Разве я мог им помешать?
— Устроили сеанс… — понял я. — Да, но как же без Джозефа?…
— Не сеанс, а молебен. И если хорошенько подумать, все это весьма подозрительно. Никому не хотелось, чтобы там присутствовал Джозеф. Старуха настаивала, будто Дартворт специально велел Джозефу не входить в переднюю комнату, наговорила в объяснение какую-то чушь — мол, мальчишка — сильный экстрасенс и только привлечет злые силы, вместо того чтобы… не знаю. Мы с Макдоннелом допросили его. Ха. Ни от парня, ни от прочих, если на то пошло, ничего не добились. Никто ничего не стал говорить.
— Вы представились офицером полиции?
Мастерс шмыгнул носом.
— Да. И очень глупо сделал. Какое я имел право что-то предпринимать? — проворчал он. — Старая леди только руками всплеснула, воскликнула: «Так я и думала!», юный Латимер кочергой замахнулся… За меня вступился лишь один старый джентльмен. Мне было приказано убираться с молебна. Если бы не мистер Холлидеи, вообще выставили бы из дома… Кстати… Берт! — крикнул он в сторону дома. — Возьми с собой мистера Холлидея, он тебе поможет с бревном, а остальные пускай остаются на месте. Слышишь? Пусть держатся подальше отсюда.
Поднялись крики протеста, возражения, объяснения, заверения… В неверном свете высоко поднятых свечей было видно, как Макдоннел волок тяжелое бревно вниз по лестнице, Холлидеи с другого конца подхватил его, и они, спотыкаясь, направились к нам.
— Ну? — потребовал ответа Дин. — Что стряслось? Макдоннел говорит…
— Ничего он не говорит, сэр, — оборвал его Мастерс. — Берем бревно покрепче, по двое с обоих концов. Целимся в центр, попробуем пробить створку. Фонари суньте в карман, возьмитесь обеими руками. Приготовьтесь и по моей команде… давайте!
Эхо ударов гремело в замкнутом пространстве, сотрясая оконные стекла и рамы. Мы четырежды штурмовали дверь, скользя в грязи, отступая назад, вновь бросаясь вперед по команде Мастерса. Слышался треск, но сначала удары приходились в старую железную обивку. После пятой попытки луч фонарика высветил расколовшуюся поперек створку.
Запыхавшийся инспектор натянул перчатки и пролез на четвереньках в образовавшийся пролом. Я последовал за ним. Посередине двери по-прежнему держалась в петлях прочная железная щеколда. Я нырнул под нее, а Мастерс осветил дверь у себя за спиной. Удержалась не только щеколда, но и перекрывавший ее длинный крепкий ржавый шпингалет, обычный для домов семнадцатого века. Мастерс дернул его рукой в перчатке и с немалым усилием вытащил из гнезда. Врезанного замка с круглой ручкой в створке не было, только простая скоба, приколоченная снаружи гвоздями так крепко, что железная обшивка двери погнулась и потрескалась.
— Обратите внимание… — шепнул Мастерс. — Теперь замрите и оглянитесь, нет ли кого поблизости…
Я быстро огляделся вокруг, потому что, когда заползал в домик, перед глазами у меня что-то мелькнуло. Испытание не для слабонервных. Из-за плохой тяги в камине воздух был спертый, удушливый. Вдобавок Дартворт, видно, жег в топке какие-то благовония, а еще сильно пахло палеными волосами.
Камин стоял у левой стены, у той самой короткой стены прямоугольного домика, где располагалось окно, через которое Мастерс увидел труп. Огонь горел уже слабо, но спекшийся уголь источал сильный жар, демонически и маняще подмигивая. Перед камином, головой почти в топке, лежал мужчина высокого роста, со следами былой элегантности. Лежал он на правом боку, поджавшись и скорчившись, словно от боли, прижавшись щекой к полу, повернув голову к двери, как бы стараясь в последний раз взглянуть во двор. Хотя сделать этого не смог бы, даже останься в живых. Наверно, он упал лицом вниз — очки на тоненькой золотой цепочке, зацепленной за уши, разбились. Кровь заливала лицо, испачкала зубы в широко разинутом рту, скривившемся в смертельной агонии, и шелковистую темную бороду. Густые, длинные темные волосы с проседью причудливо вздыбились за ушами. Он словно о чем-то просил нас, указывая неживой левой рукой на боковую стенку камина.
Комнату освещало только мерцавшее красное пламя. Она была меньше, чем казалось снаружи, примерно двадцать на пятнадцать футов, с каменными позеленевшими стенами, кирпичным полом, перекрытая крестовым сводом из прочного дуба. Здесь недавно сделали уборку — у стены виднелась швабра с тряпкой, — но с вековой разрухой не справились. В данный момент тут стояла тошнотворная духота, сквозь каминный дым пробивался какой-то дурной запах…
Мастерс звучно протопал к трупу по кирпичному полу. Мне вспомнилась безумная фраза, звеневшая в ушах и прозвеневшая в комнате, когда я произнес ее вслух:
— Кто бы мог подумать, что в старике столько крови… Мастерс остановился. Может быть, из-за того, что я повторил слова, сказанные когда-то леди Макбет, женой шотландского тана. Инспектор намеревался сделать какое-то замечание, но сдержался. В домике еще звучало эхо его шагов.
— Вон орудие убийства, — ткнул он пальцем. — Видите? Лежит сбоку от тела. Несомненно, кинжал Луиса Плейга. Стол и стул опрокинуты. Здесь никому не спрятаться… Вы немного разбираетесь в медицине, осмотрите его. Ступайте осторожно, не запачкайтесь.
Не запачкаться в крови было невозможно. Пол, стены, топка камина — все было забрызгано кровью, когда скорчившееся тело, исколотое, как манекен на солдатских штыковых учениях, ползло вперед, головой прямо в топку. Дартворт словно от чего-то бежал, дико, слепо, описывая круги, как летучая мышь, вырывавшаяся из дома, пока оно его не прикончило. Сквозь прорехи в одежде виднелись колотые раны па руке, на боку, на бедре. И самая глубокая рана — на спине. Проследив за указующей вытянутой рукой, я увидел висевший сбоку от камина осколок кирпича, привязанный в качестве груза к колокольной проволоке, и склонился над трупом.
Огонь затрещал, чуть ослаб, играя на застывшем лице, изменяя его выражение. Казалось, будто рот открывается, закрывается, забрызганные кровью запонки сияют чистым золотом. В тот момент я насчитал четыре раны на спине. Почти все неглубокие, расположены высоко, но четвертый смертельный удар пришелся прямо в сердце, под левую лопатку. Над последней раной вздулся маленький потемневший пузырек воздуха.
— Он умер не более пяти минут назад, — заключил я, и, как позже выяснилось, не ошибся в оценке. — Однако, — счел я нужным добавить, — полицейскому врачу трудно будет точно определить время. Тело лежит перед сильным огнем, который поддерживает температуру крови…
Огонь в самом деле пылал очень жарко. Я отошел на несколько шагов назад по скользким кирпичам. Правая рука трупа была согнута за спиной, пальцы крепко сжимали железное лезвие длиной дюймов восемь, с грубой чашкой эфеса, отделенной крестовиной от костяной рукоятки, на которой под пятнами крови едва виднелись буквы Л.П. Видимо, перед смертью Дартворт вырвал нож у убийцы. Я снова оглядел комнату и заявил:
— Мастерс, его никто не мог убить!…
Инспектор круто развернулся на месте:
— Ну да! Тем не менее, кто-то его убил. Я ждал от вас подобного заявления. Никто не мог проникнуть в домик и выбраться отсюда ни через дверь, ни в окна. Однако, поверьте, свершилось убийство, причем естественным, общепринятым способом, и я с Божьей помощью выясню… — Он выдохнул и расслабил могучие плечи. Безмятежное лицо внезапно помрачнело, постарело. — Должен быть какой-то ход, — упрямо повторил инспектор. — Под полом, в потолке или еще где-нибудь… Надо осмотреть каждый дюйм. Может, с какого-нибудь окна снимается решетка, может быть… я не знаю. Обязательно должен быть ход… Уходите немедленно!
Он прервался, сердито махнув рукой в сторону двери. Заглянувший в пролом Холлидей сразу заметил лежавшее на полу тело, судорожно скривился в испуге и ошеломлении, как при грубом прикосновении к свежей ране, мертвенно побледнел и, уставившись прямо в лицо Мастерсу, выпалил:
— Там, инспектор… явился патрульный… констебль. — Он с трудом подбирал слова. — Мы… нашумели с бревном, он услышал… — Дин вдруг ткнул пальцем в неподвижное тело. — Дартворт? Убит…
— Да, — кивнул Мастерс. — Уходите отсюда, сэр, только в дом пока не возвращайтесь. Передайте сержанту Макдоннелу, пусть приведет констебля сюда. Он должен сообщить в участок. Ну, держитесь!
— Все в порядке, — пробормотал Холлидей, зажав рот ладонью. — Странно. Похоже… на штыковые учения.
Мне тоже приходила в голову эта неуместная аналогия. Я снова внимательно осмотрелся вокруг. Единственным остатком былой роскоши в развалине, которую некогда украшали чудесные гобелены сэра Ричарда Сигрейва и крытая японским лаком мебель, был массивный дубовый потолок. Мастерс старательно делал заметки в блокноте, и я, следя за его взглядами, тоже кое-что отметил: простой деревянный стол, опрокинутый футах в шести от камина; перевернутый кухонный стул, на котором лежало пальто Дартворта; авторучка и несколько листов бумаги в луже крови рядом с телом; погасшая свеча в бронзовом подсвечнике, выкатившемся на середину пола; уже упомянутый осколок кирпича, привязанный к проволоке; метла и половая тряпка у стены возле двери.
Последний жуткий штрих — сожженные благовония с ароматом глицинии, стоявшим в воздухе тошнотворно-сладким туманом… Ужасное событие, общая атмосфера, клубок противоречий кричали, что очевидные факты ошибочны.
— Мастерс, — сказал я, — еще один вопрос. Почему он не кричал, когда кто-то на него напал, не поднял шума, ударил в колокол и все?
Мастерс поднял глаза от блокнота и сказал дрогнувшим голосом:
— Кричал. Точно. Я слышал.
Глава 7
— Понимаете, — продолжал инспектор, прокашлявшись, — вот что хуже всего. Будь то хороший здоровый вопль или крик, я бы немедленно бросился, чтобы предотвратить несчастье. А тут крик был негромкий, звучал все чаще и чаще… Я слышал, как Дартворт разговаривал, затем он как будто упрашивал, умолял кого-то, а потом вроде как начал стонать и кричать. Там, где вы все находились, вообще ничего не было слышно. Я услышал только потому, что был на улице, обходил вокруг дома перед тем, как…
Он вдруг замолчал, огляделся, вытер лоб серой, не по размеру большой хлопчатобумажной перчаткой.
— Признаюсь, я испугался. Однако заподозрил тут одно из условий игры, непонятно в чем заключающейся. Крик звучал чаще, чаще, пронзительней, за окном виднелись мелькавшие тени, адски страшные в красном свете. Я просто не знал, что делать. Знаете, иногда принимаешь происходящее у тебя на глазах за простую игру, хотя инстинкт настойчиво предвещает беду… Сомневаешься, стоишь на месте и лишь впоследствии с ужасом понимаешь, что надо было вмешаться… — Крупный крепкий седеющий мужчина, очутившийся в безумном мире, взмахнул руками, глядя вокруг мрачными голубыми глазами. — Сочту себя счастливчиком, если меня после этого не разжалуют, сэр. Да, я слышал крики и стоял на месте. Потом ударил колокол.
— Сколько прошло времени между ударом колокола и стихшими криками?
— Ну, скажем, минуты полторы. Должен признаться, я ошибся. Целиком и полностью.
— Крики звучали долго?
— По-моему, чуть больше двух минут. — Он что-то вспомнил, записал в блокнот, морщины на крупном лице стали глубже. — Я просто стоял у задних дверей галереи… Как чурбан, как… ну ладно. Не обращайте внимания, сэр. Меня словно что-то удерживало на месте… Ха! Понимаете, приступив к наблюдению, я вышел из парадного…
Сломанная дверь неожиданно скрипнула. В отверстие проскользнул сержант Макдоннел, за ним полицейский, шлем и широкий черный дождевик которого как бы заполнили всю комнату. Он невозмутимо отдал честь Мастерсу и проговорил скрипучим «военным» голосом с неопределимым акцентом:
— Слушаю, сэр. Доложить в районное управление. Срочно.
Вытаскивая из кармана блокнот, констебль с шуршанием распахнул дождевик, и под этой завесой я выскользнул в пролом.
После душной зловонной комнатки даже во дворе пахло свежестью. Небо прояснилось, виднелись звезды. Неподалеку стоял Холлидей, курил сигарету.
— Значит, свинью закололи, — проговорил он обыденным утвердительным тоном.
Я удивился, не заметив в нем ни нервозности, ни показного легкомыслия. В свете вспыхнувшей сигареты я уловил довольно насмешливый взгляд.
— Причем точненько по сценарию — кинжалом Луиса Плейга. Блейк, для меня это великий вечер. Я серьезно.
— Потому что Дартворт мертв?
— Н-нет… Потому что игра раскрыта целиком и полностью. — Он вздернул обтянутые плащом плечи. — Слушайте, вы, наверно, прочли жуткую историю? Мастерс говорит, вы сидели и внимательно читали. Давайте рассуждать здраво. Я никогда реально не верил в этот бред насчет «одержимости» и являющегося привидения, но, признаюсь, побаивался. Теперь все прояснилось… Боже мой, до конца прояснилось! Благодаря трем вещам.
— Каким же?
Он задумался, глубоко затягиваясь сигаретой. Позади препирались Мастерс с Макдоннелом, слышался тяжелый топот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Устроили сеанс… — понял я. — Да, но как же без Джозефа?…
— Не сеанс, а молебен. И если хорошенько подумать, все это весьма подозрительно. Никому не хотелось, чтобы там присутствовал Джозеф. Старуха настаивала, будто Дартворт специально велел Джозефу не входить в переднюю комнату, наговорила в объяснение какую-то чушь — мол, мальчишка — сильный экстрасенс и только привлечет злые силы, вместо того чтобы… не знаю. Мы с Макдоннелом допросили его. Ха. Ни от парня, ни от прочих, если на то пошло, ничего не добились. Никто ничего не стал говорить.
— Вы представились офицером полиции?
Мастерс шмыгнул носом.
— Да. И очень глупо сделал. Какое я имел право что-то предпринимать? — проворчал он. — Старая леди только руками всплеснула, воскликнула: «Так я и думала!», юный Латимер кочергой замахнулся… За меня вступился лишь один старый джентльмен. Мне было приказано убираться с молебна. Если бы не мистер Холлидеи, вообще выставили бы из дома… Кстати… Берт! — крикнул он в сторону дома. — Возьми с собой мистера Холлидея, он тебе поможет с бревном, а остальные пускай остаются на месте. Слышишь? Пусть держатся подальше отсюда.
Поднялись крики протеста, возражения, объяснения, заверения… В неверном свете высоко поднятых свечей было видно, как Макдоннел волок тяжелое бревно вниз по лестнице, Холлидеи с другого конца подхватил его, и они, спотыкаясь, направились к нам.
— Ну? — потребовал ответа Дин. — Что стряслось? Макдоннел говорит…
— Ничего он не говорит, сэр, — оборвал его Мастерс. — Берем бревно покрепче, по двое с обоих концов. Целимся в центр, попробуем пробить створку. Фонари суньте в карман, возьмитесь обеими руками. Приготовьтесь и по моей команде… давайте!
Эхо ударов гремело в замкнутом пространстве, сотрясая оконные стекла и рамы. Мы четырежды штурмовали дверь, скользя в грязи, отступая назад, вновь бросаясь вперед по команде Мастерса. Слышался треск, но сначала удары приходились в старую железную обивку. После пятой попытки луч фонарика высветил расколовшуюся поперек створку.
Запыхавшийся инспектор натянул перчатки и пролез на четвереньках в образовавшийся пролом. Я последовал за ним. Посередине двери по-прежнему держалась в петлях прочная железная щеколда. Я нырнул под нее, а Мастерс осветил дверь у себя за спиной. Удержалась не только щеколда, но и перекрывавший ее длинный крепкий ржавый шпингалет, обычный для домов семнадцатого века. Мастерс дернул его рукой в перчатке и с немалым усилием вытащил из гнезда. Врезанного замка с круглой ручкой в створке не было, только простая скоба, приколоченная снаружи гвоздями так крепко, что железная обшивка двери погнулась и потрескалась.
— Обратите внимание… — шепнул Мастерс. — Теперь замрите и оглянитесь, нет ли кого поблизости…
Я быстро огляделся вокруг, потому что, когда заползал в домик, перед глазами у меня что-то мелькнуло. Испытание не для слабонервных. Из-за плохой тяги в камине воздух был спертый, удушливый. Вдобавок Дартворт, видно, жег в топке какие-то благовония, а еще сильно пахло палеными волосами.
Камин стоял у левой стены, у той самой короткой стены прямоугольного домика, где располагалось окно, через которое Мастерс увидел труп. Огонь горел уже слабо, но спекшийся уголь источал сильный жар, демонически и маняще подмигивая. Перед камином, головой почти в топке, лежал мужчина высокого роста, со следами былой элегантности. Лежал он на правом боку, поджавшись и скорчившись, словно от боли, прижавшись щекой к полу, повернув голову к двери, как бы стараясь в последний раз взглянуть во двор. Хотя сделать этого не смог бы, даже останься в живых. Наверно, он упал лицом вниз — очки на тоненькой золотой цепочке, зацепленной за уши, разбились. Кровь заливала лицо, испачкала зубы в широко разинутом рту, скривившемся в смертельной агонии, и шелковистую темную бороду. Густые, длинные темные волосы с проседью причудливо вздыбились за ушами. Он словно о чем-то просил нас, указывая неживой левой рукой на боковую стенку камина.
Комнату освещало только мерцавшее красное пламя. Она была меньше, чем казалось снаружи, примерно двадцать на пятнадцать футов, с каменными позеленевшими стенами, кирпичным полом, перекрытая крестовым сводом из прочного дуба. Здесь недавно сделали уборку — у стены виднелась швабра с тряпкой, — но с вековой разрухой не справились. В данный момент тут стояла тошнотворная духота, сквозь каминный дым пробивался какой-то дурной запах…
Мастерс звучно протопал к трупу по кирпичному полу. Мне вспомнилась безумная фраза, звеневшая в ушах и прозвеневшая в комнате, когда я произнес ее вслух:
— Кто бы мог подумать, что в старике столько крови… Мастерс остановился. Может быть, из-за того, что я повторил слова, сказанные когда-то леди Макбет, женой шотландского тана. Инспектор намеревался сделать какое-то замечание, но сдержался. В домике еще звучало эхо его шагов.
— Вон орудие убийства, — ткнул он пальцем. — Видите? Лежит сбоку от тела. Несомненно, кинжал Луиса Плейга. Стол и стул опрокинуты. Здесь никому не спрятаться… Вы немного разбираетесь в медицине, осмотрите его. Ступайте осторожно, не запачкайтесь.
Не запачкаться в крови было невозможно. Пол, стены, топка камина — все было забрызгано кровью, когда скорчившееся тело, исколотое, как манекен на солдатских штыковых учениях, ползло вперед, головой прямо в топку. Дартворт словно от чего-то бежал, дико, слепо, описывая круги, как летучая мышь, вырывавшаяся из дома, пока оно его не прикончило. Сквозь прорехи в одежде виднелись колотые раны па руке, на боку, на бедре. И самая глубокая рана — на спине. Проследив за указующей вытянутой рукой, я увидел висевший сбоку от камина осколок кирпича, привязанный в качестве груза к колокольной проволоке, и склонился над трупом.
Огонь затрещал, чуть ослаб, играя на застывшем лице, изменяя его выражение. Казалось, будто рот открывается, закрывается, забрызганные кровью запонки сияют чистым золотом. В тот момент я насчитал четыре раны на спине. Почти все неглубокие, расположены высоко, но четвертый смертельный удар пришелся прямо в сердце, под левую лопатку. Над последней раной вздулся маленький потемневший пузырек воздуха.
— Он умер не более пяти минут назад, — заключил я, и, как позже выяснилось, не ошибся в оценке. — Однако, — счел я нужным добавить, — полицейскому врачу трудно будет точно определить время. Тело лежит перед сильным огнем, который поддерживает температуру крови…
Огонь в самом деле пылал очень жарко. Я отошел на несколько шагов назад по скользким кирпичам. Правая рука трупа была согнута за спиной, пальцы крепко сжимали железное лезвие длиной дюймов восемь, с грубой чашкой эфеса, отделенной крестовиной от костяной рукоятки, на которой под пятнами крови едва виднелись буквы Л.П. Видимо, перед смертью Дартворт вырвал нож у убийцы. Я снова оглядел комнату и заявил:
— Мастерс, его никто не мог убить!…
Инспектор круто развернулся на месте:
— Ну да! Тем не менее, кто-то его убил. Я ждал от вас подобного заявления. Никто не мог проникнуть в домик и выбраться отсюда ни через дверь, ни в окна. Однако, поверьте, свершилось убийство, причем естественным, общепринятым способом, и я с Божьей помощью выясню… — Он выдохнул и расслабил могучие плечи. Безмятежное лицо внезапно помрачнело, постарело. — Должен быть какой-то ход, — упрямо повторил инспектор. — Под полом, в потолке или еще где-нибудь… Надо осмотреть каждый дюйм. Может, с какого-нибудь окна снимается решетка, может быть… я не знаю. Обязательно должен быть ход… Уходите немедленно!
Он прервался, сердито махнув рукой в сторону двери. Заглянувший в пролом Холлидей сразу заметил лежавшее на полу тело, судорожно скривился в испуге и ошеломлении, как при грубом прикосновении к свежей ране, мертвенно побледнел и, уставившись прямо в лицо Мастерсу, выпалил:
— Там, инспектор… явился патрульный… констебль. — Он с трудом подбирал слова. — Мы… нашумели с бревном, он услышал… — Дин вдруг ткнул пальцем в неподвижное тело. — Дартворт? Убит…
— Да, — кивнул Мастерс. — Уходите отсюда, сэр, только в дом пока не возвращайтесь. Передайте сержанту Макдоннелу, пусть приведет констебля сюда. Он должен сообщить в участок. Ну, держитесь!
— Все в порядке, — пробормотал Холлидей, зажав рот ладонью. — Странно. Похоже… на штыковые учения.
Мне тоже приходила в голову эта неуместная аналогия. Я снова внимательно осмотрелся вокруг. Единственным остатком былой роскоши в развалине, которую некогда украшали чудесные гобелены сэра Ричарда Сигрейва и крытая японским лаком мебель, был массивный дубовый потолок. Мастерс старательно делал заметки в блокноте, и я, следя за его взглядами, тоже кое-что отметил: простой деревянный стол, опрокинутый футах в шести от камина; перевернутый кухонный стул, на котором лежало пальто Дартворта; авторучка и несколько листов бумаги в луже крови рядом с телом; погасшая свеча в бронзовом подсвечнике, выкатившемся на середину пола; уже упомянутый осколок кирпича, привязанный к проволоке; метла и половая тряпка у стены возле двери.
Последний жуткий штрих — сожженные благовония с ароматом глицинии, стоявшим в воздухе тошнотворно-сладким туманом… Ужасное событие, общая атмосфера, клубок противоречий кричали, что очевидные факты ошибочны.
— Мастерс, — сказал я, — еще один вопрос. Почему он не кричал, когда кто-то на него напал, не поднял шума, ударил в колокол и все?
Мастерс поднял глаза от блокнота и сказал дрогнувшим голосом:
— Кричал. Точно. Я слышал.
Глава 7
— Понимаете, — продолжал инспектор, прокашлявшись, — вот что хуже всего. Будь то хороший здоровый вопль или крик, я бы немедленно бросился, чтобы предотвратить несчастье. А тут крик был негромкий, звучал все чаще и чаще… Я слышал, как Дартворт разговаривал, затем он как будто упрашивал, умолял кого-то, а потом вроде как начал стонать и кричать. Там, где вы все находились, вообще ничего не было слышно. Я услышал только потому, что был на улице, обходил вокруг дома перед тем, как…
Он вдруг замолчал, огляделся, вытер лоб серой, не по размеру большой хлопчатобумажной перчаткой.
— Признаюсь, я испугался. Однако заподозрил тут одно из условий игры, непонятно в чем заключающейся. Крик звучал чаще, чаще, пронзительней, за окном виднелись мелькавшие тени, адски страшные в красном свете. Я просто не знал, что делать. Знаете, иногда принимаешь происходящее у тебя на глазах за простую игру, хотя инстинкт настойчиво предвещает беду… Сомневаешься, стоишь на месте и лишь впоследствии с ужасом понимаешь, что надо было вмешаться… — Крупный крепкий седеющий мужчина, очутившийся в безумном мире, взмахнул руками, глядя вокруг мрачными голубыми глазами. — Сочту себя счастливчиком, если меня после этого не разжалуют, сэр. Да, я слышал крики и стоял на месте. Потом ударил колокол.
— Сколько прошло времени между ударом колокола и стихшими криками?
— Ну, скажем, минуты полторы. Должен признаться, я ошибся. Целиком и полностью.
— Крики звучали долго?
— По-моему, чуть больше двух минут. — Он что-то вспомнил, записал в блокнот, морщины на крупном лице стали глубже. — Я просто стоял у задних дверей галереи… Как чурбан, как… ну ладно. Не обращайте внимания, сэр. Меня словно что-то удерживало на месте… Ха! Понимаете, приступив к наблюдению, я вышел из парадного…
Сломанная дверь неожиданно скрипнула. В отверстие проскользнул сержант Макдоннел, за ним полицейский, шлем и широкий черный дождевик которого как бы заполнили всю комнату. Он невозмутимо отдал честь Мастерсу и проговорил скрипучим «военным» голосом с неопределимым акцентом:
— Слушаю, сэр. Доложить в районное управление. Срочно.
Вытаскивая из кармана блокнот, констебль с шуршанием распахнул дождевик, и под этой завесой я выскользнул в пролом.
После душной зловонной комнатки даже во дворе пахло свежестью. Небо прояснилось, виднелись звезды. Неподалеку стоял Холлидей, курил сигарету.
— Значит, свинью закололи, — проговорил он обыденным утвердительным тоном.
Я удивился, не заметив в нем ни нервозности, ни показного легкомыслия. В свете вспыхнувшей сигареты я уловил довольно насмешливый взгляд.
— Причем точненько по сценарию — кинжалом Луиса Плейга. Блейк, для меня это великий вечер. Я серьезно.
— Потому что Дартворт мертв?
— Н-нет… Потому что игра раскрыта целиком и полностью. — Он вздернул обтянутые плащом плечи. — Слушайте, вы, наверно, прочли жуткую историю? Мастерс говорит, вы сидели и внимательно читали. Давайте рассуждать здраво. Я никогда реально не верил в этот бред насчет «одержимости» и являющегося привидения, но, признаюсь, побаивался. Теперь все прояснилось… Боже мой, до конца прояснилось! Благодаря трем вещам.
— Каким же?
Он задумался, глубоко затягиваясь сигаретой. Позади препирались Мастерс с Макдоннелом, слышался тяжелый топот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34