Девушка почти бегом поспешила к нему, не обращая внимания на предостерегающий вскрик Эльриса. Офирец не выдержал и, плюнув на боль в свежей ране, обогнал Карелу и был у тела Табасха первым.
Перевернув Табасха на спину, Эльрис приподнял его и встряхнул. Юноша попытался снова свернуться клубочком, и только подоспевшей Кареле удалось привести его в чувство легкими хлопками по щекам.
Табасх открыл глаза и прохрипел:
– Это Михар. Сестра знает, что я рядом. Что же мне делать?..
ГЛАВА 3
Михар внимательно следила, как на дне чаши рассасывается грязно-зеленый тягучий сгусток. Ей так хотелось продлить все это подольше, но всему есть предел. Михар утешала себя тем, что и эти несколько минут, пока действовали чары, ее братцу пришлось несладко. Мучительная боль должна была ненадолго подержать его в объятиях. И как Михар сразу же определила близкое присутствие Табасха, едва взяв в руки крысу, так и Табасх не мог не вспомнить парализующую силу заклинаний сестры, которая всегда умела хоть недолго, но очень чувствительно «ласкать» братишку.
Сначала Михар колебалась, стоит ли ей выдавать себя из-за того только, что желание слегка помучить Табасха было совершенно непреодолимо. Но, подумав немного, она рассудила, что, даже узнав о том, что Михар уже в Сером ущелье, Табасх не бросится прочь, сломя голову. Даже если бы у него и появилась мысль избежать свидания с сестрой, он ни за что не ушел бы из Кофских гор. Даже опасность, не очень серьезная, но ощутимая, не заставит его отказаться от намерения сбросить с себя проклятье Деркэто. А сделать это он сможет только здесь, в храме мести. И глупейшее его желание стать человеком непременно приведет его прямо в руки Михар.
Она улыбнулась своим мыслям, глядя на уже совсем прозрачную воду в чаше. Боль Табасха рассосалась, и теперь у него есть возможность подумать и взвесить свои силы.
Вдруг поймав себя на том, что она по-прежнему продолжает думать о Табасхе снисходительно, Михар резко одернула себя Быть к Табасху снисходительной было нельзя. Табасх был существом весьма опасным. И как бы не хотелось Михар презирать брата, подобное пренебрежение могло очень дорого стоить стигийке.
И она попыталась рассуждать трезво. Сразу же Михар вынуждена была признать, насколько же ее брат на самом деле силен. Его мощь позволяла ему выкидывать фокусы куда сложнее, чем превращения. И если Михар требовалось подчас много времени, чтобы подготовить амулеты, снадобья или отыскать заклинание в древних книгах, то Табасху ничего этого не требовалось. Его демоническое начало не просто умело, оно ЗНАЛО все это, и на проделки свои Табасх не затрачивал ни времени, ни каких-то чрезмерных усилий.
И если бы этот вздорный придурок повиновался своей демонической половинке, не нашлось бы, наверное, никого, кто мог бы осилить его. Потому что как ребенок, рожденный от отца и матери, происходящих из разных рас, бывает необычайно красив, силен и крепок здоровьем, так и существо, родившееся от женщины и демона, не знает себе равных в жизненной и магической силе.
Но Табасх то ли по глупости своей, то ли еще по какой причине, не вполне достойной его происхождения, вбил себе в голову вздорную и нелепую мысль – заплатить своими демоническими способностями за возможность стать обычным человеком.
Судорожно прижав к груди кулаки, Михар заскрипела зубами от бессильной злобы. Какая несправедливость!.. Почему такому маленькому никчемному существу, даже не понимающему очевидных выгод своего положения, дано то, чего так жаждут другие, и прежде всего Михар?! Да если бы Михар была на месте своего брата, она по достоинству оценила бы дар судьбы. Этот же фокусник по совершенно непонятной причине извелся, исстрадался по человеческой беспомощности. Он всегда мечтал выйти к людям, расставшись с вынужденным уединением. Ради чего? Отказаться от редкого могущества, которое при умелом использовании может потешить любые самые изощренные прихоти человеческой, да и не только человеческой натуры! Несчастный недоумок. Михар презрительно скривилась. Какой глупец! Не мечтать ни о чем другом, кроме как погрязнуть в мелких склоках, бессмысленных и кровавых стычках, обыденном предательстве и низменных страстях, присущих всякому месту, где люди собираются количеством более двух! Быть свободным от этого и, тем не менее, этого же всего жаждать…
Михар вдруг ощутила нечто вроде легкой жалости к нерадивому братцу.
Но нет, Табасх не глуп, он всего-навсего сумасшедший, заключила, наконец, Михар свои рассуждения. Что хоть и не одно и то же, но в данном случае – совершенно сходные обстоятельства. Более того, благоприятные обстоятельства!
Михар встала и прошлась под сводом храма, покачивая бедрами. Вообще-то, там не было особо чем покачивать. Но она уже видела себя умопомрачительно прекрасной, такой, какой она станет благодаря милости Деркэто… И тогда все мужчины будут у ее ног, и она будет решать, как ей поступить с каждым из них.
А пока у нее был только один воздыхатель – Бриан. Михар подозревала, что мозгов у немедийца не слишком много, но их, возможно, хватит на то, чтобы уяснить: со стигийкой шутки плохи. Михар давно наблюдала за трясущимся беднягой. То, как он терпеливо молчал, не жалуясь даже на промозглый холод, означало, что мужчина напуган до полусмерти.
Михар возымела власть над ним даже не будучи одаренной милостью Деркэто. Ну и что такого в том, что власть эта зиждилась ни на бессильном вожделении, как мечталось Михар, а на животном страхе? И из такой ситуации можно извлечь массу приятного для себя. Напряженные от холода мощные мускулы немедийца вызывали у Михар довольно недвусмысленные желания, и она уже начала упиваться своей властью, предвкушая большего.
Михар решила, что вполне может оставить в покое Табасха на некоторое время. В конце концов, зачем добиваться какой бы то ни было власти, если не оставлять времени для того, чтобы воспользоваться приятными ее плодами?
Немедиец сидел, скорчившись, у дальней стены и стучал зубами. Поскольку Бриан был на две головы выше Михар и втрое шире ее в плечах, она не смогла бы пожаловать ему что-либо из своего гардероба, даже если и захотела бы. Поэтому Бриану оставалось прибегнуть к старому, как мир, способу самообогрева – дрожать сильнее. Что он и сделал, продолжая с опаской наблюдать за костлявой и смуглой юркой женщиной, угрозы которой звучали воистину божьей карой за все те порочные излишества, которые теперь назойливо припоминались немедийцу.
«О, Митра, милостивый и справедливый, клянусь, что больше ни одного глотка вина… сверх меры!. Ни одной шлюхи! Ни одной украденной монеты! Женюсь… на дочери какого-нибудь трактирщика! В кости играть брошу! И… И… – Бриан с тоской подыскивал еще что-нибудь, что можно было бы пообещать пресветлому. – На храмы пожертвую! Пилигримов кормить буду! Только убереги от этой проклятой стигийки! Жизнью своей клянусь, никогда больше!.. Никогда!..» – истово твердил немедиец и сам верил своим словам.
Михар остановилась перед своим пленником, которого отнюдь не веревки и не цепи, а всепоглощающий страх удерживал даже от мыслей о возможности побега.
– Замерз? – догадалась Михар. – Могу предложить Фипона в качестве грелки.
Дремлющий у маленького костерка Фипон, заслышав свою кличку, приоткрыл один глаз и покосился на немедийца, которого, похоже, до сих пор считал огромной и наглой безволосой загорелой крысой.
– Благодарю, госпожа Михар, – заикаясь, ответил Бриан. – Но… Стоит ли из-за меня мучить вашу киску? Я, знаете ли, люблю животных. Кошечек там, лошадок…
– Крысок, – добавила Михар с усмешкой.
Язык Бриана прилип к гортани. Он промычал что-то вовсе невнятное и низко склонился перед чародейкой.
– Впрочем, – продолжила Михар, – Я могу предложить тебе еще кое-что, что вполне сгодится для обогрева.
Бриан несмело взглянул на стигийку. Ее темные глаза, в которых невозможно было отличить зрачок от радужки, повлажнели. Женщина провела языком по сухим бескровным губам и произнесла загадочно:
– Полагаю, что ты не вздумаешь отказаться…
Не сводя глаз с оцепеневшего немедийца, Михар отстегнула пояс и сняла прозрачную короткую юбочку. Мотнув головой, она откинула назад свои блестящие волосы – то единственное, что было у нее действительно достойным восхищения.
С торжеством и вожделением смотрела Михар на мужчину, прекрасно сознавая, что ее власть над ним безгранична, и стоит ей сейчас приказать ему, он будет неутомим и послушен ей, а если не захочет – пожалеет, что родился на свет.
– Что ты думаешь обо мне? – промяукала Михар, подходя вплотную к немедийцу.
Бедняга еле разлепил губы. С тоской глядя на тощую и крайне неаппетитную плоть цвета незрелой оливки, Бриан вскользь подумал, что в сравнении с котом новая грелка несомненно проигрывает. Но он отчаянно взмахнул рукой: – Моя госпожа прекрасна!.. Михар в упор смотрела на немедийца, и ее взгляд недвусмысленно приказывал Бриану поторопиться.
Что-что, а чувство самосохранения, позволившее Бриану вовремя упасть в обморок перед Табасхом, было развито у немедийца сильнее прочих. «Если она останется мной недовольна, Фипона будет ждать сытный ужин», – безошибочно догадался Бриан. И неистребимая жажда уцелеть во что бы то ни стало оказалась на высоте. Она умудрилась вовремя скомандовать нужным органам, а те, не будь дураками, вовремя послушались.
Бриан принял в объятия свою грозную госпожу, взывая к Митре о прощении.
* * *
Карела осторожно зачерпнула воды из родника и подала глиняную кружку Табасху. Он жадно глотал, проливая воду, и его безрукавка мгновенно потемнела. Бессильно откинувшись на толстый тюк, рядом с которым его посадил Эльрис, Табасх вытер лицо. Его посиневшие губы дрожали, а в глазах стояли слезы.
– Ты не мужчина, – презрительно буркнул Эльрис. – От боли нюни распустил, как изнеженная баба.
– Эльрис, прекрати сейчас же! – строго сказала Карела.
Она чувствовала к беспомощному Табасху почти материнскую нежность и считала, что должна непременно оградить его от бессовестных нападок офирца.
– Если бы я пускал слезы по поводу каждой царапины, которую получил в своей жизни, я выплакал бы глаза годам к семнадцати, – сухо возразил Эльрис. – Впрочем, я многого от него и не требую, чего можно ждать от грязного прохожего странника, к тому же больного падучей.
– Я здоров, – отозвался Табасх. – И никакой падучей у меня отродясь не было. Это все чары моей сестры! Я узнал бы их, в каком бы месте и в каком бы виде она их не преподносила. Мы с ней хорошо изучили друг друга еще в детстве. Она не уверена, что справится со мной, но знает, каково мне бывает от ее нападок.
По молодости лет Карела страдала любопытством. И, возможно, это была единственная из чисто женских черт, присущая ей в полной мере. Поэтому она уже открыла рот, чтобы задать вопрос, но поймала сумрачный взгляд Эльриса:
– Нас это не касается, Карела! Кто там с кем хочет справиться, это не наше дело. Боги они, демоны или просто недоумки – пусть разбираются между собой сами.
Карела встала, отошла от притихшего Табасха и решительно подошла к офирцу. Если рассудить здраво, Эльрис говорил дельные вещи, опираясь на свой немалый уже жизненный опыт. Двадцать пять лет для воина, взявшего в руки меч еще в нежном юном возрасте, это срок, достаточный для того, чтобы иметь право поучать пылких девушек, ничегошеньки не смыслящих в том, что такое магия.
Но Карела не признавала за Эльрисом этого права. Если даже покойного отца, от одного взгляда которого трепетали многие, Карела всего лишь слушала, но никогда не слушалась, что можно говорить об Эльрисе?
Да, Карела была готова признать, что в магии она понимала мало, но она твердо произнесла, глядя на офирца в упор:
– Если ты и вправду намерен и дальше сопровождать меня, тебе придется смириться с тем, как я отношусь к Табасху. Можешь думать о нем, что хочешь. Но не пытайся в чем-либо меня переубедить. Перестань задирать его. Я так хочу.
– Клянусь Митрой, Карела, ты еще пожалеешь об этом! – побледнел Эльрис, и рука его нервно ухватилась за рукоятку покоящегося в ножнах меча. – Этот таинственный пилигрим еще встанет у нас поперек горла! И тогда, возможно, будет поздно!
– Не стращай! Ты слышал мои слова, и иного не дождешься! – закончила Карела и повернулась к Табасху.
Тот уже вставал, поправлял безрукавку и поднимал свою сумку.
– Табасх, – начала Карела. – У нас две лишние лошади. Не хочешь ли отправиться в путь вместе с нами?
Темные, еще не оправившиеся от боли глаза, с нежностью взглянули на девушку:
– Нам не по пути, Карела. Мне жаль, но нам не по пути.
– Так ты идешь в Офир? – расстроилась Карела.
– Нет, не в Офир. Но и не в Замору, – неопределенно ответил Табасх.
– Что ж, тогда все равно, возьми одного коня, – предложила Карела. – Зачем идти пешком, когда можно ехать верхом.
– Благодарю тебя, а также… досточтимого Эльриса, – Табасх покосился на мрачного офирца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38