— Он бы первым делом привел свою девушку ко мне. Или хотя бы позвонил, а не подбросил письмо без обратного адреса, — сказал он. — Письмо ведь не по почте пришло, его в ящик подбросили. Да и почерк мне не нравится. И тогда Ростовцев спросил об особых приметах. Рост, телосложение и цвет волос — все это очень напоминало один из трупов, найденных на старой турбазе. А родинки, расположенные треугольником на пояснице, снимали всякие сомнения.
Убитый «трибунальщик» с документами на имя С.П. Иванова был на самом деле Владимиром Трифоновым. Процедура опознания требовала личного освидетельствования останков, но нам незачем описывать эту душераздирающую сцену. Хороший парень и любящий сын Володя Трифонов оказался ликвидатором из «гвардии Трибунала», погибшим во время кровавой боевой операции. На всякий случай его отцу показали компьютерный портрет, сделанный по фотографии на имя Кузнецова, но Иван Сергеевич его не узнал. Но это и немудрено — ведь фотография принадлежала вовсе не убитому. Совпадал только грим. Зато теперь у милиции появились новые факты. И тем же вечером Ростовцев поговорил с начальником угрозыска, а затем они вышли на генерала Шубина, и тот договорился с телевидением о передаче специального сообщения.
— Городское управление внутренних дел с целью установления личности двух убитых разыскивает родственников и знакомых тех лиц, которые исчезли из дома без объяснения причин или с неубедительными объяснениями. Выяснено, что родственники могли получить письмо, якобы от убитых, либо услышать объяснения по телефону при условиях, когда точное определение личности по голосу затруднено. А на следующее утро, еще до первого звонка по поводу телевизионного объявления, в ГУВД пришло письмо от Пятого Правого. Оно не было подписано, но содержало имена, телефоны и даже адреса Пятого Главного и Пятого Левого, а также телефоны координатора и диспетчера экстренной связи. В письме также сообщалось, что «Трибунал» убивает тех своих членов, кто отклонился от генеральной линии группировки, и вот недавно таким образом был убит Пятый Правый. Но он успел обо всем рассказать автору письма, и тот решил сообщить обо всем в милицию.
— Черт возьми! — воскликнул, прочитав письмо, Ростовцев. — Нам их сдали.
53
Ларису Бабушкину настолько увлекла работа в редакции «Оранжевого шара», где она теперь не только снималась обнаженной и одетой, но и участвовала в обсуждении материалов и компоновки номера, а особенно охотно — читала письма, постепенно дрейфуя от должности фотомодели к должности руководителя отдела писем. Свое же письмо, ради которого она пришла в «Оранжевый шар», Лариса все время откладывала и с каждым днем все больше сомневалась, стоит ли вообще его писать. А в это время Макс Игрунов и Паша Качуркин обсуждали, как им обезопасить себя. Макс, который трясся при одном воспоминании о нападении на лейтенанта Цыганенко, не хотел больше никого убивать. Паша, может, и не прочь был бы уничтожить все источники опасности, не исключая и самого Макса. Но он, как человек неглупый, понимал, что если убить Ларису, то правоохранители очень легко могут выйти на Макса — ведь не зря же она жаловалась на него в милицию. Если же устранить самого Макса, то тут уж его отец церемониться не станет, поставит на уши всю милицию и свою дивизию впридачу, и никуда Паша Качуркин после этого не денется. К тому же Паша никогда не стал бы убивать кого-то своими руками. Нет. По мнению Паши Качуркина Ларису Бабушкину следовало не устранить, а просто запугать. Что касается Макса, то он и так запуган достаточно. Он запуган до такой степени, что ему нельзя даже поручить запугивание. И хотя Паша очень не хотел лично участвовать во всех этих делах, ему пришлось лично спуститься к телефону-автомату и произнести голосом вампира из плохого фильма ужасов такие примерно фразы.
— Ты даже не понимаешь, дурочка, во что ты вляпалась. Твоего парня убила мафия, и она убьет всех, кто интересуется этим делом. А тебя прикончат первую. Ты будешь умирать долго и мучительно. У тебя только одно спасение: молчи, кто бы тебя ни спрашивал об этом деле. И так далее и тому подобное. И все это было бы вполне эффективно, если бы касалось девушки, загнанной в тупик нежеланием официальных властей возвращаться к делу об убийстве Алексея Черкизова. Но у Ларисы теперь был адрес «Трибунала», и телефонные угрозы произвели эффект, обратный ожидаемому. До такой степени, что Лариса даже не стала ждать удобного момента. Она тем же вечером помчалась в «Оранжевый шар», оставив Юру Гарина дома одного. Юра недавно нашел надомную работу и теперь клеил какие-то коробки, в которые потом некие бизнесмены закладывали фальшивую продукцию с фальшивыми этикетками. Лариса надеялась, что в редакции будет только охранник, но оказалось, что Арик именно в этот вечер решил заняться съемками и любовью. С ним были две сектантки, и Лариса буквально остолбенела, взглянув на одну из них. Юра Гарин как-то показал ей фотографию своей уже исчезнувшей семьи. На снимке были изображены сам Юра, его покойная ныне жена и дочь, ушедшая после смерти матери в секту. Эту фотографию Юрик всегда носил в засаленном паспорте, а паспорт держал во внутреннем кармане того пиджака, который был одет на нем, когда его били в лесопарке. Когда голенькая сектантка выбежала из студии и, ничуть не стесняясь охранника, направилась по коридору к туалету, Лариса поразилась, до чего она похожа на Юрину дочь. А потом, сопоставив это сходство с тем фактом, что Арик очень дружит с «Храмом Сверхнового завета», поняла, что это она и есть. Наташа Гарина, дочь Юрика, свихнувшаяся на религиозной почве из-за смерти матери и отцовского алкоголизма. Впрочем, сейчас она вовсе не напоминала сумасшедшую. Когда она возвращалась в студию, Лариса окликнула ее.
— Привет, тебя как зовут?
— Наташа, — ответила девушка и лучезарно улыбнулась.
— А я Лариса, — представилась Лариса и, изображая полную неосведомленность, поинтересовалась: — Ты фотомодель?
— Нет, это мой обет перед Господом, — ответила Наташа. «Странные, однако, бывают обеты», — подумала Лариса и, заглянув в студию, спросила у Арика.
— Можно я на компьютере поработаю?
— Конечно, ответил Арик, одетый несколько необычно. На голове у него была маска палача, на плечах — черный плащ, а в руках — бутафорский меч. У его ног на коленях стола нагая девушка со связанными за спиной руками. Наташа выполняла роль фотографа, прильнув к видоискателю аппарата.
— Закончишь — присоединяйся к нам, — предложил Арик. — Мы тут побалуемся, а ты поснимаешь. Или наоборот. За дополнительную плату. Лариса кивнула, но не очень уверенно. Арик в одеянии палача выглядел пугающе. Вместе с тем, эта сцена укрепила решимость Ларисы написать-таки письмо в «Трибунал». Она представила, как вот такой же палач влечет на место казни убийцу ее Алексея, проклятого Максима Игрунова, который не желает не только раскаяться, но и просто угомониться. Черт возьми, если бы он оставил Ларису в покое, она бы наверняка ответила ему тем же. Лариса уже умела запускать программу электронной почты и отправлять сообщения.
Труднее всего было напечатать текст. Освоение компьютерной клавиатуры требует длительной тренировки, а у Ларисы было не так уж много времени на это. Поэтому она постаралась сделать письмо покороче и отказалась от мысли пустить «Трибунал» сразу по двум следам — Макса Игрунова и квартирной мафии, преследующей Юру Гарина. Лариса написала только: «Моего жениха Алексея Черкизова убил Максим Игрунов. В милиции говорят, что это не он, потому что у него отец генерал. А он всем хвастается, что убил, и говорит, что он мафия и ему за это ничего не будет». Лариса не стала подписывать письмо — даже не подумав при этом, как же «трибунальщики» будут разбираться, кто такой Черкизов, кто такой Игрунов и кто такая она сама. Она просто отправила сообщение, отерла пот со лба и выключила компьютер. Лариса не знала одного — что все отправленные сообщения сохраняются на диске редакционного компьютера, и тот, кто знает пароль, легко может их просмотреть. Пароль, действительный для просмотра электронной почты всех сотрудников «Оранжевого шара» знал только Арик. Он хотел иметь полное представление, с кем и о чем переписываются его сотрудники. И хотя перлюстрация писем считается аморальной, в данном случае человеку, который скрывается от преследования, такой грех был простителен. Но как уже сказано, Лариса понятия об этом н имела, а потому просто закрыла программу, выключила компьютер и задумалась, что делать теперь — идти домой или принять участие в театрализованном действе, которое устроил в студийной комнате Арик. Лариса подумала и решила принять участие. За дополнительную плату.
54
А тем временем Корень, уже вроде бы решивший откупиться от несговорчивых иногородних партнеров, в очередной раз передумал. То есть не совсем передумал, а решил, что отдавать деньги так просто за здорово живешь — это по меньшей мере глупо. Проще подешевке заказать подпольным химикам еще одну партию наркотика и убедить иногородних, что им выгоднее будет все-таки взять порошок. Хотя бы потому, что денег Корень все равно не даст, а если иногородние зашлют киллеров, чтобы убрать Корня, то это будет для них чистый убыток. Киллерам надо платить, а от мертвого Корня заказчики не получат ни денег, ни порошка. Надо заметить, что иногородних удалось убедить без особого труда. Настолько легко, что Корень даже подумал — а не блефуют ли они насчет киллеров. Но давать обратный ход было глупо — а вдруг они все-таки не блефуют. Дело в общем и целом уладилось, но Корень не учел одного. Одного, но самого главного: Ткач, не желающий выпускать из своих рук контроль над торговлей наркотиками в Белокаменске, по своим каналам вышел на химиков, делающих зелье для Корня. После массовых сокращений в научно-исследовательском институте химических удобрений, гербицидов и инсектицидов (в народе его называли НИИ химических удобрений и ядов, чаще — сокращенно), который в советское время разрабатывал отравляющие вещества и разные хитрые препараты для армии и КГБ, таких умельцев-химиков в Белокаменске было больше чем достаточно. И некоторые из них не хотели работать на Ткача, который требовал полного подчинения законам группировки. Эти некоторые хотели просто делать зелье и продавать его, не интересуясь делами и заботами покупателей. И первые партии они в рекламных целях сбывали по очень низкой цене. Ткач постепенно выявлял этих самородков, но, зная, что мозги на рынке труда — товар штучный и особо ценный, не уничтожал, а заставлял работать на себя. Вычислив контрагентов Корня, он устроил им день ожидания казни, а потом побеседовал с ними лично и получил парочку превосходных стукачей. Когда Корень обратился к ним с новым заказом, химики немедленно обрадовали Ткача этим сообщением, и тот объявил.
— Все. Мне это надоело. Раз он хочет войны — будет война. Хотя какая там к черту война! Бойцы Корня настолько деморализованы, что разбегутся при первых же выстрелах. Достаточно прикончить самого Корня, чтобы остальные упали в руки Ткача, как переспелые груши. С гнильцой, правда, груши — но ничего, за третий сорт среди брака сойдут. А чтобы уже совсем обезопасить себя, Ткач решил не поручать ликвидацию Корня своим людям, а заплатить подороже и нанять стороннего киллера. Насколько он знал, иногородние угрожали Корню чем-то подобным, и если все пройдет гладко, то никто из братьев-авторитетов даже не спросит: а чего это ты, друг Ткач, нарушаешь договоренности и убираешь конкурента, даже не сделав ему предъяву, не обсудив дело на сходняке. Хоть Ткач и первый среди прочих, а законы преступного мира должен уважать. Пожалуй, Ткач без труда добился бы выгодного для себя решения и на сходняке, но тогда непременно объявились бы другие претенденты на территорию Корня и остатки его группировки, и с ними пришлось бы договариваться или даже воевать. А Ткач не хотел ни того, ни другого. Он хотел неожиданно прихлопнуть и подмять под себя ослабленную группировку конкурента вместе с территорией. И добиться этого он мог одним-единственным выстрелом.
55
Лариса еще ни разу не снималась обнаженной в обществе других девушек. До этого они всегда были с Ариком наедине. Однако все прошло без сучка без задоринки.
Арик фантазировал, девушки воплощали его фантазии, юпитеры сверкали, фотоаппарат отщелкивал кадры. Попутно Арик разглагольствовал на тему денег и обетов, и со стороны могло показаться, что он пилит сук, на котором сидит.
— Я этого авангардизма не понимаю. По моему обет — это штука неосязаемая, такая, на которой не может нажиться никто, кроме Бога. Например, китайский монах встал утречком и решил — а пойду-ка я в монастырь Шао-Линь и положу цветы к подножию статуи Золотого Будды. И попер босыми ногами по камням три тысячи верст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24