пор как смягчились правила торговли спиртным, дела хозяина, мистера Либби, пошли в гору; когда они подъехали к пабу, чтобы пополнить свои запасы сидра, Мад заметила, что было бы интересно разузнать мнение мистера Либби, потому что заведение его стоит у самого берега. В пабе уже было полно американских морских пехотинцев, которые, как один, повернулись и уставились на Эмму, так что она не пожалела, что бабушка осталась сидеть в машине. Стоявший за стойкой хозяин, судя по всему, пребывал в хорошем настроении.
– За сидром приехала, милая? – спросил он. – Извини, придется чуть подождать, я очень занят. Пришлите ко мне Джо попозже.
– Нам нужно сейчас, – твердо произнесла Эмма и повернулась на каблуках.
Она с трудом узнала собственный голос. Говорила в точности как Мад. Когда она выходила, один из американцев присвистнул. Через некоторое время появился мистер Либби с ящиком сидра. Мад высунула голову в окно автомобиля.
– Дела идут? – спросила она.
– Это точно, – подмигнул он. – Пока эти парни здесь толкутся, торговля идет бешено, лучше, чем когда-либо с туристами. Хорошо бы они остались тут навсегда.
Он погрузил ящик в багажник и помахал рукой.
– Хм, – сказала Мад, разворачивая машину по направлению к холму. – Полностью на нашей стороне двое: добрый старый Том Бейт и районная фельдшерица.
– На нашей стороне? – спросила Эмма.
– О, ведь это абсолютно очевидно. Скоро все поделятся на «наших» и «ненаших».
5
Здание ратуши было набито народом. Табличка у входа извещала, что на собрание допускаются только домовладельцы, – сия дальновидная мера позволила организаторам исключить присутствие всех, кто мог бы учинить скандал, и, конечно же, людей младших возрастных групп, которые с мрачным видом поворачивали назад. Мгновенно оценив происходящее, Мад оперлась на руку Эммы и двинулась, прихрамывая.
– Мне семьдесят девять, – объяснила она не узнавшему ее контролеру – похоже, одному из прихлебателей депутата парламента из Труро. – Я не могу обойтись без помощи внучки.
Контролер уважительно отступил, пропуская их в зал, и Мад, с каждым шагом хромая все меньше и меньше, двинулась к центральному проходу, где мелькнули знакомые лица мистера и миссис Трембат. Вот Мад уже окликнула фермера.
– Давайте сядем рядом. Мне нужно с вами поговорить, – сказала она.
Джек Трембат, крупный плечистый мужчина, в молодые годы занимался борьбой и выступал за команду Корнуолла против Бретани. Ему еще нет пятидесяти, и он и сейчас еще любого молодого положит на лопатки. Они сели вчетвером в центре зала. Эмма по одну сторону от Мад, фермер – по другую.
– Что ж они нам скажут? – прошептала Мад так громко, что люди начали оборачиваться.
– Да знаю я, что они скажут, – ответил Джек Трембат, – ведите себя, мол, прилично, делайте, что вам говорят.
– Иначе? – подсказала Мад.
– Иначе, – повторил он, на секунду задумался, затем прошептал ей на ухо: – Знаете, что застрелили беднягу Спрая?
– Я видела собственными глазами. Хочу вам сказать, мистер, он умер мгновенно. Я похоронила его сразу за живой изгородью.
Он внимательно посмотрел на Мад.
– Жаль, я не знал об этом, а то бы не пришлось вам браться за такую работу. Ну ничего, долг платежом красен, я этого не забуду. Думаю я, что впереди еще много неприятностей. Вообще они так быстро все провернули, что, мне кажется, не к добру это, хотя, может, я и не прав, дай-то Бог.
– Мне тоже это все не нравится, – ответила Мад и ущипнула Эмму за локоть. – Итого, нас трое, кто так думает – вы, ваша свояченица и Том Бейт.
Джек улыбнулся:
– А, Том. Вот человек, которого хорошо иметь рядом в заварухе. Здоров старик.
Гул голосов стих. На трибуну выходили докладчики. Эмма подумала, что, может быть, следует подняться, как в церкви, но никто не встал, что было к лучшему, потому что Мад в последнюю минуту перед отъездом уступила уговорам и надела под легкое твидовое пальто платье, но почему-то нашла более удобным надеть его задом наперед, ну а молния при выходе из машины сломалась, открыв взорам старую майку Терри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Так они сражались, выпад – защита, будто на ринге. Но время летело, и пять минут Папиного приоритета, очевидно, истекли, потому что Мад, швырнув трубку, отправилась в спальню.
– Вик слова сказать не дает, – бросила она на ходу, не понимая, что и она делает абсолютно то же самое. – Не могу понять, от кого у него такое, только не от меня, а его отец был всегда краток и говорил по существу. А Вик несет полную чушь. И это дурацкое название СШСК, над нами сейчас весь мир смеется. Правда, над нами смеются уже давно. Эм, если завтра уберут эти заграждения с дорог, то мы с тобой поедем по магазинам. Мне хочется узнать, что говорят обо всем этом люди.
На следующее утро, часов около десяти, Эмма подогнала машину к воротам и, к своему отчаянию, обнаружила, что бабушку окружили Энди, Колин и Бен.
– Они тоже поедут?
– Почему бы и нет?
Мад, в боевом наряде, в синем с ног до головы, вылитый Мао Цзэдун, велела мальчишкам залезать на заднее сиденье.
– Вижу, морская пехота нас покинула, – заметила она, поглядев на конюшню. – И то слава Богу. Надеюсь, навоз они не прихватили с собой.
Она уселась на водительское сиденье, и Эмме пришлось занять привычное место рядом. Обычно, сев за руль, Мад первым делом резко включала задний ход, мальчишки к этому привыкли и всегда готовились к рывку.
– У меня такое ощущение, что мы просидели взаперти многие месяцы, – объявила Мад, когда они вывернули с холма на шоссе. Поворот был исполнен как на соревнованиях по бобслею в Сен-Морице.
– Слава Богу, дорога свободна и мы поедем спокойно.
Со свободной дорогой их бобслейной команде повезло только до подножия холма, после чего Мад, с редким присутствием духа, затормозила у самого шлагбаума, перегораживающего дальнейший путь. У дороги была сооружена будка, около которой стоял постовой.
– Пожалуйста, покажите ваш пропуск, мэм, – сказал он.
– Какой еще пропуск? – гневно спросила Мад. – Меня здесь все знают. Пропуск мне не нужен.
Солдат, не из тех, кто жил в их конюшне, но тоже американец, принял извиняющийся вид.
– Извините, мэм, это правило, которое вступило в силу сегодня утром. Вы откуда?
– Я живу в трех минутах езды отсюда, на холме, мой дом называется Треванал. Ваши люди были расквартированы у меня на конюшне в течение пяти дней.
Постовой удивленно уставился на нее.
– Простите, мэм. Я же был там вчера, помогал упаковывать аппаратуру. Я не знал, что вы хозяйка того дома. Я выпишу вам пропуск.
Он скрылся в будке и появился обратно, неся желтую наклейку и два листка.
– Профилактические меры, мэм. Выдаются всем местным жителям. Это для машины. Наклею вам на ветровое стекло. Вот пропуска вам и вашей спутнице.
– А нам? – спросил Энди. Солдат улыбнулся и покачал головой:
– Сынок, тем, кому нет восемнадцати, пропуска не дают. Но если вы в сопровождении взрослых, то все в порядке. Спасибо, мэм.
Он поднял шлагбаум, и, первый раз на памяти Эммы, Мад включила нужную передачу и нажала на газ, чуть не наехав на солдата. Тот быстро скрылся в будке.
– Никогда в жизни не слышала такой нелепицы, – взорвалась Мад. – Кто они такие, чтобы распоряжаться, как нам ездить по нашему собственному шоссе.
– Смотрите, – возбужденно сказал Колин, показывая на пляж, – там тоже шлагбаум, и проволока вокруг, и полно солдат.
Он был прав. Пляж Полдри, любимое место туристов летом и убежище для местных жителей зимой, где они выгуливали собак, за эти выходные превратился в военный лагерь, везде виднелись таблички: «Морская пехота США. Вход воспрещен».
Мад остановила машину у входа в супермаркет Полдри. Она вышла из машины и скрылась во вращающихся дверях, Эмма и мальчишки последовали за ней. В супермаркете было полно народа, стоял оглушительный шум и грохот, будто в птичьем вольере в зоопарке. Разумеется, что, как и в дни любого кризиса, все жаждали поделиться впечатлениями о пережитом.
– Только мы сели пить чай и я сказал отцу…
– Спала? Я не могла глаз сомнуть. А какой стоял рев…
– Как в годы войны. Так я сказала Джиму, глядя на всю эту ораву, и, говорят, они здесь надолго. Джим говорит, что если они уедут, то всякое может случиться. Джим говорит…
Мад шла, кидая в корзинку покупку за покупкой, пока не увидела продавца, нарезавшего ветчину, – а она всегда говорила, что в тяжелое время можно прожить на холодной ветчине. Она окинула его холодным взглядом. Он был не местный, приехал из Бристоля, когда открыли супермаркет.
– Что вы скажете о вторжении? – спросила она.
– Вторжении? – переспросил продавец, затем улыбнулся. – Ну, я бы так не сказал. И жене говорю, что они спасут нашу страну. Давно надо было это сделать, месяцами, даже годами раньше.
– Да? – спросила Мад. – Почему?
– Ну… – он помедлил с ответом, нарезая ветчину. – Ведь это и есть смысл? Они такие же люди, как мы. Мы все говорим по-английски. Вот и отлично, если все англоязычные страны будут вместе. Америка, Австралия, Южная Африка, мы… Тогда иностранцы не смогут нами помыкать.
– А сейчас нами, что, не помыкают? Вот выдали мне пропуск, когда я ехала в Полдри. И никто не может ездить без пропуска.
– Безопасность, – сказал продавец-бристолец и, оглянувшись, понизил голос до шепота: – Вы не поверите, что творится. К нам ведь не только с континента проникают вредители, а еще и здесь обычные люди, как я, как вы, поджидают своего часа, чтобы помешать коалиционному правительству или навредить американцам. Мы все должны быть начеку.
– Да, – сказала Мад, – мне кажется, это так.
Эмма, все время внимательно наблюдавшая за мальчишками, чтобы они не положили что-нибудь вместо корзины в карман, последовала за бабушкой к выходу. Мад выглядела довольно мрачной.
– Куда теперь? – спросила Эмма.
– Хочу переговорить с Томом, – сказала Мад. Том торговал рыбой и ловил ее в водах Полдри уже лет пятьдесят.
– Ну что, Том? – Глаза Мад на сей раз не были так холодны. Она любила Тома. – Как тебе нравится жить в засаде?
– Нисколько не нравится, – последовал ответ седовласого шкипера с «Мегги Мэй». – Всю страну они нам перевернули. Больше того, думают хозяйничать над нами. Я им не помощник. И чего им надо в бухте – пескороек, что ли, копают?
Мад улыбнулась:
– Мы это делали с полвека тому назад. Называлось «показывать флаг». Производит впечатление на местное население.
Том покачал головой:
– Может, это подействует на кого-нибудь. Только не на меня. Я прожил слишком долгую жизнь. – Он взглянул на свой неказистый товар, разложенный на прилавке. – Да, милая, привлечь вас и нечем. Поймана в среду и с тех пор пролежала в морозилке. Потеряли задор эти рыбы, будто деятели с Уайтхолла. А вы идете на собрание?
– Какое собрание?
– По городу развешаны объявления. В семь часов собрание в городской ратуше. На вопросы публики отвечает наш депутат парламента и этот янки-полковник, что здесь главный.
– Ага! – сказала Мад и повернулась к внучке. – У меня большое желание туда пойти.
Сердце у Эммы упало. Она точно знала, что произойдет. Все время, пока будут задавать вопросы, Мад шепотом, или не совсем шепотом, будет их комментировать. Ну а депутат парламента от этого округа действовал на нее, как красная тряпка на быка. Во-первых, это была женщина, кроме того, несколько лет тому назад, перед выборами, она заезжала в Треванал в полной уверенности, что Мад поддержит партию щедрым пожертвованием. Она благополучно прошла на выборах, но убедить Мад прийти на избирательный участок ей не удалось.
– Еще два места, – сказал председатель Мао своим спутникам. – Почта и «Приют моряка».
Перед почтой выстроилась очередь, почти такая же, как в супермаркет, но Мад очередей не пугалась. Она говорила, что в них рождается чувство солидарности. Еще она обожала получать пенсию. «Я чувствую себя богатой», – говорила она Эмме, а деньги держала в свинье-копилке, по субботам выдавая оттуда мальчишкам на мелкие расходы.
На почте тоже выявились разные мнения о происшедших за выходные событиях. Некоторые стоявшие в очереди, как и продавец ветчины из супермаркета, считали, что это к лучшему, другие с сомнением качали головами. Районная фельдшерица, свояченица мистера Трембата, соседа Мад, примкнула к сомневающимся. Более того, она была весьма недовольна.
– Они отключили мне телефон, – сказала она Мад, – а миссис Эллис должна была родить, и когда я в субботу ночью пошла через долину навестить ее, меня не пропустили. Сегодня утром извинялись, конечно. Дали пропуск. Хорошо, она еще не родила, ну а если…
– Ребенок мог родиться о двух головах, – сказал Колин, имевший привычку влезать в разговоры взрослых.
– А вы говорили с мужем вашей сестры? – спросила Мад, проигнорировав Колина.
– Да, – кивнула фельдшер и понизила голос: – Они так горюют о бедном Спрае.
– Знаю. Мы тоже.
Получив свое богатство, Мад вышла с почты, и они поехали в «Приют моряка». Этот паб построили около ста лет тому назад для моряков, докеров, добытчиков глины, ну а теперь он превратился в модное заведение для богатых, подъезжавших по вечерам поменяться женами. С тех пор как смягчились правила торговли спиртным, дела хозяина, мистера Либби, пошли в гору; когда они подъехали к пабу, чтобы пополнить свои запасы сидра, Мад заметила, что было бы интересно разузнать мнение мистера Либби, потому что заведение его стоит у самого берега. В пабе уже было полно американских морских пехотинцев, которые, как один, повернулись и уставились на Эмму, так что она не пожалела, что бабушка осталась сидеть в машине. Стоявший за стойкой хозяин, судя по всему, пребывал в хорошем настроении.
– За сидром приехала, милая? – спросил он. – Извини, придется чуть подождать, я очень занят. Пришлите ко мне Джо попозже.
– Нам нужно сейчас, – твердо произнесла Эмма и повернулась на каблуках.
Она с трудом узнала собственный голос. Говорила в точности как Мад. Когда она выходила, один из американцев присвистнул. Через некоторое время появился мистер Либби с ящиком сидра. Мад высунула голову в окно автомобиля.
– Дела идут? – спросила она.
– Это точно, – подмигнул он. – Пока эти парни здесь толкутся, торговля идет бешено, лучше, чем когда-либо с туристами. Хорошо бы они остались тут навсегда.
Он погрузил ящик в багажник и помахал рукой.
– Хм, – сказала Мад, разворачивая машину по направлению к холму. – Полностью на нашей стороне двое: добрый старый Том Бейт и районная фельдшерица.
– На нашей стороне? – спросила Эмма.
– О, ведь это абсолютно очевидно. Скоро все поделятся на «наших» и «ненаших».
5
Здание ратуши было набито народом. Табличка у входа извещала, что на собрание допускаются только домовладельцы, – сия дальновидная мера позволила организаторам исключить присутствие всех, кто мог бы учинить скандал, и, конечно же, людей младших возрастных групп, которые с мрачным видом поворачивали назад. Мгновенно оценив происходящее, Мад оперлась на руку Эммы и двинулась, прихрамывая.
– Мне семьдесят девять, – объяснила она не узнавшему ее контролеру – похоже, одному из прихлебателей депутата парламента из Труро. – Я не могу обойтись без помощи внучки.
Контролер уважительно отступил, пропуская их в зал, и Мад, с каждым шагом хромая все меньше и меньше, двинулась к центральному проходу, где мелькнули знакомые лица мистера и миссис Трембат. Вот Мад уже окликнула фермера.
– Давайте сядем рядом. Мне нужно с вами поговорить, – сказала она.
Джек Трембат, крупный плечистый мужчина, в молодые годы занимался борьбой и выступал за команду Корнуолла против Бретани. Ему еще нет пятидесяти, и он и сейчас еще любого молодого положит на лопатки. Они сели вчетвером в центре зала. Эмма по одну сторону от Мад, фермер – по другую.
– Что ж они нам скажут? – прошептала Мад так громко, что люди начали оборачиваться.
– Да знаю я, что они скажут, – ответил Джек Трембат, – ведите себя, мол, прилично, делайте, что вам говорят.
– Иначе? – подсказала Мад.
– Иначе, – повторил он, на секунду задумался, затем прошептал ей на ухо: – Знаете, что застрелили беднягу Спрая?
– Я видела собственными глазами. Хочу вам сказать, мистер, он умер мгновенно. Я похоронила его сразу за живой изгородью.
Он внимательно посмотрел на Мад.
– Жаль, я не знал об этом, а то бы не пришлось вам браться за такую работу. Ну ничего, долг платежом красен, я этого не забуду. Думаю я, что впереди еще много неприятностей. Вообще они так быстро все провернули, что, мне кажется, не к добру это, хотя, может, я и не прав, дай-то Бог.
– Мне тоже это все не нравится, – ответила Мад и ущипнула Эмму за локоть. – Итого, нас трое, кто так думает – вы, ваша свояченица и Том Бейт.
Джек улыбнулся:
– А, Том. Вот человек, которого хорошо иметь рядом в заварухе. Здоров старик.
Гул голосов стих. На трибуну выходили докладчики. Эмма подумала, что, может быть, следует подняться, как в церкви, но никто не встал, что было к лучшему, потому что Мад в последнюю минуту перед отъездом уступила уговорам и надела под легкое твидовое пальто платье, но почему-то нашла более удобным надеть его задом наперед, ну а молния при выходе из машины сломалась, открыв взорам старую майку Терри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43