Не ходят к нему девицы, иначе Раиса Кузьминична бы знала, уж такой факт она не пропустит.
Тут я сообразила, что уже минут двадцать мы сидим с Эриком и молчим. Я уставилась куда-то в пол и предалась размышлениям, а он, оказывается, смотрел на меня.
— Вы мне не верите? — спросил он тихо.
Вечно у меня все написано на лице!
Возможно я взбалмошная, эгоистичная и легкомысленная. Но я отнюдь не толстокожая. И я поняла, что от моего ответа Эрику зависит очень многое. Если я отвечу отрицательно, то Эрику будет плохо, а я тоже потеряю что-то, чему пока не могу дать названия.
— Верю! — сказала я.
Он улыбнулся и посмотрел на меня ласково, но я была настроена серьезно.
— Если я вам верю, то и вы тоже должны мне поверить, — сказала я строго. — Так что ничему не удивляйтесь.
Я подошла к столу и написала на чистом листке бумаги:
«Пойдемте в ванную!»
Эрик прочитал и буквально отвесил челюсть.
«Зачем?» — спросил он меня глазами.
«Так все делают, когда не хотят чтобы их подслушивали», — невозмутимо написала я.
«Вы считаете, что нас могут подслушивать?»
«Не исключено».
Тут листок кончился, и теперь уже я сожгла его в пепельнице.
— Дорогой, я приму душ! — крикнула я неестественным голосом и хлопнула дверью посильнее.
В ванной я уселась на стиральную машину и стала ждать Эрика, предварительно пустив воду из крана.
— Что это значит? — явился он весьма удивленный. — Что за детские игрушки?
— Слушайте меня внимательно, потом будете критиковать. Значит, каждый вечер с вами происходят странные вещи, — начала я вполголоса. — Вы впадаете в ступор в лифте, то есть лифт тут ни при чем, дело во времени.
Ровно в семнадцать часов тридцать три минуты вам становится нехорошо, независимо от того, где вы находитесь — в лифте или на лестнице. Дальше вы приходите в квартиру, и по прошествии некоторого времени у вас полностью теряется память, вы не контролируете себя и в бессознательном состоянии делаете странные вещи. То есть это вам кажется, что странные, потому что вы не можете себе представить, что в бессознательном состоянии человек способен действовать логично. А на самом деле вы печатаете платежное поручение, то есть ничего странного в этом нет. Вот если бы вы чувствовали себя Тарзаном, бегали бы по квартире в голом, простите, виде и искали свою Джейн, то…
— То в этом случае я волновался бы гораздо меньше, — прервал меня Эрик. — Тогда бы я посчитал, что просто рехнулся и обратился бы к врачу, а так дело связано с большими деньгами…
Он невольно повысил голос, я предостерегающе подняла руку и подвинулась. Эрик уселся рядом со мной на стиральную машину и прижался к моей щеке.
— Так что я не верю, что с вами происходят, как бы это выразиться, таинственное явление психики.., уж очень все логично и целесообразно. Начинается у вас все это, когда вы приходите домой. Если бы явления были произвольными, то такое могло, например, начаться в машине, и тогда вы бы, не дай Бог, попали в аварию. А так, заметьте, во-первых, дома с вами ничего не может случиться — ну чайник, допустим, перекипит, да и то он у вас электрический, сам отключается, а во-вторых, дома у вас под рукой компьютер, чтобы печатать эту чертову платежку. Вы уж меня простите, но мне кажется, что больше всего ваша так называемая болезнь, похожа на проявление чьей-то злой воли. Кто-то управляет вашим сознанием.
— Как такое возможно?! — воскликнул Эрик шепотом. — Это — фантастика!
— Тогда будем считать, что у вас шизофрения, маниакальный психоз и еще куча психических болезней. Вам как больше нравится?
Он отвернулся и даже попытался отодвинуться от меня, но спиральная машина была небольшая и места там было мало.
— Но как вам такое пришло в голову?
— Сама не знаю, — я пожала плечами, — но покойный Валентин Сергеевич занимался именно такими вещами.
— Это для меня новость! — недоверчиво сказал Эрик. — Я всегда думал, что он был химиком.
— Я тоже, — вздохнула я. — И для меня это тоже новость.
Возможно, то, что я собиралась сделать, было огромной глупостью. А собиралась я рассказать Эрику о записках Валентина Сергеевича и вообще о всех странностях, что произошли со мной в последнее время. Записки я прочитала не до конца, но сумела понять, что дело это очень важное и опасное. И мне просто необходимо посоветоваться с кем-нибудь честным и знающим.
Эрик, во-первых, был честный, иначе Валентин Сергеевич и Гораций — ну, про это я уже говорила, а во-вторых, он не побежит продавать записки ни бандитам, ни той организации, которая портила жизнь Валентину Сергеевичу, прикрываясь государственными интересами, хотя бы потому, что работает на немецкую компанию, и на наши организации с сомнительной репутацией ему глубоко плевать. Он человек независимый и денег зарабатывает достаточно.
А в-третьих, мне просто не к кому было обратиться. Из всех мужей доверия заслуживает только Олег, он человек неглупый.
И вообще у него масса достоинств, и есть связи в правоохранительных органах и еще много где, но если даже я и сумею убедить его в моей абсолютной нормальности, что я ничего не придумываю и не сочиняю, то он впадет в панику, станет переживать за меня и за Горация, потом объявит, что не может оставить меня одну и вообще переедет в мою квартиру. А этого я боялась больше нападения бандитов. Такой уж у меня характер — ненавижу возвращаться к прошлому. Мы в свое время с Олегом долго обсуждали наш развод и пришли к единому, как мне казалось, мнению — расходимся тихо-мирно. Не сошлись, что называется, характерами. Но в последнее время у меня сложилось впечатление, что он хочет все вернуть назад… Знаю, есть такие женщины, они разводятся с одним мужем, потом выходят за другого, может, и за третьего, а потом вдруг решают вернуться к первому… Скажу сразу, я не из их числа.
Для меня это то же самое, как, допустим, найти в шкафу платье, которое перестала носить, оттого что оно, к примеру, полнит или не идет цвет, и вдруг явиться в нем на работу как ни в чем не бывало. Ведь платье не стало лучше, просто у меня понизились требования, а это окружающие всегда заметят.
Так что я решила довериться Эрику, потому что кроме всего прочего, я оценила тот факт, что первым он решил довериться мне.
— Итак, — я подвигалась, стараясь сесть поудобнее.
— Слушайте, что вы все ерзаете? — удивился Эрик.
— Она холодная, — поежилась я.
— А что мы вообще тут делаем?
— Как — что? Я собираюсь рассказать вам очень важные вещи и боюсь, что нас подслушают.
— Вряд ли нас могут подслушать. Видите ли в чем дело, для того, чтобы подслушать, нужно установить специальную аппаратуру, — начал он объяснять мне, как будто я не смотрю боевики, — а для этого нужно войти в квартиру.
— Не обязательно, — живо прервала его я, — микрофон в вентиляционное отверстие…
— Я продолжаю, — сказал Эрик, — так вот, у меня установлена такая сигнализация, которая реагирует даже на малейшее прикосновение ко всем дверям и стенам квартиры. То есть поставить-то, может, им и удастся, но я обязательно об этом узнаю.
И к тому же с чего вы решили, что за мной наблюдают? Потому что мои приступы начинаются в определенное время, после моего прихода?
— Ну, за тем, когда вы приходите, следить не надо, — усмехнулась я. — В восемь тридцать вы выходите из парадной утром, а в семнадцать тридцать входите в нее вечером, плюс-минус три минуты. И так каждый день.
— Неужели? — удивился Эрик. — А я и не замечал.
— Но за вами обязательно должны наблюдать, чтобы знать, один вы возвращаетесь с работы или нет. Стало быть, они наблюдают из окна. Или из припаркованной машины.
— Постойте, мы еще не выяснили, что на меня кто-то воздействует, вы меня не убедили, а уже рассказываете про сговор…
— Так я же и хочу рассказать, а вы все время перебиваете! — я уже начала сердиться, потому что машина и правда была холодная и жесткая, и еще мне по-прежнему хотелось есть. — Мы ведь так и не успели поужинать.
— Все же я настаиваю, что в моей квартире нет подслушивающих и подсматривающих устройств, — упорствовал Эрик, — хотя бы потому, что если бы злоумышленники знали, что я не один в квартире, то не стали бы воздействовать на меня при свидетеле.
Ведь в конце концов вы заметили платежку.
Он посмотрел на меня с чувством явного мужского превосходства — мол, вот я какой умный, а ты не смогла сообразить элементарные вещи.
— А если такой умный, — сварливо начала я, — то установил бы видеокамеру, она и сняла бы, как ты печатаешь платежки, а потом их сжигаешь. И вовсе незачем было меня звать!
Эрик выглядел таким смущенным, что мне стало его жаль.
— Действительно, — промямлил он, — как это я не догадался.
— Один — один! — весело крикнула я и соскочила с проклятой машины. — Идем ужинать!
И, раздирая зубами зверски пересохшего цыпленка, я поведала Эрику кое-что из записок Валентина Сергеевича о замечательном препарате и о принципе его действия, насколько я смогла это понять.
— Я, конечно, не химик, — задумчиво проговорил Эрик.
— Дело не в химии. В записках сказано, что когда препарат испытывали на добровольцах, то он срабатывал по-разному, в зависимости от индивидуальных особенностей человека. Люди, у которых и так были парапсихологические способности с помощью препарата могли сделать настолько больше, что это казалось чудом А люди обычные просто угадывали карты Зеннера с меньшим количеством ошибок.
Я постаралась сказать это с максимальной уверенностью, потому что если бы Эрик усомнился и спросил меня, что это такое — карты Зеннера, то я бы имела бледный вид, ибо о Зеннере не имела ни малейшего представления. И что еще за карты — игральные, что ли?
— Пока оставим препарат в покое. Эти записки натолкнули меня на мысль, что над тобой кто-то осуществляет эксперимент, воздействует на твою психику.
Эрик изменился в лице. Еще бы, кому приятно узнать, что у тебе в голове хозяйничает кто-то посторонний, да еще и явно с преступными намерениями.
— Чужая воля, — пробормотал он.
— Слушай, не раскисай, — раздраженно прервала его я, — у меня тоже положеньице — не дай Бог, но я не опускаю руки.
Совместное сидение на стиральной машине очень сближает, потому что мы с Эриком после этого как-то незаметно перешли на «ты».
Далее я весьма подробно, с отступлениями и повторениями рассказала ему про Луизу, про Еремеева, про тетрадку и синий «форд», про итальянского актера Волонте и про то, как мы с Горацием нашли записки Валентина Сергеевича.
— Замечательный был старик! — восхитился Эрик. — Он мне всегда нравился. Но… постой, постой… Значит, сегодня утром вы с Горацием подверглись нападению бандита, потом Гораций его угробил…
— И мы пошли домой. А потом еще раз туда ходили с Олегом, — краем глаза я заметила как Эрик нахмурился при упоминании Олега, — там никого не было.
— Они унесли труп или живого, но раненого, — неуверенно сказал Эрик.
— Правильно соображаешь.
— Трудно поверить. — Он смотрел на меня скептически.
— А чужая воля? — прищурилась я.
— Что такое?
— Договорились же: я верю в твою сумасшедшую историю, а ты — в мою. Я считаю, что ты — не врун и не псих, а ты — что я не истеричка и не выдумываю истории от одиночества, чтобы привлечь внимание интересного мужчины.
— Да-да, извини. — Он передвинул свой стул поближе ко мне. — Но если все так, как ты говоришь, то что ты теперь собираешься делать? Если записки важны для тех людей, то они не оставят тебя в покое.
— Естественно, — вздохнула я. — Но все произошло так быстро, я не успела ничего решить. Не будут же они брать приступом мою квартиру среди бела дня. И потом.., может быть, они не поняли, что это я отобрала у Еремеева чемоданчик? Он сказал по телефону, что он нашел тайник и находится он там-то. А потом разговор прервался, и когда они приехали на указанное место, то увидели, что чемоданчика нет, а Еремеев сломал шею. Как думаешь, неужели они поверят, что слабая женщина могла справиться с таким крепким мужиком? И Гораций вел себя очень аккуратно — не рвал, не кусал его, а только сбросил вниз. Так что следов собачьих зубов на нем нету.
— Но тем не менее ночевать тебе в той квартире нельзя, — решительно сказал Эрик. — Ночью они запросто могут прийти проверить, как и что.
Однако ну и хватка. Но я тут же поняла, что Эрик ни о чем таком не думает, просто беспокоится за меня.
— И записки нужно перенести сюда, и сам препарат.
— А Гораций?
— Ничего с Горацием не случится.
— Гораций не любит быть один! — воскликнула я. — Он будет тосковать. К тому же они могут забраться в квартиру ночью и причинить ему вред.
— Ага, стало быть, тебе нужно ночевать там, чтобы в случае чего защитить ротвейлера от бандитов, — усмехнулся Эрик.
— Я животное не брошу!
— Ладно, приведем его сюда, места много. Я сам схожу.
С величайшими предосторожностями мы спустились вниз по лестнице, открыли дверь моей квартиры. Гораций лежал в коридоре и тосковал. Он гак обрадовался моему приходу, что даже облизал меня, чего раньше никогда не делал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Тут я сообразила, что уже минут двадцать мы сидим с Эриком и молчим. Я уставилась куда-то в пол и предалась размышлениям, а он, оказывается, смотрел на меня.
— Вы мне не верите? — спросил он тихо.
Вечно у меня все написано на лице!
Возможно я взбалмошная, эгоистичная и легкомысленная. Но я отнюдь не толстокожая. И я поняла, что от моего ответа Эрику зависит очень многое. Если я отвечу отрицательно, то Эрику будет плохо, а я тоже потеряю что-то, чему пока не могу дать названия.
— Верю! — сказала я.
Он улыбнулся и посмотрел на меня ласково, но я была настроена серьезно.
— Если я вам верю, то и вы тоже должны мне поверить, — сказала я строго. — Так что ничему не удивляйтесь.
Я подошла к столу и написала на чистом листке бумаги:
«Пойдемте в ванную!»
Эрик прочитал и буквально отвесил челюсть.
«Зачем?» — спросил он меня глазами.
«Так все делают, когда не хотят чтобы их подслушивали», — невозмутимо написала я.
«Вы считаете, что нас могут подслушивать?»
«Не исключено».
Тут листок кончился, и теперь уже я сожгла его в пепельнице.
— Дорогой, я приму душ! — крикнула я неестественным голосом и хлопнула дверью посильнее.
В ванной я уселась на стиральную машину и стала ждать Эрика, предварительно пустив воду из крана.
— Что это значит? — явился он весьма удивленный. — Что за детские игрушки?
— Слушайте меня внимательно, потом будете критиковать. Значит, каждый вечер с вами происходят странные вещи, — начала я вполголоса. — Вы впадаете в ступор в лифте, то есть лифт тут ни при чем, дело во времени.
Ровно в семнадцать часов тридцать три минуты вам становится нехорошо, независимо от того, где вы находитесь — в лифте или на лестнице. Дальше вы приходите в квартиру, и по прошествии некоторого времени у вас полностью теряется память, вы не контролируете себя и в бессознательном состоянии делаете странные вещи. То есть это вам кажется, что странные, потому что вы не можете себе представить, что в бессознательном состоянии человек способен действовать логично. А на самом деле вы печатаете платежное поручение, то есть ничего странного в этом нет. Вот если бы вы чувствовали себя Тарзаном, бегали бы по квартире в голом, простите, виде и искали свою Джейн, то…
— То в этом случае я волновался бы гораздо меньше, — прервал меня Эрик. — Тогда бы я посчитал, что просто рехнулся и обратился бы к врачу, а так дело связано с большими деньгами…
Он невольно повысил голос, я предостерегающе подняла руку и подвинулась. Эрик уселся рядом со мной на стиральную машину и прижался к моей щеке.
— Так что я не верю, что с вами происходят, как бы это выразиться, таинственное явление психики.., уж очень все логично и целесообразно. Начинается у вас все это, когда вы приходите домой. Если бы явления были произвольными, то такое могло, например, начаться в машине, и тогда вы бы, не дай Бог, попали в аварию. А так, заметьте, во-первых, дома с вами ничего не может случиться — ну чайник, допустим, перекипит, да и то он у вас электрический, сам отключается, а во-вторых, дома у вас под рукой компьютер, чтобы печатать эту чертову платежку. Вы уж меня простите, но мне кажется, что больше всего ваша так называемая болезнь, похожа на проявление чьей-то злой воли. Кто-то управляет вашим сознанием.
— Как такое возможно?! — воскликнул Эрик шепотом. — Это — фантастика!
— Тогда будем считать, что у вас шизофрения, маниакальный психоз и еще куча психических болезней. Вам как больше нравится?
Он отвернулся и даже попытался отодвинуться от меня, но спиральная машина была небольшая и места там было мало.
— Но как вам такое пришло в голову?
— Сама не знаю, — я пожала плечами, — но покойный Валентин Сергеевич занимался именно такими вещами.
— Это для меня новость! — недоверчиво сказал Эрик. — Я всегда думал, что он был химиком.
— Я тоже, — вздохнула я. — И для меня это тоже новость.
Возможно, то, что я собиралась сделать, было огромной глупостью. А собиралась я рассказать Эрику о записках Валентина Сергеевича и вообще о всех странностях, что произошли со мной в последнее время. Записки я прочитала не до конца, но сумела понять, что дело это очень важное и опасное. И мне просто необходимо посоветоваться с кем-нибудь честным и знающим.
Эрик, во-первых, был честный, иначе Валентин Сергеевич и Гораций — ну, про это я уже говорила, а во-вторых, он не побежит продавать записки ни бандитам, ни той организации, которая портила жизнь Валентину Сергеевичу, прикрываясь государственными интересами, хотя бы потому, что работает на немецкую компанию, и на наши организации с сомнительной репутацией ему глубоко плевать. Он человек независимый и денег зарабатывает достаточно.
А в-третьих, мне просто не к кому было обратиться. Из всех мужей доверия заслуживает только Олег, он человек неглупый.
И вообще у него масса достоинств, и есть связи в правоохранительных органах и еще много где, но если даже я и сумею убедить его в моей абсолютной нормальности, что я ничего не придумываю и не сочиняю, то он впадет в панику, станет переживать за меня и за Горация, потом объявит, что не может оставить меня одну и вообще переедет в мою квартиру. А этого я боялась больше нападения бандитов. Такой уж у меня характер — ненавижу возвращаться к прошлому. Мы в свое время с Олегом долго обсуждали наш развод и пришли к единому, как мне казалось, мнению — расходимся тихо-мирно. Не сошлись, что называется, характерами. Но в последнее время у меня сложилось впечатление, что он хочет все вернуть назад… Знаю, есть такие женщины, они разводятся с одним мужем, потом выходят за другого, может, и за третьего, а потом вдруг решают вернуться к первому… Скажу сразу, я не из их числа.
Для меня это то же самое, как, допустим, найти в шкафу платье, которое перестала носить, оттого что оно, к примеру, полнит или не идет цвет, и вдруг явиться в нем на работу как ни в чем не бывало. Ведь платье не стало лучше, просто у меня понизились требования, а это окружающие всегда заметят.
Так что я решила довериться Эрику, потому что кроме всего прочего, я оценила тот факт, что первым он решил довериться мне.
— Итак, — я подвигалась, стараясь сесть поудобнее.
— Слушайте, что вы все ерзаете? — удивился Эрик.
— Она холодная, — поежилась я.
— А что мы вообще тут делаем?
— Как — что? Я собираюсь рассказать вам очень важные вещи и боюсь, что нас подслушают.
— Вряд ли нас могут подслушать. Видите ли в чем дело, для того, чтобы подслушать, нужно установить специальную аппаратуру, — начал он объяснять мне, как будто я не смотрю боевики, — а для этого нужно войти в квартиру.
— Не обязательно, — живо прервала его я, — микрофон в вентиляционное отверстие…
— Я продолжаю, — сказал Эрик, — так вот, у меня установлена такая сигнализация, которая реагирует даже на малейшее прикосновение ко всем дверям и стенам квартиры. То есть поставить-то, может, им и удастся, но я обязательно об этом узнаю.
И к тому же с чего вы решили, что за мной наблюдают? Потому что мои приступы начинаются в определенное время, после моего прихода?
— Ну, за тем, когда вы приходите, следить не надо, — усмехнулась я. — В восемь тридцать вы выходите из парадной утром, а в семнадцать тридцать входите в нее вечером, плюс-минус три минуты. И так каждый день.
— Неужели? — удивился Эрик. — А я и не замечал.
— Но за вами обязательно должны наблюдать, чтобы знать, один вы возвращаетесь с работы или нет. Стало быть, они наблюдают из окна. Или из припаркованной машины.
— Постойте, мы еще не выяснили, что на меня кто-то воздействует, вы меня не убедили, а уже рассказываете про сговор…
— Так я же и хочу рассказать, а вы все время перебиваете! — я уже начала сердиться, потому что машина и правда была холодная и жесткая, и еще мне по-прежнему хотелось есть. — Мы ведь так и не успели поужинать.
— Все же я настаиваю, что в моей квартире нет подслушивающих и подсматривающих устройств, — упорствовал Эрик, — хотя бы потому, что если бы злоумышленники знали, что я не один в квартире, то не стали бы воздействовать на меня при свидетеле.
Ведь в конце концов вы заметили платежку.
Он посмотрел на меня с чувством явного мужского превосходства — мол, вот я какой умный, а ты не смогла сообразить элементарные вещи.
— А если такой умный, — сварливо начала я, — то установил бы видеокамеру, она и сняла бы, как ты печатаешь платежки, а потом их сжигаешь. И вовсе незачем было меня звать!
Эрик выглядел таким смущенным, что мне стало его жаль.
— Действительно, — промямлил он, — как это я не догадался.
— Один — один! — весело крикнула я и соскочила с проклятой машины. — Идем ужинать!
И, раздирая зубами зверски пересохшего цыпленка, я поведала Эрику кое-что из записок Валентина Сергеевича о замечательном препарате и о принципе его действия, насколько я смогла это понять.
— Я, конечно, не химик, — задумчиво проговорил Эрик.
— Дело не в химии. В записках сказано, что когда препарат испытывали на добровольцах, то он срабатывал по-разному, в зависимости от индивидуальных особенностей человека. Люди, у которых и так были парапсихологические способности с помощью препарата могли сделать настолько больше, что это казалось чудом А люди обычные просто угадывали карты Зеннера с меньшим количеством ошибок.
Я постаралась сказать это с максимальной уверенностью, потому что если бы Эрик усомнился и спросил меня, что это такое — карты Зеннера, то я бы имела бледный вид, ибо о Зеннере не имела ни малейшего представления. И что еще за карты — игральные, что ли?
— Пока оставим препарат в покое. Эти записки натолкнули меня на мысль, что над тобой кто-то осуществляет эксперимент, воздействует на твою психику.
Эрик изменился в лице. Еще бы, кому приятно узнать, что у тебе в голове хозяйничает кто-то посторонний, да еще и явно с преступными намерениями.
— Чужая воля, — пробормотал он.
— Слушай, не раскисай, — раздраженно прервала его я, — у меня тоже положеньице — не дай Бог, но я не опускаю руки.
Совместное сидение на стиральной машине очень сближает, потому что мы с Эриком после этого как-то незаметно перешли на «ты».
Далее я весьма подробно, с отступлениями и повторениями рассказала ему про Луизу, про Еремеева, про тетрадку и синий «форд», про итальянского актера Волонте и про то, как мы с Горацием нашли записки Валентина Сергеевича.
— Замечательный был старик! — восхитился Эрик. — Он мне всегда нравился. Но… постой, постой… Значит, сегодня утром вы с Горацием подверглись нападению бандита, потом Гораций его угробил…
— И мы пошли домой. А потом еще раз туда ходили с Олегом, — краем глаза я заметила как Эрик нахмурился при упоминании Олега, — там никого не было.
— Они унесли труп или живого, но раненого, — неуверенно сказал Эрик.
— Правильно соображаешь.
— Трудно поверить. — Он смотрел на меня скептически.
— А чужая воля? — прищурилась я.
— Что такое?
— Договорились же: я верю в твою сумасшедшую историю, а ты — в мою. Я считаю, что ты — не врун и не псих, а ты — что я не истеричка и не выдумываю истории от одиночества, чтобы привлечь внимание интересного мужчины.
— Да-да, извини. — Он передвинул свой стул поближе ко мне. — Но если все так, как ты говоришь, то что ты теперь собираешься делать? Если записки важны для тех людей, то они не оставят тебя в покое.
— Естественно, — вздохнула я. — Но все произошло так быстро, я не успела ничего решить. Не будут же они брать приступом мою квартиру среди бела дня. И потом.., может быть, они не поняли, что это я отобрала у Еремеева чемоданчик? Он сказал по телефону, что он нашел тайник и находится он там-то. А потом разговор прервался, и когда они приехали на указанное место, то увидели, что чемоданчика нет, а Еремеев сломал шею. Как думаешь, неужели они поверят, что слабая женщина могла справиться с таким крепким мужиком? И Гораций вел себя очень аккуратно — не рвал, не кусал его, а только сбросил вниз. Так что следов собачьих зубов на нем нету.
— Но тем не менее ночевать тебе в той квартире нельзя, — решительно сказал Эрик. — Ночью они запросто могут прийти проверить, как и что.
Однако ну и хватка. Но я тут же поняла, что Эрик ни о чем таком не думает, просто беспокоится за меня.
— И записки нужно перенести сюда, и сам препарат.
— А Гораций?
— Ничего с Горацием не случится.
— Гораций не любит быть один! — воскликнула я. — Он будет тосковать. К тому же они могут забраться в квартиру ночью и причинить ему вред.
— Ага, стало быть, тебе нужно ночевать там, чтобы в случае чего защитить ротвейлера от бандитов, — усмехнулся Эрик.
— Я животное не брошу!
— Ладно, приведем его сюда, места много. Я сам схожу.
С величайшими предосторожностями мы спустились вниз по лестнице, открыли дверь моей квартиры. Гораций лежал в коридоре и тосковал. Он гак обрадовался моему приходу, что даже облизал меня, чего раньше никогда не делал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32