– Парламентарии это. – Хотя Мил и не был уверен во множественном числе приближающихся. Без сомнения, попугай участвовал в этом представлении не по своей воле. – Занимай свое место. Я иду навстречу. Да смотри, мохнатая башка, раньше времени стрелять не начинай. А то шкура у меня не бронированная.
– Да как можно, – сурово ответил Бобо, хотя сам в душе с самого раннего утра только и ждал, когда же можно будет начать баловаться с той железякой, которой Чокнутый запарил ему, Бобо, все мозги.
Быстро миновав свои передовые позиции, Мил остановился посередине пустоши. Проклятого пришлось немного подождать. Не торопится, гнида.
Мутант на первый взгляд выглядел глубоким стариком. Но Мил рассмотрел под лохмотьями кожи бугры мышц, которые сделали бы честь и молодому мутанту. С этими заразами не разберешься без хорошей пригоршни зеленых ягод с пьяного дерева. Без возраста, без пола, без нормальной рожи.
Проклятый остановился в шагах трех от Мила, продолжая размахивать вконец охрипшей птицей, которая к моменту встречи потеряла почти весь запас перьев.
– Глупыша-то отпусти, – посоветовал Мил, внимательно следя за каждым движением Проклятого.
Тот подумал с секунду и, решив, что ощипанная птица ему больше не к делу, разжал пальцы.
К гордости птицы, у которой остался минимальный перьевой покров, она все же сумела подмять под себя воздух и полетела, волнообразно, с воздушными ямами и пробками. И Мил мог поклясться, что глупая летяга обозвала Проклятого ублюдком.
– Мы хотим! – без всякого вступления начал Проклятый, но тут же был прерван Милом, который не любил такие вот конкретные базары.
– Горло сначала прочисть. – Единственная вежливая фраза, которую можно сказать при общении с врагом. Тем более на встрече парламентариев.
Проклятый оказался парнем сговорчивым и послушно прокашлялся.
– Так чего же вы хотите? – спросил Мил, выбирая место, куда всадить когти. И хотя он и не собирался этого делать на ничейной земле, но сама мысль эта была почему-то приятна Милу. Звериное всегда побеждает. – Только без амбиций и ультиматумов.
Очевидно, речь Проклятого состояла как раз из этих самых амбиций и ультиматумов, так как он на несколько долгих секунд задумался. Но, так и не найдя более подходящих слов, продолжил:
– Мы хотим, что бы вы, отступники и предатели джунглей, выполнили наши следующие требования! Самое главное! Ты, белая пантера, должна немедленно сдаться Проклятому народу, чтобы до конца выполнить возложенную на тебя миссию. А именно – захват города Пришельцев и передачу его и самих Пришельцев нам. После чего мы гарантируем тебе спокойную жизнь в северных болотах с ежегодной контрибуцией в виде трех…
Мил скуксился.
– …пяти оленей. Если не выполнишь это требование, то тебя, белая пантера, ожидает самое суровое наказание. Это что касается тебя. Далее. Предатель Проклятого народа, мутант, именуемый себя Мистером, должен быть немедленно уничтожен, а его спутники доставлены под суровые очи вожаков Проклятых. И последнее. Мы гарантируем, что все несознательные жители, решившие поддержать вас, отделаются самыми легкими наказаниями в виде исправительных работ по расчистке пещер Проклятых от мусора и помета на сроки от месяца до шести. Вожаки же несознательных, а именно орангутанг Альвареза и пещерный медведь Бобо, отправятся в ссылку на ледники до скончания века своего.
– А серые странники? – напомнил Мил.
– Серые странники и вожак стаи серых странников, сам серый странник Ночной Родж, будут уничтожены полностью, без надежды на продолжение рода. Я все сказал.
Мил поджал губы с левой стороны пасти и покачал мордой.
Ну до чего обнаглели! И ведь поимели совесть выслать этого несчастного и предложить такое, что умному и в страшном бреду не приснится. И ведь, судя по виду Проклятого, они уверены, что он, Мил, эти драконовские условия с радостью примет. Нет, джунгли определенно негативно влияют на ум и развитие несовершенных.
– И что станет с джунглями? – Мил уже выбрал место на теле Проклятого для удара и теперь только рассуждал, справедлива ли будет эта смерть.
– С джунглями? – Проклятый оживился и почти затараторил, что было весьма непросто с его тремя зубами. – Джунгли переходят в полное подчинение Проклятого народа и Благородных Кошек…
– Кого-кого? – не понял поначалу Мил, но ответ Проклятого утвердил его в первоначальном варианте ответа.
– Благородных Кошек, – повторил мутант. – Ты и твои приспешники называют их Маленькими Но Очень Злобными. И как только ты выполнишь свою часть миссии и поднесешь нам на лапе город Пришельцев, мы займемся самими джунглями. Отрегулируем вопрос питания и власти. Закон джунглей должен быть один – у кого сила, у того и мясо…
Следующие несколько секунд Проклятый захлебывался кровью, хлещущей из рассеченного Милом горла.
Мил с недоумением посмотрел на свои когти, словно впервые увидел их. Серые шипы с капельками крови. Первой крови. И первую кровь пустил он, Мил. Да простит его звезда, дающая планете тепло и свет. Но больше эту белиберду он слушать был просто не в состоянии.
Ведь до чего додумались? Превратить джунгли в подсобное хозяйство. И сделают, если на их пути не встанут такие, как он, Мил. Такие, как Альвареза или Ночной Родж. И тогда уж точно не будет в джунглях ни смеха, ни радости. Ни удачной охоты, ни этих маленьких шмелей, так назойливо жужжащих прямо перед его мордой.
И тут Мил подумал о том, что за всю жизнь в джунглях в образе белой пантеры, да и человека, он никогда не слышал, чтобы шмели так странно жужжали и зарывались в пепел, с гудением, поднимая фонтаны черной трухи.
– Бобо! – дико заорал Мил, распластываясь по земле. – Бобо, подлец!
Бобо не был подлецом. И он даже не был невыдержанным пещерным медведем, у которого сдали нервы. Все это время он внимательно наблюдал за, казалось бы, мирным разговором белой пантеры и мутанта. И даже когда Чокнутый одним ударом срезал голову Проклятого, Бобо лишь слегка подергал за лиану, привязанную к железяке. Все шло по плану. Мутант довыступался, а Чокнутый закрыл это выступление. Обычное дело в джунглях.
Но когда масса на той стороне пустоши всколыхнулась и ринулась навстречу, а дурной альбинос занялся разглядыванием когтей, Бобо решил, что пришло то самое время, о котором он так долго мечтал. А то, того и гляди, навалятся на Чокнутого, пока он своим маникюром любуется. Уж лучше так, чем никак. И Бобо, остервенело выругавшись, дернул за лиану.
Никогда еще у черной, выжженной пустоши не было такого праздника. Что дожди, робко ронявшие на ее черное покрывало несколько сотен капель, которые испарялись, не успевая удариться до пепла?! Разве могут они сравниться с тем урожаем, что пустошь получает сегодня, в это великолепное утро. Может, стоит подумать о том, что давно стоит поменять цвет? Красный пепел – это так романтично и элегантно…
Титановые пули ни на мгновение не задержали ни Проклятых, ни жителей. Что с того, что рядом кто-то падает и тут же затаптывается лапами тех, кто еще недавно стоял рядом. И что с того, что у бегущих на теле образуются странные рваные раны, а по сторонам летят выдранные куски мяса и внутренностей. Цель поставлена. И цель должна быть достигнута. Так приказывали вожаки. А слово вожаков – закон.
Бобо с некоторым разочарованием смотрел на дергающуюся железяку, которая, по словам Чокнутого, должна была сыграть решающую роль в этой битве. Что в ней такого, если Проклятые и иже с ними как бежали навстречу, так и продолжают бежать. Может быть, Чокнутый ошибся? А если так, то надо бросать все к пещерной матери и выручать глупую белую пантеру, которую, того и гляди, сомнут Проклятые.
Неизвестно, как долго еще Бобо мог размышлять о решающей роли железяки, но железяка издала чавкающий звук, скрежетнула напоследок и заглохла.
Бобо несколько раз тупо дернул за лиану, ничего не произошло. И только тогда медведь своим цепким умом догадался, что сама звезда, дающая планете тепло и свет, посылает ему знак. И хотя приказ Чокнутого однозначно гласил, что без его разрешения никто с места не трогается, Бобо, видя, как, перекатываясь и клокоча, на их позиции двигается вражеская армия, сделал то, что на его месте сделал бы настоящий герой. Мощным толчком спихнув ни к чему не пригодную железяку в яму, он набрал полные легкие воздуха и заорал, перекрывая бурление жителей:
– За джунгли! За правду! За альбиноса! Вперед!!!
И словно невидимая искра пробежала по рядам взбунтовавшихся. И то, что копилось внутри жителей все это время, выплеснулось.
Не стертая долгими годами жажда крови толкала этих существ вперед. Рыча, воя, взметая лапами черную пыль, они бросились туда, где через минуту их могла настигнуть смерть. Она не была им страшна. Каждый из них знал, что джунгли рано или поздно повернутся к ним спиной, и тогда придется в одиночку смотреть в глаза самому страшному зверю в джунглях, имя которому – смерть. Они не знали страха. Но им была противна сама мысль, что тот, кто бежал сейчас рядом, кто-то, совершенно из другой стаи, другого цвета шерсти и величины клыков, может вдруг по великому недоразумению счесть их трусами. Ибо нет в джунглях более позорного имени, чем трус.
Две армии, два непримиримых противника столкнулись на черной, сухой и выжженной земле. Пустой и безжизненной среди цветущего океана зелени и благоухания. Словно джунгли знали и специально приготовили этот клочок пустоши для того, чтобы не пачкать все остальное.
Две армии. Два непримиримых противника. У каждой своя идея. У каждой свои доводы. Разные и неприемлемые для другой. Но в одном-единственном были похожи эти существа. У всех у них было чем убивать и было кого убивать.
Проклятого, успевшего первым добежать до него, Мил опрокинул на землю и коротким ударом располосовал живот. Он еще не пришел в себя после первого убийства, но сейчас, когда думать о добродетельности и заповедях не было времени, Мил только тряхнул мордой, прогоняя чувство нереальности. В какой-то момент он хотел закричать так, чтобы его услышали все, кто приближался к нему с двух сторон. Зачем? Ради чего? Хотел. Но не смог этого сделать. Единая серая масса, состоящая из мешанины тел Проклятых, опрокинулась на него, закружила, завертела, заставляя рвать, грызть и царапать. И он рвал, грыз и царапал. Так, как подсказывали ему древние инстинкты первобытного существа, которое во что бы то ни стало хочет сохранить жизнь.
Кровь Проклятых на вкус была такая же кисловато-сладкая, как и любая другая. И плоть Проклятых ничем не отличалась от плоти всего живого. Мягкая, податливая. Только звук разрываемого тела, хруст костей и суставов. И ничего больше. Все это захватывало Мила, делая его еще более диким, нежели все остальные. Потому что внутри он все так же оставался человеком. А для человека нет ничего сладостнее, чем чувствовать себя сильнее, чем твой противник. И может быть, только этой сладостью человек отличается от всего живого.
В какой-то момент Мила опрокинули на землю, почти втоптали в ставший сырым пепел. Чьи-то лапы тянулись к нему, чьи-то клыки мелькали перед его мордой. Но это почти мгновенно закончилось. Кто-то словно тисками сжал его загривок, приподнял над землей, давая время прийти в себя и встать на ноги. Он быстро отряхнулся, используя секундный перерыв, отметил глазами, как Бобо, который помог ему подняться, продолжает движение вперед, монотонно работая лапами, словно здоровенными кувалдами. Еще несколько секунд на то, чтобы оценить происходящее.
Чуть в стороне пантеры сцепились с Полосатыми кошками и Большими Нечесаными гривами. По правде сказать, ни у тех, ни у других не было особого желания убивать друг друга, поэтому то, что происходило между ними, можно было скорее назвать выяснением соседских отношений. Ничего личного. Никто не добивал упавших, которых было не слишком много и которым предоставляли свободно удалиться с поля боя. Никто не выцарапывал глаз и не отгрызал хвосты. Потому что даже самая продажная кошка знает, что показываться в джунглях без глаза, а тем более без хвоста совсем уж пропащее дело. Только изредка, когда кто-то уж сильно зарывался, следовало грозное предупреждение, останавливающее рьяного вояку.
Гораздо сложнее обстояли дела там, где схлестнулись обезьяноподобные. Орангутанги, равно как и другие, предпочитающие питаться бананами и гусеницами, никогда не испытывали друг к другу особой любви. Мало ли точек неприязни?! Зона охоты и проживания. Похищение детенышей или самок. Или самое больное – вера. Все просто. Племя орангутангов свято верило в свою собственную красоту и неповторимость. И, соответственно, не слишком признавало подобное право за всеми остальными прямоходящими. Тем более такими страшными, как орангутанги, макаки. О красоте горилл среди соплеменников Альварезы вообще говорить считалось дурным тоном.
И нет ничего странного в этой вере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54