Полированный гипсовый пол холодил ступни. Слепо пошарив, девушка схватила накидку — и выскочила за дверь, закутываясь в нее уже на бегу.
«Ариадна!..»
На сей раз в голосе было отчаяние. Ариадна пронеслась по коридору, по лесенке, мимо покоев матери и изгибающимся переходом в личные покои отца. Страж у дверей царской опочивальни окликнул ее — но Ариадна не ответила. Она вылетела в южный портик, а оттуда — к лестнице и виадуку. Тьма окутала разум — тьма, которая была не ее собственной и которую не разорвали еще багряные молнии гнева, но должны были вот-вот разорвать.
Девушка скатилась по лестнице, задыхаясь от страха, оступилась на крутом повороте, едва не упав в реку, и помчалась по дамбе... Вот и дорога! Алые вспышки безумия озаряли границы тьмы у нее в мозгу, но что-то отталкивало их, заставляя тьму густеть — Ариадна уже едва могла дышать от такой густоты. Цветок вокруг ее сердца раскрылся полностью. Серебристый туман лепестков потянулся вперед... но истончился и исчез. Она была слишком далеко — ей надо быть ближе.
Ариадна мчалась, как разъяренная морская волна, — сердце уже едва не выскакивало у нее из груди, а бок пронзала боль.
— Матушка! — взмолилась она. — Помоги ему. Помоги мне.
Тьма давила на нее, ноги отяжелели — но она ощутила вдруг, как волосы ее взметнулись и полетели, словно в танце. Тепло и сила затопили Ариадну. Она по-прежнему чувствовала, как давит тьма, — но ее более не прижимало к земле. Все быстрее и быстрее мчалась она, слепо, но не оступаясь, вверх по тракту, на Гипсовую Гору — пока не ворвалась во двор святилища.
— Дионис! — выдохнула она.
Он сидел на алтаре, сжимая ладонями голову, — голый, совсем не похожий на бога, больной и дрожащий. Ариадна бросилась к нему, набросила покрывало ему на плечи, запахнула плотнее...
— Дионис.
Он поднял глаза, обхватил ее за талию и так сжал, что она едва не задохнулась.
— Не ты! — простонал он. — Не ты!..
Алая молния разорвала тьму у нее в голове.
— Нет! — вскричала она. — Ты мой господин, мой бог, я никогда не совершу ничего, что ты не позволишь.
— Я твой единственный господин, твой единственный бог!
— Мой единственный господин. Мой единственный бог, — повторила Ариадна, опускаясь перед ним на колени и бесстрашно встречая его жесткий немигающий взгляд. — Я люблю тебя.
Серебристые лепестки, что исходили из ее сердца, трепетали. Мгновение — и объятия Диониса ослабели, он выпустил Ариадну и плотнее закутался в покрывало. Алые молнии больше не кромсали тьму, и лишь боль и отчаяние текли по серебристым лепесткам.
— Где ты была, когда я Звал? — спросил Дионис.
— В постели. Спала.
— Врешь! — взревел он, вскакивая. — Я заглянул в спальню. Там сегодня никто не спал.
— Нет, нет. — Ариадна тоже вскочила, хватая его за руки. — Во дворце. Я ночую не в святилище, а во дворце. У меня сестра, ей всего одиннадцать и она страшная трусиха. Мы спим в одной спальне. Я же тебе говорила.
— Но я Видел... Видел... — Дионис слепо смотрел поверх ее головы, покрывало сползло с его плеч и упало наземь.
— Что Видел, господин? — спросила его Ариадна-женщина. — Пойдем внутрь, там нет ветра, и ты расскажешь мне свое Видение.
Дионис вздрогнул, но послушно пошел за ней. Ариадна вздохнула с облегчением, убедившись, что лампы в коридоре, как она и приказывала, не погашены на ночь. Ни в гостиной верховной жрицы, ни в спальне свет не горел — но запалить лучину от коридорной лампы и зажечь светильники в покоях было делом нескольких мгновений.
Когда девушка выпустила руку, за которую держала его, Дионис застыл. Взгляд его был устремлен в пустоту. Однако когда Ариадна попыталась уложить его — он воспротивился. Тогда она взяла одеяла и протянула их ему, предложив, чтобы он устроился в кресле, накрывшись ими. Дионис не ответил, и Ариадна сама укутала его и повела в гостиную. Увидев свое кресло, столик и мерцающую золотом чашу на нем, он немного успокоился и дал себя усадить. Ариадна опустилась на колени подле него, отыскала в коконе из одеял его руку и, выпростав ее наружу, взяла в свои ладони.
— Ты Видел... — тихонько подсказала она.
Дионис не взглянул на нее, и голос его зазвучал приглушенно — от страха.
— ...луг и в отдалении — Кносский дворец. Стояла ночь, луны не было — как сегодня. Со стороны дворца появились мужчина и женщина, она — в плаще с головы до пят и с опущенным капюшоном, так что лица я не разглядел, но ростом она была маленькая, как ты.
— Это была не я, господин.
Лицо его обратилось к Ариадне, но девушка сомневалась, что он видит ее.
— Ночь не сегодняшняя, — сказал он. — В моих Видениях времени нет.
Он не видел Ариадны, взор его был по-прежнему устремлен в его Видение — но он отвечал ей. И в голосе его по-прежнему слышался ужас — однако в том, что он описывал, ничего страшного не было. Ариадна знала уже, что он должен рассказать Видение целиком — иначе оно будет возвращаться к нему снова и снова, ввергнув Диониса в хаос разрушения.
— А мужчина? Его ты узнал? — спросила она.
— Нет, но он не критянин. Кожа у него слишком белая, а волосы слишком светлые. К тому же они прямые и коротко острижены. И кость у него шире, чем у критян, а плечи такие массивные, словно он занимается тяжким трудом. По-моему, он грек.
— Дедал.
— Ты знаешь его?
Он спросил это зло, резко, с подозрительностью, которая озадачила Ариадну, — но она ответила правду, ибо до сих пор была уверена, что если солжет — Дионис узнает об этом.
— Он мастер и маг моего отца. Он построил для меня танцевальную площадку. В этом смысле — разумеется, господин мой, я знаю его.
Теперь ярко-синие глаза обратились на нее, а рука, которую она держала, сжалась — да так, что у Ариадны от боли перехватило дыхание.
— Не ходи с ним! Какие бы доводы он ни приводил — не ходи с ним!
— Не пойду, мой господин, мой бог. Я люблю только тебя.
Хватка Диониса ослабла, он слегка улыбнулся, но потом взгляд его оторвался от ее лица и вновь стал рассеянным.
— Он что-то нес, — проговорил Дионис. — Какой-то остов, по-моему, завернутый в ткань. Они с женщиной дошли до середины луга, и там он опустил ношу наземь. — Он помолчал. — Не понимаю, — жалобно признался он. — Нет ничего страшного в том, что я Вижу, — и все же меня трясет от ужаса. Это Видение — глупость, вроде дурацких снов.
— Ты Видел... — мягко, но настойчиво повторила Ариадна, зная, что ей ничего больше не остается, даже если она и попробует уклониться от исполнения долга и откажется толковать его Видения.
— ...как женщина нырнула под ткань. По-моему, она даже негромко вскрикнула, словно от боли, — а потом мужчина отдернул ткань... но под ней не было ни женщины, ни остова. Вместо них там была белая корова. Разве не странно?..
Вопрос этот, однако, прозвучал неуверенно, и едва Дионис помянул корову, Ариадне сделалось дурно. Она судорожно ловила ртом воздух. Он умолк и взглянул на нее. Из ее маленькой ручки, зажатой в его ладони, к Дионису перетекал покой. Но она не была спокойна. Она боялась, ее напугало то, что он сказал, — но, как ни странно, это утишило его собственный страх. Что бы ни означало это безумное Видение, Ариадна поняла его и объяснит все ему, Дионису, — и его больше не будут мучить страх и тоска.
— Это все, что ты Видел? — спросила Ариадна — быть может, чересчур пылко; но не надеяться она не могла. Однако Дионис покачал головой — и она ничуть этому не удивилась.
— Нет. — Ее рука несла ему покой, одеяла согревали его, и все же его била дрожь. — Худшее впереди, — признал он. — Мужчина исчез, а корова начала мычать. Скоро через луг галопом примчался удивительный белый бык, и чем ближе он подбегал, тем лучше я видел: под рогами — голова человека, а не быка. А лицо... это было лицо Посейдона.
— Мать Милосердная, охрани нас! — выдохнула Ариадна. — Только не ты! — Одеяла полетели в стороны, пальцы Диониса впились в плечи Ариадны. — Бык-Посейдон покрыл эту корову, она ревела и мычала от наслаждения. Не ты! Я позволил тебе танцевать для Матери, ибо даже боги почитают Ее, но добычей Посейдона тебе не быть. Ты моя жрица. Ты не станешь коровой на потребу его похоти.
— Нет-нет! — вскрикнула Ариадна. — Это не я! Я никогда не была ею — и никогда не буду!
— Тогда почему же лицо твое серо от страха? Ариадна закрыла глаза.
— Не от страха, — прошептала она. — От стыда. Та корова была моя мать — и отцу это ведомо.
Повисло долгое молчание. Потом Дионис сказал:
— Ты поняла, что это все значит, да? Это связано с Кноссом и быком из моря — с тем первым Видением, что едва не свело меня с ума. — Внезапно он притянул Ариадну к себе и закутался в одеяла вместе с ней. — Ты дрожишь, дитя. Прости, я не заметил, что ты тоже обнажена. А теперь открой мне, что же я Видел.
Туман серебристых лепестков заклубился вокруг них, соединяя жрицу и бога, неся и сплетая воедино прозрение, знание и память. Ариадна вновь ощутила, что разделилась: внешне она была девочкой, не знавшей ласки и теперь едва ли не тающей в теплых, добрых объятиях своего бога; в глубине же она стала женщиной, умудренной годами, которая могла вникнуть в то, что несли серебристые лепестки и которая много раз выслушивала — и столько же раз успокаивала — это весьма беспокойное и опасное божество.
— Ты ведь знаешь, мой отец согрешил, не принес быка из моря в жертву Посейдону, — сказала она. — Я думаю, это воздаяние за тот грех.
— Но почему? С тех пор минул почти год — так почему же сейчас?..
Ариадна вздохнула и свернулась калачиком.
— Точно не скажу. Возможно, бык значил для Посейдона так мало, что он на время забыл о нем или он думал, что отец дожидается определенного времени, праздника бычьего танца, и за это время сам забыл о быке. По-моему... по-моему, случилось что-то, что напомнило ему о Кноссе — и о непринесенной жертве.
— В этом есть смысл — но какой же дурак станет дразнить Посейдона?
— Да хоть бы и моя мать.
Дионис слегка отстранился, чтобы видеть ее лицо.
— Твоя мать?
— Когда ты признал меня своей жрицей — народ стал поклоняться мне, приветствовать, воздавать мне почести, почитая в моем лице тебя. Мать не думала, что ты придешь, она считала — мое посвящение в твои жрицы будет просто пустым обрядом. Она обожает, когда восхваляют и славословят — но одну лишь ее. Ей завидно, когда салютуют и кланяются мне, а не ей. Она пыталась привлечь твое внимание, но ты отверг ее.
— Отверг. Это я помню. Это ведь та самая баба, что отказалась уйти, когда я пожелал остаться с тобой наедине? Но при чем же тут Посейдон?..
— Ей нужен был бог, который признал бы ее так же, как ты признал меня, — чтобы народ славил ее и почитал больше, чем меня. А потому она отправилась в храм Посейдона и попыталась Призвать его...
Дионис расхохотался.
— Надеюсь, она нашла более удобное время, чем ты. Полагаю, Посейдон счел бы побудку на заре еще более неуместной, чем я, — как ни крути, а я в это время все же бываю порой на ногах... если вообще не ложусь.
Ариадна по-детски улыбнулась.
— Так ты поэтому возражаешь против ранних церемоний? Может, если ты не будешь пить и танцевать всю ночь...
Он было заулыбался в ответ, но вдруг улыбка его погасла, и он негромко спросил:
— Ты это о чем? Или возражаешь против того, чтобы бог вина пропустил чашу-другую?
— Нет, просто... Когда я Призывала тебя, чтобы разобраться с приношениями, у тебя в постели была женщина...
— Довольно! — рявкнул он. — Ты Жрица и мои Уста, но не имеешь права...
— Нет-нет, господин мой! У меня и в мыслях не было тебя упрекать. Просто это напомнило мне о том, почему отец присвоил быка. Он хотел получить от него телят, потому что этот бык лучше всех быков в его стадах — его и любого другого. И мне приходит в голову жуткая мысль...
Дионис озадаченно нахмурился. Потом рот его приоткрылся — а еще миг спустя он уже заливался смехом.
— Не думал я, что Посейдон такой шутник, — выговорил он наконец. — Вот это кара! Минос присвоил быка Посейдона, чтобы покрыть своих коров — ну, так Посейдон покроет корову Миноса.
— Но это не смешно, господин бог мой! — вскричала Ариадна. — Ты разве забыл то первое Видение, о котором поведал мне? Забыл про быка с головой человека, а не Посейдона, того, что бросался на коров и рвал их рогами и зубами, того, что убил пастухов, а после опустошил округу? — Она содрогнулась. — Что за плод родится от Посейдонова гнева и гордыни моей матери?
Дионис успокаивающе коснулся ее руки.
— Да, ты — истинные Уста. Ты сплела воедино Видения — и изрекла правду. Посейдон не умеет шутить. Он постарается, чтобы его семя дало росток — и чтобы плод не обрадовал Миноса. — Дионис мягко разжал объятия, поднял Ариадну на ноги и поставил перед собой. — Из двух зол надо выбирать меньшее. Я знаю — ты боишься быть наказанной, если поднимешь голос против воли родителей, которые к тому же царь и царица этой земли, но я присмотрю за тем, чтобы тебе не причинили вреда. Я защищу тебя. Ты можешь Призвать меня, когда во мне будет нужда, и я приду. На сей раз ты должна стать моими Устами и поведать о моем Видении во весь голос — и перед всеми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
«Ариадна!..»
На сей раз в голосе было отчаяние. Ариадна пронеслась по коридору, по лесенке, мимо покоев матери и изгибающимся переходом в личные покои отца. Страж у дверей царской опочивальни окликнул ее — но Ариадна не ответила. Она вылетела в южный портик, а оттуда — к лестнице и виадуку. Тьма окутала разум — тьма, которая была не ее собственной и которую не разорвали еще багряные молнии гнева, но должны были вот-вот разорвать.
Девушка скатилась по лестнице, задыхаясь от страха, оступилась на крутом повороте, едва не упав в реку, и помчалась по дамбе... Вот и дорога! Алые вспышки безумия озаряли границы тьмы у нее в мозгу, но что-то отталкивало их, заставляя тьму густеть — Ариадна уже едва могла дышать от такой густоты. Цветок вокруг ее сердца раскрылся полностью. Серебристый туман лепестков потянулся вперед... но истончился и исчез. Она была слишком далеко — ей надо быть ближе.
Ариадна мчалась, как разъяренная морская волна, — сердце уже едва не выскакивало у нее из груди, а бок пронзала боль.
— Матушка! — взмолилась она. — Помоги ему. Помоги мне.
Тьма давила на нее, ноги отяжелели — но она ощутила вдруг, как волосы ее взметнулись и полетели, словно в танце. Тепло и сила затопили Ариадну. Она по-прежнему чувствовала, как давит тьма, — но ее более не прижимало к земле. Все быстрее и быстрее мчалась она, слепо, но не оступаясь, вверх по тракту, на Гипсовую Гору — пока не ворвалась во двор святилища.
— Дионис! — выдохнула она.
Он сидел на алтаре, сжимая ладонями голову, — голый, совсем не похожий на бога, больной и дрожащий. Ариадна бросилась к нему, набросила покрывало ему на плечи, запахнула плотнее...
— Дионис.
Он поднял глаза, обхватил ее за талию и так сжал, что она едва не задохнулась.
— Не ты! — простонал он. — Не ты!..
Алая молния разорвала тьму у нее в голове.
— Нет! — вскричала она. — Ты мой господин, мой бог, я никогда не совершу ничего, что ты не позволишь.
— Я твой единственный господин, твой единственный бог!
— Мой единственный господин. Мой единственный бог, — повторила Ариадна, опускаясь перед ним на колени и бесстрашно встречая его жесткий немигающий взгляд. — Я люблю тебя.
Серебристые лепестки, что исходили из ее сердца, трепетали. Мгновение — и объятия Диониса ослабели, он выпустил Ариадну и плотнее закутался в покрывало. Алые молнии больше не кромсали тьму, и лишь боль и отчаяние текли по серебристым лепесткам.
— Где ты была, когда я Звал? — спросил Дионис.
— В постели. Спала.
— Врешь! — взревел он, вскакивая. — Я заглянул в спальню. Там сегодня никто не спал.
— Нет, нет. — Ариадна тоже вскочила, хватая его за руки. — Во дворце. Я ночую не в святилище, а во дворце. У меня сестра, ей всего одиннадцать и она страшная трусиха. Мы спим в одной спальне. Я же тебе говорила.
— Но я Видел... Видел... — Дионис слепо смотрел поверх ее головы, покрывало сползло с его плеч и упало наземь.
— Что Видел, господин? — спросила его Ариадна-женщина. — Пойдем внутрь, там нет ветра, и ты расскажешь мне свое Видение.
Дионис вздрогнул, но послушно пошел за ней. Ариадна вздохнула с облегчением, убедившись, что лампы в коридоре, как она и приказывала, не погашены на ночь. Ни в гостиной верховной жрицы, ни в спальне свет не горел — но запалить лучину от коридорной лампы и зажечь светильники в покоях было делом нескольких мгновений.
Когда девушка выпустила руку, за которую держала его, Дионис застыл. Взгляд его был устремлен в пустоту. Однако когда Ариадна попыталась уложить его — он воспротивился. Тогда она взяла одеяла и протянула их ему, предложив, чтобы он устроился в кресле, накрывшись ими. Дионис не ответил, и Ариадна сама укутала его и повела в гостиную. Увидев свое кресло, столик и мерцающую золотом чашу на нем, он немного успокоился и дал себя усадить. Ариадна опустилась на колени подле него, отыскала в коконе из одеял его руку и, выпростав ее наружу, взяла в свои ладони.
— Ты Видел... — тихонько подсказала она.
Дионис не взглянул на нее, и голос его зазвучал приглушенно — от страха.
— ...луг и в отдалении — Кносский дворец. Стояла ночь, луны не было — как сегодня. Со стороны дворца появились мужчина и женщина, она — в плаще с головы до пят и с опущенным капюшоном, так что лица я не разглядел, но ростом она была маленькая, как ты.
— Это была не я, господин.
Лицо его обратилось к Ариадне, но девушка сомневалась, что он видит ее.
— Ночь не сегодняшняя, — сказал он. — В моих Видениях времени нет.
Он не видел Ариадны, взор его был по-прежнему устремлен в его Видение — но он отвечал ей. И в голосе его по-прежнему слышался ужас — однако в том, что он описывал, ничего страшного не было. Ариадна знала уже, что он должен рассказать Видение целиком — иначе оно будет возвращаться к нему снова и снова, ввергнув Диониса в хаос разрушения.
— А мужчина? Его ты узнал? — спросила она.
— Нет, но он не критянин. Кожа у него слишком белая, а волосы слишком светлые. К тому же они прямые и коротко острижены. И кость у него шире, чем у критян, а плечи такие массивные, словно он занимается тяжким трудом. По-моему, он грек.
— Дедал.
— Ты знаешь его?
Он спросил это зло, резко, с подозрительностью, которая озадачила Ариадну, — но она ответила правду, ибо до сих пор была уверена, что если солжет — Дионис узнает об этом.
— Он мастер и маг моего отца. Он построил для меня танцевальную площадку. В этом смысле — разумеется, господин мой, я знаю его.
Теперь ярко-синие глаза обратились на нее, а рука, которую она держала, сжалась — да так, что у Ариадны от боли перехватило дыхание.
— Не ходи с ним! Какие бы доводы он ни приводил — не ходи с ним!
— Не пойду, мой господин, мой бог. Я люблю только тебя.
Хватка Диониса ослабла, он слегка улыбнулся, но потом взгляд его оторвался от ее лица и вновь стал рассеянным.
— Он что-то нес, — проговорил Дионис. — Какой-то остов, по-моему, завернутый в ткань. Они с женщиной дошли до середины луга, и там он опустил ношу наземь. — Он помолчал. — Не понимаю, — жалобно признался он. — Нет ничего страшного в том, что я Вижу, — и все же меня трясет от ужаса. Это Видение — глупость, вроде дурацких снов.
— Ты Видел... — мягко, но настойчиво повторила Ариадна, зная, что ей ничего больше не остается, даже если она и попробует уклониться от исполнения долга и откажется толковать его Видения.
— ...как женщина нырнула под ткань. По-моему, она даже негромко вскрикнула, словно от боли, — а потом мужчина отдернул ткань... но под ней не было ни женщины, ни остова. Вместо них там была белая корова. Разве не странно?..
Вопрос этот, однако, прозвучал неуверенно, и едва Дионис помянул корову, Ариадне сделалось дурно. Она судорожно ловила ртом воздух. Он умолк и взглянул на нее. Из ее маленькой ручки, зажатой в его ладони, к Дионису перетекал покой. Но она не была спокойна. Она боялась, ее напугало то, что он сказал, — но, как ни странно, это утишило его собственный страх. Что бы ни означало это безумное Видение, Ариадна поняла его и объяснит все ему, Дионису, — и его больше не будут мучить страх и тоска.
— Это все, что ты Видел? — спросила Ариадна — быть может, чересчур пылко; но не надеяться она не могла. Однако Дионис покачал головой — и она ничуть этому не удивилась.
— Нет. — Ее рука несла ему покой, одеяла согревали его, и все же его била дрожь. — Худшее впереди, — признал он. — Мужчина исчез, а корова начала мычать. Скоро через луг галопом примчался удивительный белый бык, и чем ближе он подбегал, тем лучше я видел: под рогами — голова человека, а не быка. А лицо... это было лицо Посейдона.
— Мать Милосердная, охрани нас! — выдохнула Ариадна. — Только не ты! — Одеяла полетели в стороны, пальцы Диониса впились в плечи Ариадны. — Бык-Посейдон покрыл эту корову, она ревела и мычала от наслаждения. Не ты! Я позволил тебе танцевать для Матери, ибо даже боги почитают Ее, но добычей Посейдона тебе не быть. Ты моя жрица. Ты не станешь коровой на потребу его похоти.
— Нет-нет! — вскрикнула Ариадна. — Это не я! Я никогда не была ею — и никогда не буду!
— Тогда почему же лицо твое серо от страха? Ариадна закрыла глаза.
— Не от страха, — прошептала она. — От стыда. Та корова была моя мать — и отцу это ведомо.
Повисло долгое молчание. Потом Дионис сказал:
— Ты поняла, что это все значит, да? Это связано с Кноссом и быком из моря — с тем первым Видением, что едва не свело меня с ума. — Внезапно он притянул Ариадну к себе и закутался в одеяла вместе с ней. — Ты дрожишь, дитя. Прости, я не заметил, что ты тоже обнажена. А теперь открой мне, что же я Видел.
Туман серебристых лепестков заклубился вокруг них, соединяя жрицу и бога, неся и сплетая воедино прозрение, знание и память. Ариадна вновь ощутила, что разделилась: внешне она была девочкой, не знавшей ласки и теперь едва ли не тающей в теплых, добрых объятиях своего бога; в глубине же она стала женщиной, умудренной годами, которая могла вникнуть в то, что несли серебристые лепестки и которая много раз выслушивала — и столько же раз успокаивала — это весьма беспокойное и опасное божество.
— Ты ведь знаешь, мой отец согрешил, не принес быка из моря в жертву Посейдону, — сказала она. — Я думаю, это воздаяние за тот грех.
— Но почему? С тех пор минул почти год — так почему же сейчас?..
Ариадна вздохнула и свернулась калачиком.
— Точно не скажу. Возможно, бык значил для Посейдона так мало, что он на время забыл о нем или он думал, что отец дожидается определенного времени, праздника бычьего танца, и за это время сам забыл о быке. По-моему... по-моему, случилось что-то, что напомнило ему о Кноссе — и о непринесенной жертве.
— В этом есть смысл — но какой же дурак станет дразнить Посейдона?
— Да хоть бы и моя мать.
Дионис слегка отстранился, чтобы видеть ее лицо.
— Твоя мать?
— Когда ты признал меня своей жрицей — народ стал поклоняться мне, приветствовать, воздавать мне почести, почитая в моем лице тебя. Мать не думала, что ты придешь, она считала — мое посвящение в твои жрицы будет просто пустым обрядом. Она обожает, когда восхваляют и славословят — но одну лишь ее. Ей завидно, когда салютуют и кланяются мне, а не ей. Она пыталась привлечь твое внимание, но ты отверг ее.
— Отверг. Это я помню. Это ведь та самая баба, что отказалась уйти, когда я пожелал остаться с тобой наедине? Но при чем же тут Посейдон?..
— Ей нужен был бог, который признал бы ее так же, как ты признал меня, — чтобы народ славил ее и почитал больше, чем меня. А потому она отправилась в храм Посейдона и попыталась Призвать его...
Дионис расхохотался.
— Надеюсь, она нашла более удобное время, чем ты. Полагаю, Посейдон счел бы побудку на заре еще более неуместной, чем я, — как ни крути, а я в это время все же бываю порой на ногах... если вообще не ложусь.
Ариадна по-детски улыбнулась.
— Так ты поэтому возражаешь против ранних церемоний? Может, если ты не будешь пить и танцевать всю ночь...
Он было заулыбался в ответ, но вдруг улыбка его погасла, и он негромко спросил:
— Ты это о чем? Или возражаешь против того, чтобы бог вина пропустил чашу-другую?
— Нет, просто... Когда я Призывала тебя, чтобы разобраться с приношениями, у тебя в постели была женщина...
— Довольно! — рявкнул он. — Ты Жрица и мои Уста, но не имеешь права...
— Нет-нет, господин мой! У меня и в мыслях не было тебя упрекать. Просто это напомнило мне о том, почему отец присвоил быка. Он хотел получить от него телят, потому что этот бык лучше всех быков в его стадах — его и любого другого. И мне приходит в голову жуткая мысль...
Дионис озадаченно нахмурился. Потом рот его приоткрылся — а еще миг спустя он уже заливался смехом.
— Не думал я, что Посейдон такой шутник, — выговорил он наконец. — Вот это кара! Минос присвоил быка Посейдона, чтобы покрыть своих коров — ну, так Посейдон покроет корову Миноса.
— Но это не смешно, господин бог мой! — вскричала Ариадна. — Ты разве забыл то первое Видение, о котором поведал мне? Забыл про быка с головой человека, а не Посейдона, того, что бросался на коров и рвал их рогами и зубами, того, что убил пастухов, а после опустошил округу? — Она содрогнулась. — Что за плод родится от Посейдонова гнева и гордыни моей матери?
Дионис успокаивающе коснулся ее руки.
— Да, ты — истинные Уста. Ты сплела воедино Видения — и изрекла правду. Посейдон не умеет шутить. Он постарается, чтобы его семя дало росток — и чтобы плод не обрадовал Миноса. — Дионис мягко разжал объятия, поднял Ариадну на ноги и поставил перед собой. — Из двух зол надо выбирать меньшее. Я знаю — ты боишься быть наказанной, если поднимешь голос против воли родителей, которые к тому же царь и царица этой земли, но я присмотрю за тем, чтобы тебе не причинили вреда. Я защищу тебя. Ты можешь Призвать меня, когда во мне будет нужда, и я приду. На сей раз ты должна стать моими Устами и поведать о моем Видении во весь голос — и перед всеми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57