Между нами — десять дней акклиматизации, а на Востоке десять дней — это целая историческая эпоха: мы уже передвигаемся на ногах, они на четвереньках.
— Терпенье, ребятки, восточники рождаются в муках!
По старой традиции вновь прибывшие в течение трех дней не имели права работать: сердце, лёгкие, селезёнка и прочая требуха, коей начинён человек, должны спокойно перестроиться. Постель, еда за общим столом, лёгкая прогулка — таков санаторный резким, установленный для «выздоравливающих», как называли гипоксированных новичков. Большинство из них честно мучились три дня и больше, а вот Генрих Арнаутов и Альберт Миклишанский уже на вторые сутки «обвели Восток вокруг пальца»; поймали второе дыхание. Обзаведясь к своим тридцати годам несколькими первыми разрядами по разным видам спорта, друзья геохимики теперь стригли купоны с юношеских увлечений. Великая штука — спорт! Каждый человек — сам себе скульптор: один лепит тело, другой — тушу…
К слову говоря, Гена и Алик перед отлётом из Мирного остригли ещё и волосы, так как кто-то пустил слух, что на Востоке шевелюра редеет, как пшеница, выбитая градом. И когда они сняли шапки, раздался дружный и долго не смолкающий хохот — такими жалкими и не вызывающими доверия бродягами с большой дороги выглядели эти отменные в недавнем прошлом красавцы. Человеку со стороны нелегко было бы внушить, что перед ним стоят молодые и перспективные учёные, кандидаты наук. Но если Алик в ответ на насмешки невозмутимо улыбался, то Гена, заглянув в зеркало, ужаснулся и несколько дней не снимал с головы кепчонку, что дало мощный толчок фольклорному творчеству и в конце концов породило афоризм:
— Даже короной не закроешь лысину!
Третий иа группы геохимиков, Иван Васильевич Терехов, был много старше своих молодых коллег: он воевал уже тогда, когда они не начали ходить в школу. Бывший моряк-подводник давно забыл, что такое зарядка, отрастил небольшой, но упитанный живот и три льготных дня пластом пролежал в постели, не в силах поднять голову. А потом — морская косточка всё-таки! — переломил себя и мог дать фору кому угодно.
Магнитолог Владимир Николаевич Баранов, высокий и тощий, как Дон-Кихот, был самым старшим из нас. Ветеран-восточник, он с достоинством отстрадал положенное время и без дальнейших проволочек принял у Коли Валюшкина своё знакомое до последнего винтика хозяйство.
Георгий Соловьёв, молодой инженер и коллега Тимофеича по Кировскому заводу, тоже не вышел из нормы. Отдышавшись, он стал одним из главных действующих лиц сначала на строительных площадках, а потом у буровой вышки.
А дело на станции затевалось большое. Сидоров, с именем которого связывалось не только создание Востока, но и его последующая реконструкция, решил построить новую дизельную электростанцию, буровую вышку и несколько балков. Колоссальный объём работ для небольшого коллектива! Строительство могло вестись лишь в летний период, до марта и его морозов: при температуре минус семьдесят градусов и ниже гвоздь не входит в доску, как положено уважающему себя гвоздю, а раскалывает её, словно она стеклянная. Значит, у строителей имеются в запасе всего два рабочих месяца, а ещё точнее — дней сорок, так как часть января уже пропала из-за акклиматизации, а в начале третьей декады февраля улетят последние сезонники (часть которых ещё в Мирном из-за нелётной погоды).
На Востоке наверняка были начальники, не уступающие Василию Семёновичу по человеческим качествам. Были и всеобщие любимцы — такие, как Александр Никитич Артемьев. Но по своей неиссякаемой энергии и железной организаторской хватке равных себе Сидоров не имел — таково общее мнение бывалых полярников. Наверное, поэтому и происходили такие совпадения: строился Восток тогда, когда начальником был Сидоров.
Я уже говорвл, что Василий Семёнович тяжело переживал свой временный выход из строя. Но даже в самые кризисные дни, когда только баллон с кислородом и каждые два часа заполняемый шприц поддерживали его силы, начальник станции не выпускал из рук бразды правления. Осуществлять принцип «От каждого по способностям» Семеныч, сам беззаветный работяга, был великий мастер!
На Востоке солнышко, летняя жара — хоть раздевайся и загорай: минус двадцать пять, а на трассе — непогода. Сегодня самолётов не будет, и зря мы с Тимофеичем снова гоняли с утра тягач в оба конца.
— Лётчики разузнали, кто укатывал полосу, и теперь боятся лететь! — подшучивали ребята.
— Полосу хоть в музей под стекло! — защищал своего ученика Тимофеич.
Но у меня и без того хорошее настроение — вырвался всё-таки на свежий воздух. И вообще сегодня удачный день. Во время завтрака Ельсиновский и Арнаутов затеяли весёлую перебранку, совершенно забыв о том, что каждое слово тщательно взвешивается и оценивается дежурным. Они наговорили столько, что по справедливости должны были бы мыть посуду до конца жизни, но я по доброте душевной ограничился лишь минимальным взысканием — утренней приборкой: акт милосердия, восхитивший всех свидетелей. Итак, после завтрака за меня мыли посуду Валерий и Гена, а я укатывал полосу.
За обедом удача продолжала стучаться в мою дверь. Гера Флоридов, черпая из кастрюли горячий борщ, опорожнил половник частично в свою тарелку, частично на штаны Коли Валюшкина. Восклицание, которое при этом издал Коля, дорого ему обошлось. Таким образом, после обеда за меня мыл посуду Валюшкин, а я работал на стройплощадке.
Строчка в блокноте: «9 января — монтаж домика. Внёс решающий вклад». Попробую расшифровать эту короткую, но ёмкую запись.
Домик монтируется на санных полозьях и потом перетаскивается тягачом в намеченное место. Благодаря такой манёвренности можно из нескольких домиков сооружать разные архитектурные ансамбли: располагать строения полукругом, ромбом — как взбредёт в голову. Возможности, которые и не снились столичным архитекторам! Внешне домик — компактная дача, внутри — одна комнатушка площадью чуть более десяти квадратных метров, без прихожей, ванной, встроенной мебели и телевизора, с прочими удобствами во дворе. Отапливается комнатушка аккуратной печуркой, освещается электричеством. Тепло, светло и мухи не кусают — насчёт мух это совершенно точно, на Востоке их нет.
Монтаж домика — дело на редкость нехитрое. Обитые с торцов войлочными прокладками панели подгоняют друг к другу, скрепляют их металлическими стяжками — и стены готовы. Три панели сверху — вот вам и крыша. Раз, два, три — прибиты оконные рамы; четыре, пять — дверные ручки. Теперь бы разбить об угол на счастье бутылку шампанского, но жалко — лучше выпить самим.
Если, однако, обратиться к практике, к «вечнозелёному дереву жизни», то вместо «раз, два, три» получается (девятьсот девяносто восемь, девять, тысяча». «Дубинушку» во время работы здесь не запоёшь. Перетащил на несколько шагов панель — отдохни, крутанул ключом гайку — уйми сердцебиение. Если на Луне предметы весят в шесть раз легче, то на Востоке наоборот. Словно ты не гвоздь молотком забиваешь, а сваю — кувалдой.
Теперь, когда вы уже представляете себе, что такое монтаж домика, перехожу к своему решающему вкладу.
Начав с ответственной, но не требующей высшей квалификации работы подносчика материалов, я добился повышения: прораб Фищев перебросил меня на оконные рамы. Глядя, как ловко я прокручиваю дрелью дырки в панелях и сажаю рамы, Коля не жалел похвал, от которых у кого угодно закружилась бы голова. Однако я принимал их со смутным беспокойством. Меня сильно смущало одно обстоятельство, вроде бы и несущественное, я бы оказал — пустяковое, но, с другой стороны, и не совсем безразличное для будущих жильцов: между рамами и панелями оставались здоровые щели, в которые влезал палец. Общеизвестно, что среди новосёлов обязательно находится хоть один скандалист, который морочит нашему брату строителю голову и поднимает крик из-за любой ерунды: то у него, аристократа, вода из крана не течёт, то паркет вздыбился морскими волнами. Но обошлось без такого правдоискателя и сейчас: принимая мою работу, Терехов обнаружил щели и поднял шум. Пришлось отдирать рамы и вставлять забытые прокладки.
Но и уронил бы себя в собственном мнении, если бы из-за такого пустяка оставил строительство на произвол судьбы. Сознание того, что мои опыт и смекалка нужны людям, вновь заставило меня предложить свои услуги.
— Чем помочь? — великодушно спросил я у Терехова, под руководством которого Арнаутов и Миклишанский занимались внутренней отделкой домика.
— Вообще-то мы сами… — застеснялся Иван Васильевич.
— Не церемоньтесь, — поощрил я. — До полдника можете меня использовать.
— Ну если уж у вас есть время…
— Есть, есть!
— …тогда попробуйте прибить дверную ручку.
Дверь оказалась пустотелая, и пришлось немало повозиться: провертеть дрелью дырки, вбить в них деревянные пробки и лишь потом закрепить ручку шурупами.
— Принимай работу, хозяин, — не без гордости сказал я.
— Ах, какой мастер, какой виртуоз! — проникновенно запел Арнаутов. — Вам скрипки нужно делать! Чеканить по серебру!
— Выглядит красиво, — подтвердил Терехов, берясь за ручку. — Сейчас проверим…
Когда, проверив, геохимики успокоились и вытерли платочками слезы, я решил прибить ручку другим, более прогрессивным методом. Раз её не удерживают короткие шурупы, попробуем длинные гвозди. Придумано — сделано. Гвозди пробили дверь насквозь, и я загнул их с обратной стороны. Не так изящно, как было раньше, но зато надёжно.
— Страхуйте меня! — потребовал Терехов, вновь дёргая за ручку.
Предусмотрительно поступил, ничего не скажешь!
В пятый раз я прибивал эту проклятую ручку уже без прежнего энтузиазма. Разве этим людям угодишь? К тому же стало ясно, что держаться она всё равно не будет, так как вся дверь была в дырах. Новосёлы смотрели на неё с таким безнадёжным отчаянием, что мне искренне захотелось сделать им что-нибудь приятное, дать им понять, что, пока я жив, они смело могут рассчитывать на меня. Выяснилось, что в одном деле моя помощь может стать воистину неоценимой. Доску, которую пилил Терехов, нечем было зажать, и я уселся на неё в качестве противовеса.
И когда государственная комиссия в лице Василия Семёновича Сидорова приняла нашу работу, несколько лавровых листочков досталось и мне: Арнаутов за вечерним столом в яркой речи отдал должное всем отличившимся. К моему удовольствию, основное внимание Гена уделил всё-таки не моей скромной особе, а Тимуру, ибо во время монтажа крыши на его голову свалилась часть потолка, довольно тяжёлая панель.
— Вы спрашиваете, товарищи, за что мы пьём это превосходное вино, — декламировал Гена. — Я удовлетворю ваше законное любопытство. Конечно, мы пьём за домик, в котором, как вы знаете из газет, Василий Семеныч решил разместить всемирно известный (в недалёком будущем) геохимический центр. Но не только за домик! Прошу всеобщего и напряжённого, ваимания! Вы помните, что строительство было омрачено одним кошмарным случаем. Мы работали, наслаждаясь своим творческим трудом, и вдруг услышали ужасный грохот: наш дорогой товарищ Тимур Григорашвили распластался ниц под тяжестью рухнувшей на него панели. Трагедия, ЧП! Доктор, поторопись, где твой рентген? Спасибо, доктор, ты вовремя пришёл и снял бремя с наших обеспокоенных душ! Вздохните с облегчением и вы, друзья мои: благодаря тому, что вышеуказанная голова Тимура была в шапке, все кончилось благополучно. Шапка амортизировала опасный удар, и рентгеновское обследование показало, что панель с честью вышла из тяжёлого испытания. Да, на панели не оказалось ни одной трещины! Так выпьем же, товарищи, за нашу промышленность, обеспечившую полярников продукцией только отличного качества!
Калейдоскоп одного дня
На станцию медленно, но верно надвигался жилищный кризис. Шестнадцать человек — личный состав старой смены — с грехом пополам размещались в своих четырех комнатках; на сегодняшний день на той же площади нас живёт уже двадцать два, а через неделю, когда придёт санно-гусеничный поезд, будет около сорока.
— Может, повесим табличку: «Местов нет. Ближайшая гостиница в Мирном»? — шутил Борис Сергеев, — Придётся, Семеныч, расти вверх, приваривать второй ярус.
Утром, проснувшись, Валерий привычно вздохнул: наш медпункт выглядел безобразно. На нижних нарах спал я, диван доктор сдал новому коечнику, Алику Миклишанскому. Повсюду разбросаны чемоданы, вещевые мешки, каэшки, унты…
— Санинспекцию бы сюда… — с мечтательным ужасом проговорил Валерий.
— Кощунство! А что, если мы сегодня…
— …объявим аврал? — хмыкнул Алик. — Вымоем пол?
— Ну конечно!.. Нет, сегодня не выйдет. Давайте завтра, а?
Мы охотно согласились. Завтра так завтра. Мыть полы всегда лучше завтра.
— Потому что сегодня до обеда, — разъяснил Валерий, — Семеныч разрешил мне — ей-богу, не вру! — заняться медициной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Терпенье, ребятки, восточники рождаются в муках!
По старой традиции вновь прибывшие в течение трех дней не имели права работать: сердце, лёгкие, селезёнка и прочая требуха, коей начинён человек, должны спокойно перестроиться. Постель, еда за общим столом, лёгкая прогулка — таков санаторный резким, установленный для «выздоравливающих», как называли гипоксированных новичков. Большинство из них честно мучились три дня и больше, а вот Генрих Арнаутов и Альберт Миклишанский уже на вторые сутки «обвели Восток вокруг пальца»; поймали второе дыхание. Обзаведясь к своим тридцати годам несколькими первыми разрядами по разным видам спорта, друзья геохимики теперь стригли купоны с юношеских увлечений. Великая штука — спорт! Каждый человек — сам себе скульптор: один лепит тело, другой — тушу…
К слову говоря, Гена и Алик перед отлётом из Мирного остригли ещё и волосы, так как кто-то пустил слух, что на Востоке шевелюра редеет, как пшеница, выбитая градом. И когда они сняли шапки, раздался дружный и долго не смолкающий хохот — такими жалкими и не вызывающими доверия бродягами с большой дороги выглядели эти отменные в недавнем прошлом красавцы. Человеку со стороны нелегко было бы внушить, что перед ним стоят молодые и перспективные учёные, кандидаты наук. Но если Алик в ответ на насмешки невозмутимо улыбался, то Гена, заглянув в зеркало, ужаснулся и несколько дней не снимал с головы кепчонку, что дало мощный толчок фольклорному творчеству и в конце концов породило афоризм:
— Даже короной не закроешь лысину!
Третий иа группы геохимиков, Иван Васильевич Терехов, был много старше своих молодых коллег: он воевал уже тогда, когда они не начали ходить в школу. Бывший моряк-подводник давно забыл, что такое зарядка, отрастил небольшой, но упитанный живот и три льготных дня пластом пролежал в постели, не в силах поднять голову. А потом — морская косточка всё-таки! — переломил себя и мог дать фору кому угодно.
Магнитолог Владимир Николаевич Баранов, высокий и тощий, как Дон-Кихот, был самым старшим из нас. Ветеран-восточник, он с достоинством отстрадал положенное время и без дальнейших проволочек принял у Коли Валюшкина своё знакомое до последнего винтика хозяйство.
Георгий Соловьёв, молодой инженер и коллега Тимофеича по Кировскому заводу, тоже не вышел из нормы. Отдышавшись, он стал одним из главных действующих лиц сначала на строительных площадках, а потом у буровой вышки.
А дело на станции затевалось большое. Сидоров, с именем которого связывалось не только создание Востока, но и его последующая реконструкция, решил построить новую дизельную электростанцию, буровую вышку и несколько балков. Колоссальный объём работ для небольшого коллектива! Строительство могло вестись лишь в летний период, до марта и его морозов: при температуре минус семьдесят градусов и ниже гвоздь не входит в доску, как положено уважающему себя гвоздю, а раскалывает её, словно она стеклянная. Значит, у строителей имеются в запасе всего два рабочих месяца, а ещё точнее — дней сорок, так как часть января уже пропала из-за акклиматизации, а в начале третьей декады февраля улетят последние сезонники (часть которых ещё в Мирном из-за нелётной погоды).
На Востоке наверняка были начальники, не уступающие Василию Семёновичу по человеческим качествам. Были и всеобщие любимцы — такие, как Александр Никитич Артемьев. Но по своей неиссякаемой энергии и железной организаторской хватке равных себе Сидоров не имел — таково общее мнение бывалых полярников. Наверное, поэтому и происходили такие совпадения: строился Восток тогда, когда начальником был Сидоров.
Я уже говорвл, что Василий Семёнович тяжело переживал свой временный выход из строя. Но даже в самые кризисные дни, когда только баллон с кислородом и каждые два часа заполняемый шприц поддерживали его силы, начальник станции не выпускал из рук бразды правления. Осуществлять принцип «От каждого по способностям» Семеныч, сам беззаветный работяга, был великий мастер!
На Востоке солнышко, летняя жара — хоть раздевайся и загорай: минус двадцать пять, а на трассе — непогода. Сегодня самолётов не будет, и зря мы с Тимофеичем снова гоняли с утра тягач в оба конца.
— Лётчики разузнали, кто укатывал полосу, и теперь боятся лететь! — подшучивали ребята.
— Полосу хоть в музей под стекло! — защищал своего ученика Тимофеич.
Но у меня и без того хорошее настроение — вырвался всё-таки на свежий воздух. И вообще сегодня удачный день. Во время завтрака Ельсиновский и Арнаутов затеяли весёлую перебранку, совершенно забыв о том, что каждое слово тщательно взвешивается и оценивается дежурным. Они наговорили столько, что по справедливости должны были бы мыть посуду до конца жизни, но я по доброте душевной ограничился лишь минимальным взысканием — утренней приборкой: акт милосердия, восхитивший всех свидетелей. Итак, после завтрака за меня мыли посуду Валерий и Гена, а я укатывал полосу.
За обедом удача продолжала стучаться в мою дверь. Гера Флоридов, черпая из кастрюли горячий борщ, опорожнил половник частично в свою тарелку, частично на штаны Коли Валюшкина. Восклицание, которое при этом издал Коля, дорого ему обошлось. Таким образом, после обеда за меня мыл посуду Валюшкин, а я работал на стройплощадке.
Строчка в блокноте: «9 января — монтаж домика. Внёс решающий вклад». Попробую расшифровать эту короткую, но ёмкую запись.
Домик монтируется на санных полозьях и потом перетаскивается тягачом в намеченное место. Благодаря такой манёвренности можно из нескольких домиков сооружать разные архитектурные ансамбли: располагать строения полукругом, ромбом — как взбредёт в голову. Возможности, которые и не снились столичным архитекторам! Внешне домик — компактная дача, внутри — одна комнатушка площадью чуть более десяти квадратных метров, без прихожей, ванной, встроенной мебели и телевизора, с прочими удобствами во дворе. Отапливается комнатушка аккуратной печуркой, освещается электричеством. Тепло, светло и мухи не кусают — насчёт мух это совершенно точно, на Востоке их нет.
Монтаж домика — дело на редкость нехитрое. Обитые с торцов войлочными прокладками панели подгоняют друг к другу, скрепляют их металлическими стяжками — и стены готовы. Три панели сверху — вот вам и крыша. Раз, два, три — прибиты оконные рамы; четыре, пять — дверные ручки. Теперь бы разбить об угол на счастье бутылку шампанского, но жалко — лучше выпить самим.
Если, однако, обратиться к практике, к «вечнозелёному дереву жизни», то вместо «раз, два, три» получается (девятьсот девяносто восемь, девять, тысяча». «Дубинушку» во время работы здесь не запоёшь. Перетащил на несколько шагов панель — отдохни, крутанул ключом гайку — уйми сердцебиение. Если на Луне предметы весят в шесть раз легче, то на Востоке наоборот. Словно ты не гвоздь молотком забиваешь, а сваю — кувалдой.
Теперь, когда вы уже представляете себе, что такое монтаж домика, перехожу к своему решающему вкладу.
Начав с ответственной, но не требующей высшей квалификации работы подносчика материалов, я добился повышения: прораб Фищев перебросил меня на оконные рамы. Глядя, как ловко я прокручиваю дрелью дырки в панелях и сажаю рамы, Коля не жалел похвал, от которых у кого угодно закружилась бы голова. Однако я принимал их со смутным беспокойством. Меня сильно смущало одно обстоятельство, вроде бы и несущественное, я бы оказал — пустяковое, но, с другой стороны, и не совсем безразличное для будущих жильцов: между рамами и панелями оставались здоровые щели, в которые влезал палец. Общеизвестно, что среди новосёлов обязательно находится хоть один скандалист, который морочит нашему брату строителю голову и поднимает крик из-за любой ерунды: то у него, аристократа, вода из крана не течёт, то паркет вздыбился морскими волнами. Но обошлось без такого правдоискателя и сейчас: принимая мою работу, Терехов обнаружил щели и поднял шум. Пришлось отдирать рамы и вставлять забытые прокладки.
Но и уронил бы себя в собственном мнении, если бы из-за такого пустяка оставил строительство на произвол судьбы. Сознание того, что мои опыт и смекалка нужны людям, вновь заставило меня предложить свои услуги.
— Чем помочь? — великодушно спросил я у Терехова, под руководством которого Арнаутов и Миклишанский занимались внутренней отделкой домика.
— Вообще-то мы сами… — застеснялся Иван Васильевич.
— Не церемоньтесь, — поощрил я. — До полдника можете меня использовать.
— Ну если уж у вас есть время…
— Есть, есть!
— …тогда попробуйте прибить дверную ручку.
Дверь оказалась пустотелая, и пришлось немало повозиться: провертеть дрелью дырки, вбить в них деревянные пробки и лишь потом закрепить ручку шурупами.
— Принимай работу, хозяин, — не без гордости сказал я.
— Ах, какой мастер, какой виртуоз! — проникновенно запел Арнаутов. — Вам скрипки нужно делать! Чеканить по серебру!
— Выглядит красиво, — подтвердил Терехов, берясь за ручку. — Сейчас проверим…
Когда, проверив, геохимики успокоились и вытерли платочками слезы, я решил прибить ручку другим, более прогрессивным методом. Раз её не удерживают короткие шурупы, попробуем длинные гвозди. Придумано — сделано. Гвозди пробили дверь насквозь, и я загнул их с обратной стороны. Не так изящно, как было раньше, но зато надёжно.
— Страхуйте меня! — потребовал Терехов, вновь дёргая за ручку.
Предусмотрительно поступил, ничего не скажешь!
В пятый раз я прибивал эту проклятую ручку уже без прежнего энтузиазма. Разве этим людям угодишь? К тому же стало ясно, что держаться она всё равно не будет, так как вся дверь была в дырах. Новосёлы смотрели на неё с таким безнадёжным отчаянием, что мне искренне захотелось сделать им что-нибудь приятное, дать им понять, что, пока я жив, они смело могут рассчитывать на меня. Выяснилось, что в одном деле моя помощь может стать воистину неоценимой. Доску, которую пилил Терехов, нечем было зажать, и я уселся на неё в качестве противовеса.
И когда государственная комиссия в лице Василия Семёновича Сидорова приняла нашу работу, несколько лавровых листочков досталось и мне: Арнаутов за вечерним столом в яркой речи отдал должное всем отличившимся. К моему удовольствию, основное внимание Гена уделил всё-таки не моей скромной особе, а Тимуру, ибо во время монтажа крыши на его голову свалилась часть потолка, довольно тяжёлая панель.
— Вы спрашиваете, товарищи, за что мы пьём это превосходное вино, — декламировал Гена. — Я удовлетворю ваше законное любопытство. Конечно, мы пьём за домик, в котором, как вы знаете из газет, Василий Семеныч решил разместить всемирно известный (в недалёком будущем) геохимический центр. Но не только за домик! Прошу всеобщего и напряжённого, ваимания! Вы помните, что строительство было омрачено одним кошмарным случаем. Мы работали, наслаждаясь своим творческим трудом, и вдруг услышали ужасный грохот: наш дорогой товарищ Тимур Григорашвили распластался ниц под тяжестью рухнувшей на него панели. Трагедия, ЧП! Доктор, поторопись, где твой рентген? Спасибо, доктор, ты вовремя пришёл и снял бремя с наших обеспокоенных душ! Вздохните с облегчением и вы, друзья мои: благодаря тому, что вышеуказанная голова Тимура была в шапке, все кончилось благополучно. Шапка амортизировала опасный удар, и рентгеновское обследование показало, что панель с честью вышла из тяжёлого испытания. Да, на панели не оказалось ни одной трещины! Так выпьем же, товарищи, за нашу промышленность, обеспечившую полярников продукцией только отличного качества!
Калейдоскоп одного дня
На станцию медленно, но верно надвигался жилищный кризис. Шестнадцать человек — личный состав старой смены — с грехом пополам размещались в своих четырех комнатках; на сегодняшний день на той же площади нас живёт уже двадцать два, а через неделю, когда придёт санно-гусеничный поезд, будет около сорока.
— Может, повесим табличку: «Местов нет. Ближайшая гостиница в Мирном»? — шутил Борис Сергеев, — Придётся, Семеныч, расти вверх, приваривать второй ярус.
Утром, проснувшись, Валерий привычно вздохнул: наш медпункт выглядел безобразно. На нижних нарах спал я, диван доктор сдал новому коечнику, Алику Миклишанскому. Повсюду разбросаны чемоданы, вещевые мешки, каэшки, унты…
— Санинспекцию бы сюда… — с мечтательным ужасом проговорил Валерий.
— Кощунство! А что, если мы сегодня…
— …объявим аврал? — хмыкнул Алик. — Вымоем пол?
— Ну конечно!.. Нет, сегодня не выйдет. Давайте завтра, а?
Мы охотно согласились. Завтра так завтра. Мыть полы всегда лучше завтра.
— Потому что сегодня до обеда, — разъяснил Валерий, — Семеныч разрешил мне — ей-богу, не вру! — заняться медициной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58