Бусый не боялся оскорбить Того, Кому молился его народ, он помнил, что Бог Грозы тоже некогда махал молотом в кузнице у Самого Первого Кузнеца. Сегодня Он щедро дарил Своим верным божественную грозу, но вот управлять движением этой силы здесь, на земле, предстояло уже людям. Если смогут, конечно.
Бусый не очень понимал, что именно делал Кузнец, куда именно он стремился увести Песнь, только чувствовал, что действовал старик с небывалой точностью и вдохновением. Божественная мелодия, расцвеченная умело вплетёнными в неё Звуками молотов, становилась прекрасной уже настолько, что от восторга перехватывало дыхание.
В небесах начиналась потешная битва. Подобие кулачного боя, радостного и ярого, только вместо бойцов-людей здесь сошлись исполины.
Время от времени Бусый с восторгом и невольной робостью вскидывал глаза. Стало темно почти как ночью. Чёрные клубящиеся громады со всех сторон обступили горушку, медлительно устремились по кругу, сошлись в причудливом танце, перемешиваясь и сталкиваясь друг с другом. И мальчишка с молотком ощутил, что действительно изменяет движения исполинов. Совсем немного, чуть-чуть. Но этого «чуть-чуть» окажется достаточно, чтобы изменился сам исход вселенской борьбы…
Оглушённый неожиданным пониманием, мальчишка был счастлив. По-настоящему, полностью. Он вдыхал воздух, пропитанный Небесным Огнём, и ни ослепительные вспышки, ни громовые раскаты уже не ввергали его в трепет, наоборот, они полнили душу и тело всё большей и большей ликующей силой. Вдохновенно бил он своим молотом, каждый раз попадая точно в тон переполняющей его и Небо мелодии, Кузнец едва поспевал указывать ему, куда и как направлять следующий удар, но это было уже не очень и нужно. Поняв, что за мелодию затеял старик, Бусый начал выводить её сам. Он прозрел. И почти самостоятельно отправился в путь, лишь изредка сверяясь с указующим молотом старика…
На миг он даже увидел, как в причудливом хороводе изорванных туч возникло мужское лицо, обрамлённое золотым пламенем бороды… Суровый лик улыбался его дерзновению. И тут же грянул неистовый раскат, мальчишку покачнул мощный удар ветра. Неужели?… Могло ли быть, что сам Хозяин Громов рассмеялся и дружески хлопнул его, Бусого, по плечу?…
А потом в небывалую песню Молота и Грозы неожиданно вошёл ещё один голос, ещё один Звук. Это пел Водопад. Бусый вслушался, и Песня начала обретать зримость. Перед мальчиком стали возникать странные города с каменными домами под остроконечными крышами, залитые лунным светом моря, по которым плыли огромные корабли с жёсткими плетёными парусами… застывшие в вековом сне ледяные зубцы гор… «Я уже видел это, но когда?… Где?»
Разгадка витала совсем рядом, и Бусый непременно бы вспомнил. Но Горный Кузнец, работая молотом, неожиданно заговорил:
– Пора, дети мои, обнимитесь на прощание… Ты, малыш, уже понял, что это Водопад показывает нам разные дороги сюда. Рано или поздно он покажет и омут под Белым Яром, но у нас нет времени ждать. Поторопи его, мальчик, пусть он споёт про твои родные места.
Ощущение мастерства, не нуждающегося в подсказках, мигом покинуло Бусого.
– Как? – прокричал он.
– Просто представь себе Белый Яр, таким, каким видел его в последний раз. Со всеми уступами, трещинами в камне и подснежниками на плечах скал. Представь Крупец… Омут, в который ты прыгнул… Представил? А теперь – пой всё это! Пой своим молотом! Пой, чтобы твою Песню подхватила Божественная Гроза, чтобы тебе начал подпевать сам Водопад! Смелее, дитя моё! Смелее!
И Бусый запел. Прикрыв глаза, запел, как велел ему Горный Кузнец – всем сердцем, позволив ему вести взмахи волшебного молота. Слабая песня мальчишки, тоскующего по дому, Звуками молота вознеслась в Божественную высь. И оказалась в самом деле подхвачена мощными громовыми раскатами. А Водопад, вслушавшись в Песнь небесной стихии, вплёл в неё собственный голос.
И Бусый увидел Белый Яр. Уже не он показывал его Водопаду, а Водопад – ему. Оставалось сделать шаг и…
– Бери же верёвку, мой малыш, надевай рукавицы… Дай обниму тебя, и ты прыгнешь. Прямо в сердце Водопада… Вдохни поглубже, потому что тебя вынесет в омут, на глубину, и не вздумай мне там захлебнуться и утонуть… Стрелы? Нет, никто в тебя не будет стрелять. Не для того тебе сам Бог Грозы помогать взялся… Прощай, мой родной! Да пребудет с тобой и дальше милость твоих Богов!
Изверг
Резкая боль в ушах, ледяная плотная тьма, полное непонимание того, где верх, где низ, куда он, Бусый, попал и вообще, жив ли ещё… Продолжалось это, впрочем, недолго. Через миг мальчишка уже стремительно плыл, прорываясь к поверхности сквозь толщу воды. Желание вдохнуть становилось необоримым, раздирало лёгкие, сводило с ума. Стрелы там, не стрелы, да хоть сам жуткий Мавут с его Оком, плевать! Что угодно, лишь бы поскорее на воздух. Только один ужас и существует на свете – ужас удушья… Воздух! Хотя бы глоток! А ведь когда-то дышал этой благодатью вдоволь, дышал сколько хотел и даже не замечал этого, не ценил! Неужели это на самом деле когда-то было?…
Всё!
Бусый не сумел выдержать, вдохнул воду. Когда студёная влага хлынула в сжигаемые заживо лёгкие, этот миг показался Бусому самым сладостным в его жизни. В меркнущих зрачках мальчишки успели всё же отразиться чьи-то руки. Они сграбастали Бусого в охапку и сразу рванули вверх. Куда, зачем его тянут, почему не оставят в покое? Здесь так хорошо…
Увесистый хлопок ладонью по спине. Бусый лежит животом на чьём-то колене, свисает вниз головой. Хлопок возвращает сознание и вместе с ним – боль. Изо рта струёй хлещет вода…
Мальчишка мучительно закашлял, заплакал, отступившая смерть наказывала его запоздалым испугом. Сородичи Белки смеялись, кричали, порывались его обнять, хлопнуть по плечу, расцеловать. Мелькнуло мамино лицо, у неё по щекам текли слёзы.
– Живой! Сыночек… живой…
Бусому было очень плохо, но это и радовало: если человек страдает, значит – он жив. И жить будет.
Хоть и пробыл под водой уймищу времени – самому искусному ныряльщику хватило бы двадцать раз задохнуться и утонуть.
Колено, упиравшееся в живот, и тяжёлая рука, огревшая по спине, принадлежали Соболю. Бусый, силясь вспомнить что-то очень важное, повернулся, привстал и увидел Сына Медведя.
Тот сидел, привалившись к берёзе, почему-то мокрый, с землистым лицом, и дышал, как надорвавшийся конь. Колоярова рубаха липла к широкой костлявой груди. Над Сыном Медведя хлопотала Осока. Вот парень приподнял голову, Бусый встретился с ним глазами и впервые увидел осмысленный взгляд. Сын Медведя попробовал даже улыбнуться мальчишке, но вместо этого вдруг скривился и… заплакал, точно дитя малое. Осока его обняла.
– Это он тебя вытащил, – сказал Соболь.
Позже Бусый узнал, что от Осоки всё-таки не укрылась его обида («Какая обида?…» – еле вспомнил), и девушка потихоньку отправилась за ним следом. Повела с собой за руку Сына Медведя, которому было всё равно, в какую сторону плестись или даже не плестись, а на месте сидеть… Долго ли, коротко ли – вышли к Белому Яру. И увидели чужаков.
Трое, ругаясь, вытаскивали на берег тело разбившегося главаря, ещё двое с луками в руках что-то караулили в омуте…
При виде парня с девушкой они всё бросили и пустились наутёк. Осока, не будь дура, сразу кинула к губам Колояров рожок, а Сын Медведя… Сын Медведя сделал то, чего девушка ну никак от него не ждала. Стрелой – откуда прыть взялась – взлетел на самый обрыв и сиганул в тёмную воду.
С первого раза вынырнул пустой. Но не отступился, нырял снова и снова. Пока не вытащил Бусого…
К тому времени успели набежать Белки. Успели прижать к речке и скрутить пятерых чужаков… Кто бы мог надеяться, что Сын Медведя вытащит из омута не мёртвое тело, а вполне живого мальчишку?
Теперь Мавутичи лежали в кустах, изрядно помятые и связанные, но пока ещё живые.
– Дедушка Соболь, – сразу же взмолился Бусый, – их надо отпустить! Пусть они живыми уйдут…
– Это почему ещё? – недовольно буркнул Соболь. – Ты что, первый им поносное слово сказал и набольшего головой в камни закинул?
– Дедушка, их нельзя… их правда нельзя… Иначе нас всех… Страшный властелин… Да и я ведь живой.
Белки, сколько их было на берегу, недоумённо посмотрели на Бусого. Уж не заговаривается ли вынутый из воды малец, не повредился ли рассудком?
– Дитятко, – потянулась к Бусому мама. – Пошли домой, дитятко, будет тебе.
Оттолкнуть её руку Бусый, конечно, не мог, наоборот – схватился за неё своими двумя.
– Я живой ведь! – повторил он с отчаянием. – За что месть мстить станете?
Соболь переглянулся с Утрогостем Росомахой, мужем большухи. И нагнулся к Бусому.
– Какой-какой страшный властелин?
Вместо Бусого ответил один из пленников.
– Сопляк угадал! – прохрипел он, сплёвывая кровь из разбитого рта. – Мы – Мавутичи! Слышали о таком?… Значит, ещё услышите. Убивайте, коли охота, нам смерть станет в награду! А вам владыка Мавут головы отрежет. И мужикам, и бабам, и детям грудным…
И Белки услышали смех связанного человека, ждущего смерти. За первым Мавутичем начали смеятся и остальные. Они действительно не боялись. От этого смеха делалось не по себе и нападали невольные мысли – если человек так смеётся, стало быть, за этим что-нибудь да есть?…
– Мавут… – повторил Соболь задумчиво, и у Бусого шевельнулась надежда. – Что понадобилось могучему властелину в наших бедных чащобах?
– Не бойся, он не велел тебе ждать войны, – был ответ. – В ваших чащах нет ничего, что стоило бы немирья. Владыка возжелал присмотреться к мальчишке, и он получит его, а на что ему сопляк, не нашего ума дело… и подавно не твоего…
Мама Бусого вдруг выпрямилась, глядя куда-то поверх головы разговорчивого Мавутича.
– А не случалось этому владыке, – негромко проговорила она, – получать залитые воском шкуры тех, кто посягал на наших детей?
– Молчи, дура-баба, – отозвался разбойник. – Владыка с тебя самой шкуру снимет да на ней же плясать заставит.
Митуса Белка не дрогнула.
– Может, и снимет, – сказала она, – да и правильно сделает, поделом мне, если я дитя своё не сумею оборонить. Так то когда ещё будет? Скажите кто-нибудь этому посрамлению несчастного рода, что он-то до тех пор успеет голышом по лесу набегаться…
У неё висел на поясе небольшой нож, удобный для свежевания, и она положила на него руку. Мавутичу расхотелось смеяться, он побагровел и рванулся в путах, наверное, собирался грозить ещё худшей казнью.
– Уймись! – Это подала голос большуха, и от властного окрика маленькой женщины здоровенный разбойник в самом деле прикусил язык. – Ты же венн, – продолжала большуха. – Косы пообрезал, да выговора не спрячешь. Тебя небось за непотребство из рода извергнули, а Мавут этот подобрал, как хлам возле тропы…
Тут Бусый с облегчением сообразил, что чужаков не убьют. Стала бы иначе большуха напрямую с ними разговаривать.
– Твоя правда, я был венном, – мрачно ответствовал изверг. – Раньше. Теперь у меня нет семьи, кроме Мавутичей. Владыка мне отец и наставник, и никого другого я знать не хочу!…
После этих слов начали смеяться уже Белки.
– Развяжите их! – Приказ большухи тут же кинулись исполнять. – Верните им оружие… Я сказала – верните!… Я не знаю этого вашего Мавута, да и знать не хочу. Не нужен он нам, и вы, Мавутичи, не нужны. Того вы не стоите, чтобы мы о вас руки марали. Что ж за владыка, коли безвинного мальчишку извести хочет, коли паскудни вроде тебя ему зад лижут, а он и рад…
Чужаки уходили вдоль берега Крупца, и Белки смотрели им в след, покуда они не скрылись из виду. И никто, кроме Бусого, не заметил в вышине серую невидимую тень. Око Мавута мёртвым взглядом обшаривало живую землю…
Женщина по имени Мангул
– Так что же всё-таки произошло с тобой, малыш?
Соболь смотрел на Бусого грустно и задумчиво. И ответа, в общем, не ждал. Видимо, догадывался, что правдивого ответа от мальчишки, ни разу в жизни не лгавшего, сегодня не услышит. Бусый краснел, отводил глаза, топтался с ноги на ногу, не зная, куда деваться от стыда… Что-то говорить всё равно было нужно, не дело отмалчиваться, когда взрослый спрашивает. Тем более – дедушка Соболь.
– Ну, ты ж знаешь… На Белый Яр пришёл… а там эти… Мавутичи. Ну, я прыгнул, нырнул…
– А потом?
– Потом Сын Медведя меня вытащил…
– А пока не вытащил, ты на дне омута у русалок сидел? Загорел, смотрю, чуть не как Ульгеш, да ещё и рукавицы Горных Призраков с собой прихватил… И глаза прятать научился от старших, чего раньше я отроду за тобой не замечал…
– Дедушка Соболь, – страдая, выдавил Бусый. – Я… я не могу сказать… Я обещал…
Соболь кивнул, задумчиво глядя куда-то мимо Бусого. Мальчишка вздрогнул, ему вдруг показалось странно знакомым и выражение лица, и само лицо Соболя. Где-то он уже видел это лицо, причём недавно. Вот представить бы Соболя молодым, без бороды и усов… Бусому уже показалось, что он сейчас сумеет вспомнить что-то важное… Но наваждение схлынуло, ничего после себя не оставив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Бусый не очень понимал, что именно делал Кузнец, куда именно он стремился увести Песнь, только чувствовал, что действовал старик с небывалой точностью и вдохновением. Божественная мелодия, расцвеченная умело вплетёнными в неё Звуками молотов, становилась прекрасной уже настолько, что от восторга перехватывало дыхание.
В небесах начиналась потешная битва. Подобие кулачного боя, радостного и ярого, только вместо бойцов-людей здесь сошлись исполины.
Время от времени Бусый с восторгом и невольной робостью вскидывал глаза. Стало темно почти как ночью. Чёрные клубящиеся громады со всех сторон обступили горушку, медлительно устремились по кругу, сошлись в причудливом танце, перемешиваясь и сталкиваясь друг с другом. И мальчишка с молотком ощутил, что действительно изменяет движения исполинов. Совсем немного, чуть-чуть. Но этого «чуть-чуть» окажется достаточно, чтобы изменился сам исход вселенской борьбы…
Оглушённый неожиданным пониманием, мальчишка был счастлив. По-настоящему, полностью. Он вдыхал воздух, пропитанный Небесным Огнём, и ни ослепительные вспышки, ни громовые раскаты уже не ввергали его в трепет, наоборот, они полнили душу и тело всё большей и большей ликующей силой. Вдохновенно бил он своим молотом, каждый раз попадая точно в тон переполняющей его и Небо мелодии, Кузнец едва поспевал указывать ему, куда и как направлять следующий удар, но это было уже не очень и нужно. Поняв, что за мелодию затеял старик, Бусый начал выводить её сам. Он прозрел. И почти самостоятельно отправился в путь, лишь изредка сверяясь с указующим молотом старика…
На миг он даже увидел, как в причудливом хороводе изорванных туч возникло мужское лицо, обрамлённое золотым пламенем бороды… Суровый лик улыбался его дерзновению. И тут же грянул неистовый раскат, мальчишку покачнул мощный удар ветра. Неужели?… Могло ли быть, что сам Хозяин Громов рассмеялся и дружески хлопнул его, Бусого, по плечу?…
А потом в небывалую песню Молота и Грозы неожиданно вошёл ещё один голос, ещё один Звук. Это пел Водопад. Бусый вслушался, и Песня начала обретать зримость. Перед мальчиком стали возникать странные города с каменными домами под остроконечными крышами, залитые лунным светом моря, по которым плыли огромные корабли с жёсткими плетёными парусами… застывшие в вековом сне ледяные зубцы гор… «Я уже видел это, но когда?… Где?»
Разгадка витала совсем рядом, и Бусый непременно бы вспомнил. Но Горный Кузнец, работая молотом, неожиданно заговорил:
– Пора, дети мои, обнимитесь на прощание… Ты, малыш, уже понял, что это Водопад показывает нам разные дороги сюда. Рано или поздно он покажет и омут под Белым Яром, но у нас нет времени ждать. Поторопи его, мальчик, пусть он споёт про твои родные места.
Ощущение мастерства, не нуждающегося в подсказках, мигом покинуло Бусого.
– Как? – прокричал он.
– Просто представь себе Белый Яр, таким, каким видел его в последний раз. Со всеми уступами, трещинами в камне и подснежниками на плечах скал. Представь Крупец… Омут, в который ты прыгнул… Представил? А теперь – пой всё это! Пой своим молотом! Пой, чтобы твою Песню подхватила Божественная Гроза, чтобы тебе начал подпевать сам Водопад! Смелее, дитя моё! Смелее!
И Бусый запел. Прикрыв глаза, запел, как велел ему Горный Кузнец – всем сердцем, позволив ему вести взмахи волшебного молота. Слабая песня мальчишки, тоскующего по дому, Звуками молота вознеслась в Божественную высь. И оказалась в самом деле подхвачена мощными громовыми раскатами. А Водопад, вслушавшись в Песнь небесной стихии, вплёл в неё собственный голос.
И Бусый увидел Белый Яр. Уже не он показывал его Водопаду, а Водопад – ему. Оставалось сделать шаг и…
– Бери же верёвку, мой малыш, надевай рукавицы… Дай обниму тебя, и ты прыгнешь. Прямо в сердце Водопада… Вдохни поглубже, потому что тебя вынесет в омут, на глубину, и не вздумай мне там захлебнуться и утонуть… Стрелы? Нет, никто в тебя не будет стрелять. Не для того тебе сам Бог Грозы помогать взялся… Прощай, мой родной! Да пребудет с тобой и дальше милость твоих Богов!
Изверг
Резкая боль в ушах, ледяная плотная тьма, полное непонимание того, где верх, где низ, куда он, Бусый, попал и вообще, жив ли ещё… Продолжалось это, впрочем, недолго. Через миг мальчишка уже стремительно плыл, прорываясь к поверхности сквозь толщу воды. Желание вдохнуть становилось необоримым, раздирало лёгкие, сводило с ума. Стрелы там, не стрелы, да хоть сам жуткий Мавут с его Оком, плевать! Что угодно, лишь бы поскорее на воздух. Только один ужас и существует на свете – ужас удушья… Воздух! Хотя бы глоток! А ведь когда-то дышал этой благодатью вдоволь, дышал сколько хотел и даже не замечал этого, не ценил! Неужели это на самом деле когда-то было?…
Всё!
Бусый не сумел выдержать, вдохнул воду. Когда студёная влага хлынула в сжигаемые заживо лёгкие, этот миг показался Бусому самым сладостным в его жизни. В меркнущих зрачках мальчишки успели всё же отразиться чьи-то руки. Они сграбастали Бусого в охапку и сразу рванули вверх. Куда, зачем его тянут, почему не оставят в покое? Здесь так хорошо…
Увесистый хлопок ладонью по спине. Бусый лежит животом на чьём-то колене, свисает вниз головой. Хлопок возвращает сознание и вместе с ним – боль. Изо рта струёй хлещет вода…
Мальчишка мучительно закашлял, заплакал, отступившая смерть наказывала его запоздалым испугом. Сородичи Белки смеялись, кричали, порывались его обнять, хлопнуть по плечу, расцеловать. Мелькнуло мамино лицо, у неё по щекам текли слёзы.
– Живой! Сыночек… живой…
Бусому было очень плохо, но это и радовало: если человек страдает, значит – он жив. И жить будет.
Хоть и пробыл под водой уймищу времени – самому искусному ныряльщику хватило бы двадцать раз задохнуться и утонуть.
Колено, упиравшееся в живот, и тяжёлая рука, огревшая по спине, принадлежали Соболю. Бусый, силясь вспомнить что-то очень важное, повернулся, привстал и увидел Сына Медведя.
Тот сидел, привалившись к берёзе, почему-то мокрый, с землистым лицом, и дышал, как надорвавшийся конь. Колоярова рубаха липла к широкой костлявой груди. Над Сыном Медведя хлопотала Осока. Вот парень приподнял голову, Бусый встретился с ним глазами и впервые увидел осмысленный взгляд. Сын Медведя попробовал даже улыбнуться мальчишке, но вместо этого вдруг скривился и… заплакал, точно дитя малое. Осока его обняла.
– Это он тебя вытащил, – сказал Соболь.
Позже Бусый узнал, что от Осоки всё-таки не укрылась его обида («Какая обида?…» – еле вспомнил), и девушка потихоньку отправилась за ним следом. Повела с собой за руку Сына Медведя, которому было всё равно, в какую сторону плестись или даже не плестись, а на месте сидеть… Долго ли, коротко ли – вышли к Белому Яру. И увидели чужаков.
Трое, ругаясь, вытаскивали на берег тело разбившегося главаря, ещё двое с луками в руках что-то караулили в омуте…
При виде парня с девушкой они всё бросили и пустились наутёк. Осока, не будь дура, сразу кинула к губам Колояров рожок, а Сын Медведя… Сын Медведя сделал то, чего девушка ну никак от него не ждала. Стрелой – откуда прыть взялась – взлетел на самый обрыв и сиганул в тёмную воду.
С первого раза вынырнул пустой. Но не отступился, нырял снова и снова. Пока не вытащил Бусого…
К тому времени успели набежать Белки. Успели прижать к речке и скрутить пятерых чужаков… Кто бы мог надеяться, что Сын Медведя вытащит из омута не мёртвое тело, а вполне живого мальчишку?
Теперь Мавутичи лежали в кустах, изрядно помятые и связанные, но пока ещё живые.
– Дедушка Соболь, – сразу же взмолился Бусый, – их надо отпустить! Пусть они живыми уйдут…
– Это почему ещё? – недовольно буркнул Соболь. – Ты что, первый им поносное слово сказал и набольшего головой в камни закинул?
– Дедушка, их нельзя… их правда нельзя… Иначе нас всех… Страшный властелин… Да и я ведь живой.
Белки, сколько их было на берегу, недоумённо посмотрели на Бусого. Уж не заговаривается ли вынутый из воды малец, не повредился ли рассудком?
– Дитятко, – потянулась к Бусому мама. – Пошли домой, дитятко, будет тебе.
Оттолкнуть её руку Бусый, конечно, не мог, наоборот – схватился за неё своими двумя.
– Я живой ведь! – повторил он с отчаянием. – За что месть мстить станете?
Соболь переглянулся с Утрогостем Росомахой, мужем большухи. И нагнулся к Бусому.
– Какой-какой страшный властелин?
Вместо Бусого ответил один из пленников.
– Сопляк угадал! – прохрипел он, сплёвывая кровь из разбитого рта. – Мы – Мавутичи! Слышали о таком?… Значит, ещё услышите. Убивайте, коли охота, нам смерть станет в награду! А вам владыка Мавут головы отрежет. И мужикам, и бабам, и детям грудным…
И Белки услышали смех связанного человека, ждущего смерти. За первым Мавутичем начали смеятся и остальные. Они действительно не боялись. От этого смеха делалось не по себе и нападали невольные мысли – если человек так смеётся, стало быть, за этим что-нибудь да есть?…
– Мавут… – повторил Соболь задумчиво, и у Бусого шевельнулась надежда. – Что понадобилось могучему властелину в наших бедных чащобах?
– Не бойся, он не велел тебе ждать войны, – был ответ. – В ваших чащах нет ничего, что стоило бы немирья. Владыка возжелал присмотреться к мальчишке, и он получит его, а на что ему сопляк, не нашего ума дело… и подавно не твоего…
Мама Бусого вдруг выпрямилась, глядя куда-то поверх головы разговорчивого Мавутича.
– А не случалось этому владыке, – негромко проговорила она, – получать залитые воском шкуры тех, кто посягал на наших детей?
– Молчи, дура-баба, – отозвался разбойник. – Владыка с тебя самой шкуру снимет да на ней же плясать заставит.
Митуса Белка не дрогнула.
– Может, и снимет, – сказала она, – да и правильно сделает, поделом мне, если я дитя своё не сумею оборонить. Так то когда ещё будет? Скажите кто-нибудь этому посрамлению несчастного рода, что он-то до тех пор успеет голышом по лесу набегаться…
У неё висел на поясе небольшой нож, удобный для свежевания, и она положила на него руку. Мавутичу расхотелось смеяться, он побагровел и рванулся в путах, наверное, собирался грозить ещё худшей казнью.
– Уймись! – Это подала голос большуха, и от властного окрика маленькой женщины здоровенный разбойник в самом деле прикусил язык. – Ты же венн, – продолжала большуха. – Косы пообрезал, да выговора не спрячешь. Тебя небось за непотребство из рода извергнули, а Мавут этот подобрал, как хлам возле тропы…
Тут Бусый с облегчением сообразил, что чужаков не убьют. Стала бы иначе большуха напрямую с ними разговаривать.
– Твоя правда, я был венном, – мрачно ответствовал изверг. – Раньше. Теперь у меня нет семьи, кроме Мавутичей. Владыка мне отец и наставник, и никого другого я знать не хочу!…
После этих слов начали смеяться уже Белки.
– Развяжите их! – Приказ большухи тут же кинулись исполнять. – Верните им оружие… Я сказала – верните!… Я не знаю этого вашего Мавута, да и знать не хочу. Не нужен он нам, и вы, Мавутичи, не нужны. Того вы не стоите, чтобы мы о вас руки марали. Что ж за владыка, коли безвинного мальчишку извести хочет, коли паскудни вроде тебя ему зад лижут, а он и рад…
Чужаки уходили вдоль берега Крупца, и Белки смотрели им в след, покуда они не скрылись из виду. И никто, кроме Бусого, не заметил в вышине серую невидимую тень. Око Мавута мёртвым взглядом обшаривало живую землю…
Женщина по имени Мангул
– Так что же всё-таки произошло с тобой, малыш?
Соболь смотрел на Бусого грустно и задумчиво. И ответа, в общем, не ждал. Видимо, догадывался, что правдивого ответа от мальчишки, ни разу в жизни не лгавшего, сегодня не услышит. Бусый краснел, отводил глаза, топтался с ноги на ногу, не зная, куда деваться от стыда… Что-то говорить всё равно было нужно, не дело отмалчиваться, когда взрослый спрашивает. Тем более – дедушка Соболь.
– Ну, ты ж знаешь… На Белый Яр пришёл… а там эти… Мавутичи. Ну, я прыгнул, нырнул…
– А потом?
– Потом Сын Медведя меня вытащил…
– А пока не вытащил, ты на дне омута у русалок сидел? Загорел, смотрю, чуть не как Ульгеш, да ещё и рукавицы Горных Призраков с собой прихватил… И глаза прятать научился от старших, чего раньше я отроду за тобой не замечал…
– Дедушка Соболь, – страдая, выдавил Бусый. – Я… я не могу сказать… Я обещал…
Соболь кивнул, задумчиво глядя куда-то мимо Бусого. Мальчишка вздрогнул, ему вдруг показалось странно знакомым и выражение лица, и само лицо Соболя. Где-то он уже видел это лицо, причём недавно. Вот представить бы Соболя молодым, без бороды и усов… Бусому уже показалось, что он сейчас сумеет вспомнить что-то важное… Но наваждение схлынуло, ничего после себя не оставив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31