А нашу «Харьковчанку» вы, наверное, увидите: она будет погружена на «Обь» и пойдёт на Родину залечивать старые раны… Нас было шестеро: водители Планин и Ярошенко, врач Грищенко, гляциолог Косенко, метеоролог Викторов и я. Антарктическая весна в разгаре, но не в нашем понимании — когда расцветают яблони и груши, медовый аромат струится в воздухе и птички поют… Нет пурги — и за то спасибо, благодарим и в ножки кланяемся. Правда, лёд был очень скользкий, шли со скоростью пять километров в час. Ни разу не провалились в трещину, не ухнули в проталину — тоже спасибо провидению. И всетаки меня не покидало какое-то нехорошее предчувствие: уж слишком благополучно проходит третий поход подряд — так в Антарктиде не бывает.
И вот на сто восемнадцатом километре, в сутках пути до мыса Ураганный, произошла та самая история с гвоздём: на «Харьковчанке» вышла из строя шлицевая муфта коленчатого вала. А запасной муфты мы с собой не взяли: надеялись, обойдёмся. Все. «Харьковчанка» остановилась, садись закуривай, поход срывается… Пришлось разделиться. Мы — Планин, Грищенко и я — остались на «Харьковчанке», а остальные на «Бетти» отправились на станцию за муфтой. Три дня туда, три дня обратно — пропала неделя. Ругали мы себя нещадно, но утешались тем, что и Седов вынужден был прервать своё путешествие к полюсу на собаках, потому что забыл в лагере иголку для примуса: великие примеры как-то успокаивают…
Поначалу все шло нормально: «Бетти» добралась до станции, ребята взяли злополучную муфту и отправились к нам. На шестьдесят восьмом километре несчастье — загорелся балок . Почему это произошло? К тому времени задул сильный ветер, а из выхлопной трубы летели искры — другого объяснения мы не нашли. Ребята, сидевшие в кабине тягача, увидели пламя, когда оно уже вовсю полыхало. Попытались было сбить его огнетушителями, но — сильный ветер! — балок вновь загорелся. А в нём два баллона газа, готовые в любую севунду взорваться! Но нельзя же оставаться в ледяной пустыне без радиостанции и продовольствия — пришлось сознательно идти на крайний риск. Рацию вытащить не удалось — она была слишком крепко прикручена, а огонь уже добрался до баллонов. Успели выкинуть два попавшихся под руку спальных мешка, выбежали — и тут же взрыв. Балок и всё, что было в нём, разметало на пятьдесят-сто метров, никакого продовольствия и одежды спасти не удалось. Оставив на месте катастрофы повреждённую, беспомощную «Бетти», Ярошенко, Викторов и Косенко двинулись к «Харьковчанке»: до нас было всё-таки пятьдесят километров, а до станции — шестьдесят восемь да ещё встречный ветер.
Погода стояла сносная. Подгоняемые попутным ветром, ребята шли по проложенной «Харьковчанкой» колее, Кое-где колею замело, но через каждые два километра дорога была размечена бочками. И хотя марафонская дистанция в Антарктиде — это, поверьте, очень много, ребята, наверное, добрались бы благополучно, если бы не второе несчастье: у Ярошенко судорогой свело ноги. Косенко и Викторов бросили спальные мешки — непродуманное решение! — и понесли товарища на руках. И ещё одна ошибка: увидев вдали закреплённый на высоком древке красный флаг «Харьковчанки», они срезали угол и сошли с дороги, чтобы выиграть несколько километров. Понадеялись на то, что погода останется хорошей, и нарушили закон: никогда, ни при каких обстоятельствах не бросай дорогу!
И тут началась метель. К счастью, ребята успели вернуться обратно на дорогу, но потеряли драгоценные часы. Еды у них не было, кроме единственной бутылки соку для Ярошенко, на плечах — кожаные куртки: каэшки сгорели в балке. Поначалу они ещё видели наши ракеты, но, когда метель разбушевалась по-настоящему, видимость исчезла совершенно. А мы-то ракеты пускали на всякий случай, потому что после прекращения связи могли лишь гадать о судьбе «Бетти». Но когда началась метель, встревожились не на шутку. Решили выходить навстречу. И только-только собрались, как в «Харьковчанку» ввалился Викторов! Мы напоили его горячим кофе, привели в себя, и он рассказал, что пришёл за помощью: ребята находятся километрах в двенадцати. Косенко, чтобы не замёрзнуть, понемногу тащит на себе Ярошенко, но нужно поспешить с одеждой, иначе беды не миновать. Оставив изнемогающего от усталости Викторова держать связь, мы без промедления отправились в путь. Ни зги не видно, даже ракеты не освещали дорогу, шли ощупью. Выбрали такой метод: я ощупывал левый след гусеницы, Планин — правый, а сзади, подстраховывая нас, шёл Грищенко. След потерян — стоп, назад; ибо собьёшься с дороги — спасать будет некому. Прошли мы два, пять, семь километров — нет ребят. Прошли двенадцать — с тем же успехом. Значит, либо Викторов ошибся, либо они сбились с дороги и ушли в сторону. Плохо дело. У Планина к тому же на восьмом километре свело ногу. Он плёлся, опираясь на палку и тяжело переживая, что стал обузой… И все же для страховки решили мы пройти ещё немного вперёд. Добрались до следующих бочек, нацарапали на них наши фамилии, время и отправились назад. Так устали, что начались галлюцинации: в каждом тёмном пятне на дороге видели тела погибших друзей. А метель так разошлась, что даже часть бочек укатило ветром.. Не доходя километров шесть до «Харьковчанки» — о радость! — увидели на снегу два следа. Значит, ребята были здесь! Стали шарить вокруг — следы исчезли неподалёку от зоны тре шин. Совершенно удручённые, поплелись обратно. Очень тяжёлый был момент, не хотелось бы вновь когда-нибудь такое пережить. Пока надеялись — силы брались неизвестно откуда, а пропала надежда — еле переставляли ноги. Каких ребят потеряли из-за муфты, куска железа! Подошли к «Харьковчанке» — и остолбенели: навстречу вышел Косенко! И откуда только силы взялись — бегом бросились его обнимать.
«Где Ярошенко?!»
«Живой, в мешке спит».
Ну, расцеловались, потискали Ярошенко, который был очень плох, выяснили, что разошлись буквально в нескольких шагах друг от друга. Косенко рассказал, как тащил на себе товарища и даже чуть не заплакал от счастья, когда увидел «Харьковчанку». А дальше… впрочем, главное уже рассказано. Ярошенко через три дня встал на ноги. Вскоре со станции пришла помощь, и вернулись мы живы-здоровы. Так и закончился наш третий и самый бесполезный поход, продолжавшийся около месяца. Хотя, — Самушкин улыбнулся, — почему бесполезный? Во-первых, мы все время вели метеорологические наблюдения, а во вторых, великолепно усвоили одну истину: отправляясь в путь, не забывай о запасных частях!
Много таких эпопей в Антарктиде.
Такое не каждый выдержит, но в Антарктиду и не попадает каждый.
Такие люди, как Сидоров, Боровский, Самушкин, Косенко и их товарищи, прошли через жёсткое сито естественного отбора, размышления о котором не оставляли меня все мои антарктические месяцы.
Эта люди не любят позы и не терпят рекламы. О них почти ничего не написано, и они нисколько не опечалены этим. Хотя они почти ежедневно рискуют жизнью, их редко награждают — поразивший меня парадокс.
Вернёмся, однако, на «Визе».
Калейдоскоп последних дней
Я лечу на Восток первым рейсом!
Многие нам, «первачкам», завидуют: все хотят лететь первым рейсом. А то засвистит пурга — и сиди в переполненном Мирном, жди у моря погоды. Поэтому на совещании возникла весёлая склока: «неудачники» доказывали Сидорову, что его несправедливое решение наносит непоправимый ущерб науке.
— Мы с Миклишанским и Тереховым летим четвёртым рейсом? — негодующе взывал Арнаутов. — Может быть, вы ошиблись, Василий Семёнович, — двадцатым рейсом? Тогда прошу разъяснить: кто заготовит за нас снежные монолиты весом двадцать-тридцать килограммов каждый? Монолиты, жизненно необходимые советским геохимикам?
— Вы, — невозмутимо ответил Сидоров. — Как только прилетите на Восток… четвёртым рейсом.
Пока Арнаутов, Миклишансский и Терехов, трагически глядя друг на друга, осмысливали свою неудачу, атака на начальника станции продолжалась.
— В списке летящих первым рейсом допущен случайный пропуск, — с явно преувеличенной уверенностью заметил Рустам Ташпулатов. — Может быть, у меня со слухом что-нибудь не в порядке?
— В порядке, в порядке, — успокоил Сидоров. — Вы полетите несколько позже. Последним рейсом.
— Да, наверное, что-то со слухом, — решил Рустам и, приложив ладонь к уху, переспросил: — Простите, каким рейсом?
— Последним, — с железным хладнокровием повторил Сидоров. — Я назначаю вас полномочным представителем Востока в Мирном. Будете следить за погрузкой оборудования и продуктов в самолёты и на месте устранять возможные недоразумения.
— Отличная шутка! Давно я так не смеялся! — губы Рустама сложились в исключительно жалкую улыбку. — Я, который с первого дня должен изучать микрофлору, брать анализы венозной крови, выполнять обширные исследования, результаты которых имеют первостепенное значение для выяснения некоторых аспектов, которые, в свою очередь…
— Значит, решено, — кивнул Сидоров, — последним рейсом. Я на вас надеюсь как на самого себя. Рустам Юлчиевич. Уверен, что вы наверстаете упущенное. Больше вопросов нет, товарищи?
— Когда вы зачитывали про первый рейс, — без всякой надежды пробормотал Майсурадзе, — Виноградов чихнул у меня под ухом и я не расслышал, было ли там что-нибудь про меня.
— Не было ни звука, — подтвердил Сидоров догадку печального Майсурадзе. — Полетите через месяц, ближе к приходу на Восток санно-гусеничного поезда. Все, дискуссия закончена. Переходим к самому главному. Нам запланировано всего сорок шесть рейсов, а грузов по вашим заявкам — на все шестьдесят. Придётся брать только то, что абсолютно необходимо для научной работы и жизнедеятельности станции, остальное оставим на складе в Мирном. «Урезать так урезать» — как советовал Аркадий Райкин. Прошу всех товарищей отнестись к этому вопросу серьёзно, без местнических настроений.
Призыв начальника, однако, повис в воздухе, «урезать» никому не хотелось. Каждый научный сотрудник считал свой груз важнейшим. Буровики, отстаивая каждый килограмм собственного оборудования, готовы были пожертвовать половиной груза геохимиков, те доказывала, что из двухтонного багажа группы Майсурадзе следует оставить для перевозки чемодан с личными вещами, а разгневанный Майсурадзе призывал к жёсткой экономии за счёт Ташпулатова. Неожиданно для всех Рустам оказался на высоте положения: он легко согласился оставить в Мирном целую четверть тонны.
— Молодец, — похвалил Сидоров. — Я рад, что именно вы, Рустам Юлчиевич, первым проявили понимание обстановки. Что вы решили оставить?
— Бочку спирта, — под возмущённые протесты присутствующих ответил невозмутимый Рустам.
Наше последнее на «Визе» совещание проходило весело и бурно. В конце концов страсти утихли, и беседа перешла на «мирные рельсы». Заговорили о будущей жизни на Востоке — кому всего труднее придётся на станции.
— Труднее будет всем, — заверил спорщиков Борис Сергеев, — потому что от заготовки снега для воды никто не освобождается.
Ташпулатов, который в Двенадцатую экспедицию зимовал на Новолазаревской, не без грусти вспомнил, что там проблемы воды не существовало: рядом со станцией — пресноводное озеро, пополняющееся талыми ледниковыми водами.
— Вношу предложение, — прогудел инженер-электрик Слава Виноградов. — Выроем глубокий колодец и установим в нем термоэлемент. Снег будет туда наноситься ветрами и там же растапливаться без всяких затрат живого труда.
— Вместе со снегом в колодец будут сдуваться микробы, — возразил Ташпулатов. — Как исполняющий обязанности санитарного врача, накладываю вето.
— Но ты же сам говорил, что Антарктида безмикробный континент, — отпарировал Виноградов.
— Правильно, в Антарктиде микробов практически нет, — согласился Рустам. — А вот ты начинён ими, как подсолнух семечками. Ты — ходячий склад микробов, грандиозное микробохранилище! От тебя они и будут попадать в колодец.
— А от тебя? — огрызнулся Слава.
— От меня тоже, хотя и в меньшей степени. Ничего, попилишь снег, это полезно для мускулатуры.
— Валерий, как прошёл медосмотр? — поинтересовался Сидоров.
Три дня подряд врачи исследовали восточников по программе космонавтов: обвешивали нас датчиками, испытывали на кислородное голодание, снимали всевозможные кардиограммы, заставляли многократно приседать и прыгать. Ельсиновский доложил, что все его пациенты обладают могучим, воистину железным здоровьем. Правда, настораживает упадок сил у Тимура Григорашвили: пятнадцатый раз двухпудовую гирю он выжал не без труда. Так что Тимура необходимо перевести на усиленное питание в отличие от Ивана Лугового, сверхнормативная упитанность которого наводит на мысль о разгрузочной диете.
— Ну, лишний вес сбросят все, это я вам гарантирую, — пообещал начальник станции. — Подводим черту, следующий раз будем совещаться на Востоке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
И вот на сто восемнадцатом километре, в сутках пути до мыса Ураганный, произошла та самая история с гвоздём: на «Харьковчанке» вышла из строя шлицевая муфта коленчатого вала. А запасной муфты мы с собой не взяли: надеялись, обойдёмся. Все. «Харьковчанка» остановилась, садись закуривай, поход срывается… Пришлось разделиться. Мы — Планин, Грищенко и я — остались на «Харьковчанке», а остальные на «Бетти» отправились на станцию за муфтой. Три дня туда, три дня обратно — пропала неделя. Ругали мы себя нещадно, но утешались тем, что и Седов вынужден был прервать своё путешествие к полюсу на собаках, потому что забыл в лагере иголку для примуса: великие примеры как-то успокаивают…
Поначалу все шло нормально: «Бетти» добралась до станции, ребята взяли злополучную муфту и отправились к нам. На шестьдесят восьмом километре несчастье — загорелся балок . Почему это произошло? К тому времени задул сильный ветер, а из выхлопной трубы летели искры — другого объяснения мы не нашли. Ребята, сидевшие в кабине тягача, увидели пламя, когда оно уже вовсю полыхало. Попытались было сбить его огнетушителями, но — сильный ветер! — балок вновь загорелся. А в нём два баллона газа, готовые в любую севунду взорваться! Но нельзя же оставаться в ледяной пустыне без радиостанции и продовольствия — пришлось сознательно идти на крайний риск. Рацию вытащить не удалось — она была слишком крепко прикручена, а огонь уже добрался до баллонов. Успели выкинуть два попавшихся под руку спальных мешка, выбежали — и тут же взрыв. Балок и всё, что было в нём, разметало на пятьдесят-сто метров, никакого продовольствия и одежды спасти не удалось. Оставив на месте катастрофы повреждённую, беспомощную «Бетти», Ярошенко, Викторов и Косенко двинулись к «Харьковчанке»: до нас было всё-таки пятьдесят километров, а до станции — шестьдесят восемь да ещё встречный ветер.
Погода стояла сносная. Подгоняемые попутным ветром, ребята шли по проложенной «Харьковчанкой» колее, Кое-где колею замело, но через каждые два километра дорога была размечена бочками. И хотя марафонская дистанция в Антарктиде — это, поверьте, очень много, ребята, наверное, добрались бы благополучно, если бы не второе несчастье: у Ярошенко судорогой свело ноги. Косенко и Викторов бросили спальные мешки — непродуманное решение! — и понесли товарища на руках. И ещё одна ошибка: увидев вдали закреплённый на высоком древке красный флаг «Харьковчанки», они срезали угол и сошли с дороги, чтобы выиграть несколько километров. Понадеялись на то, что погода останется хорошей, и нарушили закон: никогда, ни при каких обстоятельствах не бросай дорогу!
И тут началась метель. К счастью, ребята успели вернуться обратно на дорогу, но потеряли драгоценные часы. Еды у них не было, кроме единственной бутылки соку для Ярошенко, на плечах — кожаные куртки: каэшки сгорели в балке. Поначалу они ещё видели наши ракеты, но, когда метель разбушевалась по-настоящему, видимость исчезла совершенно. А мы-то ракеты пускали на всякий случай, потому что после прекращения связи могли лишь гадать о судьбе «Бетти». Но когда началась метель, встревожились не на шутку. Решили выходить навстречу. И только-только собрались, как в «Харьковчанку» ввалился Викторов! Мы напоили его горячим кофе, привели в себя, и он рассказал, что пришёл за помощью: ребята находятся километрах в двенадцати. Косенко, чтобы не замёрзнуть, понемногу тащит на себе Ярошенко, но нужно поспешить с одеждой, иначе беды не миновать. Оставив изнемогающего от усталости Викторова держать связь, мы без промедления отправились в путь. Ни зги не видно, даже ракеты не освещали дорогу, шли ощупью. Выбрали такой метод: я ощупывал левый след гусеницы, Планин — правый, а сзади, подстраховывая нас, шёл Грищенко. След потерян — стоп, назад; ибо собьёшься с дороги — спасать будет некому. Прошли мы два, пять, семь километров — нет ребят. Прошли двенадцать — с тем же успехом. Значит, либо Викторов ошибся, либо они сбились с дороги и ушли в сторону. Плохо дело. У Планина к тому же на восьмом километре свело ногу. Он плёлся, опираясь на палку и тяжело переживая, что стал обузой… И все же для страховки решили мы пройти ещё немного вперёд. Добрались до следующих бочек, нацарапали на них наши фамилии, время и отправились назад. Так устали, что начались галлюцинации: в каждом тёмном пятне на дороге видели тела погибших друзей. А метель так разошлась, что даже часть бочек укатило ветром.. Не доходя километров шесть до «Харьковчанки» — о радость! — увидели на снегу два следа. Значит, ребята были здесь! Стали шарить вокруг — следы исчезли неподалёку от зоны тре шин. Совершенно удручённые, поплелись обратно. Очень тяжёлый был момент, не хотелось бы вновь когда-нибудь такое пережить. Пока надеялись — силы брались неизвестно откуда, а пропала надежда — еле переставляли ноги. Каких ребят потеряли из-за муфты, куска железа! Подошли к «Харьковчанке» — и остолбенели: навстречу вышел Косенко! И откуда только силы взялись — бегом бросились его обнимать.
«Где Ярошенко?!»
«Живой, в мешке спит».
Ну, расцеловались, потискали Ярошенко, который был очень плох, выяснили, что разошлись буквально в нескольких шагах друг от друга. Косенко рассказал, как тащил на себе товарища и даже чуть не заплакал от счастья, когда увидел «Харьковчанку». А дальше… впрочем, главное уже рассказано. Ярошенко через три дня встал на ноги. Вскоре со станции пришла помощь, и вернулись мы живы-здоровы. Так и закончился наш третий и самый бесполезный поход, продолжавшийся около месяца. Хотя, — Самушкин улыбнулся, — почему бесполезный? Во-первых, мы все время вели метеорологические наблюдения, а во вторых, великолепно усвоили одну истину: отправляясь в путь, не забывай о запасных частях!
Много таких эпопей в Антарктиде.
Такое не каждый выдержит, но в Антарктиду и не попадает каждый.
Такие люди, как Сидоров, Боровский, Самушкин, Косенко и их товарищи, прошли через жёсткое сито естественного отбора, размышления о котором не оставляли меня все мои антарктические месяцы.
Эта люди не любят позы и не терпят рекламы. О них почти ничего не написано, и они нисколько не опечалены этим. Хотя они почти ежедневно рискуют жизнью, их редко награждают — поразивший меня парадокс.
Вернёмся, однако, на «Визе».
Калейдоскоп последних дней
Я лечу на Восток первым рейсом!
Многие нам, «первачкам», завидуют: все хотят лететь первым рейсом. А то засвистит пурга — и сиди в переполненном Мирном, жди у моря погоды. Поэтому на совещании возникла весёлая склока: «неудачники» доказывали Сидорову, что его несправедливое решение наносит непоправимый ущерб науке.
— Мы с Миклишанским и Тереховым летим четвёртым рейсом? — негодующе взывал Арнаутов. — Может быть, вы ошиблись, Василий Семёнович, — двадцатым рейсом? Тогда прошу разъяснить: кто заготовит за нас снежные монолиты весом двадцать-тридцать килограммов каждый? Монолиты, жизненно необходимые советским геохимикам?
— Вы, — невозмутимо ответил Сидоров. — Как только прилетите на Восток… четвёртым рейсом.
Пока Арнаутов, Миклишансский и Терехов, трагически глядя друг на друга, осмысливали свою неудачу, атака на начальника станции продолжалась.
— В списке летящих первым рейсом допущен случайный пропуск, — с явно преувеличенной уверенностью заметил Рустам Ташпулатов. — Может быть, у меня со слухом что-нибудь не в порядке?
— В порядке, в порядке, — успокоил Сидоров. — Вы полетите несколько позже. Последним рейсом.
— Да, наверное, что-то со слухом, — решил Рустам и, приложив ладонь к уху, переспросил: — Простите, каким рейсом?
— Последним, — с железным хладнокровием повторил Сидоров. — Я назначаю вас полномочным представителем Востока в Мирном. Будете следить за погрузкой оборудования и продуктов в самолёты и на месте устранять возможные недоразумения.
— Отличная шутка! Давно я так не смеялся! — губы Рустама сложились в исключительно жалкую улыбку. — Я, который с первого дня должен изучать микрофлору, брать анализы венозной крови, выполнять обширные исследования, результаты которых имеют первостепенное значение для выяснения некоторых аспектов, которые, в свою очередь…
— Значит, решено, — кивнул Сидоров, — последним рейсом. Я на вас надеюсь как на самого себя. Рустам Юлчиевич. Уверен, что вы наверстаете упущенное. Больше вопросов нет, товарищи?
— Когда вы зачитывали про первый рейс, — без всякой надежды пробормотал Майсурадзе, — Виноградов чихнул у меня под ухом и я не расслышал, было ли там что-нибудь про меня.
— Не было ни звука, — подтвердил Сидоров догадку печального Майсурадзе. — Полетите через месяц, ближе к приходу на Восток санно-гусеничного поезда. Все, дискуссия закончена. Переходим к самому главному. Нам запланировано всего сорок шесть рейсов, а грузов по вашим заявкам — на все шестьдесят. Придётся брать только то, что абсолютно необходимо для научной работы и жизнедеятельности станции, остальное оставим на складе в Мирном. «Урезать так урезать» — как советовал Аркадий Райкин. Прошу всех товарищей отнестись к этому вопросу серьёзно, без местнических настроений.
Призыв начальника, однако, повис в воздухе, «урезать» никому не хотелось. Каждый научный сотрудник считал свой груз важнейшим. Буровики, отстаивая каждый килограмм собственного оборудования, готовы были пожертвовать половиной груза геохимиков, те доказывала, что из двухтонного багажа группы Майсурадзе следует оставить для перевозки чемодан с личными вещами, а разгневанный Майсурадзе призывал к жёсткой экономии за счёт Ташпулатова. Неожиданно для всех Рустам оказался на высоте положения: он легко согласился оставить в Мирном целую четверть тонны.
— Молодец, — похвалил Сидоров. — Я рад, что именно вы, Рустам Юлчиевич, первым проявили понимание обстановки. Что вы решили оставить?
— Бочку спирта, — под возмущённые протесты присутствующих ответил невозмутимый Рустам.
Наше последнее на «Визе» совещание проходило весело и бурно. В конце концов страсти утихли, и беседа перешла на «мирные рельсы». Заговорили о будущей жизни на Востоке — кому всего труднее придётся на станции.
— Труднее будет всем, — заверил спорщиков Борис Сергеев, — потому что от заготовки снега для воды никто не освобождается.
Ташпулатов, который в Двенадцатую экспедицию зимовал на Новолазаревской, не без грусти вспомнил, что там проблемы воды не существовало: рядом со станцией — пресноводное озеро, пополняющееся талыми ледниковыми водами.
— Вношу предложение, — прогудел инженер-электрик Слава Виноградов. — Выроем глубокий колодец и установим в нем термоэлемент. Снег будет туда наноситься ветрами и там же растапливаться без всяких затрат живого труда.
— Вместе со снегом в колодец будут сдуваться микробы, — возразил Ташпулатов. — Как исполняющий обязанности санитарного врача, накладываю вето.
— Но ты же сам говорил, что Антарктида безмикробный континент, — отпарировал Виноградов.
— Правильно, в Антарктиде микробов практически нет, — согласился Рустам. — А вот ты начинён ими, как подсолнух семечками. Ты — ходячий склад микробов, грандиозное микробохранилище! От тебя они и будут попадать в колодец.
— А от тебя? — огрызнулся Слава.
— От меня тоже, хотя и в меньшей степени. Ничего, попилишь снег, это полезно для мускулатуры.
— Валерий, как прошёл медосмотр? — поинтересовался Сидоров.
Три дня подряд врачи исследовали восточников по программе космонавтов: обвешивали нас датчиками, испытывали на кислородное голодание, снимали всевозможные кардиограммы, заставляли многократно приседать и прыгать. Ельсиновский доложил, что все его пациенты обладают могучим, воистину железным здоровьем. Правда, настораживает упадок сил у Тимура Григорашвили: пятнадцатый раз двухпудовую гирю он выжал не без труда. Так что Тимура необходимо перевести на усиленное питание в отличие от Ивана Лугового, сверхнормативная упитанность которого наводит на мысль о разгрузочной диете.
— Ну, лишний вес сбросят все, это я вам гарантирую, — пообещал начальник станции. — Подводим черту, следующий раз будем совещаться на Востоке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58