Буддисты верят, что жизнь есть страдание и лучше бы она поскорее закончилась, а Аристарх доходил до такого умозаключения только в периоды особенно острых депрессий, а в остальное время был не прочь жить вечно. Так что ко времени призыва в армию Арик окончательно сформировался, как закоренелый агностик. Сатирик Михаил Задорнов над этим словом смеется, а между прочим, зря. На самом деле агностиками является большинство россиян, называющих себя православными, а также и часть тех, кто относит себя к неверующим. Агностик — это всего-навсего человек, который на вопрос: «Есть ли Бог?» — отвечает: «Я не знаю». При этом «православный» агностик отличается от «неверующего» агностика только тем, что первый на всякий случай ходит в церковь, крестится перед иконами и ставит свечки, а второй считает это излишним. Арик ходил в церковь, как в театр — посмотреть спектакль под названием «Божественная литургия». Если священник халтурил, а хор фальшивил, Арик говорил: «На месте Бога я бы переключил приемник молитв на другой канал», — и уходил. В дружеской компании он иногда развивал эту теорию, сообщая, что, по его мнению, церковь (не как организация, а как отдельно стоящий храм) выполняет функцию передающей станции, иконы — это микрофоны или видеокамеры, а кресты — это передающие антенны. А у Бога, якобы, есть многоканальный приемник молитв, который тот периодически слушает. Впрочем, вовсе не следует думать, будто Арик во все это верил. Божественные заповеди он воспринимал в отрыве от религии — просто как некие моральные нормы. И иногда — особенно в спорах с верующими друзьями и знакомыми — возмущался лицемерием церкви, которая провозглашает заповедь «Не убий» — и одновременно благословляет солдат, идущих на войну.
— Покажите мне человека, которого отвратил бы от убийства страх перед Богом! — кричал он в запальчивости. — Черта с два! Боятся наказания, боятся общественного мнения, боятся мести, боятся угрызений совести. А Бог в стороне — будь ты хоть сто раз верующий. Потому что вся твоя вера заключается в двух словах: «Бог простит». Это люди злые — а Бог добрый. А если он и прогневается, то на кого угодно — только не на тебя. Человек всегда найдет способ себя оправдать. И вот эти слова подтверждались. Арик Чудновский легко нашел оправдание делу своих рук, и через несколько часов после этого происшествия уже не испытывал никаких угрызений совести. Ведь те, кого он застрелил, были готовы убить его. И обязательно убили бы, замешкайся он хоть на секунду. И этого объяснения оказалось вполне достаточно, чтобы оправдать двойное нарушение заповеди «Не убий». Заметим, однако, — просто так, к слову, — что первую сотню из сумки Арик разменял в церкви, купив десятирублевую свечу. Он не стал размышлять, какой святой лучше всего подходит для сложившейся ситуации, а установил свечку перед большим распятием, зажег ее и прошептал одними губами: «Иисус, ты единственный, кто отказался поднять меч на тех, что пришли убить тебя. Но может быть, ты простишь меня. Ведь ты, говорят, Бог — а я всего лишь человек». Сказав это, он поднял взгляд к лицу распятого и размашисто перекрестился. На всякий случай.
20
Заглянув с утра на страничку «Трибунала» в Интернете, оперуполномоченный городского угрозыска Юра Сажин обнаружил, что крестиков там заметно прибавилось — аж на одиннадцать штук. Сажин прикинул: в лесопарке было убито трое людей Корня, и его же людей побили на старой турбазе наряду с кем-то еще. Однако что-то не сходилось. На турбазе трупов было одиннадцать, а всего, значит, получалось четырнадцать. И даже с учетом того, что два из них несомненно принадлежали «трибунальщикам», вырисовывался один лишний покойник, не удостоившийся персонального крестика. В том, что на старой турбазе поработали именно «трибунальщики», не было никаких сомнений. Карманы двух убитых были набиты визитками с электронным адресом «Трибунала». У обоих были при себе документы — у одного паспорт и пропуск в неизвестное учреждение, а у другого — водительские права. Эксперты установили, что в паспорте переклеена фотография и нарисована от руки печать о прописке. Права оказались подлинными, но на фотографии их обладатель был в том же самом гриме, в котором и погиб. А более подробная экспертиза с использованием сравнительных измерений показала, что на фотографии и на трупе идентичен только грим. Что касается людей, то они разные — на фото один, а в морге другой.
— Хорошо в Америке, — сказал по этому поводу Сажин. — Там в документах кроме фотографии есть словесный портрет. Рост, вес, цвет волос, цвет глаз…
— А что толку? У них век никто документов не спрашивает. Только права, да и то никто внимательно не смотрит. Я сам читал, как наш мужик ездил по Америке с советскими правами, и никто к нему не придрался. Ростовцев и Сажин обсуждали американские документы и особенности поведения американских полицейских еще минут десять. Надо ли говорить, что ни тот, ни другой в Америке отродясь не были и судили о ней исключительно по голливудским боевикам. Но в конце концов опера все-таки вернулись к документам отечественным и приступили к изучению пропуска, в котором имелась фотография в гриме, жирная надпись «Пропуск» внутри и такое же тиснение на обложке, а также записи от руки: «№187АС» и «Иванов Сергей Петрович». И круглая печать — на первый взгляд вполне убедительная, но, как оказалось, тоже нарисованная. И все-таки даже этот пропуск при поверхностной проверке документов наверняка прокатил бы на «ура». Круглая печать поперек фотографии оказывает магическое действие, а пропуск, в котором не упоминается название учреждения, еще и наводит на мысль о секретности. Так или иначе, установить личности убитых «трибунальщиков» не удалось. По всему было ясно, что они никакие не Иванов Сергей Петрович и Кузнецов Алексей Михайлович». Но кто они такие на самом деле — оставалось загадкой. В область, где был выдан паспорт на имя Иванова, послали запрос. Ответ пока не пришел, но опера заранее знали, что в нем будет. Паспорт давным давно украден и, вероятно, объявлен недействительным. Тупик. Зато на странице «Трибунала» в Интернете появилось кое-что новое. А именно — несколько строк текста: «Преступники — как сорняки среди полезных растений. Если их не выпалывать, то они заполняют собой все поле. Сорняки бесполезно перевоспитывать. Это все равно что приучать бананы к холодам по методу Лысенко. Сорняки нужно вырывать с корнем — и только так можно спасти урожай. Российские власти и подчиненные им правоохранительные органы, как нерадивые хозяева, запустили поле и позволили сорнякам пойти в рост. Бороться с ними с каждым днем все труднее. Но теперь существует общественный Трибунал, который готов воевать с этой заразой не на жизнь, а на смерть, готов безжалостно вырывать сорняки с корнем. Если вы тоже считаете, что с беспределом в стране пора кончать, и готовы помочь Трибуналу в борьбе с преступностью путем уничтожения преступников, сообщите нам об этом. Мы охотно примем вашу помощь. Ваши сообщения о преступниках, ушедших от наказания, будут незамедлительно проверены и если они подтвердятся, то реакция Трибунала будет скорой и суровой. Те же из наших союзников, кто достаточно подготовлен или может быть подготовлен к проведению расследований и спецопераций, будут зачислены в Гвардию Трибунала, которая днем и ночью ведет борьбу с сорняками нашего общества». Автор этого текста явно переборщил с пафосом, и Сажин, читая его, несколько раз хмыкнул, а потом сказал.
— Наглые, как сто китайцев. Совершенно не боятся, что мы можем по этой ниточке их вычислить.
— А мы можем? — удивился Ростовцев.
— Не знаю, — сказал Сажин. — Но судя по этому объявлению, они собираются построить массовую организацию чуть ли не в мировом масштабе. А раз так, то рано или поздно у них обязательно случится прокол.
— Рано или поздно… А что, это мысль. Можно попытаться внедрить к ним нашего человека. Написать им на этот адрес: мол, я, такой-то и такой-то, крутой спецназовец, сгибаю одной рукой кочергу и хочу лично убить всех преступников. И посмотреть, что получится.
— Интересно, и кого мы таким манером внедрим? Эти «трибунальщики», похоже, ребята серьезные. Любого в момент расколют.
— Да. Тут ты прав. Это не мелкоуголовная шпана. Не удивлюсь, если у них весь личный состав ГУВД на учете.
— Вот именно. Вызывать кого-нибудь со стороны? Так это надо выходить аж на министерство…
— Ага.
Ростовцев и Сажин задумались и минуты через три Сажин придумал.
— А что, если зайти с другой стороны?
— То есть?
— Ну, например… Например, помнишь дело Сухарева? Он убил четырех человек, мы его взяли, все чин чином — а богатые родственники его отмазали. И он теперь гуляет, того и гляди — кого-нибудь еще грохнет.
— И что?
— А то, что если мы напишем в «Трибунал» про это дело от имени каких-нибудь посторонних граждан, они скорее всего ухватятся и начнут проверять. Тут мы им на хвост и сядем.
— А кто нам разрешит? Это же получится, что мы способствуем самосуду.
«Трибунальщики» Сухарева грохнут, а мы будем отвечать.
— Во-первых, грохнуть его мы не позволим. А во-вторых, мы никому не скажем.
Сделаем два письма — одно «трибунальщикам», а другое — нам. Дескать, так и так, добрые дяденьки милиционеры, дошли до нас слухи, что злодеи «трибунальщики» хотят хорошего парня Мишу Сухарева погубить. Думаешь, после такого письма нам не позволят перекрыть все подступы к Сухареву?
— Позволят. Даже прикажут — если, конечно, генерал поверит этому письму.
— А ты постарайся, чтобы поверил. Ты же у нас с генералом на дружеской ноге. Речь, понятно, шла о генерале милиции — начальнике ГУВД Шубине, который держал дело «Трибунала» под личным контролем. А тем временем другой генерал — армейский, тоже имел касательство ко всему происходящему. Хотя и не подозревал об этом до тех пор, пока его адъютант не вскрыл письмо, написанное нетвердым, почти детским почерком Ларисы Бабушкиной.
21
В обязанности адъютанта входило вскрывать почту, адресованную лично генералу, и сортировать ее по степени важности. Собственноручно генерал вскрывал лишь служебные пакеты с грифом «совершенно секретно» и «лично в руки». Лариса не догадалась написать на конверте ни того, ни другого, и адъютант некоторое время мучился проблемой, к какой категории отнести это письмо. Если его написала сумасшедшая, то, может быть, вообще не стоит показывать его генералу? А если все серьезно? В этом случае письмо, наоборот, приобретает особую важность, и его следует показать генералу как можно скорее. Так адъютант в конце концов и поступил. Прочитав послание, комдив смертельно побледнел, рухнул в кресло и схватился за сердце. Адъютанту пришлось срочно кормить его валидолом и нитроглицерином. Генерал Игрунов давно подозревал, что «детские забавы» его непутевого сынка рано или поздно закончатся чем-то подобным. И хотя перед ним лежал не официальный доклад, а просто записка издерганной девушки, которую она сама считала предсмертной, генерал ни на секунду не усомнился, что в ней каждое слово — правда. Алексей Федорович Игрунов не знал только, что ему следует в связи с этим предпринять. Если девчонка покончила с собой, написав письмо только ему, то ничего страшного нет. Правда, письмо читал адъютант, но он никому ничего не скажет — ведь не идиот же он, чтобы собственными руками ломать себе карьеру. Надо будет только разобраться с сыночком по полной программе. Кого они там убили .
— это неважно, если дело удастся замять. Но предотвратить подобные случаи в будущем — прямая обязанность генерала. Ведь если сынок и дальше будет позволять себе нечто подобное, то в конце концов наступит момент, когда замять очередной эксцесс не удастся, и карьера самого генерала Игрунова полетит к чертям.
Недоброжелатели обязательно спросят, как это он может командовать тысячами молодых людей, если не способен справиться с собственным сыном. Если же девчонка написала не только генералу, но и куда-нибудь еще, то это гораздо хуже. Может начаться разбирательство, и замять эту историю будет значительно сложнее. А еще хуже — если девчонка осталась жива. Этого тоже нельзя исключать, как, впрочем, и того, что она просто сумасшедшая или мстит Максиму Игрунову за какую-нибудь мелочь. Последнее было бы наилучшим вариантом — мало ли какая фантазия может родиться в безумной голове. Однако Алексей Федорович в это не верил. Для того, чтобы все проверить и уже потом решать, что делать дальше, генерал должен был поручить кому-то сбор информации. Сам он не мог заняться этим без риска привлечь внимание милиции. Конечно, начальник ГУВД — личный друг Игрунова, но прежде чем вовлекать его в это дело, надо выяснить, насколько все серьезно и опасно. А поскольку адъютант Игрунова лейтенант Цыганенко все равно читал письмо и при этом был предан комдиву как пес, генерал остановил свой выбор именно на нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Покажите мне человека, которого отвратил бы от убийства страх перед Богом! — кричал он в запальчивости. — Черта с два! Боятся наказания, боятся общественного мнения, боятся мести, боятся угрызений совести. А Бог в стороне — будь ты хоть сто раз верующий. Потому что вся твоя вера заключается в двух словах: «Бог простит». Это люди злые — а Бог добрый. А если он и прогневается, то на кого угодно — только не на тебя. Человек всегда найдет способ себя оправдать. И вот эти слова подтверждались. Арик Чудновский легко нашел оправдание делу своих рук, и через несколько часов после этого происшествия уже не испытывал никаких угрызений совести. Ведь те, кого он застрелил, были готовы убить его. И обязательно убили бы, замешкайся он хоть на секунду. И этого объяснения оказалось вполне достаточно, чтобы оправдать двойное нарушение заповеди «Не убий». Заметим, однако, — просто так, к слову, — что первую сотню из сумки Арик разменял в церкви, купив десятирублевую свечу. Он не стал размышлять, какой святой лучше всего подходит для сложившейся ситуации, а установил свечку перед большим распятием, зажег ее и прошептал одними губами: «Иисус, ты единственный, кто отказался поднять меч на тех, что пришли убить тебя. Но может быть, ты простишь меня. Ведь ты, говорят, Бог — а я всего лишь человек». Сказав это, он поднял взгляд к лицу распятого и размашисто перекрестился. На всякий случай.
20
Заглянув с утра на страничку «Трибунала» в Интернете, оперуполномоченный городского угрозыска Юра Сажин обнаружил, что крестиков там заметно прибавилось — аж на одиннадцать штук. Сажин прикинул: в лесопарке было убито трое людей Корня, и его же людей побили на старой турбазе наряду с кем-то еще. Однако что-то не сходилось. На турбазе трупов было одиннадцать, а всего, значит, получалось четырнадцать. И даже с учетом того, что два из них несомненно принадлежали «трибунальщикам», вырисовывался один лишний покойник, не удостоившийся персонального крестика. В том, что на старой турбазе поработали именно «трибунальщики», не было никаких сомнений. Карманы двух убитых были набиты визитками с электронным адресом «Трибунала». У обоих были при себе документы — у одного паспорт и пропуск в неизвестное учреждение, а у другого — водительские права. Эксперты установили, что в паспорте переклеена фотография и нарисована от руки печать о прописке. Права оказались подлинными, но на фотографии их обладатель был в том же самом гриме, в котором и погиб. А более подробная экспертиза с использованием сравнительных измерений показала, что на фотографии и на трупе идентичен только грим. Что касается людей, то они разные — на фото один, а в морге другой.
— Хорошо в Америке, — сказал по этому поводу Сажин. — Там в документах кроме фотографии есть словесный портрет. Рост, вес, цвет волос, цвет глаз…
— А что толку? У них век никто документов не спрашивает. Только права, да и то никто внимательно не смотрит. Я сам читал, как наш мужик ездил по Америке с советскими правами, и никто к нему не придрался. Ростовцев и Сажин обсуждали американские документы и особенности поведения американских полицейских еще минут десять. Надо ли говорить, что ни тот, ни другой в Америке отродясь не были и судили о ней исключительно по голливудским боевикам. Но в конце концов опера все-таки вернулись к документам отечественным и приступили к изучению пропуска, в котором имелась фотография в гриме, жирная надпись «Пропуск» внутри и такое же тиснение на обложке, а также записи от руки: «№187АС» и «Иванов Сергей Петрович». И круглая печать — на первый взгляд вполне убедительная, но, как оказалось, тоже нарисованная. И все-таки даже этот пропуск при поверхностной проверке документов наверняка прокатил бы на «ура». Круглая печать поперек фотографии оказывает магическое действие, а пропуск, в котором не упоминается название учреждения, еще и наводит на мысль о секретности. Так или иначе, установить личности убитых «трибунальщиков» не удалось. По всему было ясно, что они никакие не Иванов Сергей Петрович и Кузнецов Алексей Михайлович». Но кто они такие на самом деле — оставалось загадкой. В область, где был выдан паспорт на имя Иванова, послали запрос. Ответ пока не пришел, но опера заранее знали, что в нем будет. Паспорт давным давно украден и, вероятно, объявлен недействительным. Тупик. Зато на странице «Трибунала» в Интернете появилось кое-что новое. А именно — несколько строк текста: «Преступники — как сорняки среди полезных растений. Если их не выпалывать, то они заполняют собой все поле. Сорняки бесполезно перевоспитывать. Это все равно что приучать бананы к холодам по методу Лысенко. Сорняки нужно вырывать с корнем — и только так можно спасти урожай. Российские власти и подчиненные им правоохранительные органы, как нерадивые хозяева, запустили поле и позволили сорнякам пойти в рост. Бороться с ними с каждым днем все труднее. Но теперь существует общественный Трибунал, который готов воевать с этой заразой не на жизнь, а на смерть, готов безжалостно вырывать сорняки с корнем. Если вы тоже считаете, что с беспределом в стране пора кончать, и готовы помочь Трибуналу в борьбе с преступностью путем уничтожения преступников, сообщите нам об этом. Мы охотно примем вашу помощь. Ваши сообщения о преступниках, ушедших от наказания, будут незамедлительно проверены и если они подтвердятся, то реакция Трибунала будет скорой и суровой. Те же из наших союзников, кто достаточно подготовлен или может быть подготовлен к проведению расследований и спецопераций, будут зачислены в Гвардию Трибунала, которая днем и ночью ведет борьбу с сорняками нашего общества». Автор этого текста явно переборщил с пафосом, и Сажин, читая его, несколько раз хмыкнул, а потом сказал.
— Наглые, как сто китайцев. Совершенно не боятся, что мы можем по этой ниточке их вычислить.
— А мы можем? — удивился Ростовцев.
— Не знаю, — сказал Сажин. — Но судя по этому объявлению, они собираются построить массовую организацию чуть ли не в мировом масштабе. А раз так, то рано или поздно у них обязательно случится прокол.
— Рано или поздно… А что, это мысль. Можно попытаться внедрить к ним нашего человека. Написать им на этот адрес: мол, я, такой-то и такой-то, крутой спецназовец, сгибаю одной рукой кочергу и хочу лично убить всех преступников. И посмотреть, что получится.
— Интересно, и кого мы таким манером внедрим? Эти «трибунальщики», похоже, ребята серьезные. Любого в момент расколют.
— Да. Тут ты прав. Это не мелкоуголовная шпана. Не удивлюсь, если у них весь личный состав ГУВД на учете.
— Вот именно. Вызывать кого-нибудь со стороны? Так это надо выходить аж на министерство…
— Ага.
Ростовцев и Сажин задумались и минуты через три Сажин придумал.
— А что, если зайти с другой стороны?
— То есть?
— Ну, например… Например, помнишь дело Сухарева? Он убил четырех человек, мы его взяли, все чин чином — а богатые родственники его отмазали. И он теперь гуляет, того и гляди — кого-нибудь еще грохнет.
— И что?
— А то, что если мы напишем в «Трибунал» про это дело от имени каких-нибудь посторонних граждан, они скорее всего ухватятся и начнут проверять. Тут мы им на хвост и сядем.
— А кто нам разрешит? Это же получится, что мы способствуем самосуду.
«Трибунальщики» Сухарева грохнут, а мы будем отвечать.
— Во-первых, грохнуть его мы не позволим. А во-вторых, мы никому не скажем.
Сделаем два письма — одно «трибунальщикам», а другое — нам. Дескать, так и так, добрые дяденьки милиционеры, дошли до нас слухи, что злодеи «трибунальщики» хотят хорошего парня Мишу Сухарева погубить. Думаешь, после такого письма нам не позволят перекрыть все подступы к Сухареву?
— Позволят. Даже прикажут — если, конечно, генерал поверит этому письму.
— А ты постарайся, чтобы поверил. Ты же у нас с генералом на дружеской ноге. Речь, понятно, шла о генерале милиции — начальнике ГУВД Шубине, который держал дело «Трибунала» под личным контролем. А тем временем другой генерал — армейский, тоже имел касательство ко всему происходящему. Хотя и не подозревал об этом до тех пор, пока его адъютант не вскрыл письмо, написанное нетвердым, почти детским почерком Ларисы Бабушкиной.
21
В обязанности адъютанта входило вскрывать почту, адресованную лично генералу, и сортировать ее по степени важности. Собственноручно генерал вскрывал лишь служебные пакеты с грифом «совершенно секретно» и «лично в руки». Лариса не догадалась написать на конверте ни того, ни другого, и адъютант некоторое время мучился проблемой, к какой категории отнести это письмо. Если его написала сумасшедшая, то, может быть, вообще не стоит показывать его генералу? А если все серьезно? В этом случае письмо, наоборот, приобретает особую важность, и его следует показать генералу как можно скорее. Так адъютант в конце концов и поступил. Прочитав послание, комдив смертельно побледнел, рухнул в кресло и схватился за сердце. Адъютанту пришлось срочно кормить его валидолом и нитроглицерином. Генерал Игрунов давно подозревал, что «детские забавы» его непутевого сынка рано или поздно закончатся чем-то подобным. И хотя перед ним лежал не официальный доклад, а просто записка издерганной девушки, которую она сама считала предсмертной, генерал ни на секунду не усомнился, что в ней каждое слово — правда. Алексей Федорович Игрунов не знал только, что ему следует в связи с этим предпринять. Если девчонка покончила с собой, написав письмо только ему, то ничего страшного нет. Правда, письмо читал адъютант, но он никому ничего не скажет — ведь не идиот же он, чтобы собственными руками ломать себе карьеру. Надо будет только разобраться с сыночком по полной программе. Кого они там убили .
— это неважно, если дело удастся замять. Но предотвратить подобные случаи в будущем — прямая обязанность генерала. Ведь если сынок и дальше будет позволять себе нечто подобное, то в конце концов наступит момент, когда замять очередной эксцесс не удастся, и карьера самого генерала Игрунова полетит к чертям.
Недоброжелатели обязательно спросят, как это он может командовать тысячами молодых людей, если не способен справиться с собственным сыном. Если же девчонка написала не только генералу, но и куда-нибудь еще, то это гораздо хуже. Может начаться разбирательство, и замять эту историю будет значительно сложнее. А еще хуже — если девчонка осталась жива. Этого тоже нельзя исключать, как, впрочем, и того, что она просто сумасшедшая или мстит Максиму Игрунову за какую-нибудь мелочь. Последнее было бы наилучшим вариантом — мало ли какая фантазия может родиться в безумной голове. Однако Алексей Федорович в это не верил. Для того, чтобы все проверить и уже потом решать, что делать дальше, генерал должен был поручить кому-то сбор информации. Сам он не мог заняться этим без риска привлечь внимание милиции. Конечно, начальник ГУВД — личный друг Игрунова, но прежде чем вовлекать его в это дело, надо выяснить, насколько все серьезно и опасно. А поскольку адъютант Игрунова лейтенант Цыганенко все равно читал письмо и при этом был предан комдиву как пес, генерал остановил свой выбор именно на нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24