– Делай, что говорят.
– Игорь, – пробормотала я, – может, хватит?
– Заткнись. И только попробуй мне помешать.
– Да не собираюсь я тебе мешать.
Он, похоже, тронулся. То есть, не то, чтобы тронулся, а просто весь кошмар пути сконцентрировался у него на Томасе. Может, действительно, остановиться – он рано или поздно придет в себя? Но тут мне пришла в голову мысль, что, если мы остановимся, его ничто не будет удерживать, и он действительно начнет стрелять. И я позорно замолчала.
– Ну, хорошо, – сказал наконец Томас. – Не маши своей пушкой, я уже останавливаюсь. Просто хочу найти место, где можно съехать с дороги.
Он сбавил скорость, и мы молча проехали еще минут пять, пока он не вывел машину на усыпанную гравием площадку над обрывом – такие иногда попадаются на горных дорогах.
– Выходи, – сказал Игорь. – Медленно.
Томас отворил дверцу и вылез. Держался он спокойно, даже лениво. Игорь тоже распахнул дверцу, но остался в машине. Я тоже вышла и обошла автомобиль вокруг, чтобы получше их видеть. Мы стояли на краю обрыва. За белыми столбиками ограждения внизу шумели деревья; оттуда же, снизу, с далекого моря дул ветер, принося теплый воздух, накатывающий, точно волны. Где-то вдали, на самой кромке ночи горели редкие огоньки. С ума все посходили.
– Ритка, – сказал Игорь, – отвали от него подальше.
– Нет. Я лучше тут постою.
– Отойди, – сказал Томас, – ты же видишь.
– Ничего я не вижу.
Чтобы мягкий, спокойный, домашний Игорь угрожал мне пистолетом ни с того, ни с сего? Значит, мир рухнул.
– Пока ты был не в себе, – сказал Игорь, – я тебя не трогал. Но теперь, раз уж ты пришел в норму, ты мне за все ответишь. Вынь руки из карманов!
Томас неохотно вытащил руки и поднял их ладонями вверх.
А я все боялась, что если заговорю, то подтолкну Игоря к каким-то действиям, заставлю его принять решение, а назад уже пути не будет. Поэтому какое-то время я молчала, прикидывая, что бы такое сказать. На меня вдруг навалилась непомерная усталость – опять я была одна, совсем одна, и положиться было не на кого.
– Послушай, – говорит Томас, – ну что ты за меня взялся? Я же не враг вам. Я сделаю все, что ты скажешь.
– Я тебе не верю.
– Ну что я могу сделать, чтобы ты мне поверил?
– Все, что ты мог, ты уже сделал.
– Ну так, – говорит Томас, – чего ты еще от меня хочешь?
– Герка из-за тебя погиб. И Кристина, наверное, тоже.
– Кристина жива, – ответил Томас, – ручаться не могу, но думаю, что жива. Они, должно быть, благополучно добрались. А Герман... что ж, моя вина, наверное. Я должен был остановить грузовик тогда, раз уж шофер так перетрусил. Как угодно, но остановить. И дело тут не только в Герке. Думаю... они всех заложников застрелили, в конце концов.
– Почему ты валишь все на него одного, – наконец, вступилась я, – ни ты ничего не сделал, не пытался даже... ни я.
– Не в этом дело, – устало ответил Игорь. Стоять ему было тяжело, и он прислонился к капоту, но пистолет не опустил. – Я же не такой идиот, я же понимаю. Как мы вообще сюда попали – вот это пусть объяснит.
– Хорошо, – ответил Томас, – только что я могу объяснить? Главное вы и сами уже знаете. Частью догадались, частью узнали случайно. Все, что произошло, никто предусмотреть не мог, конечно. Предполагалось, что к этому времени мы уже должны были благополучно добраться до места, и там бы я вас оставил.
– Какого еще места?
– Там, на побережье. Отсюда до него еще часов пять на машине ехать.
– Кому мы понадобились? И зачем?
– Мне трудно это объяснить, – сказал он, – потому что полномочий таких мне, вроде, никто не давал, но, коротко говоря, по некоторым прогнозам тут скоро будет очень плохо. И есть некто... кто заинтересован в том, чтобы все это не зашло слишком далеко. Они пытаются... не то, чтобы наладить жизнь, – боюсь, это уже невозможно. Пытаются создать что-то новое. Но для этого нужны люди определенного склада, которые способны это новое принять. Мы их находим. Во всех крупных городах, повсюду, есть наши центры. И мы заранее прикидываем, кто нам нужен. Исходя из определенных критериев. И, если удается таких людей уговорить, – вывозим. Под разными предлогами, осторожно, небольшими группами. Иначе может начаться паника, мы только подтолкнем катастрофу. А это никому не нужно – ни нам, ни вам.
Он помолчал.
– Мы, правда, ничего плохого не хотим, – добавил мягко. – Никто вам не сделает ничего плохого.
– Кто вы такие?
Он задумался.
– Мы-то? Трудно сказать. Дело в том, что те, кто это все спланировал, сами появиться не могут. А кто-то должен все обеспечивать. Находить нужных людей. Собирать их. Переправлять. Поэтому... такие, как я. Беда только в том, что не всегда легко предугадать, как поведут себя люди. Как мы ни готовились, как ни старались. У нас все время накладка на накладке. Тебя я, например, проглядел.
– А то бы что? Обезвредил?
– Да нет. Просто отобрал бы пистолет. Ты бы и не заметил.
– Знаете, – говорю, – что-то мне не нравится, как мы разговариваем. Неуютно как-то. Но, Томас, в одном он прав. Никуда я не поеду. Я боюсь. Я домой хочу, Томас.
И тут, к собственному ужасу, я расплакалась. Думаю, это долго копилось – просто сил уже не достало терпеть.
– Ох, ну прекрати ты, в самом деле, – сказал Томас, – ну что мне теперь делать? Даже, предположим, мы и вернемся... Я совсем не уверен, что все останется, как было. И что вас оставят в покое... погибать вот так... Ведь там же уже невозможно жить – разруха, голод... особенно таким, как вы.
– Значит, тех, кто там остается, – говорю, – вы бросаете на произвол судьбы?
– Конечно, нет, – ответил он. – Игорь, может, ты все же уберешь эту штуку... Она меня раздражает немного. Как-то мы постараемся помочь. Ты же сама видела – склады эти. Часть автоколонн – из тех, что курсирует между городами, – тоже наша. Так что мы постараемся, чтобы до крайности все не дошло. Не в этом дело. Мало того, что мы, как выяснилось, не можем предсказать, как вы поведете себя в критической ситуации – и поодиночке, и всем скопом... появился еще один фактор.
– Ты о чем?
Он отвернулся, поглядел вниз, на глухую непроглядную землю, на кромку горизонта, которая четко вырисовывалась на фоне слабо светящегося неба.
– Я говорю, – сказал наконец он, – об этих пустых поселках. Я как-то... я правильно понял, что ты побывала в таком? А то я тогда ничего не соображал, понимаешь. Иначе не пустил бы.
Я утерла слезы и пришла в себя, потому что можно плакать, если то, что происходит, касается непосредственно тебя, но когда все вокруг вот так страшно и непонятно – уже нельзя.
– Томас, я тебя уже об этом спрашивала. Ты тогда сказал, что не знаешь. Может, хоть сейчас расскажешь, что это такое?
– Но я, правда, не знаю, – ответил он. – Какие-то сведения к нам поступали, но они были настолько сумбурными и непонятными, что мы до сих пор просто не знаем, как к этому относиться. Как включить в общую схему того, что здесь происходит. Это всегда бывает одинаково – небольшой поселок, городок. Сегодня там все нормально – в известных пределах, конечно; завтра уже – никого. Пусто. Мы посылали туда своих людей, но так ничего и не выяснили. Либо они возвращались ни с чем, либо пропадали просто. Но может случиться так, что нам придется очень сильно изменить свои планы, исходя из этого.
Игорь помолчал.
– Ладно, – сказал он наконец. – Стой, где стоишь. И не двигайся, пока мы не отъедем отсюда. Давай, Ритка, садись в машину.
– Нет, – ответила я, – хочешь, поезжай один. Я не поеду.
– Ты что? – пробормотал он. – С ума сошла? Почему?
– Не знаю, – говорю. – Честно – не знаю.
– Залезай в машину, идиотка, – заорал он. – Давай залазь, и поехали домой. Смерти, дура, захотела? Сама же тут рыдала!
Я только оглушенно помотала головой, потому что сама не очень соображала, что это на меня нашло.
– Поедешь, – сказал он, – или я застрелю его, ублюдка.
– Валяй, – говорит Томас.
– Игорь, – сказала я, – не нужно. Как тебе потом с этим? Оставь все как есть.
– Тогда полезай в машину!
– Я же сказала тебе – оставь нас в покое.
Он поднял пистолет – рука у него тряслась, а глаза были совсем безумные. И я поняла, что он все-таки выстрелит. Он и выстрелил, но пуля ушла в сторону, а он отбросил пистолет, словно тот жег ему руку.
– Идите к черту, сволочи! – И полез в машину.
Дверца хлопнула; он зажег фары, автомобиль загудел, развернулся и скрылся из виду. На умеренной скорости.
– Ладно, – сказал Томас, – пошли пешком. Куда торопиться?
– Сказано, я туда не пойду.
– Да, – ответил он, – я слышал. Что ж, если так, нам надо выйти к ближайшему посту. Документов у нас никаких, но, я думаю, оттуда удастся связаться с Комитетом. У них договоренность о содействии практически со всеми официальными властями.
– А потом?
– Отправят нас домой. Надеюсь, обойдемся без приключений. Хватит с меня.
– Что-то устала я очень.
– Ничего, – сказал он, – мы пойдем медленно.
– Ты говорил, у тебя могут быть неприятности.
– Может, и нет. Сейчас все очень быстро меняется. Может, за это время случилось что-то, из-за чего им придется поменять стратегию. И тебя, думаю, они беспокоить не станут. В конце концов... нам нужен кто-то отсюда. Кто-то, кто согласился бы нам помогать. Знать все и помогать. Сами мы, похоже, не справляемся.
Идти было темно, но спокойно. Ровная дорога шла под уклон, и торопиться было незачем. Мы шли так уже с час, когда вдали, откуда-то снизу раздался шум мотора. Он все приближался, надсадно гудя на поворотах, и, наконец, в лицо ударил свет фар.
– Черт с вами, – сказал Игорь. – Садитесь.

* * *
На побережье было тепло и сыро – туман сполз с вершин и уютно устроился меж залитых бетоном пустых эспланад набережной, меж покореженных павильонов, перетекал, проскальзывая сквозь пальцы молов. Море равномерно шуршало галечником – наступая, отступая... Оттуда, из тумана, резкими металлическими голосами вопили чайки.
Вчера на рассвете мы натолкнулись на пост и тут же сдались, поручив все переговоры Томасу. Не знаю, о чем они там разговаривали, но, видимо, все уладилось, потому что нас отвели в вагончик-времянку, который служил тут чем-то вроде караулки, накормили горячим и даже дали выспаться. Я спала почти сутки. Не осталось ни сил, ни любопытства, чтобы попытаться разузнать, что с нами собираются делать; отправят ли дальше своим ходом на украденной машине, или же мы формально уже находимся под арестом и ждем, пока нас не передадут из рук в руки каким-то другим властям... Не знаю. Постель внутри вагончика была отгорожена занавеской, на оконной раме натянулась свежая паутина. За окном, затянутым ржавой мелкой сеткой, стучал дождь. Я слышала его шум, когда просыпалась и когда засыпала – он был мягким, монотонным, успокаивающим. Уже к вечеру, когда наступили сумерки и дождь немного утих, я вышла посидеть на крыльце. Над ним нависал козырек, но оно все равно было мокрым. Рядом с вагончиком качались высохшие стебли полыни, асфальт пересекали слизистые дорожки, оставленные странствующими улитками. Тут было очень спокойно. И ни о чем не хотелось думать.
– Ты как? – спросил Томас. Он неслышно подошел и устроился на ступеньке повыше.
– Ничего, – не поворачивая головы, ответила я.
– Мне кажется, целых суток отдыха вполне достаточно. Завтра на рассвете выезжаем.
– Куда?
– Домой.
– Сами? Я имею в виду – нас просто отпустят и все?
– Зачем же им нас держать? Они за это время успели запросить на нас данные. Все подтвердилось.
– А... что с остальными заложниками, неизвестно?
– Их больше нет, – ответил он неохотно.
– Что же они... собираются вот так все и оставить?
– Нет. Теперь, когда им известно, где расположена база, думаю, они выбьют террористов оттуда. Если те не оставили ее и не перебрались куда-то еще. Но это уже нас не касается. Они сами разберутся.
– За наш счет, – сказала я горько. – Они всегда разбираются за наш счет.
Он не ответил. А мне стало неловко за свое нытье. Какого черта я жалуюсь? И тут мне плохо, и туда с ним я идти отказалась. Почему? Испугалась чего-то неведомого, к чему придется, ломая себя, приспосабливаться? Или того, что мне пытаются навязать какую-то стратегию поведения помимо моей воли? Так ведь тут меня тоже никто не о чем не спрашивает! Просто потому, что уже так заезжена, что не могу себе представить, что может быть иная жизнь, иной выход? Мне тут никогда не нравилось, это верно – всегда было не по себе, как это бывает с людьми моего склада, которые ждут от жизни чего-то чудесного, захватывающего и очень удивляются, когда она подсовывает им горечь, усталость и тоску, которые, собственно, и есть жизнь... и еще немножко надежды.
– Не жалеешь? – спрашиваю.
– О чем? – удивился Томас.
– Что не попадешь из-за нас, куда хотел?
Он лениво усмехнулся.
– Чего ради? Мне-то все равно пришлось бы вернуться. Там мне делать пока нечего. Хотя... знаешь, теперь я думаю, с самого начала задумано все было неправильно.
– А как правильно?
– Понятия не имею, – ответил он сердито.
Потом, не поднимая головы, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17