– Все это так, но мои пузыри такие маленькие по сравнению… – Я показал руками размеры амеб.
– Большие пузыри могут выдувать лишь те, кто набил на этом деле руку. Фокусники, например. Все зависит от концентрации раствора. И от профессионализма, естественно.
– Но ведь пузыри-амебы, что я видел, были, в отличие от этих, не сферической формы.
– Это сделать сложнее, но тоже можно. Повторяю – все дело в профессионализме мистификатора.
– А свечение? Как оно получается?
– Чего проще… – Идиомыч слегка улыбнулся. – Можно применить фосфор или другие химикалии. Сейчас много чего выдумали. Кстати, о ваших «амебах». Фосфоресцирующий состав может окрашивать пленку пузыря изнутри неравномерно. А поскольку наблюдатель видит в основном свечение, то и пузырь кажется ему бесформенным, быстро меняющим свои очертания.
– Ладно, допустим это так. Какой-то сукин сын развлекался ночью, пугая честной народ мыльными пузырями. Но я не могу понять, как они проникали в избу. Через стену!
– Любая задача имеет решение, – ответил Идиомыч. – Кроме не решаемых.
Надо же… Он пытается шутить. Похоже, моя тупость его развлекает. Ладно, я готов быть кем угодно, даже шутом, лишь бы докопаться до истины.
– Хотите сказать, что мне нужно хорошо подумать…
– Именно, – кивнул Идиомыч. – И не спешите с выводами. Спешка – это свойство дьявола.
– Сие мне известно… – Я достал носовой платок и вытер руки. – Что ж, спасибо за консультацию, Николай Карлович. Всего вам доброго.
– Вам больше ничего не нужно?
Идиомыч смотрел на меня так, будто видел насквозь. Сукин сын! Неужто проник в мои мысли? Нет, водку просить не буду. Это решено твердо. Иначе я просто потеряю лицо, как говорят японцы.
– Нет, – ответил я гордо и независимо, хотя мой несдержанный глупый язык едва не начал рулить мозгами.
И вышел, пригнувшись, – чтобы не удариться головой.
Входная дверь в жилище Идиомыча (избе было никак не меньше восьмидесяти лет; когда-то такие раритеты называли «ровесницами Октября») осталась с прежних времен. Уж не знаю, по какой причине, но тогда дверной проем делали высотой метр семьдесят, а то и меньше. А у меня рост, как говорится, дай Бог каждому.
Возможно, в старину таким образом уменьшали потери тепла, или чтобы гость, заходя в избу, поневоле кланялся; а может, раньше люди были низкорослыми – не знаю. Но когда треснешься башкой о притолоку, легче не становится от большой осведомленности в строительных технологиях наших дедов.
Я пришел к берегу озера, сел напротив своей избы и задумался. Все выходило на то, что светящиеся амебы – это проделки ведьмака.
Но как, все-таки, он (или его подручный-фокусник) умудрился запустить эти «призраки» в избу!? Трудно сказать. Задачка не для среднего ума. После всех этих перипетий голова вообще отказывается варить.
Мысли, какие-то тупые и примитивные, роились в голове как мошкара…
Хорошо, допустим это сделал ведьмак – тем способом, что показывал Идиомыч. (А кто еще?) Но тогда ситуация резко меняется. Значит, нет здесь никакой мистики, а всего лишь фокус. Цирк. Будем считать, что на душе полегчало.
Если бы не одно «но» – зачем он это сделал? Понятно, зачем, – чтобы напугать меня (и не только) до смерти и заставить покинуть Близозерье. Черноризцу нужно, что ему не мешали и не путались под ногами. Как говорится, меньше народа – больше кислорода.
И он почти достиг своей цели – топая обратно, я увидел телегу Зосимы, на которую кто-то из дачников грузил свой скарб.
Значит, народ все же съезжает. А Зосима случай хорошо подзаработать, естественно, не упустит, несмотря на неважнецкое моральное состояние; он еще больший прагматик, чем я. Тем более, что теперь ему заплатят еще и за срочность.
(И кстати, благополучно, без заимствований, решается проблема со спиртным. Надеюсь, Зосима не забудет по запарке, что наш винный погребок пуст).
Нет, брат, шалишь! Меня испугать можно, но запугать – никогда. Испуг – это моментальная реакция на сильный внешний раздражитель. А вот запугивание – это нечто иное. В этом случае нужен твердый характер.
Меня, конечно, Каролина немного укатала, но что-то мужское, прежнее, во мне все-таки осталось. Будем сражаться!
На этой, несколько экзальтированной, ноте я и завязал с мыслительным процессом, чтобы заняться домашними делами. Это тот случай, когда начинаешь вспоминать свою семейную жизнь с легкой ностальгией.
Да, жена все-таки иногда нужна…

Глава 19
Вечер у меня выдался каким-то очень длинным и тоскливым. Не с кем было даже словом перемолвится, так как Зосима еще не вернулся со станции – он уже делал туда, мне кажется, третью ходку.
Думаю, что после такого надругательства над лошадиной личностью Машка точно уйдет в леса минимум на двое суток. Она не привыкла к столь жестокой эксплуатации. Обычно Зосима делал одну или две ходки на станцию в неделю. А тут сразу такая нагрузка.
Я всегда удивлялся, почему Машку до сих пор не задрали волки. Но потом Зосима как-то объяснил мне причину ее феноменальной везучести.
Обычно зимой далеко от Близозерья Машка не уходила. У нас тут кругом некошеной травы, спрятанной под снегом, хоть завались.
Поэтому, как только появлялись серые разбойники, Машка, обладающая поистине фантастическим чутьем, мчалась к избе Зосимы с громким ржаньем, а тот в свою очередь хватал ружье (так как знал, что за знак подает ему кобыла), и волкам приходилось уходить, не солоно хлебавши.
Летом дело обстояло иначе. В теплое время года Машка сама разбиралась с хищниками. Она настолько хорошо знала окрестные болота, что заводила чересчур азартных волчар в топи, откуда они не могли выбраться, как это ни смешно.
Хитрая Машка таскала волков по болоту несколько часов. А потом, заведя их, как Иван Сусанин поляков, в сердце самой коварной топи, вдруг делала сногсшибательный прыжок, преодолевая протоку, и спокойно уходила, куда ей нужны.
Хищники, пытающиеся перебраться вплавь через неширокий с виду гнилой болотный ручей, погибали в считанные минуты. Коварная трясина, едва-едва прикрытая тонким слоем воды, засасывала их с потрясающей быстротой.
В конце концов, как рассказывал Зосима, волки оставили Машку в покое. Зауважали, значит. Умные звери… Мало того – серые разбойники вообще начали обходить деревню стороной. Похоже, Машка преподала им жестокий, надолго запоминающийся урок.
Промаявшись без дела часа два, я включил свет (в избе сильно потемнело, так как солнце спряталось за зубчатый забор лесного разлива) и начал читать какую-то книгу. У меня была библиотека, которую я не стал забирать в город.
Книги в ней имелись самые разные – от Ницше до современной сочинительницы женских детективных опусов Дуси Пупкиной, ваявшей свои нетленки со скоростью механизма для лепки пельменей.
Нельзя сказать, что я был любитель читать запоем. Этот бзик у меня прошел еще в глубокой юности, когда я перечитал всю детдомовскую библиотеку, а затем добрался и до районной. Мои библиотечные формуляры были толщиной с роман какого-нибудь классика.
А потом как отрезало. Да, иногда читал – что-то там. Но что именно, почти сразу же забывал. Наверное, из-за того, что в детские и юношеские годы я перелопатил почти всю классическую литературу, в том числе и приключенческого плана.
А всякие полуграмотные сочинения авторов «новой» волны меня за душу не трогали. Впрочем, как и книги некоторых советских писателей, нареченных партийным официозом классиками.
Книга не принесла желанного успокоения. В голову лезла разная чертовщина, я вздрагивал от малейшего шороха (мыши подлые!), и везде мне чудились змеи.
Я ходил по своему бунгало как по минному полю – глядя себе под ноги и ступая с напряженной осторожностью (чтобы мгновенно отпрыгнуть в сторону, если вдруг откуда-нибудь на меня бросится ползучая тварь). В общем, мне было совсем нехорошо. А тут еще выпить нечего…
Швырнув книгу на пол, я вышел на улицу.
Уже совсем стемнело, на небе посеялись звезды, где-то в деревне занудливо брехал глупый цепной пес, изнывающий от безделья, а в лесу время от времени ухал филин, вылетевший из дупла на ночную охоту. А вокруг ни единого столба с фонарем, ни единой машины, ни одного ресторана, где можно убить время.
В общем, мрак и жуть.
Для цивилизованного городского человека, привыкшего к теплому сортиру и утреннему кофе в постель, только первая неделя в провинциальной глуши кажется истинным раем, непознанным миром, в котором все видится новым, загадочным, интересным. А затем неприглядная реальность деревенского бытия начинает бить сначала по глазам, а потом и по мозгам.
Я знал это и раньше, потому постарался сделать свое пребывание в отшельническом уединении как можно комфортней. И тем не менее, сейчас мне все равно чего-то не хватало.
Наверное, меня развратила Каролина своими привычками к барству, подкрепленными большими финансовыми возможностями. Раньше я был не таким.
Раньше… Когда это было? И было ли вообще? Мне кажется, что еще позавчера я носил форму суворовского училища и бегал на свидание к девицам сомнительного поведения (кадетик, не угостите ли даму папироской?), которые обучили меня некоторым интимным тонкостям личной жизни.
А вчера гулял на офицерском балу, и мне строила глазки дочь генерала… как там ее?… Женись я тогда на ней, гляди, сидел бы сейчас в Москве, в каком-нибудь козырном штабе. И была бы у меня московская прописка, квартира недалеко от центра, двое-трое детишек, полковничья папаха на вешалке, машина заграничная под балконом… и животик с одышкой.
Ан нет, меня потянуло грудью родину защищать. От всяких там внешних врагов. Чтобы штабным крысам было за что ордена и повышения по службе получать.
Сварганил какой-нибудь толстозадый штабник планчик спецоперации, пробил его в верхах – и вперед братва полевая. Или грудь в крестах, или голова в кустах.
А потом вернешься (если вернешься) – и к кассе. А там шиш с маслом. Все верно – патриотизм нельзя оценить. Он дешевый до неприличия. Так же, как и человеческая жизнь.
По крайней мере, так считают зажравшиеся армейские боссы. И политики, которым вообще наплевать на все и вся…
Какого черта! Лезет в голову разная чушь… Ты еще сам себе лекцию прочитай о международном положении. Нет, с этим надо что-то делать. До встречи с черноризцем голова у меня была пуста, как космос перед началом творения Земли. А нынче в голове сплошной бедлам.
Ну, бегало там несколько мыслишек житейского плана – и все. А теперь какие-то воспоминания толпой поперли, сожаления о несбывшихся надеждах и чаяниях, и самое главное – мучительные потуги разгадать смысл событий, которые происходят со мной в последние дни.
Пнув ногой невинный забор – от накатившей на меня злости непонятно на кого, я возвратился в избу. Надо уснуть. Хватит прессовать себя интеллигентскими страданиями. Утро вечера мудрее. Там посмотрим, что дальше будем предпринимать.
Я подошел к своему ложу, снял брюки, рубаху… и вдруг почувствовал, что засыпаю буквально стоя! Что-то ударило мне в голову, будто я принял большую дозу спиртного не внутрь, а мне сразу залили ее в вену – шприцом.
Только теперь я почуял какой-то посторонний запах. Или мне показалось? Не понимая, что со мной происходит, я попытался выйти на улицу, но не сделал даже шага. Ноги неожиданно стали ватными, в глазах все поплыло, и я рухнул на постель, уже будучи в полной отключке…
Мое пробуждение было потрясающим. Я плыл в голубом эфире среди мелких, ослепительно сверкающих кристалликов льда… нет, не льда, а чего-то другого, потому что кристаллики, попадая на кожу, не холодили ее и не таяли, вокруг меня возникали из ничего кусты роз, ландышевые луга, и какие-то совершенно экзотические растения, усыпанные соцветиями немыслимой красоты.
Мне было так хорошо, что не хотелось просыпаться. Я изо всех сил упирался возвращению к действительности, буквально цеплялся за что-то неосязаемое, на котором, как на ковре-самолете, парил в небесах.
Неожиданно рядом возникла Каролина – в соблазнительном неглиже, вся свежая, душистая, будто на сусальной картинке. Она глупо хлопала длинными ресницами, словно кукла Барби, и безмолвно тянула ко мне руки. Ее взгляд молил: «Приди ко мне, любимый, возьми меня. Как я по тебе соскучилась…»
Призыв Каролины подействовал на меня и без слов. Я бросился ей навстречу, жадно обнял… и проснулся. Все еще во власти фантастического сна, я сначала с недоумением посмотрел на окружающую меня обстановку (полная луна светила как раз в окна), затем понял, все-таки, где нахожусь, и вдруг сообразил, что кого-то обнимаю!
Неужели Каролина приехала! Эта мысль еще билась в моей голове, а ноги уже несли меня прочь, подальше от постели, на которой лежала не соблазнительная женщина, а страшная баба-яга, которая под лунным светом была словно бледная поганка.
Я вновь, как совсем недавно, выскочил на улицу в одних трусах, но к озеру уже не побежал, а вцепился в калитку, будто она была плотом, на котором мне приходилось преодолевать стремнину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45