Закончив с бумагами, он переключился на нас.
– Господа, – начал он, – с самого начала вы находились в невыгодном положении, потому что не имели ни малейшего представления о том, что именно расследуете. Боюсь, это мешало вам понимать смысл всей последовательности событий настолько понятных, что, как только появится увязывающий их факт, вы сразу все поймете. Во всяком случае, быстрее, чем я рассказываю.
У нас в Париже человеку моего положения и должности необходима чрезвычайная гибкость. От меня не требуется, конечно, быть экспертом, умеющим использовать все средства детектива – химию, баллистику, психоанализ, медицину, микрофотографию – со всей пользой, которую могут принести спектроскоп, хромоскоп, фотокамера и ультрафиолетовые лучи или какие-либо другие орудия специалиста. Мне достаточно разбираться во всем этом настолько, чтобы подсказать экспертам, что именно следует искать, и потом по достоинству оценить их находки. Я должен организовать богатые возможности полиции таким образом, чтобы усилия не растрачивались попусту. Образно говоря, чтобы не шарить в темноте и не искать наобум. Мой мозг обязан отобрать единственную логическую комбинацию событий, которую они должны будут доказать.
Прежде всего, еще до того, как в карточной комнате было совершено убийство, мое внимание привлек один странный факт – вот почему я хотел слышать мнение доктора Графенштайна, – который касался психоанализа. Мы имели двух мужей мадам Луизы – двух совершенно различных по характеру мужчин, у которых не было ни малейшего сходства во вкусах и интересах. Мадам любила Лорана, образованного человека, пока он не повредился в рассудке, после чего она его возненавидела. Этот случай глубоко ее потряс. Но вскоре она почти с такой же силой влюбилась в Салиньи – спортсмена. Из множества мужчин именно Салиньи вырвал ее из недавнего ужаса первого брака. Мне пришло в голову, что у нее в глубине души еще жила та подсознательная и поруганная любовь к Лорану, и – voila! – оказалось, что между Салиньи и Лораном имелось странное физическое сходство. В сущности, оно было так заметно, что она сама сказала об этом. Вы помните, господа? Она сказала, что иногда ей видится в Салиньи Лоран и это ее пугает. Так оно и было. Но именно в этом и таилась тайна ее увлечения Салиньи. Ведь это сходство сочеталось с мыслью о том, что она имеет дело с мужчиной совершенно другого типа. Она думала, что это так. На самом деле ее новый мужчина напоминал Лорана после того, как она с усилием изгнала его из своих воспоминаний, узнав о его сумасшествии. Вот эти мужчины: оба высокого роста, оба со специфически блестящими карими глазами, оба с примерно одинаковым овалом лица. У Лорана нос был с горбинкой, у Салиньи – прямым; у Лорана были каштановые волосы и борода; Салиньи был блондином и брился. Измените форму носа, обесцветьте волосы, и у вас будет не только два вполне похожих друг на друга человека. Это не обмануло бы друга Салиньи, если друг хорошо его знал. Но дело в том, как известно вам, доктор, что мы узнаем своих друзей скорее по их манерам и привычкам, чем по внешности. Ведь если вдруг их привычки каким-то образом изменяются, мы удивляемся и говорим: «Ты сам на себя не похож!» Внешность же человека, если только она не имеет для нас психологического значения, запоминается нами довольно обще, смутно. Случайный прохожий, которого мы встречаем на улице, может сделать сотни мелких изменений своей внешности, но если его выдающиеся черты, по которым мы узнаем его, – цвет волос, форма носа, манера носить шляпу – останутся неизменными, мы не заметим разницы. Самозванец, который присвоил себе эти выдающиеся черты и держится вдали от всех, может легко ввести всех в заблуждение. Парадоксально, что единственный человек, который мог бы его разоблачить, был единственным человеком, который не смог этого сделать, а именно – мадам Луиза. Она видела Лорана, а не Салиньи, даже когда перед ней стоял настоящий Салиньи.
Как я сказал, сначала я просто лениво размышлял над этим фактом. Сомнения мои еще не приняли определенную форму, когда я с вами беседовал, доктор. Меня мучили причины, по которым женщина полюбила Салиньи, тогда как он был последним, кто мог бы вызвать ее любовь. Я ведь не из тех романтиков, что несут сентиментальный бред о невозможности объяснить пущенные наугад стрелы Эроса. Была и еще одна причина. Я не готов утверждать, что она действительно любила кого-либо из них двоих. И об этом я тоже помнил, когда говорил с вами.
Затем я изучал факты, которые оказались у нас во время расследования. Мы знали, что более месяца назад Салиньи повредил себе спину и левую руку прошу запомнить, левую, как сказано в телеграмме венского доктора, – и что он поехал лечиться в Вену. Он покидал Париж блестящим спортсменом: теннисистом, который едва не победил Лакоста; фехтовальщиком, бесстрашным джентльменом, который не побоялся напасть на горного льва, вооруженный только охотничьим ножом. Он вращался в спортивных кругах, из которых множество его друзей рассеялись по свету. Он был специалистом по лошадям и оружию, но не слишком образованным человеком, который редко читал и говорил только на родном языке. Он совершенно безразлично относился к светской жизни и не стремился занять сколько-нибудь солидное положение. Он был легкомысленным идеалистом, который обожал свою будущую жену, игнорируя знаки внимания со стороны других женщин. Он был крепким, здоровым, сердечным и простодушным парнем, часто принимал у себя друзей, но при этом не очень ценил хороший стол и беседы в гостиной. Можно сказать, он был из муки грубого помола, и тот, кто цитирует Суинберна молодой даме, читает «Алису в Стране чудес» или обсуждает на холостяцкой вечеринке знаменитых криминалистов, вызвал бы у него только удивление.
Банколен помолчал, медленно вычеркивая из блокнота пункты.
– Это понятно? Я вижу, вы помните все эти моменты. Затем, три недели назад, перед нами предстает Салиньи, вернувшийся из Вены. Какие поразительные изменения произошли с ним за время его отсутствия! Всего одна неделя пребывания в Вене дала ему волшебным образом совершенно противоположные качества личности и характера.
Свадьба его страшит. Он смертельно боится Лорана – этот храбрец, с простым ножом напавший на горного льва! Он дрожит от одной мысли, что кто-то угрожает лишить его жизни! Он запирается дома и никого не принимает. Он совершенно забрасывает общение с друзьями-спортсменами. Затем нанимает Герсо, превращая его в своего доверенного слугу, и больше никто к нему не допускается. Герсо будет писать за него письма, потому что хозяин повредил руку и даже писать не может. – Банколен с усмешкой поднял пачку фотографий. – Посмотрите на них, господа, вы их уже видели. Это фотографии Салиньи, когда он занимается разными видами спорта. И надеюсь, вы заметили, что в каждом случае он пользуется правой рукой теннисная ракетка, рапира всегда в его правой руке. Теперь же, по возвращении, он не может писать, не может фехтовать, играть в теннис, потому что повредил руку. Поразительно! Ведь он повредил себе левую руку!
Всего одна неделя, проведенная в Вене, одарила его таким совершенным знанием английского! Американец Голтон клянется, что он говорит на нем превосходно! Он перестает притворяться добродетельным и со страстью отдается в объятия… – тут Банколен тактично взглянул на меня, – молодой леди, над которой до этого насмехался. Начинает цитировать ей По, Суинберна и Бодлера…
У меня вырвалось:
– И это он принес ей «Алису», она сказала мне!
– О да! Отказавшись от всех предложений заняться спортом, теперь он стал коллекционером книг. Вскоре мы подойдем к этому. Но у нашего приспособленца есть свои привычки, о которых никто не подозревает. Обнаружено, что он курил опиум, и мы с удивлением узнаем, что он занимался этим уже больше года. Другими словами, он курил опиум в то самое время, год назад, когда победил в Уимблдоне самого выдающегося в мире теннисиста. Приходится думать, что после напряженного поединка на рапирах он ищет отдыха за трубкой с опиумом, а на следующее утро встречается на ринге с месье Карпентье!
Банколен сокрушенно покачал головой.
– Жизнь человека, господа, как и его характер, часто обнаруживает множество несоответствий, но я склонен полагать, что сам Мюнхгаузен возопил бы от такой сказки. Вследствие своих наблюдений я более внимательно стал всматриваться в причину этих изменений. Я изучал не только новый круг его друзей. Он, например, приглашал сюда на обед людей, с кем до этого не встречался, и внезапно установил дружеские отношения со своим адвокатом, которого очень мало знал. Но я обратил внимание и на некие видимые свидетельства, которые, что называется, лежали рядом. Лоран, говорит он, написал ему письмо. Он принес его мне, находясь в страшной тревоге, – человек, который одним мощным ударом мог послать Лорана в глубокий нокаут. Хорошо! Письмо написано почерком Лорана. У нас в деле имеются образцы его почерка. Мы сравнили их. Мы взяли его новую записку, измерив все росчерки линейкой в несколько дюймов длиной. Затем мы увеличили ее и сравнили наклон с подлинными образцами его почерка, таким же образом измерили все углы между линиями. Они были идентичны. Любая подделка тут же обнаружилась бы.
Однако микроскоп обнаружил легкие колебания – не ту нерешительность подлога, но определенные симптомы нервной нестабильности, причиненной организму наркотиками. Сравнение с образцами почерка наркоманов показывают нам со всей определенностью, как сказал мне начальник нашей лаборатории, что этот наркотик был опиумом.
Молчание нарушил Килар.
– И вы способны определить все это только по почерку?! – недоверчиво осведомился он.
– Это самый обычный анализ. Доктор Бейль делает их ежедневно. Следовательно, письмо было написано самим Лораном, но Лораном, который принимает наркотики. Теперь посмотрите на письмо. Оно передо мной, со всеми пометками, которые мы нанесли, когда искали в нем подделку. Анализ волокон бумаги показывает, что она изготовлена из очень тонкой льняной массы, которая производится в Париже фабрикой Траделла. Мы закинули наши сети! И выяснили, что две пачки такой бумаги были заказаны восемь дней назад месье де Салиньи. Тем не менее это могло ничего не означать, поэтому мы должны были заняться маркой карандаша, ибо письмо было написано карандашом. Карандаши делятся на четыре класса: сделанные из смеси угля, силиката и железа пишут серо-черным; из графита, силиката и железа – глубоким и мягким черным; цветные карандаши делаются из красителей, и копировальные карандаши в основном изготавливаются из анилиновых красок, графита и каолина. Мы применили к следам этого карандаша раствор уксусной кислоты и ферроцианида, которые дают цветную реакцию. Под микроскопом мы увидели необычную реакцию, тем не менее она укладывалась в пределы нашей классификации различных марок карандашей. Это письмо было написано копировальным карандашом, и сравнение дало нам возможность установить конкретного изготовителя и марку. Это оказался весьма редкий карандаш марки «Зодиак» номер 4. Хорошо! Вчера в этом доме, в письменном столе Салиньи, я нашел карандаш «Зодиак», четвертый номер. Его сравнили под микроскопом и спектроскопом с пометками на письме, точно так же, как сравниваются отпечатки пальцев. Письмо было написано именно этим карандашом!
Банколен опустил свои заметки и улыбнулся. Его глаза сверкали.
– Еще один формальный факт! Мы установили, что письмо было написано Лораном на бумаге, заказанной «Салиньи», и карандашом из стола «Салиньи». Сеть затягивается! Вот здесь передо мной книга «Алиса в Стране чудес». У нас есть основания полагать, что «Салиньи» собирался принести ее мисс Шэрон Грей. Именно этот экземпляр был найден в алькове, где сидел «Салиньи». С титульного листа стерто имя владельца книги – это было роковой ошибкой, что признают подделыватели, когда они пытаются вывести или стереть следы своей работы. Это было просто неумелое выведение надписи. Мы сфотографировали титульный лист при помощи ортохроматической пластины, проявили негатив, затем уменьшили изображение и усилили при помощи перхлорида ртути. Когда оно высохло, мы поместили его в рамку и экспонировали на другую пластину путем контакта. Этот процесс повторялся пять-шесть раз. Взгляните, господа, вот эти негативы! – Он поместил их под свет лампы. – На седьмом отчетливо видна стертая надпись.
Он стоял неподвижно, указывая на негатив.
– На титульном листе тем же почерком, что и письмо с угрозой, стояла надпись «Александр Лоран»!
Теперь у нас не оставалось сомнений, что лже-Салиньи на самом деле является Лораном. Но мы должны продолжать работу! Мы должны затянуть узел на самозванце так, чтобы он и пальцем не мог пошевельнуть. Я сделал свои дедуктивные выводы, а объединенные научные методы подтвердили их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Господа, – начал он, – с самого начала вы находились в невыгодном положении, потому что не имели ни малейшего представления о том, что именно расследуете. Боюсь, это мешало вам понимать смысл всей последовательности событий настолько понятных, что, как только появится увязывающий их факт, вы сразу все поймете. Во всяком случае, быстрее, чем я рассказываю.
У нас в Париже человеку моего положения и должности необходима чрезвычайная гибкость. От меня не требуется, конечно, быть экспертом, умеющим использовать все средства детектива – химию, баллистику, психоанализ, медицину, микрофотографию – со всей пользой, которую могут принести спектроскоп, хромоскоп, фотокамера и ультрафиолетовые лучи или какие-либо другие орудия специалиста. Мне достаточно разбираться во всем этом настолько, чтобы подсказать экспертам, что именно следует искать, и потом по достоинству оценить их находки. Я должен организовать богатые возможности полиции таким образом, чтобы усилия не растрачивались попусту. Образно говоря, чтобы не шарить в темноте и не искать наобум. Мой мозг обязан отобрать единственную логическую комбинацию событий, которую они должны будут доказать.
Прежде всего, еще до того, как в карточной комнате было совершено убийство, мое внимание привлек один странный факт – вот почему я хотел слышать мнение доктора Графенштайна, – который касался психоанализа. Мы имели двух мужей мадам Луизы – двух совершенно различных по характеру мужчин, у которых не было ни малейшего сходства во вкусах и интересах. Мадам любила Лорана, образованного человека, пока он не повредился в рассудке, после чего она его возненавидела. Этот случай глубоко ее потряс. Но вскоре она почти с такой же силой влюбилась в Салиньи – спортсмена. Из множества мужчин именно Салиньи вырвал ее из недавнего ужаса первого брака. Мне пришло в голову, что у нее в глубине души еще жила та подсознательная и поруганная любовь к Лорану, и – voila! – оказалось, что между Салиньи и Лораном имелось странное физическое сходство. В сущности, оно было так заметно, что она сама сказала об этом. Вы помните, господа? Она сказала, что иногда ей видится в Салиньи Лоран и это ее пугает. Так оно и было. Но именно в этом и таилась тайна ее увлечения Салиньи. Ведь это сходство сочеталось с мыслью о том, что она имеет дело с мужчиной совершенно другого типа. Она думала, что это так. На самом деле ее новый мужчина напоминал Лорана после того, как она с усилием изгнала его из своих воспоминаний, узнав о его сумасшествии. Вот эти мужчины: оба высокого роста, оба со специфически блестящими карими глазами, оба с примерно одинаковым овалом лица. У Лорана нос был с горбинкой, у Салиньи – прямым; у Лорана были каштановые волосы и борода; Салиньи был блондином и брился. Измените форму носа, обесцветьте волосы, и у вас будет не только два вполне похожих друг на друга человека. Это не обмануло бы друга Салиньи, если друг хорошо его знал. Но дело в том, как известно вам, доктор, что мы узнаем своих друзей скорее по их манерам и привычкам, чем по внешности. Ведь если вдруг их привычки каким-то образом изменяются, мы удивляемся и говорим: «Ты сам на себя не похож!» Внешность же человека, если только она не имеет для нас психологического значения, запоминается нами довольно обще, смутно. Случайный прохожий, которого мы встречаем на улице, может сделать сотни мелких изменений своей внешности, но если его выдающиеся черты, по которым мы узнаем его, – цвет волос, форма носа, манера носить шляпу – останутся неизменными, мы не заметим разницы. Самозванец, который присвоил себе эти выдающиеся черты и держится вдали от всех, может легко ввести всех в заблуждение. Парадоксально, что единственный человек, который мог бы его разоблачить, был единственным человеком, который не смог этого сделать, а именно – мадам Луиза. Она видела Лорана, а не Салиньи, даже когда перед ней стоял настоящий Салиньи.
Как я сказал, сначала я просто лениво размышлял над этим фактом. Сомнения мои еще не приняли определенную форму, когда я с вами беседовал, доктор. Меня мучили причины, по которым женщина полюбила Салиньи, тогда как он был последним, кто мог бы вызвать ее любовь. Я ведь не из тех романтиков, что несут сентиментальный бред о невозможности объяснить пущенные наугад стрелы Эроса. Была и еще одна причина. Я не готов утверждать, что она действительно любила кого-либо из них двоих. И об этом я тоже помнил, когда говорил с вами.
Затем я изучал факты, которые оказались у нас во время расследования. Мы знали, что более месяца назад Салиньи повредил себе спину и левую руку прошу запомнить, левую, как сказано в телеграмме венского доктора, – и что он поехал лечиться в Вену. Он покидал Париж блестящим спортсменом: теннисистом, который едва не победил Лакоста; фехтовальщиком, бесстрашным джентльменом, который не побоялся напасть на горного льва, вооруженный только охотничьим ножом. Он вращался в спортивных кругах, из которых множество его друзей рассеялись по свету. Он был специалистом по лошадям и оружию, но не слишком образованным человеком, который редко читал и говорил только на родном языке. Он совершенно безразлично относился к светской жизни и не стремился занять сколько-нибудь солидное положение. Он был легкомысленным идеалистом, который обожал свою будущую жену, игнорируя знаки внимания со стороны других женщин. Он был крепким, здоровым, сердечным и простодушным парнем, часто принимал у себя друзей, но при этом не очень ценил хороший стол и беседы в гостиной. Можно сказать, он был из муки грубого помола, и тот, кто цитирует Суинберна молодой даме, читает «Алису в Стране чудес» или обсуждает на холостяцкой вечеринке знаменитых криминалистов, вызвал бы у него только удивление.
Банколен помолчал, медленно вычеркивая из блокнота пункты.
– Это понятно? Я вижу, вы помните все эти моменты. Затем, три недели назад, перед нами предстает Салиньи, вернувшийся из Вены. Какие поразительные изменения произошли с ним за время его отсутствия! Всего одна неделя пребывания в Вене дала ему волшебным образом совершенно противоположные качества личности и характера.
Свадьба его страшит. Он смертельно боится Лорана – этот храбрец, с простым ножом напавший на горного льва! Он дрожит от одной мысли, что кто-то угрожает лишить его жизни! Он запирается дома и никого не принимает. Он совершенно забрасывает общение с друзьями-спортсменами. Затем нанимает Герсо, превращая его в своего доверенного слугу, и больше никто к нему не допускается. Герсо будет писать за него письма, потому что хозяин повредил руку и даже писать не может. – Банколен с усмешкой поднял пачку фотографий. – Посмотрите на них, господа, вы их уже видели. Это фотографии Салиньи, когда он занимается разными видами спорта. И надеюсь, вы заметили, что в каждом случае он пользуется правой рукой теннисная ракетка, рапира всегда в его правой руке. Теперь же, по возвращении, он не может писать, не может фехтовать, играть в теннис, потому что повредил руку. Поразительно! Ведь он повредил себе левую руку!
Всего одна неделя, проведенная в Вене, одарила его таким совершенным знанием английского! Американец Голтон клянется, что он говорит на нем превосходно! Он перестает притворяться добродетельным и со страстью отдается в объятия… – тут Банколен тактично взглянул на меня, – молодой леди, над которой до этого насмехался. Начинает цитировать ей По, Суинберна и Бодлера…
У меня вырвалось:
– И это он принес ей «Алису», она сказала мне!
– О да! Отказавшись от всех предложений заняться спортом, теперь он стал коллекционером книг. Вскоре мы подойдем к этому. Но у нашего приспособленца есть свои привычки, о которых никто не подозревает. Обнаружено, что он курил опиум, и мы с удивлением узнаем, что он занимался этим уже больше года. Другими словами, он курил опиум в то самое время, год назад, когда победил в Уимблдоне самого выдающегося в мире теннисиста. Приходится думать, что после напряженного поединка на рапирах он ищет отдыха за трубкой с опиумом, а на следующее утро встречается на ринге с месье Карпентье!
Банколен сокрушенно покачал головой.
– Жизнь человека, господа, как и его характер, часто обнаруживает множество несоответствий, но я склонен полагать, что сам Мюнхгаузен возопил бы от такой сказки. Вследствие своих наблюдений я более внимательно стал всматриваться в причину этих изменений. Я изучал не только новый круг его друзей. Он, например, приглашал сюда на обед людей, с кем до этого не встречался, и внезапно установил дружеские отношения со своим адвокатом, которого очень мало знал. Но я обратил внимание и на некие видимые свидетельства, которые, что называется, лежали рядом. Лоран, говорит он, написал ему письмо. Он принес его мне, находясь в страшной тревоге, – человек, который одним мощным ударом мог послать Лорана в глубокий нокаут. Хорошо! Письмо написано почерком Лорана. У нас в деле имеются образцы его почерка. Мы сравнили их. Мы взяли его новую записку, измерив все росчерки линейкой в несколько дюймов длиной. Затем мы увеличили ее и сравнили наклон с подлинными образцами его почерка, таким же образом измерили все углы между линиями. Они были идентичны. Любая подделка тут же обнаружилась бы.
Однако микроскоп обнаружил легкие колебания – не ту нерешительность подлога, но определенные симптомы нервной нестабильности, причиненной организму наркотиками. Сравнение с образцами почерка наркоманов показывают нам со всей определенностью, как сказал мне начальник нашей лаборатории, что этот наркотик был опиумом.
Молчание нарушил Килар.
– И вы способны определить все это только по почерку?! – недоверчиво осведомился он.
– Это самый обычный анализ. Доктор Бейль делает их ежедневно. Следовательно, письмо было написано самим Лораном, но Лораном, который принимает наркотики. Теперь посмотрите на письмо. Оно передо мной, со всеми пометками, которые мы нанесли, когда искали в нем подделку. Анализ волокон бумаги показывает, что она изготовлена из очень тонкой льняной массы, которая производится в Париже фабрикой Траделла. Мы закинули наши сети! И выяснили, что две пачки такой бумаги были заказаны восемь дней назад месье де Салиньи. Тем не менее это могло ничего не означать, поэтому мы должны были заняться маркой карандаша, ибо письмо было написано карандашом. Карандаши делятся на четыре класса: сделанные из смеси угля, силиката и железа пишут серо-черным; из графита, силиката и железа – глубоким и мягким черным; цветные карандаши делаются из красителей, и копировальные карандаши в основном изготавливаются из анилиновых красок, графита и каолина. Мы применили к следам этого карандаша раствор уксусной кислоты и ферроцианида, которые дают цветную реакцию. Под микроскопом мы увидели необычную реакцию, тем не менее она укладывалась в пределы нашей классификации различных марок карандашей. Это письмо было написано копировальным карандашом, и сравнение дало нам возможность установить конкретного изготовителя и марку. Это оказался весьма редкий карандаш марки «Зодиак» номер 4. Хорошо! Вчера в этом доме, в письменном столе Салиньи, я нашел карандаш «Зодиак», четвертый номер. Его сравнили под микроскопом и спектроскопом с пометками на письме, точно так же, как сравниваются отпечатки пальцев. Письмо было написано именно этим карандашом!
Банколен опустил свои заметки и улыбнулся. Его глаза сверкали.
– Еще один формальный факт! Мы установили, что письмо было написано Лораном на бумаге, заказанной «Салиньи», и карандашом из стола «Салиньи». Сеть затягивается! Вот здесь передо мной книга «Алиса в Стране чудес». У нас есть основания полагать, что «Салиньи» собирался принести ее мисс Шэрон Грей. Именно этот экземпляр был найден в алькове, где сидел «Салиньи». С титульного листа стерто имя владельца книги – это было роковой ошибкой, что признают подделыватели, когда они пытаются вывести или стереть следы своей работы. Это было просто неумелое выведение надписи. Мы сфотографировали титульный лист при помощи ортохроматической пластины, проявили негатив, затем уменьшили изображение и усилили при помощи перхлорида ртути. Когда оно высохло, мы поместили его в рамку и экспонировали на другую пластину путем контакта. Этот процесс повторялся пять-шесть раз. Взгляните, господа, вот эти негативы! – Он поместил их под свет лампы. – На седьмом отчетливо видна стертая надпись.
Он стоял неподвижно, указывая на негатив.
– На титульном листе тем же почерком, что и письмо с угрозой, стояла надпись «Александр Лоран»!
Теперь у нас не оставалось сомнений, что лже-Салиньи на самом деле является Лораном. Но мы должны продолжать работу! Мы должны затянуть узел на самозванце так, чтобы он и пальцем не мог пошевельнуть. Я сделал свои дедуктивные выводы, а объединенные научные методы подтвердили их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29