— А ты не чувствуешь?
— Не знаю, как ответить, Дионис. Я знаю, что ты зол; я ощущаю твой гнев. Но... между жаром и едкостью этого гнева и мной словно стоит облачная стена.
— Поэтому они и зовут тебя, когда быкоглавый ярится? Этот туман защищает тебя и от него?
— Никогда, господин. Цветок моего сердца открывается лишь для тебя. А от Минотавра меня защищает его память о том, как я заботилась о нем в его младенчестве и детстве. — Она поколебалась — перед ее мысленным взором вновь вспыхнули направленные на нее рога, — но все же продолжила: — Бедняга. До него никому нет дела, и он это чувствует, поэтому до сих пор и тянется ко мне.
— И, жалея его, ты отдаешь ему предпочтение передо мной. Даже приди я к тебе в грязных лохмотьях, изодранный и усталый, ты не оставила бы его, чтобы позаботиться обо мне.
Ариадна рассмеялась.
— Потому что даже в лохмотьях, изодранный и усталый, ты великолепен... — смех ее оборвался, — ...а он — немногим больше, чем зверь. Ох, Дионис, ум его совершенно не развивается. Он думает, как двухлеток.
Яркие синие глаза смотрели отстраненно. Дионис не намерен говорить о Минотавре, подумалось Ариадне. Из этого ей придется выпутываться самой, без его помощи. Однако думая, что он не хочет обсуждать ее трудности, она ошибалась. Оказалось, он даже намерен кое-что к ним добавить.
Окинув взглядом открытое святилище, Дионис, не сказав больше ни слова, двинулся в храм. Ариадна последовала за ним в свои покои и заняла привычное место. Дионис по-прежнему молчал, глядя через окно на склон горы, и Ариадна в конце концов спросила — не взглянет ли он на приношения, которые служители приняли для него, и не отберет ли, что хочет. Он повернул голову.
— Быкоглавый опасен.
Ариадна глубоко вздохнула. Неужто она снова неосознанно звала на ломощь и Дионис приходил к ней? Видел ли он эти нацеленные на нее рога? Ледяные мурашки пробежали по спине девушки. Достаточно ли разумен Минотавр, чтобы поддаться влиянию Диониса? А если он вдруг бросится на ее. господина? Или даже ранит?
Но Дионис был не зол — только встревожен, да и она помнила, что ни мгновения не боялась Минотавра по-настоящему, просто была потрясена его неожиданной яростью. И Ариадна рискнула.
— Что ты имеешь в виду, господин?
— Его... быкоглавого...
— Он зовет себя Минотавром, — подсказала Ариадна.
— Его заметили на Олимпе, — договорил он, будто не слыша слов Ариадны.
На мгновение в ней вспыхнула надежда, что олимпийцы решат ее проблему за нее, но она сразу же усовестилась. Дионис продолжал — и стало ясно, что беда угрожает не Минотавру.
— Вакх — гадатель, это его единственный Дар, и порой он подглядывает за великими магами. Он сплетник и любит слухи. — Глаза Диониса блеснули и он отвернулся. — Он всегда рассказывает мне все, что касается тебя либо Кносса. Он надеется посеять меж нами раздор.
— Пока ты об этом знаешь, он для меня безвреден, — спокойно ответила Ариадна.
— Тебе не может нравиться, что он живет у меня. Мне не понравилось бы видеть рядом с тобой того, кто говорит обо мне гадости. Но я не знаю, что делать. Он живет у меня дольше, чем ты живешь на свете: мы познакомились вскоре после того, как умерла первая Ариадна. Если я прогоню его, он будет обречен на голод.
— Конечно, мне не нравится, что он говорит про меня гадости. Я не желаю ему зла...
Дионис наклонился и прижался губами к ее волосам, но отстранился прежде, чем Ариадна подняла голову и подставила его губам свои.
— Ты никогда никому не желаешь зла, — сказал он. «Почему он не откликается на мое желание?» — спросила себя Ариадна. Но она знала почему. Женщины Олимпа намного прекраснее ее. Однако если он не хотел ее как женщину — очень жестоко было так настойчиво уговаривать ее переселиться к нему. Ариадна отогнала горькие мысли.
— Господин мой, — продолжала она, — если ты считаешь меня истинными Устами, мне нечего бояться ядовитого языка Вакха. Истинные Уста не могут лгать. То, что он сказал о Кноссе, было важно?
— Что до этого — не уверен. Вакх говорит — он слышал, как Афина сказала Аполлону, что народ ее города зол на твой народ за то, что критяне ставят так называемого Бога-Быка выше других богов.
— Народ города Афины?.. Афиняне? — повторила Ариадна — А им-то что за дело? Критяне же не диктуют им каким богам поклоняться. Почему же они диктуют критянам? И какое моему народу дело до того, что они думают — если только они не воззвали к Афине и не упросили уничтожить Минотавра?
— Нет, это вряд ли. Кажется, они хотят использовать поклонение ложному божеству как предлог, чтобы помешать подписанию какого-то договора, который предложил Афинам царь Минос. С другой стороны, ты сможешь избавиться от своего чудища.
Ариадна ничего не ответила и не подняла головы. Она разрывалась между воспоминанием о несчастном сводном брате, пытающемся найти и выдавить непроизносимое для него слово, чтобы умолить сестру не бросать его, и о его детских, непомерных требованиях к ней. Она не могла вынести мысли, что несчастному созданию причинят вред, но мечтала освободиться от бремени его привязанности.
Дионис, должно быть, понял, что ее мучает. Он улыбнулся.
— Тебе вряд ли стоит волноваться. Египетские жрецы Аписа — священного быка — спят и видят, как бы им заполучить быкоглавого. Ну а уж они, если получат его, будут с ним нянчиться почище, чем ты.
— Они хотят украсть Минотавра? — Ариадна рассмеялась от сверкнувшей надежды — и вздохнула, когда та угасла. — Мои родители не расстанутся с ним ни за какие деньги, а взять его обманом или силой... Пусть попробуют. Я с удовольствием посмотрю. Скорей всего, если они попросят его пойти с ними — он не поймет их, а похищать его... — Она снова рассмеялась. — Это им вряд ли удастся. Однако в ссоре с Египтом ничего хорошего нет, а уж тем более — если начнется она с гибели посланников фараона. Думаю, я должна предупредить отца.
Дионис пожал плечами.
— Это всего лишь то, что узнал Вакх, глядя в чашу, а не Видение. Если хочешь рассказать об этом — пожалуйста. Не хочешь — можешь промолчать. Мне все равно.
Что-то в его голосе заставило Ариадну вопросительно взглянуть на него, хотя серебристый туман оставался недвижим.
— Но тебя что-то тревожит, господин? Он покачал головой.
— Нет... Да... Мне снятся сны, но я не могу их вспомнить, так что это не истинные Видения. Они не впечатываются в мой мозг, не сводят с ума. Но все же — да, я встревожен. Что-то прокралось в сны. — Он повернул голову к дверям ее спальни. — Она говорила с тобой?
— Нет. Ни намека. Ни чувства. Но Она там. Она не ушла. Она словно чего-то ждет. Я знаю — есть что-то, что я должна сделать, вот только я не знаю — что.
Дионис продолжал смотреть на стену, за которой, в нише, стояла черная статуэтка.
— Это как-то связано с быкоглавым, — сказал он наконец. — Возможно, то, что нагадал Вакх, не так безобидно, как кажется. Возможно, египтяне или афиняне замышляют войну. Не хочешь уйти со мной на Олимп? Там безопасно.
«И видеть, как ты даришь других женщин тем, чего жажду я?» Но одновременно с этой горькой мыслью Ариадна подняла голову и тоже взглянула туда, где за стеной стоял образ Богини.
— В конце концов я уйду, — сказала она. — Но не сейчас.
Оба перевели взгляд со стены друг на друга. Ариадна чуть вздрогнула и снова положила голову на колени Диониса. Он лениво играл ее локонами посвящения. Какое-то время спустя она села прямо и заговорила о празднике Поворота года, и он ответил, что постарается прийти и увидеть ее танец. Потом они поговорили о дарах, которые приносили в храм, и Ариадна, как всегда, спросила — должна ли она пытаться возродить его былую славу улучшителя вин, и он, как и раньше, велел ей забыть о славе. А потом, немного помолчав, добавил — слава вернется сама собой, и скоро.
Удивленная его уверенностью — ведь то, что он сказал, означало близкий конец почитания Бога-Быка, — Ариадна поинтересовалась, что он имел в виду. Дионис выглядел сперва озадаченным, потом задумчивым, но в конце концов покачал головой.
— Понятия не имею, — признался он. — Я просто знаю, что это так.
Позже они поели и стали играть в принесенную Дионисом игру — за проигрыш в ней полагалось платить поцелуями. Сперва они со смехом чмокали друг дружку в щеку или нос, но потом Ариадна потерпела серьезное поражение — возможно, не совсем случайно — и запечатлела свой проигрыш на губах Диониса. Сперва он замер, точно оцепенел, а потом ответил — привстав и тесно прижав ее к себе. Она чувствовала, как дрожит его тело, его горячие губы жадно впивались в ее — и внезапно он отпустил ее и исчез.
На какой-то миг Ариадна застыла на месте. Знал ли он, что она проиграла сознательно? Не выказал ли он ей таким образом свое отвращение, недовольство тем, что она столь открыто искушала его? Но он должен был знать, что она играет неправильно, еще до того, как она заплатила долг. Значит, его отвратило и заставило уйти что-то в ее поцелуе? Не поэтому ли он никогда не исполнял обряда соития бога и жрицы, хоть и объяснял это тем, что не привык заниматься любовью прилюдно? Добром ли кончится на сей раз его уход?
Ариадна медленно собрала фрагменты игры и отложила их в сторону. Кончено. События этого дня пробежали перед ее мысленным взором — ярость Минотавра, ожидающий ее Дионис, его слова, что афиняне считают Минотавра ложным божеством, а египетские жрецы Аписа жаждут заполучить его для своего храма... удовольствие от игры... Дальше думать она не могла, не могла оставаться один на один с мыслью о том, что она вызывает у своего бога лишь отвращение. Вместо этого она ухватилась за необходимость поведать отцу о египтянах и афинянах.
Дионис стоял в лесистом атриуме своего дома, тяжело дыша. Он почти забыл, что Ариадна еще дитя, — пока не обнял ее так крепко, что ее хрупкость напомнила ему об этом. Дитя? Она мала ростом, но в том поцелуе, которым она одарила его, не было ничего детского. И так позорно проиграть... теперь он заподозрил, что проигрыш не был случаен. Она проиграла, чтобы поцеловать его. А если она сделала это нарочно — она более не дитя.
Губы Диониса приоткрылись, чтобы произнести слова, которые перенесут его назад, в святилище Гипсовой Горы, но он не произнес их. С чего бы это ей вдруг заманивать его в объятия страсти? Не обучил ли ее уже плотским радостям какой-нибудь мужчина? И что же она будет делать теперь — когда он ответил на ее страсть, но оставил ее неудовлетворенной? Отыщет своего любовника, разумеется, и удовлетворит свое желание.
Дионис вышел в коридор, что соединял его крыло дома с тем, где жили Вакх, Силен и слуги, и во весь голос позвал Вакха — с гадальной чашей.
— Найди Ариадну, — коротко велел он.
Картинка возникла сразу, как только Вакх поставил чашу на один из окружающих фонтан столиков и наполнил ее вином. Появилась Ариадна, она складывала и убирала рассыпанные фрагменты игры. Потом на мгновение застыла, глядя в окно, — и вдруг сорвалась с места, торопливо накидывая теплый плащ. Чуть погодя стало ясно, что идет она во дворец.
— Пошла к своему чудищу, — хмыкнул Вакх. — Заглянем куда-нибудь еще, Дионис?
— Нет.
Ответ прозвучал быстро и жестко. Вакх вскинул глаза на своего господина, увидел его лицо — и вновь склонился к чаше, еще пристальнее вглядываясь в нее. К его удивлению, Ариадна не пошла, минуя покои родителей, к комнатам Минотавра. Она остановилась и заговорила со стражником у приемной отца. Тот кивнул, отсалютовал и с поклоном пригласил ее внутрь. Рука Диониса так сжала спинку кресла Вакха, что дерево хрустнуло. Вакх чуть слышно вздохнул. Эта рука могла точно так же сжаться на его шее и переломить её, как сучок, — Вакху уже приходилось видеть, как Дионис делал это. Бисеринки пота выступили у него на лице и защекотали спину.
В чаше Ариадна прошла мимо собравшихся в приемной, едва удостаивая кивком тех, кто ее приветствовал. Она обратилась к стражу у дверей личных покоев царя Миноса, тот кивнул и произнес несколько слов — каких, разобрать не удалось.
— Я хочу все слышать, — сказал Дионис.
Вакх сосредоточился на сцене в чаше и напитал образ Силой. Из дверей царя Миноса, недовольно хмурясь, вышел богато одетый человек. Стражник чуть поклонился Ариадне и вошел внутрь. Через мгновение он снова возник на пороге.
— Он сейчас же примет тебя, — объявил он и распахнул перед Ариадной дверь.
Вместе с ней Вакх и Дионис попали в средних размеров залу, на полу которой бледно-зелеными плитками были выложены волны. Позади виднелись распахнутые двери в спальню, золотистое сияние изливалось в залу сквозь световой колодец. На возвышении меж двух светилен за крапчатым мраморным столом сидел царь Минос. Он был один — ни писцов, ни стражи. Стены покоя покрывали великолепные фрески, изображающие сад, в котором, радуя душу и глаз, порхали птицы и бабочки.
Дионис вздохнул и разжал сжимавшие спинку кресла пальцы, но продолжал следить за образами в чаше. Вакх закусил губу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57