Я этого не видел, потому что тогда был в Австрии, но мне рассказывали, что он здорово сверзился… Ну, мы с ним познакомились в поезде, как раз когда он возвращался обратно. Я видел его фотографии во всех газетах – великий спортсмен и всякое такое. Я просто подошел к нему и сказал: „Меня зовут Сид Голтон. Хочу пожать вам руку. Поверьте мне, герцог, если бы я был рядом, вы не рухнули бы так с лошади“.
– Это было очень тактично.
– Конечно. Ну, мы все время говорили по-английски. И в дороге здорово подружились. Он был очень веселым, все время шутил и смеялся. Я ему сразу понравился. Понимаете, не так уж трудно познакомиться с такими известными ребятами, если знаешь, как подойти. – Голтон самодовольно улыбнулся. – В любой момент протянуть руку помощи… Я часто заходил к нему, но иногда не заставал дома. А с его дружками и вовсе не встречался. Хотя надеюсь. Но его я знаю и буду рад познакомить вас с ним. Он пригласил меня на свадьбу, но эти чертовы зануды! – Лицо Голтона злобно исказилось, впрочем, он тут же беспечно улыбнулся и продолжал: – Понимаете, я не очень-то уютно себя чувствовал среди этих кичливых типов, потому и не пошел на сборище у Килара… Слушайте… Как, вы сказали, вас зовут? Слушайте, поднимитесь к Раулю. Чего это все так раскипятились? Кажется, я вспоминаю…
Он тупо пытался что-то припомнить.
– Мистер Голтон, – вздохнул я, – очень сожалею, но вынужден вам сообщить, что герцог Салиньи убит…
У Голтона остекленел взгляд. Он с подозрением смотрел на меня, будто хотел сказать: „Хочешь меня подловить?“ – но не стал расспрашивать о том, как это случилось. Для него было достаточно понять, что произошло нечто непредвиденное. Он почти выбрался из глубокого кресла, когда вошли Банколен с Графенштайном и Вотрелем. В следующую минуту Голтон предстал перед нами в совершенно ином, смешном и глупом виде. Он плакал пьяными слезами, невероятно перетрусил и заявил, что ни черта об этом не знает и что если его не отпустят, то у нас будут неприятности, потому что он человек больной.
– Разумеется, вы можете уйти, – успокоил его Банколен, – только оставьте свой адрес.
Голтон выкатился из комнаты, громогласно объявляя, что идет в нью-йоркский бар Гарри. Судя по оставленному им адресу, он жил на авеню Анри Мартина, номер 324.
Банколен уселся за стол и посмотрел на закрывшуюся за американцем дверь.
– Я начинаю думать, – заметил он, – что американский акт Волстеда был самым неудачным законом в истории Франции. Но не важно. С Голтоном можем подождать. – Отодвинув в сторону кипу журналов, Банколен откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. – Садитесь, пожалуйста, месье Вотрель. Основные сведения я должен получить от вас. Присаживайтесь, господа.
Гостиная с отблесками темно-красного света на коричневой коже кресел и с полом, выложенным черными и белыми мраморными плитами, напомнила мне комнату для судебных заседаний в здании Криминального суда у нас в Штатах. Графенштайн стоял спиной к камину и набивал трубку табаком. В кресле перед столом выпрямившись сидел Вотрель. Сбоку при полном освещении стали отчетливо видны многочисленные морщины у него на лице с пожелтевшими от курения усами. В его холодных, бесстрастных глазах застыло вежливое внимание; светлые волнистые волосы заметно поседели на висках. Его безукоризненно сложенное тело было облечено в превосходно сшитый костюм, так что он казался похожим на манекен. Однако за внешним холодным высокомерием чувствовалась натура нервная, не лишенная любви к театральным жестам и даже риску. Такие, как он, способны сделать блестящую карьеру, скажем, стать знаменитым полководцем, умеющим произносить зажигательные речи, призывая солдат к отважной атаке неприятеля, а затем, оставшись в стороне и хладнокровно и расчетливо оценив свое положение, принять меры к тому, чтобы самому оказаться вне опасности. Из подобного материала действительно частенько получаются генералы, артисты и зазывалы уличных балаганов.
– Если позволите, месье, несколько вопросов, – продолжал Банколен. – Вы понимаете их необходимость…
Вотрель слегка склонил голову.
– Могу я спросить, во сколько вы сегодня пришли сюда?
– Точно сказать не могу. Во всяком случае, где-то вскоре после десяти часов.
– Прошу вас рассказать подробно, что вы делали потом.
– Это совсем не трудно. Вообще-то мне не очень хотелось сюда идти, – он с отвращением огляделся по сторонам, – но предыдущее замужество Луизы было не очень приятным, и Рауль подумал отвлечь ее от тягостных воспоминаний, поскольку здесь довольно весело и оживленно… Мы пришли с супругами Килар, но они были вынуждены вскоре уйти. Кроме того, – тут Вотрель посмотрел на Банколена с таким выражением, как будто подумал об очень забавной шутке, – кроме того, думаю, Рауль назначил здесь кое-кому свидание…
– В самом деле? Вы сказали „кое-кому“, месье Вотрель, словно имели в виду женщину…
Вотрель пожал плечами. Казалось, Банколен очень заинтересован разговором, но оба смотрели друг на друга настороженно, как дуэлянты.
– На самом деле я не знаю. Мы поднялись наверх. Луизу тут же окружили знакомые дамы и увлекли за собой. Народу было еще очень мало. В курительной вообще никого, когда мы с Раулем зашли туда выпить. После этого он оставил меня – хотел сыграть в рулетку. „Хочу поставить на красное, Эдуар, – крикнул он, – сегодня вечером красное – мой удачный цвет!“ Могу поклясться, что на его лице снова промелькнула сардоническая усмешка.
Потом Рауль вернулся в курительную, как будто передумал играть. „Кстати, – сказал он, – что это за коктейль, – помнишь, ты мне говорил, – который делает бармен в американском баре в „Амбассадоре“?“ Я объяснил, что это особо крепкий напиток. Называется, кажется, „Обезьянья железа“. „Тогда не окажешь ли мне услугу? – не унимался он. – Сходи к здешнему бармену и объясни, как его готовить. Пусть он сделает для меня. Вечером я ожидаю человека по очень важному делу… И скажи бармену, чтобы коктейли принесли в карточную комнату, когда я позвоню. Мужчина должен прийти около половины двенадцатого. Спасибо“.
Я остался сидеть в курительной…
– Минутку, пожалуйста, – прервал его Банколен и обратился к Графенштайну: – Доктор, не позвоните ли вы по этому колокольчику? Шнур рядом с вами.
Австриец выполнил его просьбу, и мы все в молчании стали ждать. Наконец в комнату вошел стюард в белом фраке, тот самый, что уронил поднос перед входом в комнату, где произошло убийство. Это был бледный и невыразительный человек со строгими манерами. Его влажные глаза смотрели испуганно. Вотрель повернулся, чтобы взглянуть на него.
– Стюард, – обратился к служащему Банколен, – это вы обнаружили убитого?
– Да, месье. Вот этот месье, – стюард нервно кивнул на Вотреля, – сказал мне, чтобы я ждал звонка из карточной комнаты около половины двенадцатого. Я принес коктейли, которые заказал месье. Я увидел… – Его лицо сморщилось, и он начал оправдываться: – Я не смог удержать поднос, месье! Правда не смог! Если вы поговорите обо мне с…
– Не волнуйтесь. Забудьте о посуде. Значит, вы услышали звонок, да? Во сколько?
– В половине двенадцатого. Это точно, потому что я внимательно следил за временем. Месье Салиньи всегда дает чаевые… щедрые чаевые…
– Где вы находились в этот момент?
– В баре, месье. Бар соединяется с курительной комнатой – дверь из нее находится рядом с карточной комнатой на той стороне, которая ближе к фасаду здания.
– А где висит шнур от звонка в карточной комнате?
– Естественно, около двери в общий холл, месье. Видите ли, снаружи от этой двери стоял мужчина – ваш детектив, месье. Я постучал, мне не ответили. Я еще подумал, что если войду, то могу кого-то смутить… Я опять постучал, на этот раз очень громко. Ответа не было! Тогда я сказал вашему детективу: „Там кто-нибудь есть? Как вы думаете, мне войти?“ Он сказал: „Что вы хотите сказать? Кто там должен быть?“ Я сказал: „Месье де Салиньи“. И он вдруг побелел как полотно. „Зайдите, – сказал он. – Заходите вы, или это сделаю я“. Я вошел… – Стюард говорил все быстрее, а глазки его забегали.– Alors , я вошел. Сначала я не заметил, что здесь что-то не так. Ваш человек заглядывал через мое плечо. Нет, сначала я не заметил… не заметил. Alors, я двинулся вперед и – mere de Dieu! едва не споткнулся об эту голову! Я закричал, бросился к двери в салон, я не смог удержать поднос! Вот и все, месье, клянусь…
Он выразительно размахивал руками. При воспоминании об увиденном взгляд у него словно остановился. Затем стюард в изнеможении прислонился спиной к двери. Мужчина тяжело дышал, словно прошел марафонскую дистанцию.
Банколен откинулся назад и устремил задумчивый взгляд в потолок. Он молчал, пощипывая бородку. Затем жестом отпустил стюарда. С глубоким вздохом, будто снова взваливал на плечи тяжелую ношу, начальник полиции обратился к Вотрелю:
– Итак, месье, продолжим. Салиньи оставил вас в курительной комнате. Когда это было?
Вотрель широко улыбнулся:
– Дорогой мой, вряд ли я смогу указать точное время каждого своего поступка сегодня. Это было незадолго до одиннадцати, возможно, без пяти минут. – Он говорил тоном мягкого увещевания, но взгляд его был твердым и бдительным. – Точнее сказать не могу. – Он пожал плечами. – Может, я ошибаюсь…
– Значит, вы сидели в курительной?
– Да. В одной из кабинок. У нас с Раулем здесь немного знакомых. Фи! Здесь собирается не самое приятное общество! – Вотрель скорчил брезгливую гримасу. – А рулетка! Видите ли, месье, это игра наудачу, чего я терпеть не могу. Она не требует усилий ума, не требует того, что Эдгар По называл „оценкой противника“. Нет уж, простите – такое не по мне. Я оставался там и чувствовал себя вполне уютно. Я читал книгу, оставленную кем-то в кабинке. Книга очень интересная, называется „Алиса в Стране чудес“.
– Милостивый боже! – в отчаянии воскликнул Банколен и ударил ладонью по столу. – Господа, это невероятно! Автор этой безумной трагикомедии написал ее, будучи в доску пьяным! Он надрывался от хохота, заставляя одного героя появиться в доме только для того, чтобы швырнуть на пол садовый совок; другого – забыть „Алису в Стране чудес“ не где-нибудь, а в казино! По его изощренной прихоти третий герой безмятежно почитывает эту парадоксальную повесть, тогда как в комнате рядом уже готовится к своему кровавому пиршеству жестокий убийца! Но нет, в этой пьесе все-таки должны присутствовать хоть какие-то признаки здравого смысла! Ведь если во всех этих инцидентах нет смысла, тогда и во всем мире его нет! – Поразительная перемена произошла в нашем славном полицейском: на мгновение его лицо осветилось победным торжеством, подобным тому, какое испытал Сатана, увидев наконец слабость в вооружении Михаила. Его очи метали стрелы. Но очень быстро лицо Банколена приобрело прежнее выражение, и он деловито продолжил: – Очень хорошо… Теперь я должен еще раз побеспокоить вас вопросом о времени, месье Вотрель. Я сверялся с показаниями часов в курительной и на лестнице. Их показания совпадают с моими… Сколько сейчас на ваших часах?
Вотрель повернул в ладони плоские серебряные часы, внимательно посмотрел на циферблат и сообщил:
– Ровно двадцать пять минут первого.
– Точно такое же время и на моих, секунда в секунду. – Банколен обернулся ко мне: – А на твоих?
– Двадцать четыре с половиной минуты.
Банколен нахмурился:
– Хорошо. Далее, месье Вотрель. Вы можете сказать, где вы находились в половине двенадцатого – в то время, когда месье де Салиньи вошел в карточную комнату?
– С погрешностью в несколько секунд могу, месье. – Вотрель помолчал, затем неожиданно разразился хохотом. – Представьте, в это время я находился в холле и разговаривал с вашим детективом. Я провел с ним около восьми минут, после чего на его глазах прошел в салон, где Луиза представила меня вам.
От плохо скрытой наглости ответа Банколен едва не потерял самообладание. Справившись с собой, он во второй раз попросил доктора Графенштайна дернуть шнур звонка.
В дверях с важным видом, потирая крупный нос, появился Франсуа.
– Да, месье, этот джентльмен стоял там со мной; – подтвердил тот. – Я занял свой пост, за пять минут до нашего знакомства, и сидел в кресле перед дверью в курительную, когда он подошел ко мне, предложил сигарету и спросил: „Вы не можете сказать мне, сколько сейчас времени? Кажется, у меня отстают часы“. – „Я знаю наверняка, месье, – ответил я, – что у меня точные часы, – сейчас половина двенадцатого. Однако мы можем сверить их с часами на лестнице“. – Франсуа перевел дыхание, бросив на нас быстрый проницательный взгляд, и продолжил: – Мы подошли к лестнице прямо напротив входа в карточную комнату. На часах было столько же, сколько у меня. Он поставил на своих часах правильное время, и мы стояли там и разговаривали…
– Следовательно, – перебил его Банколен, – вы находились прямо перед дверью из холла в карточную комнату в тот самый момент, когда месье де Салиньи вошел туда из салона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Это было очень тактично.
– Конечно. Ну, мы все время говорили по-английски. И в дороге здорово подружились. Он был очень веселым, все время шутил и смеялся. Я ему сразу понравился. Понимаете, не так уж трудно познакомиться с такими известными ребятами, если знаешь, как подойти. – Голтон самодовольно улыбнулся. – В любой момент протянуть руку помощи… Я часто заходил к нему, но иногда не заставал дома. А с его дружками и вовсе не встречался. Хотя надеюсь. Но его я знаю и буду рад познакомить вас с ним. Он пригласил меня на свадьбу, но эти чертовы зануды! – Лицо Голтона злобно исказилось, впрочем, он тут же беспечно улыбнулся и продолжал: – Понимаете, я не очень-то уютно себя чувствовал среди этих кичливых типов, потому и не пошел на сборище у Килара… Слушайте… Как, вы сказали, вас зовут? Слушайте, поднимитесь к Раулю. Чего это все так раскипятились? Кажется, я вспоминаю…
Он тупо пытался что-то припомнить.
– Мистер Голтон, – вздохнул я, – очень сожалею, но вынужден вам сообщить, что герцог Салиньи убит…
У Голтона остекленел взгляд. Он с подозрением смотрел на меня, будто хотел сказать: „Хочешь меня подловить?“ – но не стал расспрашивать о том, как это случилось. Для него было достаточно понять, что произошло нечто непредвиденное. Он почти выбрался из глубокого кресла, когда вошли Банколен с Графенштайном и Вотрелем. В следующую минуту Голтон предстал перед нами в совершенно ином, смешном и глупом виде. Он плакал пьяными слезами, невероятно перетрусил и заявил, что ни черта об этом не знает и что если его не отпустят, то у нас будут неприятности, потому что он человек больной.
– Разумеется, вы можете уйти, – успокоил его Банколен, – только оставьте свой адрес.
Голтон выкатился из комнаты, громогласно объявляя, что идет в нью-йоркский бар Гарри. Судя по оставленному им адресу, он жил на авеню Анри Мартина, номер 324.
Банколен уселся за стол и посмотрел на закрывшуюся за американцем дверь.
– Я начинаю думать, – заметил он, – что американский акт Волстеда был самым неудачным законом в истории Франции. Но не важно. С Голтоном можем подождать. – Отодвинув в сторону кипу журналов, Банколен откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. – Садитесь, пожалуйста, месье Вотрель. Основные сведения я должен получить от вас. Присаживайтесь, господа.
Гостиная с отблесками темно-красного света на коричневой коже кресел и с полом, выложенным черными и белыми мраморными плитами, напомнила мне комнату для судебных заседаний в здании Криминального суда у нас в Штатах. Графенштайн стоял спиной к камину и набивал трубку табаком. В кресле перед столом выпрямившись сидел Вотрель. Сбоку при полном освещении стали отчетливо видны многочисленные морщины у него на лице с пожелтевшими от курения усами. В его холодных, бесстрастных глазах застыло вежливое внимание; светлые волнистые волосы заметно поседели на висках. Его безукоризненно сложенное тело было облечено в превосходно сшитый костюм, так что он казался похожим на манекен. Однако за внешним холодным высокомерием чувствовалась натура нервная, не лишенная любви к театральным жестам и даже риску. Такие, как он, способны сделать блестящую карьеру, скажем, стать знаменитым полководцем, умеющим произносить зажигательные речи, призывая солдат к отважной атаке неприятеля, а затем, оставшись в стороне и хладнокровно и расчетливо оценив свое положение, принять меры к тому, чтобы самому оказаться вне опасности. Из подобного материала действительно частенько получаются генералы, артисты и зазывалы уличных балаганов.
– Если позволите, месье, несколько вопросов, – продолжал Банколен. – Вы понимаете их необходимость…
Вотрель слегка склонил голову.
– Могу я спросить, во сколько вы сегодня пришли сюда?
– Точно сказать не могу. Во всяком случае, где-то вскоре после десяти часов.
– Прошу вас рассказать подробно, что вы делали потом.
– Это совсем не трудно. Вообще-то мне не очень хотелось сюда идти, – он с отвращением огляделся по сторонам, – но предыдущее замужество Луизы было не очень приятным, и Рауль подумал отвлечь ее от тягостных воспоминаний, поскольку здесь довольно весело и оживленно… Мы пришли с супругами Килар, но они были вынуждены вскоре уйти. Кроме того, – тут Вотрель посмотрел на Банколена с таким выражением, как будто подумал об очень забавной шутке, – кроме того, думаю, Рауль назначил здесь кое-кому свидание…
– В самом деле? Вы сказали „кое-кому“, месье Вотрель, словно имели в виду женщину…
Вотрель пожал плечами. Казалось, Банколен очень заинтересован разговором, но оба смотрели друг на друга настороженно, как дуэлянты.
– На самом деле я не знаю. Мы поднялись наверх. Луизу тут же окружили знакомые дамы и увлекли за собой. Народу было еще очень мало. В курительной вообще никого, когда мы с Раулем зашли туда выпить. После этого он оставил меня – хотел сыграть в рулетку. „Хочу поставить на красное, Эдуар, – крикнул он, – сегодня вечером красное – мой удачный цвет!“ Могу поклясться, что на его лице снова промелькнула сардоническая усмешка.
Потом Рауль вернулся в курительную, как будто передумал играть. „Кстати, – сказал он, – что это за коктейль, – помнишь, ты мне говорил, – который делает бармен в американском баре в „Амбассадоре“?“ Я объяснил, что это особо крепкий напиток. Называется, кажется, „Обезьянья железа“. „Тогда не окажешь ли мне услугу? – не унимался он. – Сходи к здешнему бармену и объясни, как его готовить. Пусть он сделает для меня. Вечером я ожидаю человека по очень важному делу… И скажи бармену, чтобы коктейли принесли в карточную комнату, когда я позвоню. Мужчина должен прийти около половины двенадцатого. Спасибо“.
Я остался сидеть в курительной…
– Минутку, пожалуйста, – прервал его Банколен и обратился к Графенштайну: – Доктор, не позвоните ли вы по этому колокольчику? Шнур рядом с вами.
Австриец выполнил его просьбу, и мы все в молчании стали ждать. Наконец в комнату вошел стюард в белом фраке, тот самый, что уронил поднос перед входом в комнату, где произошло убийство. Это был бледный и невыразительный человек со строгими манерами. Его влажные глаза смотрели испуганно. Вотрель повернулся, чтобы взглянуть на него.
– Стюард, – обратился к служащему Банколен, – это вы обнаружили убитого?
– Да, месье. Вот этот месье, – стюард нервно кивнул на Вотреля, – сказал мне, чтобы я ждал звонка из карточной комнаты около половины двенадцатого. Я принес коктейли, которые заказал месье. Я увидел… – Его лицо сморщилось, и он начал оправдываться: – Я не смог удержать поднос, месье! Правда не смог! Если вы поговорите обо мне с…
– Не волнуйтесь. Забудьте о посуде. Значит, вы услышали звонок, да? Во сколько?
– В половине двенадцатого. Это точно, потому что я внимательно следил за временем. Месье Салиньи всегда дает чаевые… щедрые чаевые…
– Где вы находились в этот момент?
– В баре, месье. Бар соединяется с курительной комнатой – дверь из нее находится рядом с карточной комнатой на той стороне, которая ближе к фасаду здания.
– А где висит шнур от звонка в карточной комнате?
– Естественно, около двери в общий холл, месье. Видите ли, снаружи от этой двери стоял мужчина – ваш детектив, месье. Я постучал, мне не ответили. Я еще подумал, что если войду, то могу кого-то смутить… Я опять постучал, на этот раз очень громко. Ответа не было! Тогда я сказал вашему детективу: „Там кто-нибудь есть? Как вы думаете, мне войти?“ Он сказал: „Что вы хотите сказать? Кто там должен быть?“ Я сказал: „Месье де Салиньи“. И он вдруг побелел как полотно. „Зайдите, – сказал он. – Заходите вы, или это сделаю я“. Я вошел… – Стюард говорил все быстрее, а глазки его забегали.– Alors , я вошел. Сначала я не заметил, что здесь что-то не так. Ваш человек заглядывал через мое плечо. Нет, сначала я не заметил… не заметил. Alors, я двинулся вперед и – mere de Dieu! едва не споткнулся об эту голову! Я закричал, бросился к двери в салон, я не смог удержать поднос! Вот и все, месье, клянусь…
Он выразительно размахивал руками. При воспоминании об увиденном взгляд у него словно остановился. Затем стюард в изнеможении прислонился спиной к двери. Мужчина тяжело дышал, словно прошел марафонскую дистанцию.
Банколен откинулся назад и устремил задумчивый взгляд в потолок. Он молчал, пощипывая бородку. Затем жестом отпустил стюарда. С глубоким вздохом, будто снова взваливал на плечи тяжелую ношу, начальник полиции обратился к Вотрелю:
– Итак, месье, продолжим. Салиньи оставил вас в курительной комнате. Когда это было?
Вотрель широко улыбнулся:
– Дорогой мой, вряд ли я смогу указать точное время каждого своего поступка сегодня. Это было незадолго до одиннадцати, возможно, без пяти минут. – Он говорил тоном мягкого увещевания, но взгляд его был твердым и бдительным. – Точнее сказать не могу. – Он пожал плечами. – Может, я ошибаюсь…
– Значит, вы сидели в курительной?
– Да. В одной из кабинок. У нас с Раулем здесь немного знакомых. Фи! Здесь собирается не самое приятное общество! – Вотрель скорчил брезгливую гримасу. – А рулетка! Видите ли, месье, это игра наудачу, чего я терпеть не могу. Она не требует усилий ума, не требует того, что Эдгар По называл „оценкой противника“. Нет уж, простите – такое не по мне. Я оставался там и чувствовал себя вполне уютно. Я читал книгу, оставленную кем-то в кабинке. Книга очень интересная, называется „Алиса в Стране чудес“.
– Милостивый боже! – в отчаянии воскликнул Банколен и ударил ладонью по столу. – Господа, это невероятно! Автор этой безумной трагикомедии написал ее, будучи в доску пьяным! Он надрывался от хохота, заставляя одного героя появиться в доме только для того, чтобы швырнуть на пол садовый совок; другого – забыть „Алису в Стране чудес“ не где-нибудь, а в казино! По его изощренной прихоти третий герой безмятежно почитывает эту парадоксальную повесть, тогда как в комнате рядом уже готовится к своему кровавому пиршеству жестокий убийца! Но нет, в этой пьесе все-таки должны присутствовать хоть какие-то признаки здравого смысла! Ведь если во всех этих инцидентах нет смысла, тогда и во всем мире его нет! – Поразительная перемена произошла в нашем славном полицейском: на мгновение его лицо осветилось победным торжеством, подобным тому, какое испытал Сатана, увидев наконец слабость в вооружении Михаила. Его очи метали стрелы. Но очень быстро лицо Банколена приобрело прежнее выражение, и он деловито продолжил: – Очень хорошо… Теперь я должен еще раз побеспокоить вас вопросом о времени, месье Вотрель. Я сверялся с показаниями часов в курительной и на лестнице. Их показания совпадают с моими… Сколько сейчас на ваших часах?
Вотрель повернул в ладони плоские серебряные часы, внимательно посмотрел на циферблат и сообщил:
– Ровно двадцать пять минут первого.
– Точно такое же время и на моих, секунда в секунду. – Банколен обернулся ко мне: – А на твоих?
– Двадцать четыре с половиной минуты.
Банколен нахмурился:
– Хорошо. Далее, месье Вотрель. Вы можете сказать, где вы находились в половине двенадцатого – в то время, когда месье де Салиньи вошел в карточную комнату?
– С погрешностью в несколько секунд могу, месье. – Вотрель помолчал, затем неожиданно разразился хохотом. – Представьте, в это время я находился в холле и разговаривал с вашим детективом. Я провел с ним около восьми минут, после чего на его глазах прошел в салон, где Луиза представила меня вам.
От плохо скрытой наглости ответа Банколен едва не потерял самообладание. Справившись с собой, он во второй раз попросил доктора Графенштайна дернуть шнур звонка.
В дверях с важным видом, потирая крупный нос, появился Франсуа.
– Да, месье, этот джентльмен стоял там со мной; – подтвердил тот. – Я занял свой пост, за пять минут до нашего знакомства, и сидел в кресле перед дверью в курительную, когда он подошел ко мне, предложил сигарету и спросил: „Вы не можете сказать мне, сколько сейчас времени? Кажется, у меня отстают часы“. – „Я знаю наверняка, месье, – ответил я, – что у меня точные часы, – сейчас половина двенадцатого. Однако мы можем сверить их с часами на лестнице“. – Франсуа перевел дыхание, бросив на нас быстрый проницательный взгляд, и продолжил: – Мы подошли к лестнице прямо напротив входа в карточную комнату. На часах было столько же, сколько у меня. Он поставил на своих часах правильное время, и мы стояли там и разговаривали…
– Следовательно, – перебил его Банколен, – вы находились прямо перед дверью из холла в карточную комнату в тот самый момент, когда месье де Салиньи вошел туда из салона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29