Пока еще это всего лишь возня в песочнице. Детские игры в казаки-разбойники. Лихие налеты, перестрелки, фугасы в автомобилях. Старое Братство и мы истребляем друг друга, не переходя определенной критической черты. Но напряженность быстро растет, и однажды... Помни, мы правим миром, и если понадобится, можем поднять миллионные армии. Что, если Франция схватится с Германией, Великобритания объявит войну России, а в Соединенных Штатах вспыхнет гражданская война? Это возможно. Все это можно устроить, но вот какова цена? Что получит победившая сторона после Третьей мировой войны? Руины. Голод. Варварство.
Я молчал и слушал. Слушал историю выдержавшего испытание временем, перенесшего темные века охоты на ведьм, прошедшего горнила войн и беспорядков Братства. Историю тех людей, которые веками стояли на страже великой тайны колец.
– Все изменилось двадцать четыре года назад. Тогда один молодой посвященный, будучи избранным советом носящих, получил кольцо после смерти его бывшего хозяина. Его звали Роман. Целеустремленный, честолюбивый парень, готовый на все ради достижения всеобщего общечеловеческого счастья. Он стал носящим в свои неполные двадцать лет – кольцам всегда дают молодых хозяев... Но речь не об этом. Итак, уроженец какого-то сибирского таежного поселка Роман стал одним из тайных правителей мира. Но он не возгордился и не сорвался в штопор, упиваясь собственным могуществом и безнаказанностью, как это случалось со многими молодыми посвященными, внезапно обретшими кольцо. Вместо этого он будто бы забыл о кольце на своей руке и начал работать. Работать над новым проектом, который обещал в будущем принести колоссальный успех. Он досконально изучил социологию, историю, психологию. Он разработал план развития человечества на два века вперед. Это заняло у него почти десять лет. Десять лет он не выходил из своего кабинета и даже спал за своим столом, уткнувшись носом в бумаги.
Черт. У меня уже ноги болели. Я потихоньку отлип от стены и пристроился на скамье, отстранение глядя на несущего какую-то чушь Рогожкина. Неужели он думает, что я поверю ему? Ха! Нашел дурака... Или, наоборот, я буду дураком, если не прислушаюсь к его словам?
– Проект был представлен Братству около пятнадцати лет назад и сразу же нашел как искренних приверженцев, так и своих не менее ярых противников. Начались жаркие споры, подчас переходящие в оскорбления и угрозы. Я не буду пересказывать тебе историю тех дней, скажу только, что в итоге мы и пришли к тому, что имеем сейчас. Братство разделилось надвое. Последователи Романа, готовые свернуть горы ради достижения некоего абстрактного счастья для всего человечества, и твердолобые упрямцы, неспособные даже на волосок отклониться от древних догматов.
Угу... А к какой же ветви ты относишь себя, Федор Рогожкин? Ты твердолобый упрямец или всего лишь глупый романтик? И чего ты хочешь от меня?
– От монолитного единства былого Братства остались только воспоминания, – продолжал Федор, не глядя на меня. – Теперь мы имеем все то же, что уже было однажды в этом мире во времена холодной войны. Гонка вооружений, предательства, шпионаж, закулисные махинации. Убийства. Это длилось до того самого дня, пока не явился ты. Ты стал тем, что подтолкнуло нас к открытой борьбе. Война скрытая стала войной явной. И теперь... – Рогожкин вздохнул и что-то недовольно буркнул себе под нос, а затем продолжил с какой-то обидой в голосе:
– Вчера они ударили по нашему штабу в Питере. Восемнадцать погибших. Потеряно все. Все! Документы, хроники, переписка – все это сгорело при пожаре. Милиция, конечно же, списала все на бандитские разборки, хотя...
– Хотя вы на самом деле совсем не бандиты, – не удержался я. – Такие беленькие и пушистенькие. Ну прямо ангелочки.
– На самом деле это первый шаг к апокалипсису, – невозмутимо закончил Рогожкин, будто бы и не заметив моей непочтительной выходки. – Мировая война не нужна ни нам, ни им...
Негромко запищал мобильник. Рогожкин недовольно скривился и, вытащив его, приложил к уху.
– Да... Я слушаю... Конечно, шеф... Да... Да, контакт установлен... Он здесь, рядом со мной... Да, шеф... Сделаю... – Федор убрал мобильник и снова повернулся ко мне: – Шеф передает тебе пламенный привет, Зуев.
– Скажи ему, что я весьма польщен, – мрачно буркнул я.
– Сам скажешь при встрече. Значит так, Антон Зуев, сейчас ты можешь отправляться по своим делам, а завтра я за тобой зайду. И готовься к дальней поездке.
– Ага... Ща-ас, разбежался!
Рогожкин глубоко вздохнул:
– Слушай, Зуев, у тебя ведь нет выбора. Выйти сухим из воды ты не сможешь, и сегодня вопрос стоит так: либо мы, либо они. И это значит, что или ты делаешь то, что я тебе скажу, или мы забираем кольцо, а эту процедуру ты, скорее всего, не переживешь. Помни, Зуев, твоя жизнь зависит только от тебя. – На мгновение усталая грусть в глазах Рогожкина сменилась выражением хищным и холодным.
Его взгляд буквально пронзил меня насквозь, привнося в душу страх и ощущение нависшей над моей головой смертельной опасности. Я отпрянул, содрогнувшись и чувствуя, как на запястье свинцовой тяжестью наливается кольцо вероятности. А в следующую секунду все исчезло. Федор снова смотрел на меня устало и чуть-чуть улыбаясь.
– Ну, бывай, Зуев. До завтра.
Он тяжело поднялся, скривился и извлек из кармана предмет, похожий на портсигар. Из портсигара появился шприц, наполненный какой-то буроватой дрянью. Рогожкин быстро сдернул колпачок с иглы и умело всадил шприц себе в плечо. Я поморщился. Не наживаемся на людских пороках, значит? А сам колет себе какую-то мерзость.
Федор облегченно вздохнул и зашвырнул пустой шприц в кусты.
– И последнее, Зуев. Не пытайся от нас сбежать. Скрыться от Братства ты не сумеешь даже на Северном полюсе. А, кроме того, у нас ведь останется твоя жена.
Он ушел, а я еще долго глядел ему вслед, сжимая кулаки и пытаясь унять бурлившую во мне ярость. Сейчас я даже пожалел, что в том бумажном пакете оказался не пистолет, а всего лишь печенье. Так хотелось всадить этому уроду пулю между лопаток... И потом будь что будет.
А-а... Мать вашу...
Беззвучно матерясь, я медленно поднимался по лестнице, любуясь оставленными на стене после перестрелки глубокими выбоинами. Сбитая пулями штукатурка хрустела под ногами. Блин, сколько дней уже прошло, а убрать никто так и не удосужился.
Я остановился перед дверью, украшенной несколькими наспех приколоченными фанерными заплатами. Но по крайней мере дверь была на месте – я помню ее валявшейся на полу после того, как несколько психованных молодчиков ворвались в мою квартиру. Теперь она снова висит на вывороченных петлях. Наверное, Иванович помог, надо будет при случае поблагодарить. И за то, что навещал меня в камере, – тоже. Ольга вот ни разу не была, хотя, может быть, ее и не пустили.
Подняв руку, я негромко постучал. Звонок не работал – в этом я уже успел убедиться.
За дверью царила настороженная тишина. Ни звука. Я уныло кивнул. Ольгу можно понять. Она там сейчас одна. В разгромленной квартире, испуганная, дрожащая, шарахающаяся от каждой тени. Сейчас небось сжалась в кресле, боится даже глаза поднять. Я бы на ее месте так себя и вел. Или, что вероятнее, вообще под кровать забился.
За дверью по-прежнему было тихо. А может, ее нет дома? Или Рогожкин?.. Решительно отбросив такие мысли, я снова несколько раз стукнул в дверь.
Тишина. Потом едва слышно раздался какой-то тонкий, почти неузнаваемый голосок:
– Кто т-там?
Милая, любимая, родная, ты жива! Ты дома. Оля, я тебя люблю!
– Это всего лишь я. Быстро прячь любовников на балкон и открывай дверь своему верному мужу.
Дверь распахнулась, со скрежетом пробороздив бетонные плиты пола. Машинально я отметил вырванный автоматной очередью замок и перекосившиеся петли. Чтобы открыть эту дверь, теперь не нужны были ключи, достаточно всего лишь пинка.
– Все, можешь войти. Только под кровать не заглядывай.
Храбрится. На подбородке ссадина, губа разбита, глаза покраснели от слез. И взгляд испуганный, но в то же время счастливый.
Я шагнул вперед и обнял ее. Зарылся лицом в ее волосы.
– Оля. Любимая. Все кончено. Все, Оленька. Все теперь будет хорошо. – Врал я, конечно, бессовестно врал, но так было надо. – Ты жива, я тоже. А все остальное – не важно. Оля...
Ольга тихо плакала, уткнувшись мне в плечо. Я ласково поглаживал ее по спине.
Что же ты пережила? Какого страху натерпелась, когда вокруг свистели пули, когда в двух шагах от тебя упал на пол прошитый очередью человек, когда твой муж с безумным воплем выскочил в окно, чтобы рухнуть вниз головой с четвертого этажа? Беготня, стрельба, драка. Милиция, с ходу ворвавшаяся в квартиру и выволокшая тебя из-под стола. Я сам до сих пор не верю в то, что это все происходило на самом деле. Иногда кажется, что вот сейчас я проснусь и все будет иначе. Все станет таким же, как и раньше. И я встану утром под монотонное тарахтение будильника, пойду на работу, поздороваюсь за руку с ухмыляющимся Валеркой, которого все зовут не иначе как Медведем... Но этого не будет. Все это осталось в прошлом.
В сегодняшнем дне у меня разнесенная вдрызг квартира, доведенная до тихой истерики жена, подозревающий меня во всех смертных грехах майор Таранов и чертово Братство Придурков на хвосте.
А завтра?.. О завтрашнем дне не хотелось даже и думать. Что затеял этот Рогожкин? Что хочет от меня его идиотская организация? Чем я могу помочь ему, и как бы мне ухитриться провернуть дело так, чтобы выбраться из этой каши живым?
– Все хорошо, Оля. Все будет хорошо...
Я закрыл протестующе заскрежетавшую дверь, подхватил Ольгу на руки и отнес в комнату. Уложил на кровать, поцеловал и молча сел рядом. Оля держала меня за руку, стиснув пальцы так, что мне было больно. Но я терпел.
– Я хотела прийти к тебе, – захлебываясь, бормотала она, – но меня не пустили... Я ждала... Семен Иванович сказал, что тебя скоро выпустят... Они что-то нашли... Я верила, что все еще образуется...
– Тише, тише. Спи. Конечно, все образуется.
Я ждал, пока она не уснула. Потом осторожно высвободил руку и встал. Осмотрелся.
Да, наша скромная квартирка все еще напоминала место мамаева побоища. Изрытые щербинами стены и превращенная в щепу мебель. На месте люстры торчали два обрывка провода, зеркало исчезло, оставив только широкую круглую раму, у стены сиротливо притулилась хромая табуретка с тремя ножками. Но при этом было видно, что здесь уже поработали хозяйственные руки моей жены. Весь мусор куда-то исчез, вместо выбитого стекла вставлено новое, кровавые пятна со стен были удалены вместе с клочками обоев. В углу стояло ведро, наполненное мыльной водой, рядом валялась тряпка.
Я вздохнул, заглянул на кухню, в туалет. Поморщился. Следы разрушений были и здесь. Осмотрев пробитую пулей кастрюлю, я задумчиво пожал плечами и осторожно водрузил испорченную посудину на холодильник.
Наше жилье после того незабываемого дня требовало капитального ремонта. Эх, жаль, что денежки Михаила сгинули в милицейских застенках, сейчас они бы ох как пригодились.
Да, тогда было бы гораздо проще.
Несколько минут я смотрел на свернувшуюся калачиком Ольгу, потом вышел на балкон и глубоко вдохнул пахнувший надвигающейся грозой воздух. На улице уже почти стемнело. И если бы не затянутые тучами небеса, то можно было бы разглядеть, как одна за другой зажигаются на небе первые звезды.
Глядя на многочисленные огни соседних многоэтажек, я методически перебирал в уме события сегодняшнего дня, раскладывая все по полочкам. Перед глазами все еще стояло постное лицо майора Таранова и ухмыляющаяся рожа Рогожкина, в грустно-спокойных глазах которого медленно разгоралась ледяная искорка презрения и готовности немедленно нажать на спуск.
«Ты нужен нам», – сказал Рогожкин. Итак, это необходимо обдумать. Я им действительно нужен? Всесторонне рассмотрев эту мысль, я пришел к неизбежному результату. Нет. Я им совершенно не нужен. Зачем Братству возиться с лопухом, оказавшимся настолько глупым, что сдуру нацепил на руку кольцо вероятности, ничего о нем не ведая? Гораздо проще забрать кольцо и передать его кому-нибудь из более достойных кандидатов. Но ни Михаил, ни Рогожкин так этого и не сделали, хотя неоднократно грозились. Вывод: либо я гораздо более ценная фигура, чем они пытаются показать, либо... Либо действует еще какой-то фактор, которого я не знаю. Это тоже не исключено. В конце концов, что я знаю о кольцах? Ничего, кроме того, что сказали мне Михаил и Федор.
А что они мне сказали?
Я постарался вспомнить долгую речь Рогожкина. Он говорил... А ведь ничего конкретного он мне не сообщил. Только толкал какие-то сказочки, замаскировав их под историю Братства.
Семнадцать колец. Хм... Ну ладно. Пусть будет семнадцать. Семнадцать всемогущих людей, способных с легкостью перевернуть историю всей Земли. Предположим. Скрывшиеся в тени неизвестности полубоги, которые, опутав своими ниточками все человечество, ведут его известными только им самим тропами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49