Потом сказала: «Ладно», — и застыла в напряженной позе, не зная, что делать дальше.
— И опять ты неправильно себя ведешь, — сказал Арик. — Когда тебе предлагают работу — а особенно вот такую работу — ты непременно должна поинтересоваться, сколько тебе будут платить. Лариса чуть было не произнесла: «А сколько мне будут платить?» — но вовремя сообразила, что тогда она будет выглядеть просто круглой дурочкой.
— Кстати, ты безработная? — спросил Чудновский, освобождая Ларису от необходимости ломать голову над продолжением беседы.
— Нет, я в больнице работаю, — сказала она. — Санитаркой.
— Ага, — произнес Арик понимающе. Недаром он был сыном учительницы. — И сколько тебе платят? Лариса сказала, сколько ей платят, и Арик спокойно кивнул. Потом достал из кармана сумму, примерно равную месячной зарплате больничной санитарки (с округлением в сторону увеличения) и сообщил.
— Это гонорар за сегодняшний сеанс. Раздевайся и начнем работать.
42
Адъютант генерала Игрунова Игорь Цыганенко умел располагать к себе людей и благодаря этому качеству подружился с одним из сотрудников Приозерного РОВД. И когда журналист Зимин стал наводить справки о Ларисе Бабушкиной и ее новом мужчине, этот сотрудник немедленно позвонил лейтенанту Цыганенко и предупредил его.
— Тут один корреспондент твоей Ларисой интересуется.
— Какой корреспондент? — не понял лейтенант.
— А хрен его знает. Во! Член Союза журналистов. Он тут у нас в дежурке удостоверением махал.
— Понятно, — пробормотал Цыганенко и пошел докладывать шефу. Генерал, выслушав доклад, пару минут сидел молча, а потом глухо произнес.
— Лучше бы она утопилась! Для него все было ясно. Ничего не добившись в милиции и почему-то передумав топиться, девчонка обратилась к журналистам. А те стали раскручивать сенсацию.
Еще бы: сын генерала, командира боевой дивизии — грязный убийца. Из этого выйдет такой отличный заголовок.
— Говоришь, она санитаркой работает? — спросил генерал некоторое время спустя.
— Да.
— И у нее живет безработный мужик?
— Так точно.
— Значит, денег у них нет.
— Нет. Она продала по дешевке акваланг, принадлежавший Черкизову, и жила на эти деньги несколько месяцев. Но вряд ли у нее что-нибудь осталось.
— Отлично. Как ты думаешь, если дать ей денег — она заткнется?
— Не знаю, не уверен. Говорят, что она слишком любила Черкизова, и еще говорят, что она равнодушна к деньгам.
— Все равно у нас нет другого выхода. Надо предложить ей денег и поставить условие: никаких контактов с журналистами. Пусть скажет им, что все выдумала.
Что мой парень просто приставал к ней, а она решила ему отомстить. А теперь передумала, и ей очень стыдно.
— А если не получится?
— Молись, чтобы получилось. Прозвучало это так, что Цыганенко вздрогнул. После таких слов он не исключал, что генерал может пойти на любые меры. Вплоть до того, что поручит адъютанту убрать девчонку, чтобы та, наконец, замолчала. К чести адъютанта надо отметить, что от этого варианта он решил отказаться наотрез, вне зависимости от последствий для карьеры. Пусть уж лучше карьера летит к чертовой матери в тартарары, пусть его пошлют командовать взводом куда-нибудь в вечную мерзлоту, только бы не в тюрьму. В конце концов, это не его сын, а генерала Игрунова — пусть он сам и разбирается со своим драгоценным чадом.
— Вы с сыном уже говорили? — ни с того ни с сего спросил Цыганенко, слегка потеряв контроль над собой от всех этих мыслей — и тут же осекся, поскольку понял, что это не его собачье дело. От такого вопроса генерал вполне мог прийти в ярость — а в гневе он был страшен.
Однако же в ярость не пришел и ответил достаточно спокойно.
— Нет. Что я ему скажу? Наору, постучу кулаком по столу, в угол поставлю? По морде съезжу? И что? Думаешь, он будет меня случать? Да он меня ежедневно открытым текстом нахер посылает! Ты что думаешь, я о нем сейчас забочусь? Я о себе забочусь. Лейтенант Цыганенко не задал вопроса: «Что же делать?» — но генерал прочел его в преданном взгляде красивых черных глаз адъютанта. И с неподдельной грустью, даже тоской в голосе произнес.
— Жду не дождусь, когда этому ублюдку стукнет восемнадцать. Уж я его законопачу в такую часть, где ему тюрьма курортом покажется. И плевать мне, что скажет его мать.
43
Равнодушная к деньгам Лариса Бабушкина недоверчиво пересчитала купюры, небрежно брошенные на стол и замирающим голосом спросила.
— Это… за один раз?
— Конечно, — подтвердил Арик Чудновский. — Ты же не думаешь, что фотомоделям платят, как больничным санитаркам. Только должен тебя разочаровать — сеансы будут не каждый день. Один-два раза в неделю максимум. Надо сказать, этим Арик Ларису ничуть не разочаровал. Получить месячную зарплату санитарки за один неполный день работы — это была для нее фантастика. Понять, зачем Арик платил ей эти деньги, было труднее. Вероятнее всего, потому, что она первой из позвонивших по объявлению попала лично на него и при этом явно не имела отношения к модельному бизнесу. А также стыдилась раздеваться перед незнакомым мужчиной и перед камерой, но не настолько, чтобы наотрез отказаться от выгодного предложения. А кроме того, Арика мучило любопытство — для каких таких целей этой девушке нужен компьютер и умение работать на нем, если ради этого она готова идти на довольно серьезные жертвы. Во всяком случае, раздевалась она медленно и нерешительно, а когда снимала лифчик, даже крепко зажмурилась, словно это могло ей как-то помочь.
— С такой фигурой стесняться просто грех, — сказал Арик, когда Лариса осталась в одних трусиках и никак не могла решиться расстаться с ними. — И никогда больше не называй себя уродиной. Не знаю, кто внушил тебе подобную глупость, но он был не прав. От этого Лариса смутилась еще больше, но Чудновский уже начал фотографировать, и первые кадры запечатлели девушку в позе купальщицы, застигнутой врасплох. Преодолеть страх и стеснение Ларисе помогло то, что у нее не было родных и близких друзей, если не считать Юры Гарина. Так что никто, увидев ее обнаженной на страницах журнала или газеты, не мог бы ее этим попрекнуть. Что касается Юры, то с ним Лариса посоветовалась накануне, и он не стал возражать. Он прекрасно понимал, что если хочет и дальше жить с Ларисой, то должен покорно принимать любые ее идеи насчет работы. Ведь сам он перспектив в отношении трудоустройства не имел никаких. Так что больше всего Лариса боялась теперь одной вещи — как бы деньги, которые дал ей «Алик», не оказались фальшивыми. Или как бы их не отобрали, когда она будет уходить. Или как бы всем этим не заинтересовалась милиция, и ей не пришлось бы давать объяснения — ведь деньги эти наверняка добыты преступным путем, хотя сам «Алик» не похож на бандита. Лариса всегда жила в бедности. В раннем детстве — с матерью-алкоголичкой, в конце концов насмерть отравившейся денатуратом. В детском доме, который в последние годы иностранцы заваливали гуманитарной помощью, но начальство разворовывало эту помощь быстрее, чем она успевала поступать. Потом ей, правда, досталась целая квартира. Вообще-то детдомовцам-выпускникам полагалась только комната в общаге или коммуналке, но Лариса как раз к выпуску оказалась беременна, а тут приближались губернаторские выборы, и губернатор очень хотел усидеть в своем кресле. Одновременно он очень дружил с директором детдома и покрывал все его махинации. А Лариса уже тогда обладала исключительной способностью оказываться в эпицентре скандалов и могла порассказать журналистам или деятелям местной оппозиции много интересного о том, кто отец будущего ребенка и чем занимаются педагоги Белокаменского детдома по ночам в обществе старших воспитанниц, порой даже не спрашивая их желания и согласия. В результате для Ларисы изыскали в муниципальном фонде однокомнатную квартиру и вручили ей ордер и ключи вместе с дружеским напутствием директора детдома: «Чтобы я о тебе больше никогда не слышал». Дело в том, что у него были веские основания опасаться, что после рождения ребенка Лариса именно с него потребует алименты. И он с облегчением вздохнул, когда все-таки услышал о Ларисе снова. Окольными путями до него дошло известие, что у Ларисы случился выкидыш, и опасаться ему больше нечего. Квартира осталась за Ларисой, но жила она в ней еще более бедно, чем в детдоме.
Только с появлением Алексея положение стало меняться к лучшему — он, как-никак, работал на предприятии с иностранным капиталом и получал на порядок больше, чем больничная санитарка. Однако он вовсе не торопился создавать с Ларисой полноценную семью и общее хозяйство, предпочитая тратить значительную часть денег на свое хобби. Тем более, что этим летом он собирался поехать вместе с Ларисой к Черному морю и откладывал на это деньги. Однако весной его убили, и все деньги, накопленные на книжке, достались его матери-алкоголичке. У Ларисы из Лешкиных вещей остался только акваланг, черно-белый телевизор и магнитофон. Акваланг она вскоре продала, а телевизор и магнитофон еще не успела. И вот теперь ей вдруг предложили месячную зарплату санитарки за пару часов работы. Вернее, даже меньше, потому что в самый разгар съемок зазвонил радиотелефон, и Чудновский после короткого разговора объявил Ларисе.
— Все на сегодня. Пойдем, познакомлю тебя с ребятами. Заодно компьютер посмотришь. В другой комнате он прогнал из-за компьютера секретаршу, посадил за него Ларису, всучил ей книжку «Самоучитель работы на персональном компьютере» (в слово самоучитель кто-то добавил от руки букву «м», так что получилось «самомучитель»), а сам куда-то укатил на крайне несолидной древней иномарке — ветеране автосвалок. Парнишка-администратор, который улаживал дела, связанные с регистрацией газеты и фирмы, остался с Ларисой наедине. Выглядел он вполне интеллигентно, но Ларису это не успокоило. В голове ее без остановки вертелась мысль: «Не может быть, чтобы проработав полтора часа и ни капельки не устав, человек получил такие деньги, на которые можно жить месяц». Поражала Ларису даже не сама сумма, а то, как легко она ей досталась. Раньше она считала, что так легко могут зарабатывать деньги только воры (к которым Лариса по люмпенской привычке относила также всех бизнесменов, и даже Алексей не смог до конца ее переубедить), бандиты и валютные проститутки. Размышляя над этим, Лариса неожиданно открыла еще одно удивительное обстоятельство. «Алик» выдал ей деньги просто так, из кармана, и нигде не заставил ее расписаться. А значит, она легко может скрыть получение этих денег и отрицать их существование, если кто-нибудь об этом спросит. Это было важно, поскольку Лариса из-за крайне низкого официального заработка ни копейки не платила за квартиру, воду, газ и свет. Все коммунальные платежи на 100% покрывались субсидией, которую, впрочем, на руки не выдавали, а напрямую переводили со счетов городского бюджета на счета коммунальных служб. Городские власти избрали этот режим расчетов, разумно предположив, что если выдавать неимущим субсидии наличными, то ни один дурак не отдаст эти деньги коммунальщикам. Кто-то пропьет, кто-то проест, кто-то купит ребенку новые ботинки — и все дружно разведут руками: мы неимущие, что с нас взять. Но речь не об этом, а только о том, что Лариса Бабушкина теперь могла месяц вообще не работать, и при этом ее финансовое положение не ухудшилось бы ни на йоту. К клавиатуре компьютера Лариса в этот день так и не притронулась. Ей было не до него. Правда, она как-то незаметно для себя разговорилась с администратором (вернее, он разговорился с ней) и, уходя, спросила его.
— Можно мне взять эту книжку? Я прочитаю и верну.
— Конечно, — ответил тот. — Можешь даже не возвращать. Перед этим он ненароком обмолвился, что некоторым другим натурщицам здесь собираются платить гораздо больше, чем ей, и Лариса немного успокоилась. Однако, разменивая сотенную бумажку в магазине неподалеку, она чувствовала себя очень неуверенно — вдруг все-таки фальшивая. Продавщица посмотрела сквозь купюру на свет и без дальнейших проверок положила ее в ячейку кассы, доведенными до автоматизма движениями отсчитав сдачу. Сотенка была настоящей.
44
Дома Юра Гарин сказал Ларисе.
— Тобой какие-то военные интересуются — ты в курсе?
— Какие военные? — не поняла девушка.
— Обыкновенные, в погонах.
— Откуда ты знаешь? — спросила Лариса, начиная понимать, о каких военных идет речь.
— Сюда Слава Зимин заходил, журналист, я тебе про него рассказывал.
— И ты открыл? Я же просила никому не открывать.
— Слушай, я ведь не в тюрьме. Кого мне бояться, я и сам знаю, а Славик — мой друг.
— А как он тебя нашел?
— Через милицию. Военные чего-то там про меня спрашивали, кто я такой, давно ли с тобой живу. А Слава меня в розыск объявил. Ну, в милиции сравнили и ему позвонили.
— Так. Это плохо, — сказала Лариса. Девушка она была неглупая, хоть и училась в школе на тройки с двойками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— И опять ты неправильно себя ведешь, — сказал Арик. — Когда тебе предлагают работу — а особенно вот такую работу — ты непременно должна поинтересоваться, сколько тебе будут платить. Лариса чуть было не произнесла: «А сколько мне будут платить?» — но вовремя сообразила, что тогда она будет выглядеть просто круглой дурочкой.
— Кстати, ты безработная? — спросил Чудновский, освобождая Ларису от необходимости ломать голову над продолжением беседы.
— Нет, я в больнице работаю, — сказала она. — Санитаркой.
— Ага, — произнес Арик понимающе. Недаром он был сыном учительницы. — И сколько тебе платят? Лариса сказала, сколько ей платят, и Арик спокойно кивнул. Потом достал из кармана сумму, примерно равную месячной зарплате больничной санитарки (с округлением в сторону увеличения) и сообщил.
— Это гонорар за сегодняшний сеанс. Раздевайся и начнем работать.
42
Адъютант генерала Игрунова Игорь Цыганенко умел располагать к себе людей и благодаря этому качеству подружился с одним из сотрудников Приозерного РОВД. И когда журналист Зимин стал наводить справки о Ларисе Бабушкиной и ее новом мужчине, этот сотрудник немедленно позвонил лейтенанту Цыганенко и предупредил его.
— Тут один корреспондент твоей Ларисой интересуется.
— Какой корреспондент? — не понял лейтенант.
— А хрен его знает. Во! Член Союза журналистов. Он тут у нас в дежурке удостоверением махал.
— Понятно, — пробормотал Цыганенко и пошел докладывать шефу. Генерал, выслушав доклад, пару минут сидел молча, а потом глухо произнес.
— Лучше бы она утопилась! Для него все было ясно. Ничего не добившись в милиции и почему-то передумав топиться, девчонка обратилась к журналистам. А те стали раскручивать сенсацию.
Еще бы: сын генерала, командира боевой дивизии — грязный убийца. Из этого выйдет такой отличный заголовок.
— Говоришь, она санитаркой работает? — спросил генерал некоторое время спустя.
— Да.
— И у нее живет безработный мужик?
— Так точно.
— Значит, денег у них нет.
— Нет. Она продала по дешевке акваланг, принадлежавший Черкизову, и жила на эти деньги несколько месяцев. Но вряд ли у нее что-нибудь осталось.
— Отлично. Как ты думаешь, если дать ей денег — она заткнется?
— Не знаю, не уверен. Говорят, что она слишком любила Черкизова, и еще говорят, что она равнодушна к деньгам.
— Все равно у нас нет другого выхода. Надо предложить ей денег и поставить условие: никаких контактов с журналистами. Пусть скажет им, что все выдумала.
Что мой парень просто приставал к ней, а она решила ему отомстить. А теперь передумала, и ей очень стыдно.
— А если не получится?
— Молись, чтобы получилось. Прозвучало это так, что Цыганенко вздрогнул. После таких слов он не исключал, что генерал может пойти на любые меры. Вплоть до того, что поручит адъютанту убрать девчонку, чтобы та, наконец, замолчала. К чести адъютанта надо отметить, что от этого варианта он решил отказаться наотрез, вне зависимости от последствий для карьеры. Пусть уж лучше карьера летит к чертовой матери в тартарары, пусть его пошлют командовать взводом куда-нибудь в вечную мерзлоту, только бы не в тюрьму. В конце концов, это не его сын, а генерала Игрунова — пусть он сам и разбирается со своим драгоценным чадом.
— Вы с сыном уже говорили? — ни с того ни с сего спросил Цыганенко, слегка потеряв контроль над собой от всех этих мыслей — и тут же осекся, поскольку понял, что это не его собачье дело. От такого вопроса генерал вполне мог прийти в ярость — а в гневе он был страшен.
Однако же в ярость не пришел и ответил достаточно спокойно.
— Нет. Что я ему скажу? Наору, постучу кулаком по столу, в угол поставлю? По морде съезжу? И что? Думаешь, он будет меня случать? Да он меня ежедневно открытым текстом нахер посылает! Ты что думаешь, я о нем сейчас забочусь? Я о себе забочусь. Лейтенант Цыганенко не задал вопроса: «Что же делать?» — но генерал прочел его в преданном взгляде красивых черных глаз адъютанта. И с неподдельной грустью, даже тоской в голосе произнес.
— Жду не дождусь, когда этому ублюдку стукнет восемнадцать. Уж я его законопачу в такую часть, где ему тюрьма курортом покажется. И плевать мне, что скажет его мать.
43
Равнодушная к деньгам Лариса Бабушкина недоверчиво пересчитала купюры, небрежно брошенные на стол и замирающим голосом спросила.
— Это… за один раз?
— Конечно, — подтвердил Арик Чудновский. — Ты же не думаешь, что фотомоделям платят, как больничным санитаркам. Только должен тебя разочаровать — сеансы будут не каждый день. Один-два раза в неделю максимум. Надо сказать, этим Арик Ларису ничуть не разочаровал. Получить месячную зарплату санитарки за один неполный день работы — это была для нее фантастика. Понять, зачем Арик платил ей эти деньги, было труднее. Вероятнее всего, потому, что она первой из позвонивших по объявлению попала лично на него и при этом явно не имела отношения к модельному бизнесу. А также стыдилась раздеваться перед незнакомым мужчиной и перед камерой, но не настолько, чтобы наотрез отказаться от выгодного предложения. А кроме того, Арика мучило любопытство — для каких таких целей этой девушке нужен компьютер и умение работать на нем, если ради этого она готова идти на довольно серьезные жертвы. Во всяком случае, раздевалась она медленно и нерешительно, а когда снимала лифчик, даже крепко зажмурилась, словно это могло ей как-то помочь.
— С такой фигурой стесняться просто грех, — сказал Арик, когда Лариса осталась в одних трусиках и никак не могла решиться расстаться с ними. — И никогда больше не называй себя уродиной. Не знаю, кто внушил тебе подобную глупость, но он был не прав. От этого Лариса смутилась еще больше, но Чудновский уже начал фотографировать, и первые кадры запечатлели девушку в позе купальщицы, застигнутой врасплох. Преодолеть страх и стеснение Ларисе помогло то, что у нее не было родных и близких друзей, если не считать Юры Гарина. Так что никто, увидев ее обнаженной на страницах журнала или газеты, не мог бы ее этим попрекнуть. Что касается Юры, то с ним Лариса посоветовалась накануне, и он не стал возражать. Он прекрасно понимал, что если хочет и дальше жить с Ларисой, то должен покорно принимать любые ее идеи насчет работы. Ведь сам он перспектив в отношении трудоустройства не имел никаких. Так что больше всего Лариса боялась теперь одной вещи — как бы деньги, которые дал ей «Алик», не оказались фальшивыми. Или как бы их не отобрали, когда она будет уходить. Или как бы всем этим не заинтересовалась милиция, и ей не пришлось бы давать объяснения — ведь деньги эти наверняка добыты преступным путем, хотя сам «Алик» не похож на бандита. Лариса всегда жила в бедности. В раннем детстве — с матерью-алкоголичкой, в конце концов насмерть отравившейся денатуратом. В детском доме, который в последние годы иностранцы заваливали гуманитарной помощью, но начальство разворовывало эту помощь быстрее, чем она успевала поступать. Потом ей, правда, досталась целая квартира. Вообще-то детдомовцам-выпускникам полагалась только комната в общаге или коммуналке, но Лариса как раз к выпуску оказалась беременна, а тут приближались губернаторские выборы, и губернатор очень хотел усидеть в своем кресле. Одновременно он очень дружил с директором детдома и покрывал все его махинации. А Лариса уже тогда обладала исключительной способностью оказываться в эпицентре скандалов и могла порассказать журналистам или деятелям местной оппозиции много интересного о том, кто отец будущего ребенка и чем занимаются педагоги Белокаменского детдома по ночам в обществе старших воспитанниц, порой даже не спрашивая их желания и согласия. В результате для Ларисы изыскали в муниципальном фонде однокомнатную квартиру и вручили ей ордер и ключи вместе с дружеским напутствием директора детдома: «Чтобы я о тебе больше никогда не слышал». Дело в том, что у него были веские основания опасаться, что после рождения ребенка Лариса именно с него потребует алименты. И он с облегчением вздохнул, когда все-таки услышал о Ларисе снова. Окольными путями до него дошло известие, что у Ларисы случился выкидыш, и опасаться ему больше нечего. Квартира осталась за Ларисой, но жила она в ней еще более бедно, чем в детдоме.
Только с появлением Алексея положение стало меняться к лучшему — он, как-никак, работал на предприятии с иностранным капиталом и получал на порядок больше, чем больничная санитарка. Однако он вовсе не торопился создавать с Ларисой полноценную семью и общее хозяйство, предпочитая тратить значительную часть денег на свое хобби. Тем более, что этим летом он собирался поехать вместе с Ларисой к Черному морю и откладывал на это деньги. Однако весной его убили, и все деньги, накопленные на книжке, достались его матери-алкоголичке. У Ларисы из Лешкиных вещей остался только акваланг, черно-белый телевизор и магнитофон. Акваланг она вскоре продала, а телевизор и магнитофон еще не успела. И вот теперь ей вдруг предложили месячную зарплату санитарки за пару часов работы. Вернее, даже меньше, потому что в самый разгар съемок зазвонил радиотелефон, и Чудновский после короткого разговора объявил Ларисе.
— Все на сегодня. Пойдем, познакомлю тебя с ребятами. Заодно компьютер посмотришь. В другой комнате он прогнал из-за компьютера секретаршу, посадил за него Ларису, всучил ей книжку «Самоучитель работы на персональном компьютере» (в слово самоучитель кто-то добавил от руки букву «м», так что получилось «самомучитель»), а сам куда-то укатил на крайне несолидной древней иномарке — ветеране автосвалок. Парнишка-администратор, который улаживал дела, связанные с регистрацией газеты и фирмы, остался с Ларисой наедине. Выглядел он вполне интеллигентно, но Ларису это не успокоило. В голове ее без остановки вертелась мысль: «Не может быть, чтобы проработав полтора часа и ни капельки не устав, человек получил такие деньги, на которые можно жить месяц». Поражала Ларису даже не сама сумма, а то, как легко она ей досталась. Раньше она считала, что так легко могут зарабатывать деньги только воры (к которым Лариса по люмпенской привычке относила также всех бизнесменов, и даже Алексей не смог до конца ее переубедить), бандиты и валютные проститутки. Размышляя над этим, Лариса неожиданно открыла еще одно удивительное обстоятельство. «Алик» выдал ей деньги просто так, из кармана, и нигде не заставил ее расписаться. А значит, она легко может скрыть получение этих денег и отрицать их существование, если кто-нибудь об этом спросит. Это было важно, поскольку Лариса из-за крайне низкого официального заработка ни копейки не платила за квартиру, воду, газ и свет. Все коммунальные платежи на 100% покрывались субсидией, которую, впрочем, на руки не выдавали, а напрямую переводили со счетов городского бюджета на счета коммунальных служб. Городские власти избрали этот режим расчетов, разумно предположив, что если выдавать неимущим субсидии наличными, то ни один дурак не отдаст эти деньги коммунальщикам. Кто-то пропьет, кто-то проест, кто-то купит ребенку новые ботинки — и все дружно разведут руками: мы неимущие, что с нас взять. Но речь не об этом, а только о том, что Лариса Бабушкина теперь могла месяц вообще не работать, и при этом ее финансовое положение не ухудшилось бы ни на йоту. К клавиатуре компьютера Лариса в этот день так и не притронулась. Ей было не до него. Правда, она как-то незаметно для себя разговорилась с администратором (вернее, он разговорился с ней) и, уходя, спросила его.
— Можно мне взять эту книжку? Я прочитаю и верну.
— Конечно, — ответил тот. — Можешь даже не возвращать. Перед этим он ненароком обмолвился, что некоторым другим натурщицам здесь собираются платить гораздо больше, чем ей, и Лариса немного успокоилась. Однако, разменивая сотенную бумажку в магазине неподалеку, она чувствовала себя очень неуверенно — вдруг все-таки фальшивая. Продавщица посмотрела сквозь купюру на свет и без дальнейших проверок положила ее в ячейку кассы, доведенными до автоматизма движениями отсчитав сдачу. Сотенка была настоящей.
44
Дома Юра Гарин сказал Ларисе.
— Тобой какие-то военные интересуются — ты в курсе?
— Какие военные? — не поняла девушка.
— Обыкновенные, в погонах.
— Откуда ты знаешь? — спросила Лариса, начиная понимать, о каких военных идет речь.
— Сюда Слава Зимин заходил, журналист, я тебе про него рассказывал.
— И ты открыл? Я же просила никому не открывать.
— Слушай, я ведь не в тюрьме. Кого мне бояться, я и сам знаю, а Славик — мой друг.
— А как он тебя нашел?
— Через милицию. Военные чего-то там про меня спрашивали, кто я такой, давно ли с тобой живу. А Слава меня в розыск объявил. Ну, в милиции сравнили и ему позвонили.
— Так. Это плохо, — сказала Лариса. Девушка она была неглупая, хоть и училась в школе на тройки с двойками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24