Излагайте ваши предложения по немедленному — я настаиваю на этом слове — возобновлению работы конвейера.
— От любой ничтожной искры там может возникнуть серьёзный пожар, — твёрдо сказал Кожухов. — Пусть промывают детали в специально для этого приспособленном помещении.
— Кожухов прав, Сергей Петрович, — неожиданно включился Ермаков. — Пожарные народ упрямый, они по своему уставу живут.
— Вы что, единым фронтом? — укоризненно произнёс первый секретарь. — Я-то надеялся, Григорий Нилыч, что вы будете меня поддерживать. Я только что с завода, директор заверил, что помещение будет готово через три дня. Не говорите мне, что можно и чего нельзя сделать по правилам, нам с вами надо мыслить шире. В войну мы работали и под бомбёжкой, да и полигон вы, товарищ Кожухов, тушили не по правилам.
— Три дня — реальный срок? — спросил Кожухов.
— Вот она, школа Савицкого, — усмехнулся первый секретарь. — Сколько раз оп припирал меня к стене, когда я директорствовал на химкомбинате!.. Уверен, что срок реальный, директор отлично знает, что его ждёт, если введёт нас в заблуждение.
— Хорошо, Сергей Петрович, — уловив выразительный взгляд Ермакова, сказал Кожухов, — пожарной охране будет дано распоряжение об усиленных дежурствах на главном конвейере. Но если через трое суток…
— Принимаю к сведению, беру на контроль, — кивнул первый секретарь, нажимая кнопку. — Соедините с директором машиностроительного. Спасибо, товарищи, вы свободны.
Хотя в морозные дни кривая пожаров по статистике возрастает главным образом из-за массового использования обогревательных приборов, вызовов сегодня было немного, по пустякам, и Кожухов начал проникаться мыслью, что день пройдёт благополучно. Своё отступление в истории с конвейером он неудачей для себя не считал, наоборот: весь город уже знает, что Кожухов умеет не только предупреждать, и другие нарушители сто раз подумают, прежде чем отмахнуться от предписаний Госпожнадзора, не каждый может пробиться к первому секретарю и завоевать его поддержку. А таких нарушителей на заметке у Кожухова было несколько — и на железной дороге, и в промышленности, и в сфере обслуживания, и в науке. Особое беспокойство вызывали высотки: скажем, в здании Научно-исследовательского института нефтехимии пути эвакуации по проекту были рассчитаны на тысячу триста человек, а за пять-шесть лет там нагородили боксов, раздули штаты… Кому можно позавидовать, так это морякам: капитан ни при каких условиях не возьмёт на борт человека, которого не может обеспечить спасательными средствами. В Дворце искусств без согласования с пожарными начали реконструкцию лестничных клеток и маршей, не говоря уже о других многочисленных нарушениях; то же самое происходит и в пятнадцатиэтажной пирамиде НИИ водного транспорта…
Хватит либеральничать, решил Кожухов и вспомнил Савицкого: «Пожарный, который не наживает себе врагов, — халтурщик!» На Савицкого жаловались во все инстанции, его проклинали, в глаза и за глаза обзывали перестраховщиком, а умер — хоронил весь город: вспомнили, что за многие годы не было у «перестраховщика» ни одного крупного пожара…
По дороге из обкома Кожухов, как всегда без предупреждений, заехал в две части, проверил по секундомеру готовность к выезду и установку автолестниц, придирчиво смотрел КИПы , за одно похвалил, за другое разнёс и сообщил в радиоцентр, что направляется в УПО. Проезжая мимо 6-й части, где сегодня дежурил Юрий, еле удержался от желания его проведать: Юрий очень обижался, когда отец распекал его при всех, словно подчёркивая, что никаких поблажек сыну давать не собирается. Кожухов усмехнулся: когда отец и сын работают на заводе, это называется «династия», а в пожарной охране — семейственность, такие разговоры до него уже доходили. Хороша семейственность, если Юрий приходит домой прокопчённый и неделями лечится от травм…
Было всего шесть вечера, а на улицах зажигались фонари. Февраль стоял холодный, вьюжный; впрочем, зиму Кожухов вообще не любил — и за ту самую кривую, и за то, что относительно хорошо снег убирался только на главных магистралях; на других улицах и в переулках он лежал сугробами, и пожарным трудно бывало не только развернуться в боевой порядок, но и просто проехать; на случай снежной зимы приходилось разрабатывать специальные маршруты с учётом пропускной способности улиц — самый короткий путь не всегда оптимальный… Дефицитнейшая стала профессия — дворник, нынче куда легче найти высококвалифицированных инженеров, чем добросовестных дворников. Было время, когда милиция нещадно их штрафовала вот за такие сугробы, а нынче попробуй оштрафуй — тут же лопата в сторону и на стол заявление «по собственному желанию». Вот платили бы вечно безденежным студентам по трёшке в руки — и никаких проблем, убирали б весь снег за милую душу; так нет, не имеют исполкомы такого права, безлюдный фонд и прочее. А почему бы не дать им такое право? Увидят дворники, что без них можно обойтись, — ого, как замахают лопатами! Миллионы пускаем на ветер, а трёшки экономим…
И в эту минуту послышался непривычно взволнованный голос радистки:
— Первый, Первый, Я Крым, как меня слышите, я Крым, на приёме!
— Крым, я Первый, — откликнулся Кожухов. — Слышу вас хорошо, говорите.
— С объекта на Некрасова, 21 много заявок, обстановка тревожная. На объект выехали 1-я, Невель, 6-я и 11-я.
— Крым, вас понял, докладывайте информацию с места вызова. Следую к объекту.
И приказал шофёру:
— Сирену! На Некрасова, быстро!
— Ч-черт! — с досадой произнёс шофёр. — Самосвал буксует, так его перетак!
С включённой сиреной «Волга» осторожно вползла на тротуар. В сторону шарахнулись прохожие.
Кожухов инстинктивно взглянул на часы: было 18 часов 24 минуты.
Так начался для Кожухова Большой Пожар.
НИНА ИВАНОВНА
В отличие от Кожухова, для которого день без повышенных номеров считался относительно благополучным, Нина Ивановна на памяти своей спокойных дежурств не имела. Да и какое может быть спокойствие, когда девушки то и дело хватаются за телефонные трубки, и от каждого звонка чуточку сильнее бьётся сердце, потому что не знаешь и знать не можешь, кто и зачем звонит. Из-за невнимательности абонентов и порядком изношенной телефонной сети значительная часть звонков проходила не по адресу: то вызывали милицию, то междугородную, то просили соединить с кафедрой политэкономии и прочее.
И все-таки день выдался не слишком беспокойный: если в тяжёлые смены настоящих, безусловных заявок было по двадцать — двадцать пять, то сегодня на огромКОЕ, в полстены, светокарте города пока что вспыхивали шесть-семь лампочек, да и те фиксировали не пожары, а пустяковые загорания, какие и в сводку не попадут. Запомнились только несколько ложных вызовов и до глубины души трогательная просьба одной старушки снять с дерева любимую кошку.
Что Нина Ивановна ненавидела больше всего — так это ложные вызовы. Бывало, до десятка за смену принимала, а все равно привыкнуть к их неизбежности не могла. В голове не укладывалось, как это у человека, если он не законченный мерзавец, поднимается рука набрать 01 и взволнованным, полным тревоги голосом — подло обмануть. Неужели он не сознаёт, какое напряжение вызывает у пожарных каждый выезд, как молча, полностью уйдя в себя, сидят они в машинах, готовясь к бою, и какой бессильный гнев испытывают, убедившись, что их обманули? А ведь для того чтобы в этом убедиться, они долго мечутся по дворам и переулкам, расспрашивают, а вдруг из-за сильного волнения заявитель ошибся и дал неточный адрес? А сколько раз машины мчались на край города по ложной заявке, а в районе выезда их ВПЧ начинался настоящий пожар, и приходилось срочно возвращаться, теряя драгоценное… нет, бесценное время, ведь при спасении людей счёт идёт на секунды… Интересно, что бы почувствовал этот человек, узнай он, что из-за его розыгрыша погибли люди?
После каждого ложного вызова Нина Ивановна хотела одного: разыскать негодяя и показать всему городу по телевизору — люди, запомните этого человека, не доверяйте ему, для него нет ничего святого!
Сегодня Нине Ивановне было грустно — после пятидесяти дни рождения доставляют женщине мало радости. Утром всмотрелась в зеркало: полная и рыхловатая, лицо утомлённое и озабоченное, движения не порывистые, как ещё лет пять назад, а замедленные — сердце, соли и прочие прелести людей её возраста… Как полярники, читала она, в сильнейший мороз остро чувствуют каждый добавочный градус, так и её сердце в каждый день рождения ощущало, как оно за год поизносилось.
Лишь самой себе Нина Ивановна признавалась в том, что ничего на свете так не боится, как почётных проводов на заслуженный отдых. Никто ей на это не намекал — наоборот, во всех приказах отмечали, да и молодёжь на стажировку только к ней посылали, но… На художественной выставке во Дворце искусств она видела картину: пожилой рабочий сидит один за столом, смотрит на свои хорошо поработавшие руки, а в глазах у него боль и мучительный вопрос. Картина называлась «На пенсию?», и около неё всегда стояло много людей, В прошлый день рождения Нине Ивановне среди других книг подарили жизнеописание великого в прошлом шахматиста — ради шуточной надписи: «О гроссмейстере — гроссмейстеру пожарной охраны». И в этой книге ей запомнилась одна драматическая деталь: первую половину партии престарелый чемпион проводил с блеском, а во второй допускал недостойные гроссмейстера ошибки — на эндшпиль сил у него не хватало.
Последние часы смены теперь давались Нине Ивановне с трудом. Ныло сердце, тяжелела голова, ослабевала реакция — на решение, которое раньше приходило мгновенно, теперь уходило время, и эта недопустимая потеря его особенно угнетала. Отныне она уже не просто ждала отпуска, а с нетерпением считала дни, мечтала о нем, как мечтают об очень значительном, крайне важном для жизни событии: а вдруг — чудо?
Молодость и опыт…
Личный состав гарнизона она знала прекрасно — не только имена и фамилии, но и способности каждого, его отношение к работе и где на пожаре предпочитает быть, с газодымозащитниками или в тылу. Как и бывает в жизни, одни уходили, другие появлялись, и нынче из сверстников остались трое: подполковник Головин, майор Баулин и «карьерист» Нестеров-старший, да и тот грозится, что уйдёт воспитывать внука.
Ветеранов Нина Ивановна время от времени собирала на пироги; замечательные были вечера, многие из молодых стремились на них попасть — не только разных занимательных историй наслушаться, но и узнать, как тушили пожары в то время, когда ещё не было тридцати— и пятидесятиметровых лестниц, пенных генераторов и подъёмников; но молодых Нина Ивановна приглашала редко, потому что относилась к ним ревниво и сдержанно. Она соглашалась, что молодёжь грамотнее и в теории сильнее — большинство офицеров ходило с ромбиками Высшей школы, но, с другой стороны, не видела у молодых той преданности пожарному делу, такого фанатизма, как у ветеранов. А когда ей говорили, что это несправедливо, что и в её время был отсев и ветеранами стали только те, кто прошёл естественный отбор, она сердилась и сгоряча могла обидеть. Так что сию щепетильную тему старались не затрагивать. Впрочем, молодые привыкли к этому «пунктику» и не обижались на Нину Ивановну за её ворчанье. Они ценили, что к молодым, доказавшим на боевой работе, что в пожарную охрану пришли не случайно, Нина Ивановна относилась с сердечной симпатией и всячески им помогала: не по чину своему, а авторитетом делала она многое, Вот и сегодня рядом с ней у пульта сидел молодой старший лейтенант Круглов, недавно списанный с боевой работы. В начале декабря, когда загорелся склад баллонов с ацетиленом, Круглов возглавил опаснейшую операцию по тушению склада: известно, что когда из раскалённого баллона вырывается вентиль, баллон летит в обратную сторону, как ракета, а иногда взрывается. Но тушить надо, никто за тебя этого не сделает, и Круглов не уберёгся: шальной осколок пробил его КИП. И хотя через несколько минут пострадавшему помогли выбраться на свежий воздух, он наглотался ядовитого дыма и на два месяца слёг в госпиталь. Спасти-то его спасли, но заключение комиссии: «По состоянию здоровья к работе с КИПом не пригоден» — такой же приговор для пожарного, как отстранение от полётов для лётчика. С таким приговором путь был один — в Госпожнадзор, но по характеру своему и темпераменту Круглов, боевой офицер, не мыслил себя за бумагами и тяжело переживал неудачу. И тогда Кожухов, который давно присматривался к этому парню, предложил Нине Ивановне взять его на выучку, а Круглову сказал: «Пройдёшь хорошую школу, а там восстановишь здоровье — и прямая дорога в штаб пожаротушения».
— Пожарная охрана, — сияв трубку, отозвалась девушка. — Дымит телевизор? Немедленно выдерните шнур из розетки! Ваш адрес… Макаровская, 7, квартира 6… Этаж?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43