Затем принимали еще и видели слишком много.
— Это дневной наркотик или ночной?
— Лучше всего на рассвете или в сумерках.
Миссьон прикинул: до заката оставался час — чтобы добраться до убежища в джунглях времени хватит.
— Когда он начинает действовать?
— Очень быстро.
Миссьон поспешно отправился в путь. Через полчаса он проглотил небольшую порцию кристаллов, запив их водой из кожаной фляги. Несколько минут спустя он почувствовал сбой зрения, словно глаза задвигались на разных стержнях, и впервые увидел Ящерицу-Меняющую-Цвет. Она была довольно большая, фута два в длину, и ее было непросто разглядеть, не только потому, что она принимала цвет окружающего, но и оттого, что она сидела совершенно неподвижно. Он подошел к ящерице поближе, она уставилась на него одним глазом, почернев от гнева. Очевидно, Ящерица-Меняющая-Цвет не любила, когда ее замечали. Ее цвета угасали — до нейтрального оранжево-желтого в коричневую крапинку. И вот уже на ветке сидит обыкновенная ящерица-гурка, словно вырезанная из коры. И подмигивает Миссьону золотым глазом.
Несмотря на необходимость быть бдительным, Миссьон проводил все больше времени в джунглях с лемурами. Древняя каменная постройка, которую он нашел, стала его жилищем. Строение было оплетено корнями огромного луковичного дерева, словно покоилось в гигантской руке. Открытую арку во второй комнате украшала гирлянда корней. Пол был вымощен плитами. Миссьон закрыл вход москитной сеткой и устроил на полу постель. Подметая пол, он с удивлением отметил, что насекомых очень мало, и они явно не ядовитые. Каменные ступени были вытерты, словно по ним ступало множество ног, возможно и не человеческих.
После первой встречи с крупными лемурами, он определил, где они обитают. Эти лемуры были слишком большие и тяжелые, в лесу они чувствовали себя неуютно и жили, в основном, там, где росли трава и кустарник, а лес становился реже, в миле от его лагеря. Идеальное пастбище, подумал Миссьон с беспокойством. Существа были доверчивыми, нежными, не боялись человека.
Миссьон торопился. Он хотел добраться до древней каменной постройки до наступления темноты, надеясь, что там будет его особый лемур. Он часто спал рядом с этим лемуром на подстилке и назвал существо Призраком.
Миссьон вошел, и Призрак приветствовал его радостным криком. Миссьон снял ботинки и развесил верхнюю одежду на деревянные крючки, вбитые в трещины в каменной стене. Единственным предметом мебели был прикрепленный к стене двуногий стол из грубо отесанных досок, с чернильницей, перьями и пергаментом. В углу расположились маленький бочонок с водой, кухонная утварь, топор, пила, молотки, мушкет. Порох и пули хранились в сундучке.
Миссьон сидел за деревянным столом рядом со своим фантомом, Призраком, обдумывая загадку каменной постройки. Кто мог ее возвести?
Кто?
Он изложил вопрос иероглифами… птичье перо… Он предпочитал перьевую ручку. Вода… чистая вода под пристанью. Книга… старая книга с картинками и золотым обрезом. "Призрачные лемуры Мадагаскара". Птичье перо… Чайка, ныряющая за мусором… кильватеры бесчисленных кораблей. Перо Великой Птицы, что жила здесь когда-то, и Священное Озеро в двух днях пешком к востоку, где Священному Крокодилу каждый год приносят в жертву тёлку. Миссьон размышлял, есть ли еще похожие каменные строения на острове…
Где?
Буханка хлеба… вода… кувшин… гусь, привязанный к шесту. Смотреть из одного конца острова в другой глазами Ящерицы-Меняющей-Цвет. Миссьон не знал, почему он испуган вопросами, кружащимися у него в голове, но это был приятный испуг.
Где?
Тростник… буханка хлеба… Птица кружит в небе. Женщина ощипывает птицу, достает буханку из печи. Разрыв между диким, безвременным, свободным и прирученным, привязанным ко времени, привязанным, точно гусь, вечно негодующий на свою привязь.
Строение, о котором Миссьон думал постоянно, могли воздвигнуть только в эпоху, когда Разрыв расширился до Бездны.
Понятие вопроса — это тростник и вода. Знак вопроса гаснет в тростнике и воде. Вопроса не существует.
Странные существа сложили эти камни вместе. Миссьон не мог их ясно разглядеть, только руки, словно серые веревки. Он ощущал необъятную сложность непривычной работы. Камни слишком тяжелы для рук и тел этих существ. Но по какой-то причине они должны завершить строительство.
Зачем?
Нет причины.
Призрак шевелился рядом с Миссьоном, распространяя сладкий запах тамаринда. Несмотря на предупреждение Бабучи, капитан Миссьон знал, что должен научиться большему.
Он зажег свечу, высыпал изрядную дозу кристаллов индри в ладонь, проглотил, выпил кружку воды. Почти мгновенно он вспомнил призрачную гориллу, странное похожее на свинью существо и лемура-оленя.
Миссьон прилег рядом с Призраком. Он не был уверен, что хочет увидеть то, что покажет ему индри, понимая, что зрелище будет невыносимо печальным. Он смотрел сквозь нависшие корни, пока ночь впитывала остатки света, как огромная черная губка.
Так он лежал в полумраке, обняв лемура. Зверек подвинулся ближе, протянул лапу к его лицу. Маленькие мышиные лемуры выскользнули из-под корней, из ниш и дупел древнего дерева и, попискивая, прыгали по комнате, гоняясь за насекомыми. Хвосты метались над головами, большие пылающие уши, тонкие, как бумага, откликались на каждый звук, а широкие прозрачные глаза высматривали добычу на стенах и полу. Они делали так миллионы лет. Мечущийся хвост, дрожащие уши отмечали поступь столетий.
Пока свет впитывался в губку ночи, Миссьон мог смотреть во всех направлениях на многие мили: тропические леса на побережье, горы и кустарники в глубине острова, засушливые южные районы, где лемуры прыгали среди высоких колючих кактусов-дидиерий. Они прыгали, скакали и странствовали по земле задолго до того, как на острове появился первый человек, до того, как первый человек появился на земле, до начала времени.
Старая иллюстрированная книга с золотым обрезом, папиросная бумага поверх каждого рисунка… "Призрачные лемуры Мадагаскара", золотое тиснение. Гигантские папоротники и пальмы, луковичные тамаринды, лозы и кустарники. В углу картинки большая птица, десять футов высотой, пухлая, неуклюжая, беспомощная, явно не способная летать. Эта птица говорит, что здесь остановилось время. В таком лесу не могло быть хищников, не могло быть больших кошек. В центре рисунка кольцехвостый лемур на ветке, смотрит прямо на зрителя. Теперь появляются еще лемуры, словно в головоломке…
Народ Лемуров старше, чем Homo Sap, намного старше. Их возраст насчитывает сто шестьдесят миллионов лет, время, когда Мадагаскар отделился от африканского континента. Их способ думать и чувствовать принципиально отличается от нашего, он не ориентирован во времени, они не имеют представления о последовательности и случайности, эти категории для них противоречивы и непонятны.
Некоторые полагают, что виды, не оставившие окаменелых следов, исчезли навсегда. На самом деле Большая Картина, история жизни на земле, доступна для прочтения любому. Горные массивы и джунгли ускользают вспять, то неспешно, то ускоряя бег, огромные потоки земли движутся или застывают в широких дельтах, водовороты земли, словно пилы, отделяют острова друг от друга, великий раскол, земные массивы трутся друг о друга, затем разделяются, разлетаются в стороны, все поспешней… утихая у огромного красного острова, с пустынями и тропическими лесами, поросшими кустарником горами, с озерами, уникальными животными и растениями; острова, где нет хищников и ядовитых змей, — обширное святилище лемуров и нежных духов, блеск в драгоценном зрачке древесной лягушки.
Некогда часть Африки, Мадагаскар был однородным массивом, выдающимся, словно разросшаяся опухоль, отмеченная трещиной будущих контуров, длинной трещиной, словно шрам, складка на человеческом теле. Трещина была то несколько миль длиной, порой сужалась до сотен футов. Это был район бурных перемен и контрастов, охваченный дикими электрическими бурями, местами невероятно плодородный, местами бесплодный вовсе.
Люди Разрыва, созданные хаосом и ускоренным временем, промелькнули через сто шестьдесят миллионов лет, ведущих к Разделу. На какой ты стороне? Теперь уже поздно выбирать. Ты отделен пылающей завесой. Огромным праздничным кораблем великий красный остров, осыпанный огнями фейерверка, величественно отплыл в море, оставляя в теле земли глубокую рану, кровоточащую лаву и гейзеры ядовитых испарений. Он стоял, пришвартованный, в очарованной тишине сто шестьдесят миллионов лет.
Время — беда человечества, не изобретение человека, но его тюрьма. Каков же смысл ста шестидесяти миллионов лет, лишенных времени? И что означает время для ищущих пропитание лемуров? Нет хищников, нечего бояться. У них есть большие пальцы, но они не делают орудий труда, им они ни к чему. Им безразлично зло, что, струясь, наполняет Homo Sap, хватающегося за оружие — теперь-то у него есть преимущество. Жуткое злорадство от знания — ты все-таки заполучил то, что хотел!
Красота всегда обречена. "Зло и вооруженные люди все ближе". Homo Sap с его оружием, его временем, его ненасытной жадностью и невежеством столь отвратителен, что не может разглядеть собственное лицо.
Человек рожден во времени. Он живет и умирает во времени. Куда бы он ни пошел, он берет с собой и насаждает время.
Капитан Миссьон выплывал быстрее и быстрее, пойманный бурным отливом времени. "Вверх и вниз, и вверх, и вверх", — повторял внутренний голос.
Миссьон знал, что каменный храм — это вход в биологический Сад Утраченных Шансов. Плати и входи. Он чувствовал удар печали, останавливающей дыхание, захватывающей, разрывающей скорби. Такая скорбь способна убить. Здесь он учится понимать, какова расплата.
Он вспоминал розовое существо, похожее на свинью, безвольное в пассивной слабости, безнадежно размятое у стены, и черную обезьяну, стоявшую напротив входа, недвижную, очень черную — пылающая чернота. И нежного лемура-оленя, вымершего две тысячи лет назад, Призрака, делящего с ним ложе. Он пробирался сквозь сплетение корней, тянущихся из древней каменной арки. Внезапно черная обезьяна возникла прямо перед ним, и он заглянул в ее черные глаза. Она пела черную песню, строгую мелодию о черноте, слишком чистой, чтобы уцелеть во времени. Выживает только компромисс, вот почему Homo Sap — столь путаная, неприглядная тварь, необоснованно и истерично отстаивающая безнадежные компромиссы.
Миссьон двигался по черному туннелю, завершившемуся серией диорам: последний лемур-олень падает, сраженный стрелой охотника. Странствующие голуби осыпаются с деревьев, сметенные выстрелами, валятся на тарелки жирных банкиров и политиков с их золотыми цепочками для часов и золотыми зубами. Люди отрыгивают последнего странствующего голубя. Последний тасманийский волк хромает в голубых сумерках, в лапе застряла пуля охотника. Так происходит почти со всеми, с теми, кто мог бы жить, у кого был один шанс из миллиарда, и вот он утрачен.
Наблюдай за наблюдаемым наблюдателем.
II
Беда подступала. Капитан Миссьон ощущал ее. Он получил сообщение от местного информатора, вполне надежного, что франко-британские экспедиционные силы готовят нападение на его Либертацию, свободное пиратское поселение на западном побережье Мадагаскара. Предпочитая морской бой в знакомых водах необходимости защищаться на суше от атаки с четырех сторон, он решил подготовить три корабля. Перед отплытием он подошел к входу в Музей Исчезнувших Видов.
Утром Призрак терся о его ногу, жалобно мяукая. Он знает, что я покидаю его. Миссьон быстро пошел прочь, но обернулся: Призрак оставался на месте, смотрел на него, ждал.
После трех дней на море, не найдя следов экспедиционных сил и не получив известий от местных моряков, у которых он справлялся, Миссьон догадался, что вся история с осадой была придумана, чтобы выманить его из поселка. Он повернул назад, но задержанный сильными ветрами, прибыл в Либертацию лишь восемь дней спустя.
Из бухты он увидел на месте поселка выжженные развалины, не осталось ничего, лишь запах гари и смерти. Миссьон направился вглубь острова, больной страх в желудке. Он прошел по пепелищу и двинулся в джунгли к каменной постройке.
Арка была взорвана на куски, разорванные корни, как сломанные руки, оплетали кладку и валуны. Миссьон услышал слабый прерывистый стон: Призрак лежал, придавленный тяжелым камнем. Он отбросил камень, взял умирающего лемура на руки, понимая, что Призрак ждал его. Лемур медленно погладил его лапой по лицу с грустным, слабым стоном. Лапа упала. Миссьон знал, что шанс, который выпадает только раз в сто шестьдесят миллионов лет, навсегда потерян.
Вход… старая пленка… тусклый, зернистый взрыв… жалобная лапка тянется к лицу… Он знает, что я на расстоянии ста шестидесяти миллионов лет… Разорванные корни, как сломанные руки… печальный, слабый стон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
— Это дневной наркотик или ночной?
— Лучше всего на рассвете или в сумерках.
Миссьон прикинул: до заката оставался час — чтобы добраться до убежища в джунглях времени хватит.
— Когда он начинает действовать?
— Очень быстро.
Миссьон поспешно отправился в путь. Через полчаса он проглотил небольшую порцию кристаллов, запив их водой из кожаной фляги. Несколько минут спустя он почувствовал сбой зрения, словно глаза задвигались на разных стержнях, и впервые увидел Ящерицу-Меняющую-Цвет. Она была довольно большая, фута два в длину, и ее было непросто разглядеть, не только потому, что она принимала цвет окружающего, но и оттого, что она сидела совершенно неподвижно. Он подошел к ящерице поближе, она уставилась на него одним глазом, почернев от гнева. Очевидно, Ящерица-Меняющая-Цвет не любила, когда ее замечали. Ее цвета угасали — до нейтрального оранжево-желтого в коричневую крапинку. И вот уже на ветке сидит обыкновенная ящерица-гурка, словно вырезанная из коры. И подмигивает Миссьону золотым глазом.
Несмотря на необходимость быть бдительным, Миссьон проводил все больше времени в джунглях с лемурами. Древняя каменная постройка, которую он нашел, стала его жилищем. Строение было оплетено корнями огромного луковичного дерева, словно покоилось в гигантской руке. Открытую арку во второй комнате украшала гирлянда корней. Пол был вымощен плитами. Миссьон закрыл вход москитной сеткой и устроил на полу постель. Подметая пол, он с удивлением отметил, что насекомых очень мало, и они явно не ядовитые. Каменные ступени были вытерты, словно по ним ступало множество ног, возможно и не человеческих.
После первой встречи с крупными лемурами, он определил, где они обитают. Эти лемуры были слишком большие и тяжелые, в лесу они чувствовали себя неуютно и жили, в основном, там, где росли трава и кустарник, а лес становился реже, в миле от его лагеря. Идеальное пастбище, подумал Миссьон с беспокойством. Существа были доверчивыми, нежными, не боялись человека.
Миссьон торопился. Он хотел добраться до древней каменной постройки до наступления темноты, надеясь, что там будет его особый лемур. Он часто спал рядом с этим лемуром на подстилке и назвал существо Призраком.
Миссьон вошел, и Призрак приветствовал его радостным криком. Миссьон снял ботинки и развесил верхнюю одежду на деревянные крючки, вбитые в трещины в каменной стене. Единственным предметом мебели был прикрепленный к стене двуногий стол из грубо отесанных досок, с чернильницей, перьями и пергаментом. В углу расположились маленький бочонок с водой, кухонная утварь, топор, пила, молотки, мушкет. Порох и пули хранились в сундучке.
Миссьон сидел за деревянным столом рядом со своим фантомом, Призраком, обдумывая загадку каменной постройки. Кто мог ее возвести?
Кто?
Он изложил вопрос иероглифами… птичье перо… Он предпочитал перьевую ручку. Вода… чистая вода под пристанью. Книга… старая книга с картинками и золотым обрезом. "Призрачные лемуры Мадагаскара". Птичье перо… Чайка, ныряющая за мусором… кильватеры бесчисленных кораблей. Перо Великой Птицы, что жила здесь когда-то, и Священное Озеро в двух днях пешком к востоку, где Священному Крокодилу каждый год приносят в жертву тёлку. Миссьон размышлял, есть ли еще похожие каменные строения на острове…
Где?
Буханка хлеба… вода… кувшин… гусь, привязанный к шесту. Смотреть из одного конца острова в другой глазами Ящерицы-Меняющей-Цвет. Миссьон не знал, почему он испуган вопросами, кружащимися у него в голове, но это был приятный испуг.
Где?
Тростник… буханка хлеба… Птица кружит в небе. Женщина ощипывает птицу, достает буханку из печи. Разрыв между диким, безвременным, свободным и прирученным, привязанным ко времени, привязанным, точно гусь, вечно негодующий на свою привязь.
Строение, о котором Миссьон думал постоянно, могли воздвигнуть только в эпоху, когда Разрыв расширился до Бездны.
Понятие вопроса — это тростник и вода. Знак вопроса гаснет в тростнике и воде. Вопроса не существует.
Странные существа сложили эти камни вместе. Миссьон не мог их ясно разглядеть, только руки, словно серые веревки. Он ощущал необъятную сложность непривычной работы. Камни слишком тяжелы для рук и тел этих существ. Но по какой-то причине они должны завершить строительство.
Зачем?
Нет причины.
Призрак шевелился рядом с Миссьоном, распространяя сладкий запах тамаринда. Несмотря на предупреждение Бабучи, капитан Миссьон знал, что должен научиться большему.
Он зажег свечу, высыпал изрядную дозу кристаллов индри в ладонь, проглотил, выпил кружку воды. Почти мгновенно он вспомнил призрачную гориллу, странное похожее на свинью существо и лемура-оленя.
Миссьон прилег рядом с Призраком. Он не был уверен, что хочет увидеть то, что покажет ему индри, понимая, что зрелище будет невыносимо печальным. Он смотрел сквозь нависшие корни, пока ночь впитывала остатки света, как огромная черная губка.
Так он лежал в полумраке, обняв лемура. Зверек подвинулся ближе, протянул лапу к его лицу. Маленькие мышиные лемуры выскользнули из-под корней, из ниш и дупел древнего дерева и, попискивая, прыгали по комнате, гоняясь за насекомыми. Хвосты метались над головами, большие пылающие уши, тонкие, как бумага, откликались на каждый звук, а широкие прозрачные глаза высматривали добычу на стенах и полу. Они делали так миллионы лет. Мечущийся хвост, дрожащие уши отмечали поступь столетий.
Пока свет впитывался в губку ночи, Миссьон мог смотреть во всех направлениях на многие мили: тропические леса на побережье, горы и кустарники в глубине острова, засушливые южные районы, где лемуры прыгали среди высоких колючих кактусов-дидиерий. Они прыгали, скакали и странствовали по земле задолго до того, как на острове появился первый человек, до того, как первый человек появился на земле, до начала времени.
Старая иллюстрированная книга с золотым обрезом, папиросная бумага поверх каждого рисунка… "Призрачные лемуры Мадагаскара", золотое тиснение. Гигантские папоротники и пальмы, луковичные тамаринды, лозы и кустарники. В углу картинки большая птица, десять футов высотой, пухлая, неуклюжая, беспомощная, явно не способная летать. Эта птица говорит, что здесь остановилось время. В таком лесу не могло быть хищников, не могло быть больших кошек. В центре рисунка кольцехвостый лемур на ветке, смотрит прямо на зрителя. Теперь появляются еще лемуры, словно в головоломке…
Народ Лемуров старше, чем Homo Sap, намного старше. Их возраст насчитывает сто шестьдесят миллионов лет, время, когда Мадагаскар отделился от африканского континента. Их способ думать и чувствовать принципиально отличается от нашего, он не ориентирован во времени, они не имеют представления о последовательности и случайности, эти категории для них противоречивы и непонятны.
Некоторые полагают, что виды, не оставившие окаменелых следов, исчезли навсегда. На самом деле Большая Картина, история жизни на земле, доступна для прочтения любому. Горные массивы и джунгли ускользают вспять, то неспешно, то ускоряя бег, огромные потоки земли движутся или застывают в широких дельтах, водовороты земли, словно пилы, отделяют острова друг от друга, великий раскол, земные массивы трутся друг о друга, затем разделяются, разлетаются в стороны, все поспешней… утихая у огромного красного острова, с пустынями и тропическими лесами, поросшими кустарником горами, с озерами, уникальными животными и растениями; острова, где нет хищников и ядовитых змей, — обширное святилище лемуров и нежных духов, блеск в драгоценном зрачке древесной лягушки.
Некогда часть Африки, Мадагаскар был однородным массивом, выдающимся, словно разросшаяся опухоль, отмеченная трещиной будущих контуров, длинной трещиной, словно шрам, складка на человеческом теле. Трещина была то несколько миль длиной, порой сужалась до сотен футов. Это был район бурных перемен и контрастов, охваченный дикими электрическими бурями, местами невероятно плодородный, местами бесплодный вовсе.
Люди Разрыва, созданные хаосом и ускоренным временем, промелькнули через сто шестьдесят миллионов лет, ведущих к Разделу. На какой ты стороне? Теперь уже поздно выбирать. Ты отделен пылающей завесой. Огромным праздничным кораблем великий красный остров, осыпанный огнями фейерверка, величественно отплыл в море, оставляя в теле земли глубокую рану, кровоточащую лаву и гейзеры ядовитых испарений. Он стоял, пришвартованный, в очарованной тишине сто шестьдесят миллионов лет.
Время — беда человечества, не изобретение человека, но его тюрьма. Каков же смысл ста шестидесяти миллионов лет, лишенных времени? И что означает время для ищущих пропитание лемуров? Нет хищников, нечего бояться. У них есть большие пальцы, но они не делают орудий труда, им они ни к чему. Им безразлично зло, что, струясь, наполняет Homo Sap, хватающегося за оружие — теперь-то у него есть преимущество. Жуткое злорадство от знания — ты все-таки заполучил то, что хотел!
Красота всегда обречена. "Зло и вооруженные люди все ближе". Homo Sap с его оружием, его временем, его ненасытной жадностью и невежеством столь отвратителен, что не может разглядеть собственное лицо.
Человек рожден во времени. Он живет и умирает во времени. Куда бы он ни пошел, он берет с собой и насаждает время.
Капитан Миссьон выплывал быстрее и быстрее, пойманный бурным отливом времени. "Вверх и вниз, и вверх, и вверх", — повторял внутренний голос.
Миссьон знал, что каменный храм — это вход в биологический Сад Утраченных Шансов. Плати и входи. Он чувствовал удар печали, останавливающей дыхание, захватывающей, разрывающей скорби. Такая скорбь способна убить. Здесь он учится понимать, какова расплата.
Он вспоминал розовое существо, похожее на свинью, безвольное в пассивной слабости, безнадежно размятое у стены, и черную обезьяну, стоявшую напротив входа, недвижную, очень черную — пылающая чернота. И нежного лемура-оленя, вымершего две тысячи лет назад, Призрака, делящего с ним ложе. Он пробирался сквозь сплетение корней, тянущихся из древней каменной арки. Внезапно черная обезьяна возникла прямо перед ним, и он заглянул в ее черные глаза. Она пела черную песню, строгую мелодию о черноте, слишком чистой, чтобы уцелеть во времени. Выживает только компромисс, вот почему Homo Sap — столь путаная, неприглядная тварь, необоснованно и истерично отстаивающая безнадежные компромиссы.
Миссьон двигался по черному туннелю, завершившемуся серией диорам: последний лемур-олень падает, сраженный стрелой охотника. Странствующие голуби осыпаются с деревьев, сметенные выстрелами, валятся на тарелки жирных банкиров и политиков с их золотыми цепочками для часов и золотыми зубами. Люди отрыгивают последнего странствующего голубя. Последний тасманийский волк хромает в голубых сумерках, в лапе застряла пуля охотника. Так происходит почти со всеми, с теми, кто мог бы жить, у кого был один шанс из миллиарда, и вот он утрачен.
Наблюдай за наблюдаемым наблюдателем.
II
Беда подступала. Капитан Миссьон ощущал ее. Он получил сообщение от местного информатора, вполне надежного, что франко-британские экспедиционные силы готовят нападение на его Либертацию, свободное пиратское поселение на западном побережье Мадагаскара. Предпочитая морской бой в знакомых водах необходимости защищаться на суше от атаки с четырех сторон, он решил подготовить три корабля. Перед отплытием он подошел к входу в Музей Исчезнувших Видов.
Утром Призрак терся о его ногу, жалобно мяукая. Он знает, что я покидаю его. Миссьон быстро пошел прочь, но обернулся: Призрак оставался на месте, смотрел на него, ждал.
После трех дней на море, не найдя следов экспедиционных сил и не получив известий от местных моряков, у которых он справлялся, Миссьон догадался, что вся история с осадой была придумана, чтобы выманить его из поселка. Он повернул назад, но задержанный сильными ветрами, прибыл в Либертацию лишь восемь дней спустя.
Из бухты он увидел на месте поселка выжженные развалины, не осталось ничего, лишь запах гари и смерти. Миссьон направился вглубь острова, больной страх в желудке. Он прошел по пепелищу и двинулся в джунгли к каменной постройке.
Арка была взорвана на куски, разорванные корни, как сломанные руки, оплетали кладку и валуны. Миссьон услышал слабый прерывистый стон: Призрак лежал, придавленный тяжелым камнем. Он отбросил камень, взял умирающего лемура на руки, понимая, что Призрак ждал его. Лемур медленно погладил его лапой по лицу с грустным, слабым стоном. Лапа упала. Миссьон знал, что шанс, который выпадает только раз в сто шестьдесят миллионов лет, навсегда потерян.
Вход… старая пленка… тусклый, зернистый взрыв… жалобная лапка тянется к лицу… Он знает, что я на расстоянии ста шестидесяти миллионов лет… Разорванные корни, как сломанные руки… печальный, слабый стон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19