К счастью, мне повезло больше, чем киллеру, но тем не менее цель моей жизни – по крайней мере на данный момент – рассчитаться с господином Поздняковым по всем счетам. Так что мы с тобой в одной упряжке. В конце концов, согласись, если бы меня послал Поздняков, я давно уже мог пристрелить тебя. Здесь, в подвале, ты – просто отличная мишень…
Толя вышел на середину подпола и подозрительно поглядел на Маркиза.
– И что же тебе, самостоятельный человек, от меня нужно? Зачем ты проделал такую дорогу? Неужели только для того, чтобы посмотреть на меня?
– Конечно, нет, – Леня усмехнулся, – но неужели мы так и будем разговаривать? Может быть, тебе нравится сидеть в этом погребе, может быть, ты чувствуешь себя там очень уютно, но мне надоело стоять на коленях. Ты бы лучше вылез оттуда, а?
– Ладно, вылезу, если ты сбросишь мне лестницу. Она стоит у тебя за спиной, в углу сарая.
Уточкин выбрался из люка и смерил Маркиза настороженным, оценивающим взглядом. Рядом с ним, плечистым и рослым, Леня казался мелким и невзрачным. чтобы предупредить нежелательный поворот мыслей, Маркиз похлопал себя по карману и предостерегающе проговорил:
– Эй, парень, даже не думай об этом! Ствол я вытащить всегда успею, только зачем? Мы с тобой друг другу нужны, только вместе мы можем свалить Позднякова! А тебе обязательно нужно с ним разделаться. Что ты, так и будешь отсиживаться в этом погребе? Да и тут он тебя рано или поздно найдет! При его-то возможностях…
– Вот именно, при его возможностях, – хмуро проворчал Толя, – что мы против него? Пустое место! Он нас раздавит и не заметит! Да если бы в нем одном было дело…
– Вот ты мне сейчас все и расскажешь, – сказал Леня, – и не опускай руки раньше времени! Лучшая оборона – нападение. Пока ты здесь прячешься, инициатива в его руках, он может делать все, что хочет, а хочет он одного – избавиться от тебя навсегда. Ведь ты дежурил в банке в тот вечер, когда Поздняков убил Алексея Ивановича…
– Слушай, откуда ты знаешь про Позднякова? – прервал Леню Уточкин.
– От верблюда, – любезно ответил Маркиз, – я видел на кассете, как управляющий банка тащит Казаркина по коридору… И Казаркин, судя по всему, уже мертвый…
– Точно, так все и было. Только откуда ты знаешь про кассету? – подозрительно спросил Толик. – Ее видели только двое – я и зам по безопасности.
– Который в катастрофе погиб? – осведомился Леня. – Ну-ну… Ты, дорогой, ошибаешься, кассету эту видел еще я. И очень хочет увидеть управляющий банком Поздняков. А еще больше он хочет получить ее в свое пользование. Только пользоваться этой кассетой он не станет, а сразу же ее уничтожит. Ну это мы еще посмотрим, кто кого!
– А от меня-то ты чего хочешь? – спросил Толя.
– Информации, – честно ответил Леня, – как можно более подробной информации. Ты вроде Казаркину родственником приходишься? Ну вот и расскажи мне все об этой семейке.
– Что ж, видно придется, – вздохнул Уточкин. – Эту историю надо рассказывать с самого начала, – добавил он, – только пойдем уж в дом, а то мне до того осточертело торчать в этом сарае и при каждом шорохе прятаться в погреб…
Увидев мужчин на пороге, Анна Петровна всплеснула руками и растерянно вскрикнула:
– Нашел-таки, ирод! Как же теперь, Толечка, что же будет? Это я, дура старая, его к тебе привела!
– Не переживай, ба, все нормально, – остановил ее внук, и Леня понял по его тону, что этот рослый, самодовольный, достаточно циничный парень кажется любит свою деревенскую бабку.
Должно быть, в детстве он много времени провел у нее и не смог забыть тех легких, беззаботных дней.
– Ты лучше нам накрой чего-нибудь, и водки достань. Надоело мне в погребе сидеть, как крыса!
– Сейчас, сейчас, Толечка! – старуха захлопотала, собирая на стол простую деревенскую еду. На Леню она поглядывала недоверчиво, но поскольку внук выглядел спокойно, она тоже не проявляла прямой враждебности.
Скоро на столе появился чугунок горячей картошки, соленые огурцы, квашеная капуста, соленые грузди, а на самой середине, как VIP-персона на банкете, красовалась бутылка водки.
– Ну, за знакомство! – Толя поднял стакан. – Кстати, ты про меня очень много знаешь, а я-то до сих пор даже не знаю, как тебя зовут.
– Леонид, – отозвался Маркиз, – а все остальное узнаешь по ходу дела.
Они выпили по первой, закусили хрусткими груздями, на минуту замолчали, прислушиваясь к деревенской тишине.
– Ну, – проговорил наконец Леня, – так что же за старая история, которую ты мне обещал рассказать?
Уточкин поставил стакан и заговорил.
Лет десять тому назад он, тогда еще подросток, очень часто бывал в доме Казаркиных.
Алексей Иванович, дядя Леша, как он называл его в те годы, был женат на Толиной тете Елене Сергеевне, младшей сестре его покойного отца. Дядя Леша и тогда уже был большим начальником, дом у него был – полная чаша, и он охотно принимал участие в судьбе рано осиротевшего племянника жены.
Жили они с женой очень хорошо, только две тучи маячили на их семейном горизонте. Во-первых, у них не было своих детей. С этим несчастьем Казаркин, кажется, уже смирился и, может быть, именно потому так много внимания уделял племяннику.
Но если сам Алексей Иванович вроде бы не придавал бездетности большого значения, его жену это чрезвычайно мучило. Она очень тяжело переживала отсутствие детей, посещала всех врачей, каких только могла найти, но все было бесполезно. Врачи пожимали плечами и говорили, что и муж, и жена Казаркины вполне здоровы и причина их бездетности лежит за гранью научных знаний.
От этих переживаний Елена Сергеевна периодически впадала в депрессию, и ей приходилось консультироваться уже с невропатологом.
Чаще других стала звучать из ее уст фамилия Доценко.
Алексей Иванович беспокоился о состоянии жены и как-то захотел побеседовать с ее лечащим врачом. Не сказав ничего супруге, чтобы у нее не было лишнего повода для переживаний, он отправился в клинику и нашел кабинет невропатолога Доценко.
Он ожидал увидеть пожилого авторитетного мужчину с проникновенным, пронзительным взглядом, а в кабинете сидела красивая молодая женщина с нервным, подвижным лицом и ухоженными руками.
– А где доктор Доценко? – растерянно спросил Алексей Иванович, подумав, что перед ним медсестра.
– Я – доктор Доценко, – отозвалась та, оценивающим взглядом окинув статного, представительного мужчину в дорогом костюме, – Алла Леонидовна Доценко.
Казаркин, справившись с неловкостью, сообщил, что хотел поговорить о состоянии своей жены Елены Сергеевны. Алла Леонидовна весьма охотно обсудила с ним недомогание супруги и дала понять, что такие встречи должны стать регулярными, если он хочет победить болезнь.
Молодая женщина положила глаз на нестарого, обеспеченного мужчину и поставила перед собой цель прибрать его к рукам.
Очень скоро они стали встречаться вовсе не для бесед о здоровье Елены Сергеевны. Казаркин, который не слишком увлекался женщинами и не очень разбирался в них, не смог устоять перед неожиданной страстью молодой и красивой Аллы. Однако всякие разговоры о разводе он решительно пресекал.
– Елена – нездоровый человек, – говорил он любовнице, – если я брошу ее, она этого не перенесет.
Алла устраивала громкие истерики или тихо плакала, отвернувшись к стене, – Алексей Иванович был непреклонен.
Тогда она решила избрать другой путь.
Алла поняла, что Алексей Иванович не разведется с женой. Кроме того, даже если неимоверными усилиями она сумеет подтолкнуть его к разводу, Казаркин по своей врожденной порядочности наверняка оставит жене большую часть имущества – прекрасную квартиру, дачу… а начинать новую жизнь с немолодым мужем почти с нуля ей совсем не хотелось. Хотя она и разыгрывала перед Алексеем неземную страсть и повторяла, что ей нужен он сам, а не его деньги, на самом деле она вовсе не хотела оставлять все его первой жене.
Алла Леонидовна вспомнила о том, что она – лечащий врач Елены Сергеевны Казаркиной, и с неожиданной активностью принялась за ее лечение. Она выписала ей сильнодействующее успокоительное средство. Теперь Елена Сергеевна впадала в странное заторможенное состояние, не отвечала на вопросы, смотрела в пространство пустыми немигающими глазами и с каждым днем все больше и больше уходила от реальности.
Алексей Иванович в это время пытался удержать на плаву свое объединение в трудных, стремительно меняющихся экономических условиях, очень уставал, домой приходил поздно и не замечал того, что происходит с женой. Тем более что Алла Леонидовна почти каждый день навещала ее незадолго до возвращения мужа с работы и делала укол, после которого Елена Сергеевна впадала в нездоровое беспокойное возбуждение. Алексей Иванович заставал ее в этом состоянии и убеждался, что Алла не зря выписала ей успокоительное средство, его жене действительно нужно понижать психическую активность…
Так, между искусственно вызванными приступами болезненного беспокойства и тяжелой апатией, психика Елены Сергеевны совершенно расшатывалась, а муж по-прежнему ничего не замечал. Более того, видя, как много времени проводит молодая женщина с его больной женой, он считал Аллу едва ли не ангелом во плоти, и к его поздней влюбленности присоединилось чувство благодарности и уважения. То, что Алла перестала заговаривать с ним о разводе, тоже, как ему казалось, говорило в ее пользу.
Разумеется рассказ Толи Уточкина не выглядел так гладко. Леня Маркиз умел слушать и вычленять суть из бесконечных повторов и междометий. Толина бабка Анна Петровна изредка вставляла меткое словечко, причем всегда по существу, чем помогла Лене понять рассказ Уточкина. За разговором мужчины как-то незаметно усидели полбутылки водки, впрочем, пил почти только Толя, поскольку Маркизу нужно было еще возвращаться из этой глухомани. Однако парень Толя был крепкий, так что нить разговора не терял, хоть и часто отвлекался.
Толя Уточкин по-прежнему часто бывал в доме своих родственников и замечал кое-какие странности. В то время он еще не мог понять многого из того, что происходило на его глазах, но запоминал отдельные детали, из которых гораздо позднее в его голове сложилась общая картина трагедии.
Несколько раз он перехватывал мимолетные взгляды, которые бросала Алла на его больную тетю, делая ей укол или давая лекарство, – взгляды, полные ненависти и скрытого злого торжества. После этого та приторная забота о больной, которую Алла Леонидовна показывала в присутствии Алексея Ивановича, казалась ему удивительно фальшивой, а то, что дядя не замечает этой фальши, настораживало подростка.
Как-то раз он заметил, как дядя Леша и молодая докторша, думая, что их никто не видит, обнимались в коридоре. Они стояли, прижавшись друг к другу и чуть раскачиваясь, и мальчику показался страшным их чуть слышный, с трудом сдерживаемый стон. Толя нечаянно скрипнул дверью, и эти двое моментально отлетели друг от друга, как будто их отбросила какая-то посторонняя сила. Алла Леонидовна скрипнула зубами, резко повернулась и ушла в комнату, а Алексей Иванович растерянно похлопал себя по карманам, будто искал что-то, но не нашел. Он провел рукой по глазам, постоял секунду в задумчивости и ушел следом за женщиной.
Почему-то после этого эпизода Толя отчетливо понял, что его тетя скоро умрет.
После того случая прошел месяц, может быть – полтора. Толя, как обычно, был в доме у Казаркиных. Он обратил внимание, что тетя, которая в это время суток обыкновенно бывает совершенно безучастна, сегодня, напротив, необыкновенно возбуждена, беспокойна, взвинчена. Она ходила из комнаты в комнату, что-то бормоча и делая какие-то ненужные, нелепые вещи. То вдруг принималась поправлять и без того идеально расстеленное на диване покрывало, то переставляла книги на полке. Лицо Елены Сергеевны покрывали неровные пятна лихорадочного, болезненного румянца, она то и дело заламывала руки и принималась бессмысленно смеяться. Столкнувшись с Толей, прижала мальчика к себе, как слепая, ощупала его лицо и вдруг заплакала.
– Как же ты будешь теперь, – пробормотала она сквозь слезы, – как же ты будешь…
Потом резко оттолкнула мальчика и снова заходила по квартире, как тигр по клетке.
Время от времени она вынимала из кармана смятый листок бумаги и взглядывала на него, а потом снова заливалась бессмысленным смехом.
Толя хотел было уйти – тетя пугала его своим странным поведением, – но вдруг она скрылась в своей спальне, с силой захлопнув за собой дверь. Через минуту из-за закрытой двери послышался крик, звон бьющегося стекла. Толя толкнул дверь, вбежал в комнату… тети там не было. Окно было широко открыто, одно из стекол разбито, а снизу, с улицы, доносились перепуганные крики прохожих.
Елену Сергеевну принесли через десять – пятнадцать минут. Собственно, то, что принесли чужие люди, уже не было Еленой Сергеевной – это было разбитое, искалеченное тело, имевшее с ней очень отдаленное сходство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Толя вышел на середину подпола и подозрительно поглядел на Маркиза.
– И что же тебе, самостоятельный человек, от меня нужно? Зачем ты проделал такую дорогу? Неужели только для того, чтобы посмотреть на меня?
– Конечно, нет, – Леня усмехнулся, – но неужели мы так и будем разговаривать? Может быть, тебе нравится сидеть в этом погребе, может быть, ты чувствуешь себя там очень уютно, но мне надоело стоять на коленях. Ты бы лучше вылез оттуда, а?
– Ладно, вылезу, если ты сбросишь мне лестницу. Она стоит у тебя за спиной, в углу сарая.
Уточкин выбрался из люка и смерил Маркиза настороженным, оценивающим взглядом. Рядом с ним, плечистым и рослым, Леня казался мелким и невзрачным. чтобы предупредить нежелательный поворот мыслей, Маркиз похлопал себя по карману и предостерегающе проговорил:
– Эй, парень, даже не думай об этом! Ствол я вытащить всегда успею, только зачем? Мы с тобой друг другу нужны, только вместе мы можем свалить Позднякова! А тебе обязательно нужно с ним разделаться. Что ты, так и будешь отсиживаться в этом погребе? Да и тут он тебя рано или поздно найдет! При его-то возможностях…
– Вот именно, при его возможностях, – хмуро проворчал Толя, – что мы против него? Пустое место! Он нас раздавит и не заметит! Да если бы в нем одном было дело…
– Вот ты мне сейчас все и расскажешь, – сказал Леня, – и не опускай руки раньше времени! Лучшая оборона – нападение. Пока ты здесь прячешься, инициатива в его руках, он может делать все, что хочет, а хочет он одного – избавиться от тебя навсегда. Ведь ты дежурил в банке в тот вечер, когда Поздняков убил Алексея Ивановича…
– Слушай, откуда ты знаешь про Позднякова? – прервал Леню Уточкин.
– От верблюда, – любезно ответил Маркиз, – я видел на кассете, как управляющий банка тащит Казаркина по коридору… И Казаркин, судя по всему, уже мертвый…
– Точно, так все и было. Только откуда ты знаешь про кассету? – подозрительно спросил Толик. – Ее видели только двое – я и зам по безопасности.
– Который в катастрофе погиб? – осведомился Леня. – Ну-ну… Ты, дорогой, ошибаешься, кассету эту видел еще я. И очень хочет увидеть управляющий банком Поздняков. А еще больше он хочет получить ее в свое пользование. Только пользоваться этой кассетой он не станет, а сразу же ее уничтожит. Ну это мы еще посмотрим, кто кого!
– А от меня-то ты чего хочешь? – спросил Толя.
– Информации, – честно ответил Леня, – как можно более подробной информации. Ты вроде Казаркину родственником приходишься? Ну вот и расскажи мне все об этой семейке.
– Что ж, видно придется, – вздохнул Уточкин. – Эту историю надо рассказывать с самого начала, – добавил он, – только пойдем уж в дом, а то мне до того осточертело торчать в этом сарае и при каждом шорохе прятаться в погреб…
Увидев мужчин на пороге, Анна Петровна всплеснула руками и растерянно вскрикнула:
– Нашел-таки, ирод! Как же теперь, Толечка, что же будет? Это я, дура старая, его к тебе привела!
– Не переживай, ба, все нормально, – остановил ее внук, и Леня понял по его тону, что этот рослый, самодовольный, достаточно циничный парень кажется любит свою деревенскую бабку.
Должно быть, в детстве он много времени провел у нее и не смог забыть тех легких, беззаботных дней.
– Ты лучше нам накрой чего-нибудь, и водки достань. Надоело мне в погребе сидеть, как крыса!
– Сейчас, сейчас, Толечка! – старуха захлопотала, собирая на стол простую деревенскую еду. На Леню она поглядывала недоверчиво, но поскольку внук выглядел спокойно, она тоже не проявляла прямой враждебности.
Скоро на столе появился чугунок горячей картошки, соленые огурцы, квашеная капуста, соленые грузди, а на самой середине, как VIP-персона на банкете, красовалась бутылка водки.
– Ну, за знакомство! – Толя поднял стакан. – Кстати, ты про меня очень много знаешь, а я-то до сих пор даже не знаю, как тебя зовут.
– Леонид, – отозвался Маркиз, – а все остальное узнаешь по ходу дела.
Они выпили по первой, закусили хрусткими груздями, на минуту замолчали, прислушиваясь к деревенской тишине.
– Ну, – проговорил наконец Леня, – так что же за старая история, которую ты мне обещал рассказать?
Уточкин поставил стакан и заговорил.
Лет десять тому назад он, тогда еще подросток, очень часто бывал в доме Казаркиных.
Алексей Иванович, дядя Леша, как он называл его в те годы, был женат на Толиной тете Елене Сергеевне, младшей сестре его покойного отца. Дядя Леша и тогда уже был большим начальником, дом у него был – полная чаша, и он охотно принимал участие в судьбе рано осиротевшего племянника жены.
Жили они с женой очень хорошо, только две тучи маячили на их семейном горизонте. Во-первых, у них не было своих детей. С этим несчастьем Казаркин, кажется, уже смирился и, может быть, именно потому так много внимания уделял племяннику.
Но если сам Алексей Иванович вроде бы не придавал бездетности большого значения, его жену это чрезвычайно мучило. Она очень тяжело переживала отсутствие детей, посещала всех врачей, каких только могла найти, но все было бесполезно. Врачи пожимали плечами и говорили, что и муж, и жена Казаркины вполне здоровы и причина их бездетности лежит за гранью научных знаний.
От этих переживаний Елена Сергеевна периодически впадала в депрессию, и ей приходилось консультироваться уже с невропатологом.
Чаще других стала звучать из ее уст фамилия Доценко.
Алексей Иванович беспокоился о состоянии жены и как-то захотел побеседовать с ее лечащим врачом. Не сказав ничего супруге, чтобы у нее не было лишнего повода для переживаний, он отправился в клинику и нашел кабинет невропатолога Доценко.
Он ожидал увидеть пожилого авторитетного мужчину с проникновенным, пронзительным взглядом, а в кабинете сидела красивая молодая женщина с нервным, подвижным лицом и ухоженными руками.
– А где доктор Доценко? – растерянно спросил Алексей Иванович, подумав, что перед ним медсестра.
– Я – доктор Доценко, – отозвалась та, оценивающим взглядом окинув статного, представительного мужчину в дорогом костюме, – Алла Леонидовна Доценко.
Казаркин, справившись с неловкостью, сообщил, что хотел поговорить о состоянии своей жены Елены Сергеевны. Алла Леонидовна весьма охотно обсудила с ним недомогание супруги и дала понять, что такие встречи должны стать регулярными, если он хочет победить болезнь.
Молодая женщина положила глаз на нестарого, обеспеченного мужчину и поставила перед собой цель прибрать его к рукам.
Очень скоро они стали встречаться вовсе не для бесед о здоровье Елены Сергеевны. Казаркин, который не слишком увлекался женщинами и не очень разбирался в них, не смог устоять перед неожиданной страстью молодой и красивой Аллы. Однако всякие разговоры о разводе он решительно пресекал.
– Елена – нездоровый человек, – говорил он любовнице, – если я брошу ее, она этого не перенесет.
Алла устраивала громкие истерики или тихо плакала, отвернувшись к стене, – Алексей Иванович был непреклонен.
Тогда она решила избрать другой путь.
Алла поняла, что Алексей Иванович не разведется с женой. Кроме того, даже если неимоверными усилиями она сумеет подтолкнуть его к разводу, Казаркин по своей врожденной порядочности наверняка оставит жене большую часть имущества – прекрасную квартиру, дачу… а начинать новую жизнь с немолодым мужем почти с нуля ей совсем не хотелось. Хотя она и разыгрывала перед Алексеем неземную страсть и повторяла, что ей нужен он сам, а не его деньги, на самом деле она вовсе не хотела оставлять все его первой жене.
Алла Леонидовна вспомнила о том, что она – лечащий врач Елены Сергеевны Казаркиной, и с неожиданной активностью принялась за ее лечение. Она выписала ей сильнодействующее успокоительное средство. Теперь Елена Сергеевна впадала в странное заторможенное состояние, не отвечала на вопросы, смотрела в пространство пустыми немигающими глазами и с каждым днем все больше и больше уходила от реальности.
Алексей Иванович в это время пытался удержать на плаву свое объединение в трудных, стремительно меняющихся экономических условиях, очень уставал, домой приходил поздно и не замечал того, что происходит с женой. Тем более что Алла Леонидовна почти каждый день навещала ее незадолго до возвращения мужа с работы и делала укол, после которого Елена Сергеевна впадала в нездоровое беспокойное возбуждение. Алексей Иванович заставал ее в этом состоянии и убеждался, что Алла не зря выписала ей успокоительное средство, его жене действительно нужно понижать психическую активность…
Так, между искусственно вызванными приступами болезненного беспокойства и тяжелой апатией, психика Елены Сергеевны совершенно расшатывалась, а муж по-прежнему ничего не замечал. Более того, видя, как много времени проводит молодая женщина с его больной женой, он считал Аллу едва ли не ангелом во плоти, и к его поздней влюбленности присоединилось чувство благодарности и уважения. То, что Алла перестала заговаривать с ним о разводе, тоже, как ему казалось, говорило в ее пользу.
Разумеется рассказ Толи Уточкина не выглядел так гладко. Леня Маркиз умел слушать и вычленять суть из бесконечных повторов и междометий. Толина бабка Анна Петровна изредка вставляла меткое словечко, причем всегда по существу, чем помогла Лене понять рассказ Уточкина. За разговором мужчины как-то незаметно усидели полбутылки водки, впрочем, пил почти только Толя, поскольку Маркизу нужно было еще возвращаться из этой глухомани. Однако парень Толя был крепкий, так что нить разговора не терял, хоть и часто отвлекался.
Толя Уточкин по-прежнему часто бывал в доме своих родственников и замечал кое-какие странности. В то время он еще не мог понять многого из того, что происходило на его глазах, но запоминал отдельные детали, из которых гораздо позднее в его голове сложилась общая картина трагедии.
Несколько раз он перехватывал мимолетные взгляды, которые бросала Алла на его больную тетю, делая ей укол или давая лекарство, – взгляды, полные ненависти и скрытого злого торжества. После этого та приторная забота о больной, которую Алла Леонидовна показывала в присутствии Алексея Ивановича, казалась ему удивительно фальшивой, а то, что дядя не замечает этой фальши, настораживало подростка.
Как-то раз он заметил, как дядя Леша и молодая докторша, думая, что их никто не видит, обнимались в коридоре. Они стояли, прижавшись друг к другу и чуть раскачиваясь, и мальчику показался страшным их чуть слышный, с трудом сдерживаемый стон. Толя нечаянно скрипнул дверью, и эти двое моментально отлетели друг от друга, как будто их отбросила какая-то посторонняя сила. Алла Леонидовна скрипнула зубами, резко повернулась и ушла в комнату, а Алексей Иванович растерянно похлопал себя по карманам, будто искал что-то, но не нашел. Он провел рукой по глазам, постоял секунду в задумчивости и ушел следом за женщиной.
Почему-то после этого эпизода Толя отчетливо понял, что его тетя скоро умрет.
После того случая прошел месяц, может быть – полтора. Толя, как обычно, был в доме у Казаркиных. Он обратил внимание, что тетя, которая в это время суток обыкновенно бывает совершенно безучастна, сегодня, напротив, необыкновенно возбуждена, беспокойна, взвинчена. Она ходила из комнаты в комнату, что-то бормоча и делая какие-то ненужные, нелепые вещи. То вдруг принималась поправлять и без того идеально расстеленное на диване покрывало, то переставляла книги на полке. Лицо Елены Сергеевны покрывали неровные пятна лихорадочного, болезненного румянца, она то и дело заламывала руки и принималась бессмысленно смеяться. Столкнувшись с Толей, прижала мальчика к себе, как слепая, ощупала его лицо и вдруг заплакала.
– Как же ты будешь теперь, – пробормотала она сквозь слезы, – как же ты будешь…
Потом резко оттолкнула мальчика и снова заходила по квартире, как тигр по клетке.
Время от времени она вынимала из кармана смятый листок бумаги и взглядывала на него, а потом снова заливалась бессмысленным смехом.
Толя хотел было уйти – тетя пугала его своим странным поведением, – но вдруг она скрылась в своей спальне, с силой захлопнув за собой дверь. Через минуту из-за закрытой двери послышался крик, звон бьющегося стекла. Толя толкнул дверь, вбежал в комнату… тети там не было. Окно было широко открыто, одно из стекол разбито, а снизу, с улицы, доносились перепуганные крики прохожих.
Елену Сергеевну принесли через десять – пятнадцать минут. Собственно, то, что принесли чужие люди, уже не было Еленой Сергеевной – это было разбитое, искалеченное тело, имевшее с ней очень отдаленное сходство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64