Я чуть не прослезилась. В квартире Эрика Гораций сразу же по-хозяйски устремился на кухню и умильно уставился на холодильник.
— Гораций, ты на двухразовом питании! — строго сказала я.
Он негодующе отвернулся.
Эрик с интересом рассматривал содержимое чемоданчика.
— Думаешь, это и есть препарат Валентина Сергеевича? — спросил он.
— А что же еще? Давай читать записки, узнаем, как он попал в подвал дома, который построил Джек.
Мы чинно уселись рядышком за письменный стол, поделили стопку листков — я начала с того места, где остановилась. А Эрик — с начала.
"Горе и одиночество — плохой советчик, — читала я. — Когда прошло время после похорон, я окунулся в работу с головой.
Так мне становилось немного легче. С должности директора института я к тому времени уже давно ушел, еще до смерти жены. Официально считалось, что я заведующий лабораторией, но занимались мы только препаратом В-17. Именно в то время я получил интереснейшее предложение: один из моих старинных знакомых, человек несомненно порядочный, неплохой ученый и блестящий организатор, создал собственную фармацевтическую фирму и пригласил меня возглавить ее научный отдел. Он предложил мне очень высокую оплату, но это не сыграло бы значительной роли в другие времена, однако я думал, что это даст мне возможность уйти из-под контроля тайного ведомства, в особенности — генерала Г. Удержать в институте они меня не могли — возраст давно пенсионный, уйти я мог в любое время.
Я держал в тайне свои переговоры о переходе в частную фирму, но либо кто-то сообщил Г, об этом, либо он сам чувствовал, что работа наша может уплыть из его рук, потому что, как я уже говорил, власти этой некогда могущественной организации приходил конец, иву нас в институте, да и в других местах на ее представителей уже смотрели косо. Тогда они решили действовать нагло. Произошел такой случай — из моего лабораторного сейфа неожиданно исчезло большое количество препарата В-17.
Все указывало на то, что это дело рук если не самого Г., то его подчиненных, особенно мне не нравилась в этом деле роль той женщины, А. Р. Однако их привилегированное положение не позволяло высказать наши подозрения вслух. История возмутила меня до глубины души: если побочные действия препарата в условиях лаборатории хоть как-то находились под научным и медицинским контролем, то теперь джинн выпущен из бутылки и последствия этого поступка могут быть ужасны. Кроме чисто медицинских аспектов использования препарата меня беспокоили аспекты моральные. И даже, возможно, криминальные. Дело в том, что в последних сериях экспериментов, которые курировала А. Р., она, давая одному из подопытных добровольцев значительно увеличенную дозу В-17, добилась того, что в момент действия препарата этот доброволец мог не только передавать свои мысли второму участнику эксперимента, но внушать их ему и заставлять выполнять свои мысленные приказы. У меня сложилось впечатление, что А. Р. особенно настаивала на продолжении этой серии экспериментов, поскольку они сулили ей возможности обогащения и власти.
У меня был крупный разговор с Г. Я сказал, что прекрасно знаю о том, что он сам и его ближайшие сотрудники ведут свою собственную игру, им нет никакого дела до интересов государства, которыми они прикрываются. Что, создавая вокруг моей работы занавес секретности, который только мешает, они в то же время не могут или не хотят предотвратить хищения препарата и не думают о вредном воздействии В-17 на организм участников эксперимента. В завершение разговора я заявил, что ухожу из института и прекращаю работу над препаратом. Г, пытался угрожать мне, но я предварительно заручился поддержкой своего знакомого — того бизнесмена, в чью фирму я переходил, и он прислал мне человека, отвечающего в его фирме за вопросы безопасности. Тот переговорил с Г, на понятном ему языке — языке угроз и шантажа. Мне, разумеется, было неприятно то, что вокруг моей работы царит столь далекая от научной этики атмосфера, но я в тот момент считал наиболее важным вырваться из-под давящей опеки Г, и его ведомства, прекратить эксперименты с непредсказуемыми последствиями, и никак не ожидал, что попаду из огня да в полымя.
Перед уходом я уничтожил свои записи и остатки препарата. После хищения В-17 из сейфа его и так осталось немного, и я воспользовался этим и убедил всех, что украли все запасы. Все необходимое для продолжения работы я постепенно перенес домой задолго до кражи. Несколько нужных сотрудников уходили вместе со мной, а никто из остальных не обладал достаточно полным объемом информации, чтобы самостоятельно продолжать разработку препарата или хотя бы восстановить запасы".
* * *
В глазах у меня стало двоиться, потому что была глубокая ночь, и Гораций сладко спал на ковре в гостиной. Я откинулась в кресле и посмотрела на Эрика. Он читал рукопись серьезно и сосредоточенно, морщил лоб и даже шевелил губами. Худое, достаточно некрасивое лицо, да еще и белобрысый к тому же. Тени под глазами, две глубокие морщины вокруг рта. Внезапно мне захотелось сделать ему что-нибудь хорошее… ну, например, принести горячего крепкого чаю с лимоном или помассировать шею и плечи… Что за черт! Я встряхнула головой, как Гораций после купания. Это что еще такое! Никогда в жизни мне не хотелось делать ничего подобного ни для одного мужчины. Как я уже говорила, мужья мои все были совершенно самостоятельными и сами могли все для себя сделать. А если не нравится, считала я, если я их не устраиваю, то — пожалуйста, разойдемся красиво. Что мы и делали. Вот именно. Ведь не только я оставляла их без сожаления, но, что перед собой-то притворяться, и они меня тоже.
Вот только Олег что-то дал сбой. Но в последнюю нашу встречу он что-то бормотал насчет того, что я очень изменилась…
— Устала? — это Эрик отреагировал на мой взгляд.
И проницательная, однако, личность, что-то такое успел заметить в моих глазах, потому что улыбнулся мне ласково. От этого исчезли озабоченные морщинки вокруг рта, и он стал, конечно, не красавцем, но достаточно симпатичным. А может, мне так кажется?
Я встрепенулась и потащилась на кухню, чтобы не оставаться с ним в комнате. Очень мне не понравился этакий обмен взглядами.
Мы пили чай, лимон я, естественно, не нашла.
— Как тебе все это? — осторожно спросил Эрик.
— Ты имеешь в виду записки? Откровенно говоря, голова идет кругом, — призналась я. — И очень жалко старика. Совсем был один!
— Он все равно не стал бы тебе ничего рассказывать, боялся тебя впутывать.
— Откуда ты знаешь? — вскинулась я. — Он что, рассказывал тебе обо мне?
— Говорил, что ты очень хорошая, — улыбнулся Эрик.
— Правда? — Я даже вскочила со стула. — Никто никогда не называл меня хорошей. Валентин Сергеевич меня идеализировал, — грустно призналась я.
Я залпом выпила полчашки горячего чаю, обожгла язык и немного пришла в себя. Что это я тут сижу и откровенничаю с абсолютно незнакомым человеком?
— Значит так, вернемся к нашим проблемам, — строго сказала я. — Ты прочитал часть записок и убедился, что внушение мыслей на расстоянии вполне, как сейчас выражаются, конкретная вещь?
— Допустим, — осторожно ответил Эрик.
— Я не утверждаю, что тебя чем-то опоили или накормили…
— Этого не может быть.
— Подожди! — отмахнулась я. — Я предполагаю, что тебе просто пытаются внушить какие-то действия. В данном случае, — сегодня это было — напечатать и сжечь платежку.
Это — репетиция. А потом, когда придут деньги, они внушат тебе, чтобы ты эту платежку напечатал и сам отправил куда там следует, чтобы они получили деньги.
— Сам понял, — надулся Эрик, — ты думаешь, у меня совсем с головой плохо?
— Теперь еще вопрос — что это за люди и где они находятся? — я решила не обращать внимание на амбиции Эрика и говорила спокойно. — Если верить запискам Валентина Сергеевича, то внушение лучше производить с близкого расстояния. И эти всякие гипнотизеры тоже вызывают человека к себе в кабинет.
— Ты считаешь, у нас в доме живет гипнотизер? — с усмешкой сказал Эрик. — Или знаешь, был такой советский писатель-фантаст — Александр Беляев, я в детстве зачитывался, так вот, у него там один сконструировал такой аппаратик и внушал всем подряд все, что хотел.
— И больших успехов, кстати, с помощью этого добился! — ехидно подхватила я. — Беляева я тоже читала, «Властелин мира» называется. Так вот этот тип там и денег хапнул кучу, и даже сумел одной девице внушить, что она жить без него не может. Кстати, у тебя там как, в голове, только насчет денег или про девиц тоже что-то имеется?
Я тут же пожалела о сказанном. Эрик покраснел так сильно, что белесые брови выделились на лице. Покраснел он не от смущения, а от злости. Он посмотрел на меня как-то странно, потом отвернулся и встал, чуть не опрокинув стул. Мы помолчали минут десять, после чего я, совершенно неожиданно для себя, подошла и положила руки ему на плечи.
— Прости меня, я не со зла, это уж такой характер. Все мои мужья знают, что характер у меня скверный.
— Мужья? — повернулся ко мне Эрик. — У тебя их много?
— Трое, — честно ответила я. — Не подумай плохого, не трое одновременно, а по очереди.
— А этот, что я видел, он — который? — с интересом спросил Эрик.
— Последний.., и тоже бывший, — с совершенно ненужной откровенностью ответила я. — Так что давай не будем ссориться, я мужчин не обижаю, расстаюсь с ними мирно.
Так о чем мы говорили?
— О девицах, — нахмурился он. — Ладно, откровенность за откровенность. У меня тоже была жена. Два года назад она умерла…
— От рака, — неслышно произнесла я.
В моей голове все встало на свои места — и его одиночество, и высушенность горем, которую я приняла за надменность при первой нашей встрече, и странная интонация Эрика, когда он рассказывал мне, кто такой Ульрих Майер.
— Мне очень жаль, — сказала я просто чтобы как-то отреагировать, — так все же, могу я продолжать?
— Давай, — согласился он и уселся на подоконник.
— Не будем уточнять, каким образом на тебя воздействуют, — осторожно начала я, — возможно, просто сильный экстрасенс, но в этом случае он должен быть где-то рядом, тут в доме. Далее, как мы уже выяснили, в квартире нас никто не подслушивает, иначе они давно поняли бы, что ты не один. По этой же причине никто не следит за дверью квартиры, потому что тогда они тоже заметили бы, что мы с Горацием тут. Но должны же они знать, когда ты появляешься. Стало быть, можно наблюдать за тобой из окна. У тебя на площадке три квартиры. Две из них — твоя и еще одна — выходят окнами на улицу, откуда видно парадную.
— А в третьей никто не живет, — подхватил Эрик, — оттуда как раз жильцы выехали недавно.
— Отлично! Потому что я заметила, что как раз из той-то квартиры, где никого нет, можно было бы видеть через глазок дверь твоей квартиры. А из этой, третьей — нельзя. Такая уж планировка в нашем доме — лестница находится в стороне от площадки и лифта. На лестницу даже ведет отдельная дверь, и она как раз рядом с твоей квартирой. Так что, когда я поднимаюсь к тебе по лестнице, из той квартиры не видно, как я вхожу. Двери у тебя бесшумные, не скрипят, так что если проскочить тихонько, что мы с Горацием и сделали, то можно надеяться, что нас никто не видел. И кто живет в этой подозрительной квартире?
— Женщина.., такая, все время лицо закрывает… — неуверенно ответил Эрик. — Я ее не знаю.
— Господи! — Я прямо подпрыгнула на месте. — Совершенно из головы вылетело!
Когда у тебя все началось, ну это.., явления всякие…
— С неделю, наверное, назад.
— Все сходится! — радостно завопила я. — Я ее, паразитку, вычислила! — Эрик посмотрел на меня с испугом.
— Что смотришь, слушай лучше! — прикрикнула я.
И дальше довольно невразумительно, но все же точно, я рассказала про странную даму, про разные пальто, про то, как даму подменили в Сосновке, а мы с Горацием совершенно случайно это заметили.
— И вот, понимаешь, я все никак не могла понять, для чего же это было нужно — подменять женщину, а вот теперь все встало на свои места!
Очнувшись, я поглядела на Эрика и поняла, что это у меня все встало на свои места, а у него, наоборот, все перевернулось, кроме твердой уверенности, что у меня не все дома.
Я еще раз достаточно терпеливо рассказала ему про бутик на Вознесенском, про пальто с седоватым ворсом, про воротник и карманы. Все было без толку: мужчина есть мужчина, есть вещи, ему недоступные.
Я пришла в раздражение и только было хотела пройтись насчет тупых мужских немецких мозгов, как что-то меня остановило. Вернее не что-то, а весьма определенная вещь.
Я представила, что Эрик обидится, и мне стало стыдно. От этого чувства я пришла в такое удивление, что замолчала на полуслове. Дело в том, что раньше в споре меня никогда бы не остановила подобная ерунда. Подумаешь, мой оппонент обидится! Да на то и спор, чтобы доказывать, что я права! А иначе зачем спорить…
На работе и с малознакомыми людьми я все же малость сдерживалась, а в свое время с Артемом, например, каждый спор переходил у нас в рукопашную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Гораций, ты на двухразовом питании! — строго сказала я.
Он негодующе отвернулся.
Эрик с интересом рассматривал содержимое чемоданчика.
— Думаешь, это и есть препарат Валентина Сергеевича? — спросил он.
— А что же еще? Давай читать записки, узнаем, как он попал в подвал дома, который построил Джек.
Мы чинно уселись рядышком за письменный стол, поделили стопку листков — я начала с того места, где остановилась. А Эрик — с начала.
"Горе и одиночество — плохой советчик, — читала я. — Когда прошло время после похорон, я окунулся в работу с головой.
Так мне становилось немного легче. С должности директора института я к тому времени уже давно ушел, еще до смерти жены. Официально считалось, что я заведующий лабораторией, но занимались мы только препаратом В-17. Именно в то время я получил интереснейшее предложение: один из моих старинных знакомых, человек несомненно порядочный, неплохой ученый и блестящий организатор, создал собственную фармацевтическую фирму и пригласил меня возглавить ее научный отдел. Он предложил мне очень высокую оплату, но это не сыграло бы значительной роли в другие времена, однако я думал, что это даст мне возможность уйти из-под контроля тайного ведомства, в особенности — генерала Г. Удержать в институте они меня не могли — возраст давно пенсионный, уйти я мог в любое время.
Я держал в тайне свои переговоры о переходе в частную фирму, но либо кто-то сообщил Г, об этом, либо он сам чувствовал, что работа наша может уплыть из его рук, потому что, как я уже говорил, власти этой некогда могущественной организации приходил конец, иву нас в институте, да и в других местах на ее представителей уже смотрели косо. Тогда они решили действовать нагло. Произошел такой случай — из моего лабораторного сейфа неожиданно исчезло большое количество препарата В-17.
Все указывало на то, что это дело рук если не самого Г., то его подчиненных, особенно мне не нравилась в этом деле роль той женщины, А. Р. Однако их привилегированное положение не позволяло высказать наши подозрения вслух. История возмутила меня до глубины души: если побочные действия препарата в условиях лаборатории хоть как-то находились под научным и медицинским контролем, то теперь джинн выпущен из бутылки и последствия этого поступка могут быть ужасны. Кроме чисто медицинских аспектов использования препарата меня беспокоили аспекты моральные. И даже, возможно, криминальные. Дело в том, что в последних сериях экспериментов, которые курировала А. Р., она, давая одному из подопытных добровольцев значительно увеличенную дозу В-17, добилась того, что в момент действия препарата этот доброволец мог не только передавать свои мысли второму участнику эксперимента, но внушать их ему и заставлять выполнять свои мысленные приказы. У меня сложилось впечатление, что А. Р. особенно настаивала на продолжении этой серии экспериментов, поскольку они сулили ей возможности обогащения и власти.
У меня был крупный разговор с Г. Я сказал, что прекрасно знаю о том, что он сам и его ближайшие сотрудники ведут свою собственную игру, им нет никакого дела до интересов государства, которыми они прикрываются. Что, создавая вокруг моей работы занавес секретности, который только мешает, они в то же время не могут или не хотят предотвратить хищения препарата и не думают о вредном воздействии В-17 на организм участников эксперимента. В завершение разговора я заявил, что ухожу из института и прекращаю работу над препаратом. Г, пытался угрожать мне, но я предварительно заручился поддержкой своего знакомого — того бизнесмена, в чью фирму я переходил, и он прислал мне человека, отвечающего в его фирме за вопросы безопасности. Тот переговорил с Г, на понятном ему языке — языке угроз и шантажа. Мне, разумеется, было неприятно то, что вокруг моей работы царит столь далекая от научной этики атмосфера, но я в тот момент считал наиболее важным вырваться из-под давящей опеки Г, и его ведомства, прекратить эксперименты с непредсказуемыми последствиями, и никак не ожидал, что попаду из огня да в полымя.
Перед уходом я уничтожил свои записи и остатки препарата. После хищения В-17 из сейфа его и так осталось немного, и я воспользовался этим и убедил всех, что украли все запасы. Все необходимое для продолжения работы я постепенно перенес домой задолго до кражи. Несколько нужных сотрудников уходили вместе со мной, а никто из остальных не обладал достаточно полным объемом информации, чтобы самостоятельно продолжать разработку препарата или хотя бы восстановить запасы".
* * *
В глазах у меня стало двоиться, потому что была глубокая ночь, и Гораций сладко спал на ковре в гостиной. Я откинулась в кресле и посмотрела на Эрика. Он читал рукопись серьезно и сосредоточенно, морщил лоб и даже шевелил губами. Худое, достаточно некрасивое лицо, да еще и белобрысый к тому же. Тени под глазами, две глубокие морщины вокруг рта. Внезапно мне захотелось сделать ему что-нибудь хорошее… ну, например, принести горячего крепкого чаю с лимоном или помассировать шею и плечи… Что за черт! Я встряхнула головой, как Гораций после купания. Это что еще такое! Никогда в жизни мне не хотелось делать ничего подобного ни для одного мужчины. Как я уже говорила, мужья мои все были совершенно самостоятельными и сами могли все для себя сделать. А если не нравится, считала я, если я их не устраиваю, то — пожалуйста, разойдемся красиво. Что мы и делали. Вот именно. Ведь не только я оставляла их без сожаления, но, что перед собой-то притворяться, и они меня тоже.
Вот только Олег что-то дал сбой. Но в последнюю нашу встречу он что-то бормотал насчет того, что я очень изменилась…
— Устала? — это Эрик отреагировал на мой взгляд.
И проницательная, однако, личность, что-то такое успел заметить в моих глазах, потому что улыбнулся мне ласково. От этого исчезли озабоченные морщинки вокруг рта, и он стал, конечно, не красавцем, но достаточно симпатичным. А может, мне так кажется?
Я встрепенулась и потащилась на кухню, чтобы не оставаться с ним в комнате. Очень мне не понравился этакий обмен взглядами.
Мы пили чай, лимон я, естественно, не нашла.
— Как тебе все это? — осторожно спросил Эрик.
— Ты имеешь в виду записки? Откровенно говоря, голова идет кругом, — призналась я. — И очень жалко старика. Совсем был один!
— Он все равно не стал бы тебе ничего рассказывать, боялся тебя впутывать.
— Откуда ты знаешь? — вскинулась я. — Он что, рассказывал тебе обо мне?
— Говорил, что ты очень хорошая, — улыбнулся Эрик.
— Правда? — Я даже вскочила со стула. — Никто никогда не называл меня хорошей. Валентин Сергеевич меня идеализировал, — грустно призналась я.
Я залпом выпила полчашки горячего чаю, обожгла язык и немного пришла в себя. Что это я тут сижу и откровенничаю с абсолютно незнакомым человеком?
— Значит так, вернемся к нашим проблемам, — строго сказала я. — Ты прочитал часть записок и убедился, что внушение мыслей на расстоянии вполне, как сейчас выражаются, конкретная вещь?
— Допустим, — осторожно ответил Эрик.
— Я не утверждаю, что тебя чем-то опоили или накормили…
— Этого не может быть.
— Подожди! — отмахнулась я. — Я предполагаю, что тебе просто пытаются внушить какие-то действия. В данном случае, — сегодня это было — напечатать и сжечь платежку.
Это — репетиция. А потом, когда придут деньги, они внушат тебе, чтобы ты эту платежку напечатал и сам отправил куда там следует, чтобы они получили деньги.
— Сам понял, — надулся Эрик, — ты думаешь, у меня совсем с головой плохо?
— Теперь еще вопрос — что это за люди и где они находятся? — я решила не обращать внимание на амбиции Эрика и говорила спокойно. — Если верить запискам Валентина Сергеевича, то внушение лучше производить с близкого расстояния. И эти всякие гипнотизеры тоже вызывают человека к себе в кабинет.
— Ты считаешь, у нас в доме живет гипнотизер? — с усмешкой сказал Эрик. — Или знаешь, был такой советский писатель-фантаст — Александр Беляев, я в детстве зачитывался, так вот, у него там один сконструировал такой аппаратик и внушал всем подряд все, что хотел.
— И больших успехов, кстати, с помощью этого добился! — ехидно подхватила я. — Беляева я тоже читала, «Властелин мира» называется. Так вот этот тип там и денег хапнул кучу, и даже сумел одной девице внушить, что она жить без него не может. Кстати, у тебя там как, в голове, только насчет денег или про девиц тоже что-то имеется?
Я тут же пожалела о сказанном. Эрик покраснел так сильно, что белесые брови выделились на лице. Покраснел он не от смущения, а от злости. Он посмотрел на меня как-то странно, потом отвернулся и встал, чуть не опрокинув стул. Мы помолчали минут десять, после чего я, совершенно неожиданно для себя, подошла и положила руки ему на плечи.
— Прости меня, я не со зла, это уж такой характер. Все мои мужья знают, что характер у меня скверный.
— Мужья? — повернулся ко мне Эрик. — У тебя их много?
— Трое, — честно ответила я. — Не подумай плохого, не трое одновременно, а по очереди.
— А этот, что я видел, он — который? — с интересом спросил Эрик.
— Последний.., и тоже бывший, — с совершенно ненужной откровенностью ответила я. — Так что давай не будем ссориться, я мужчин не обижаю, расстаюсь с ними мирно.
Так о чем мы говорили?
— О девицах, — нахмурился он. — Ладно, откровенность за откровенность. У меня тоже была жена. Два года назад она умерла…
— От рака, — неслышно произнесла я.
В моей голове все встало на свои места — и его одиночество, и высушенность горем, которую я приняла за надменность при первой нашей встрече, и странная интонация Эрика, когда он рассказывал мне, кто такой Ульрих Майер.
— Мне очень жаль, — сказала я просто чтобы как-то отреагировать, — так все же, могу я продолжать?
— Давай, — согласился он и уселся на подоконник.
— Не будем уточнять, каким образом на тебя воздействуют, — осторожно начала я, — возможно, просто сильный экстрасенс, но в этом случае он должен быть где-то рядом, тут в доме. Далее, как мы уже выяснили, в квартире нас никто не подслушивает, иначе они давно поняли бы, что ты не один. По этой же причине никто не следит за дверью квартиры, потому что тогда они тоже заметили бы, что мы с Горацием тут. Но должны же они знать, когда ты появляешься. Стало быть, можно наблюдать за тобой из окна. У тебя на площадке три квартиры. Две из них — твоя и еще одна — выходят окнами на улицу, откуда видно парадную.
— А в третьей никто не живет, — подхватил Эрик, — оттуда как раз жильцы выехали недавно.
— Отлично! Потому что я заметила, что как раз из той-то квартиры, где никого нет, можно было бы видеть через глазок дверь твоей квартиры. А из этой, третьей — нельзя. Такая уж планировка в нашем доме — лестница находится в стороне от площадки и лифта. На лестницу даже ведет отдельная дверь, и она как раз рядом с твоей квартирой. Так что, когда я поднимаюсь к тебе по лестнице, из той квартиры не видно, как я вхожу. Двери у тебя бесшумные, не скрипят, так что если проскочить тихонько, что мы с Горацием и сделали, то можно надеяться, что нас никто не видел. И кто живет в этой подозрительной квартире?
— Женщина.., такая, все время лицо закрывает… — неуверенно ответил Эрик. — Я ее не знаю.
— Господи! — Я прямо подпрыгнула на месте. — Совершенно из головы вылетело!
Когда у тебя все началось, ну это.., явления всякие…
— С неделю, наверное, назад.
— Все сходится! — радостно завопила я. — Я ее, паразитку, вычислила! — Эрик посмотрел на меня с испугом.
— Что смотришь, слушай лучше! — прикрикнула я.
И дальше довольно невразумительно, но все же точно, я рассказала про странную даму, про разные пальто, про то, как даму подменили в Сосновке, а мы с Горацием совершенно случайно это заметили.
— И вот, понимаешь, я все никак не могла понять, для чего же это было нужно — подменять женщину, а вот теперь все встало на свои места!
Очнувшись, я поглядела на Эрика и поняла, что это у меня все встало на свои места, а у него, наоборот, все перевернулось, кроме твердой уверенности, что у меня не все дома.
Я еще раз достаточно терпеливо рассказала ему про бутик на Вознесенском, про пальто с седоватым ворсом, про воротник и карманы. Все было без толку: мужчина есть мужчина, есть вещи, ему недоступные.
Я пришла в раздражение и только было хотела пройтись насчет тупых мужских немецких мозгов, как что-то меня остановило. Вернее не что-то, а весьма определенная вещь.
Я представила, что Эрик обидится, и мне стало стыдно. От этого чувства я пришла в такое удивление, что замолчала на полуслове. Дело в том, что раньше в споре меня никогда бы не остановила подобная ерунда. Подумаешь, мой оппонент обидится! Да на то и спор, чтобы доказывать, что я права! А иначе зачем спорить…
На работе и с малознакомыми людьми я все же малость сдерживалась, а в свое время с Артемом, например, каждый спор переходил у нас в рукопашную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32