Это отрицание жизни, вечное скитание...
Комин поднял взгляд на Трансуранидов. Когда-то было время, в самом
начале, время до того, как появились работа, боль, страх...
Они не понимают, потому что слишком боятся. Но он не может уйти с
ними. Он рвался из удерживающих рук. Он рвался в пропасть, упорно стремясь
сбросить свою броню. Позади него поднялась и щелкнула винтовка.
Броня предохраняла от радиации, но не от шокера. Огни в гроте
потускнели, и Комин провалился в темноту, закрывшую звезды, которых он
коснулся и которые потерял навеки.

14
Комин очнулся от боли. Это была не только острая, жгучая боль во всем
теле, но также упорный мучительный шум в ушах и голове, что было не совсем
шумом.
Он понял, что это. Не хотел, но понял. Звук звездного двигателя.
Звездный двигатель, корабль...
Он открыл глаза. Он не хотел делать этого, но сделал. Над ним висел
металлический потолок каюты, а напротив было лицо Кренча.
- Отлично, Комин.
Он пытался говорить обычным тоном, но не был хорошим актером, и в
выражении его лица было что-то такое...
- Ну, Комин, кажется, вы чисты. Ну и работку задали вы мне с Ротом.
Но, к счастью для вас, вы лишь коснулись Этого, и я думаю, мы выкачали из
вас последнюю заразу...
Комин сказал:
- Убирайтесь отсюда к черту.
- Но послушайте! У вас шок, и для него есть причина...
- Убирайтесь!
Лицо Кренча исчезло. Он услышал бормотание голосов и открывшуюся
дверь, а затем ничего, кроме коварного, неслышимого визга двигателя.
Комин летал неподвижно и старался не думать, не вспоминать. Но
вспоминал. Он не мог забыть звездный дождь в пламенном небе, этот чистый
экстаз, сияние вокруг него и наслаждение...
Он дурак. К счастью, он получил возможность убраться оттуда. Он мог
стать таким, как Баллантайн. Он говорил себе это, но не мог не думать о
Пауле, об остальных в этом мире, что с каждой секундой уносился все дальше
и дальше. Пауль и все остальные были свободны, жили так, как никто больше
не мог жить, под небом медных лун.
Ему захотелось заплакать, зарыдать, как женщина, но он не мог. Он
хотел уснуть, но не мог даже этого. Потом пришел Питер Кохран. Питер был
не из мягких людей. Он вошел и стоял, глядя вниз без всякой доброты на
темном индейском лице, затем сказал:
- Итак, вы чувствуете себя плохо. Вы чувствуете себя плохо потому,
что вы Арч Комин, растерялись, как ребенок, когда столкнулись с этим.
Комин поглядел на него и ничего не сказал. Казалось, ему нечего было
говорить. Должно быть, что-то было в его взгляде, потому что лицо Питера
изменилось.
- Послушайте, Комин, я могу сделать так, чтобы вы почувствовали себя
лучше. Кренч сказал, что откололись те из нас, кто
н_е_д_о_с_т_а_т_о_ч_н_о_ боялся, был недостаточно осторожен, недостаточно
сдержан, чтобы это их отпугнуло.
Комин спросил:
- Стенли?
- Да, мы оставили его там, - сказал Питер. Затем голос его стал
скрипучим. - Что мы еще могли сделать? Он получил полную дозу, и если бы
мы забрали его, повторилась бы история с Баллантайном. Лучше было
позволить ему остаться, как он хотел. И в противном случае мы едва ли
убрались бы вовремя.
Комин сказал:
- И теперь вы пришли сюда, чтобы получить от меня благодарность за
спасение? - Лицо Питера стало сердитым, но Комин продолжал, собрав всю
свою ослепительную вспышку гнева: - Вы прошли через врата и оторвали
человека от жизни, о которой ни один человек даже не мечтал, и еще хотите,
чтобы он был вам благодарен? - Он сел и продолжал, прежде чем Питер успел
прервать: - Знаете, что? Вы были напуганы, слишком напуганы, чтобы
отбросить маленькую поганую личность по имени Питер Кохран, слишком
напуганы, чтобы уйти от маленькой вшивой жизни, которая вам известна. И
поэтому вы теперь воображаете, что это было заражение, что это было зло,
что к этому нельзя прикасаться, что никто не должен касаться этого!
Питер не ответил. Он стоял, глядя на Комина сверху вниз, лицо его
стало усталым, изможденным, а плечи слегка поникли.
- Мне кажется, - прошептал он через секунду, - мне кажется, вы можете
быть правы. Но, Комин... - Питер явно боролся с собой, теперь Комин видел
это. Его темное лицо казалось еще темнее от напряжения и еще чего-то
большего, чем напряжение. - Но, Комин, не станет ли человек более - или
менее - чем человек? Даже если Трансураниды являются сияющим добром,
которым кажутся, даже если они могут превращать людей в ангелов, это
неправильно, что люди вырвутся так внезапно из того космоса, что создал
их. Быть может, через века мы сможем стать такими. Но сейчас это не нужно.
- Со времени падения Адама все мы грешны, - хрипло провозгласил
Комин. - Конечно, нужно придерживаться этого. Это единственная жизнь,
которая нам известна, значит, это лучшая жизнь. Люди с Барнарда не создают
звездолетов и не строят замков на Луне. Значит, это делает нас лучше. Или
не так?
Питер с трудом кивнул.
- Это вопрос. Но когда я отвечаю на нет, я придерживаюсь того, что
могу решить. Я думаю, со временем вы согласитесь. - Он помолчал и добавил:
- Баллантайн согласился. Либо его защита оказалась с изъяном, либо он
сбросил ее, но получил полную дозу. И не смог остаться в раю. Может бить,
этот рай не так уж хорош, если присмотреться к нему поближе.
- Может бить, - сказал Комин без всякого убеждения. Он вспомнил лицо
Стенли в последнюю минуту: скверный маленький человечек с массой мелких
страстишек, которые он не мог удовлетворить, поедаемый завистью, и однако
в конце концов он нашел нечто лучшее, чем доля в "Трансурановых рудниках
Кохранов" или что-то еще, чего он жаждал. Он просто перестал быть Стенли.
И теперь он остался там, а Комин был здесь, и Комин ненавидел Стенли
странной новой ненавистью.
Питер повернулся.
- Кренч сказал, что вы можете вставать. Не сидите здесь, надувшись на
весь мир. От этого будет только хуже.
Комин выругался от всего сердца, и Питер слабо улыбнулся.
- Я не думаю, чтобы вы могли стать настоящим ангелом, - сказал он и
вышел.
Комин сидел на койке, закрыв руками лицо, и в темноте снова видел
мерцающие белые огни и кружащиеся звезды. Что-то стало его, как огромная
рука, и опустошило.
Он не хотел уходить отсюда, не хотел возвращаться к тому, что делал
прежде, не хотел никого видеть. Но ему хотелось выпить. Ему хотелось
ужасно напиться, и он встал и вышел из каюты.
Что бы там ни сделали с ним Кренч и Рот, он был слаб, как младенец.
Все вокруг казалось тусклым и нереальным. В кают-компании он нашел группу
людей, сидящих вокруг стола и выглядевших, как больные. Они посмотрели на
него и отвели взгляды, словно он напомнил им то, чего они не хотели
вспоминать.
На столе стояла бутылка, уже изрядно опорожненная. Комин выпил то,
что в ней оставалось. Он почувствовал себя лучше, но выпивка оглушила его
и ему стало безразлично, как он себя чувствует. Он огляделся, но никто не
смотрел на него и ничего не говорил.
Комин сказал:
- Детонатор изъяли. Я не взорвусь.
Ему ответили парой слабых усмешек и притворными приветствиями, затем
все снова вернулись к своим мыслям. Комин начал понимать, что они думают
не столько о нем, сколько о себе.
Один из них заговорил:
- Я хотел бы узнать... я хотел бы узнать, что мы видели. Эти штуки...
Кренч вздохнул.
- Мы все хотели бы узнать. И мы никогда не узнаем, по крайней мере,
не полностью. Но... - он замолчал, затем продолжил: - Они не штуки. Они
живые. Форма жизни, непостижимая, невозможная нигде, кроме как среди чужих
элементов трансуранового мира. Жизнь, я думаю, основанная на
энергетических связях между атомами, гораздо более сложными, чем уран.
Жизнь самоподдерживающаяся, возможно, сравнимая по возрасту с нашей
Вселенной и способная насытить наши грубые простые ткани своей
трансурановой химией...
Комин снова подумал о том, что сказал Викри: источник всего сущего,
начало всего.
Кто-то хмуро сказал:
- Я знаю одно: никто не заставит меня вернуться туда.
Питер Кохран проговорил:
- Успокойся. Никто не вернется на Барнард-2.
Но оставшись наедине с Питером, Комин сказал:
- Вы ошибаетесь. В конце концов я вернусь.
Питер покачал головой.
- Вам так кажется. Вы еще находитесь под их воздействием. Но оно
будет слабеть.
- Нет.
Но так и случилось. Оно слабело. Когда прошли вневременные часы, оно
ослабло... пока он ел, спал и совершал все действия, свойственные
человеческому существу. Воспоминания остались прежними. Но свирепая,
скорбящая тяга к жизни вне жизни не может держать человека все время, пока
он бреется, переобувается, пьет.
Потом пришел конец безвременью и ожиданию. Они снова вытерпели жуткое
вращение и качку, когда выключился двигатель и они перешли в нормальное
пространство. Теперь Луна сияла, как серебряный щит, в передних
иллюминаторах. Большой Прыжок был завершен.
После долгого заключения на корабле обилие новых голосов и незнакомых
лиц привело всех в замешательство. Сады и огромный дом в блеске лунного
дня не изменились за миллионы лет, которые, казалось, отсутствовал Комин.
Он прошел через сады, как чужой, и все было прежним, кроме него самого.
Он не единственный чувствовал это. Это было безрадостное дело. Они
привезли с собой от чужого солнца ту же самую тень, что накрывала
Баллантайна. Клавдия громко оплакивала смерть Стенли. Ей сказали, что он
погиб, и в некотором смысле это была совершенная правда. Они не покорили
звезду. Звезда покорила их.
Комин шарил взглядом по незнакомым лицам, и кто-то сказал ему:
- Она не осталась здесь после отбытия корабля. Она сказала, что
ненавидит это место и не может остаться. Она вернулась в Нью-Йорк.
Комин сказал:
- Я точно знаю, что она имела в виду.
В залах огромного дома была прохлада и полумрак, и Комин остался бы в
них один, но Питер сказал:
- Вы можете понадобиться мне, Комин. Вы были ближе к этому, чем любой
из нас, а Джона нелегко убедить.
Комин неохотно стоял в заполненной старомодной комнате с видом на
Море Дождей. Джон выглядел так же, как и прежде: древний старик,
сгорбившийся в кресле, утомленный, морщинистый, скользящий к своему концу.
Но он еще хватался когтистыми руками за жизнь, в нем еще горело
честолюбие.
- Ты нашел их, а? - сказал он Питеру, приподнявшись костистым телом в
кресле. - "Трансурановые рудники Кохранов"! Звучит хорошо, не так ли?
Сколько там, Питер? Скажи мне, сколько!
Питер медленно произнес:
- Мы не получим их, дедушка. Этот мир... заражен. Экипаж Баллантайна
и трое наших людей. - Он помолчал, затем пробормотал фатальные слова: - Не
будет никаких "Трансурановых рудников Кохранов" отныне и навечно.
Долгую секунду Джон был совершенно неподвижен, кровь прилила к его
лицу, угрожая прорвать старческую кожу. Комин почувствовал слабый укол
жалости к нему. Он был так стар и так хотел завладеть звездой, прежде чем
умрет.
- Можете быть свободны, - сказал наконец Джон и выругался. -
Прекрасно, я найду человека, который не испугается. Я пошлю другой
корабль...
- Нет, - сказал Питер. - Я поговорю с людьми из правительства. Будут
другие путешествия к другим звездам, но звезду Барнарда нужна оставить в
покое. Там радиоактивное заражение особого вида, с которым никто не может
бороться.
Джон беззвучно пошевелил губами, тело его дернулось в пароксизме
ярости. Питер устало сказал:
- Прости, но это так.
- Простить? - прошипел Джон. - Если бы я снова мог стать молодым,
если бы только мог, я бы нашел способ...
- Не нашли бы, - резко сказал Комин. Внезапный гнев вспыхнул в нем.
Он многое вспомнил, наклонился над Джоном и сказал: - Есть вещи, с
которыми не могут справиться даже Кохраны. Вы не поймете, если я попытаюсь
вам объяснить, но этот мир защищен на все времена от кого угодно. Питер
прав.
Он повернулся и вышел из комнаты. Питер последовал за ним. Комин
сделал жест отвращения и бросил:
- Пойдемте.
Когда они прилетели в Нью-Йорк и толпа встречающих у космопорта
рассосалась, Комин сказал Питеру:
- Вы поедете к своим правительственным чиновникам. У меня есть другие
дела.
- Но если они захотят встретиться также и с вами...
- Я буду в баре "Ракетного Зала".
Позже, сидя в баре, Комин держался спиной к видео, но не мог не
слышать задыхающийся голос, выпаливающий новости открывшим рты,
взволнованным слушателям:
- ...и это великолепное второе путешествие, исследование зараженного
радиацией мира, который нельзя эксплуатировать или посещать, станет еще
одной, великой тропой к звездам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18