Транснациональным концернам монополия Космического Союза, поддержанная императорской властью, и вовсе стояла поперек горла, лишая всякой самостоятельности и вырывая из бюджетов грабительский процент. Противоречия мировых держав с порядком, замешанном на спайсе и монархии, все больше и больше переходили в открытый конфликт, а парламент становился гнездом оппозиции и крамолы.
Ко всему прочему, в это время появились боровые присадки, квантовый компьютер, и как раз в девяносто первом году, еще до смерти герцога Лето, был испытан первый гиперпространственный Д-конвертор. Не погружаясь в глубины физики, можно сказать, что это устройство (в ту пору известное под названием «модулятор типа А") давало возможность «выровнять» соотношение двух сколь угодно далеко разнесенных точек через так называемое нуль-пространство и рассчитать управление параметрами перехода еще при «холодных» двигателях – это называлось «произвести закольцовку», – и скорректировать любой просчет можно было, выйдя из подпространства в каком угодно месте космоса, прекрасно обходясь без мистической поддержки ненасытных Навигаторов. Конвертор в тандеме с компьютером – вот формула вожделенной свободы передвижения, превращавшей спайсовую навигацию в нечто, граничащее с изощренным издевательством. В воздухе запахло сумасшедшими прибылями, но Гильдия, которая все это время, не жалея средств, вела настоящую кровавую войну и с изобретением, и с изобретателями, с трогательной скромностью заявила, что готова принять под свое крыло даже и пресловутые конверторы. Вот этого стерпеть уже не мог никто.
Как я уже говорил, о борьбе ландсраата с императором и Гильдией можно писать отдельную книгу – со многими захватывающими сюжетными линиями, характерами, интригами и судьбами. К Дюне все это имеет косвенное отношение и потому выходит за рамки моего рассказа, но без нескольких слов о спайсовом заговоре обойтись все же нельзя.
Собственно говоря, антиимператорская коалиция существовала столько же, сколько и императорская власть, но реальной, действующей организацией с конкретными вождями и твердо поставленными задачами она стала лишь с девяносто восьмого года, когда спайсовый кризис уже во весь рост стоял на пороге мировой экономики, а политический термометр вплотную приблизился к красной отметке. В эту оппозиционную корпорацию в той или иной степени входили все Сорок Великих Домов, но решения, как следует из секретных протоколов, принимали семь человек.
Уже неоднократно упомянутые протоколы появились на свет довольно курьезным способом: сознавая всю опасность предприятия и ни на грош не доверяя друг другу, мировые лидеры не придумали лучшего способа застраховаться от соседского вероломства, как фиксировать свои прения на бумаге и затем сообща подписывать. Невольно вспоминается бессмертный Билли Бонс: если уж дойдет до виселицы, так пусть на ней болтаются все. Ныне подобная фантазия представляется чудачеством, затеей сельской остроты, зато благодаря ей мы можем с достаточной степенью точности восстановить хронологию и характер событий. Длинная рука Шаддама до этих страшных улик не успела дотянуться – никем не потревоженные, они долежали в парламентских архивах до самого низложения императора, после чего утратили всякое юридическое значение, а Муаддибовых чистильщиков в анналы ландсраата не допустили. Дальше про невзрачную мраморную папку, похоже, попросту забыли.
Несмотря на всю сенсационность и раритетность этих крамольных документов, читать их нестерпимо скучно. С преступных страниц не поднимаются цареубийственные кинжалы и не звучат бунтарские призывы, это скорее отчет о бухгалтерском совещании, сплошном, бесконечном торге и дележе грядущих доходов и властных полномочий – пуская в ход все возможные аргументы, каждый доказывал свое право на лучший кусок федерального каравая и зорко следил, чтобы тот не достался соседу. Поистине удивительно не то, что вся компания не закончила дискуссию в кандалах на Салузе Секундус, а то, что за три года почтенные нобльмены вдрызг не разругались и не передрались.
Больше всех упирался и рядился сам барон Харконнен. Да, как ни трудно в это поверить, хозяин спайса был одним из главных заговорщиков. Дело в том, что Владимир и впрямь считал себя собственником арракинских богатств, и потому его не покидало чувство бессовестно обобранного человека. Во-первых, выдираемая прямо из-под пальцев и превышающая все мыслимые пределы императорская доля. Во-вторых – чисто разбойничьи скидки Гильдии. В-третьих – треплющая нервы вечная склока с инспекторами СНОАМ, разнюхивающими его дела по теневым операциям со спайсом. Где справедливость?
Кроме того, оскорбленный барон решился сдать своего благодетеля-императора еще по двум довольно веским причинам. Первая та, что все харконненские махинации Шаддаму уже основательно надоели, император кипел гневом, и барон догадывался, что ему в ближайшее время не поздоровится. Второе – избавившись от опеки Гильдии, он рассчитывал под шумок вывезти с Дюны несколько незаконных партий спайса и, таким образом, еще немного проехать на подножке уходящего поезда.
Несмотря на эту двойную игру, цену за свое отступничество барон заломил непомерную – а именно полную, без вычетов, долю в спайсовой прибыли – как если бы не было ни императора, ни Гильдии, ни СНОАМ. Лидеры ландсраата от такой наглости замолчали, переглянулись и пообещали. Барон в ответ кротко улыбнулся улыбкой старой добродушной жабы. Он еще не понял, что подписал себе смертный приговор. Все присутствующие прекрасно знали, что в случае успеха спайсовые цены ждет обвал и, следовательно, расплачиваться с бароном придется уже из новых доходов по новым ставкам – это страшное ярмо на много лет вперед, а коварный пройдоха уже теперь грозит шантажом. Не для того они собрались избавиться от императора и Гильдии, чтобы попасть в кабалу к Дому Харконненов.
За всеми этими финансовыми играми, интригами и уловками, напоминающими дележ шкуры неубитого медведя, с трудом можно различить контуры самого заговора, непосредственных оперативных ходов. Протокола с обсуждением конкретного плана в нашем распоряжении нет, но замысел абсолютно прозрачен. Никто не хотел потрясения устоев, менее всего главы парламента желали войн и революций. Смута дорога и непредсказуема, у императора возле спайсовой кормушки немало сильных сторонников, и как еще обернется дело – бог весть, запросто можно и головы не сносить. Мясорубка никому не нужна, нужна отмена запрета на компьютеры и антимонопольный указ. После этого, в условиях спайсового кризиса, Гильдию можно будет задушить, не снимая белых перчаток, а затем поставить точку и на императорском абсолютизме.
Разумеется, нечего и думать подступиться к Шаддаму с предложением реформ – полубезумный старик, несмотря на все свои скандалы с Гильдией, отлично понимает – рухнет спайс, рухнет и императорская власть, а власть он выпустит только в гробу. Поэтому нужен тихий, мирный дворцовый переворот, в результате которого император на более или менее почетных условиях уступит место преемнику, и на трон сядет человек, всецело преданный парламенту и Конфедерации Сорока Домов. Дальше – высочайший указ о компьютерах и монополии, дело сделано, и, упаси бог, никакого мирового заговора.
Да, но кто этот преемник? Каждый из лидеров немедленно выдвинул собственного кандидата, и немедленно все эти кандидаты были отвергнуты. От императорского венца по-прежнему исходил страшный, неодолимый соблазн, и дать преимущество какому-то одному из Домов, пусть даже и самому достойному, значило заложить в фундамент всего задуманного будущего строения бомбу неизбежной свары с новой деспотией. Поэтому было решено: никого из своих, претендент должен быть сугубо нейтральным. Тут, однако, ситуация начала походить на головоломку. Император обязан быть родовитым, авторитетным, но при этом не связанным с бизнесом ни одного из Великих Домов и полностью зависимым от ландсраата. Где же такого взять?
Но на Дюне, в пустынной глуши, прозябает молодой Атридес – герцог королевских кровей, праправнук Шаддама II, опальный и отверженный. Он не в ладах с федеральной властью, у него нет средств, зато есть весьма практичная и честолюбивая мамаша и, кроме того, уже сейчас – контроль над значительной частью добычи спайса. Еще одна немаловажная деталь – ему не за что любить барона Владимира.
Записей бесед, где в той или иной форме речь бы шла о голове Харконнена-старшего, не существует, но имеется стенограмма разговора эмиссаров парламента с Фейдом-Раутой Харконненом, племянником и наследником барона, где высшие чины законодательной власти открыто предлагают ему участвовать в убийстве дяди. Дата указывает на то, что мысль извести всем осточертевшего интригана засела в правительственных умах очень давно. В оплату за предательство Фейд-Раута получал высочайшее подтверждение своих наследных прав, все дядины земли на Арракисе – разумеется, без спайсовых доходов, – а также амнистию за различные грязные дела, которых за ним, несмотря на нежный возраст, числилось немало, и самое главное – прощение завораживающих своими размерами харконненских долгов.
Идею прикончить родного дядю Фейд встретил с восторгом, и тут же предложил самого себя в императоры, клятвенно обещая перерезать все глотки, какие ему велят, плюс еще столько же от щедрости натуры. На это посланцы спикера в доступных выражениях объяснили не в меру пылкому юнцу, что вот только Харконнена на троне им еще и не хватало; альтернатива же парламентскому сценарию для Фейда очень простая. До вульгарности простая, и никакие замки, расстояния и хитрости от нее не спасут.
Трудно спорить со стволом, упертым тебе в лоб, и Фейд согласился, тем более, что успех заговора приводил его в первую сотню самых богатых людей мира. Но в воспаленном мозгу маньяка и садиста, не разлетевшемся по стенам и потолку, а уцелевшем на своем месте, что-то сдвинулось и перемкнуло; с тех самых пор Фейд бешеной, неоправданной ненавистью возненавидел своего соперника, счастливчика Пола Атридеса. Парламентский план готовил будущему барону страшнейшее, по понятиям того, унижение, и вину за этот кажущийся позор и еще какие-то неведомые обиды бесноватый Харконнен возложил на везучего кузена, сделав месть смыслом и религией всей оставшейся жизни. Мы увидим, что даже смерть – и его врага, и его собственная – не сумела остановить этого фанатика.
Тем временем на Дюну зачастили странные контрабандисты. Они ничего не закупали, не привозили и не вывозили, а только вели долгие задушевные беседы с Полом, Джессикой и Стилгаром; также за столом переговоров обычно присутствовали главы основных родов Северного Магриба, и вот чудо – харконненские спецслужбы с трогательной рассеянностью не замечали этих конференций! Консультации с таинственными иноземными гостями продолжались непрерывно все полтора года, вплоть до последнего часа перед теми событиями, которые позже нарекут арракинской революцией.
Без лишнего шума, почти что скрытно, в Хайдарабаде разместилась целая штаб-студия с репортерами, режиссерами, операторами и неимоверным количеством самого дорогого современного оборудования, включая электростанцию и собственный спутник связи на стационарной орбите. Несколько месяцев дни и ночи напролет высококлассные специалисты ставили Муад’Дибу речь, работали над внешностью и стилем поведения; художники по костюмам перекраивали и комбинировали фрименские фольклорные наряды и парадные одеяния, выстраивая нужную фактуру и колорит, спичрайтеры не поднимались из-за компьютеров, а режиссеры и ассистенты жарко дышали всем в затылок. Для Арракиса наступали великие времена.
И вот, наконец, мужественное лицо Пола Муад’Диба – с тщательно выбеленной прядью, модной легкой щетиной, мудрым и чуть усталым прищуром красивых голубых глаз – появилось и уже больше не сходило с журнальных обложек и телевизионных экранов. Смотрите, какой удалец-молодец появился у нас на Дюне! Он суров, но справедлив, защищает свой народ, который за него хоть в огонь, хоть в воду, он разумен, тверд, молод, перспективен – и из очень хорошей семьи.
С этого исторического момента и берет начало официальная версия – магрибских фрименов объявили всем населением Дюны. В прессе покатилась волна публикаций – о, эти фримены! Прекрасная, гордая нация, но их притесняют, угнетают, их земли нещадно эксплуатируют, а ведь именно они законные хозяева спайса; геноцид, творимый имперской администрацией, ужасен и плохо кончится; безумная, гибельная политика Шаддама в отношении коренного населения переполнила чашу терпения – народ-воин встал на защиту своих детей! Счастье, что у него есть такой лидер, как Пол Атридес-Муад’Диб, иначе бы Арракис потонул в кровавой каше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Ко всему прочему, в это время появились боровые присадки, квантовый компьютер, и как раз в девяносто первом году, еще до смерти герцога Лето, был испытан первый гиперпространственный Д-конвертор. Не погружаясь в глубины физики, можно сказать, что это устройство (в ту пору известное под названием «модулятор типа А") давало возможность «выровнять» соотношение двух сколь угодно далеко разнесенных точек через так называемое нуль-пространство и рассчитать управление параметрами перехода еще при «холодных» двигателях – это называлось «произвести закольцовку», – и скорректировать любой просчет можно было, выйдя из подпространства в каком угодно месте космоса, прекрасно обходясь без мистической поддержки ненасытных Навигаторов. Конвертор в тандеме с компьютером – вот формула вожделенной свободы передвижения, превращавшей спайсовую навигацию в нечто, граничащее с изощренным издевательством. В воздухе запахло сумасшедшими прибылями, но Гильдия, которая все это время, не жалея средств, вела настоящую кровавую войну и с изобретением, и с изобретателями, с трогательной скромностью заявила, что готова принять под свое крыло даже и пресловутые конверторы. Вот этого стерпеть уже не мог никто.
Как я уже говорил, о борьбе ландсраата с императором и Гильдией можно писать отдельную книгу – со многими захватывающими сюжетными линиями, характерами, интригами и судьбами. К Дюне все это имеет косвенное отношение и потому выходит за рамки моего рассказа, но без нескольких слов о спайсовом заговоре обойтись все же нельзя.
Собственно говоря, антиимператорская коалиция существовала столько же, сколько и императорская власть, но реальной, действующей организацией с конкретными вождями и твердо поставленными задачами она стала лишь с девяносто восьмого года, когда спайсовый кризис уже во весь рост стоял на пороге мировой экономики, а политический термометр вплотную приблизился к красной отметке. В эту оппозиционную корпорацию в той или иной степени входили все Сорок Великих Домов, но решения, как следует из секретных протоколов, принимали семь человек.
Уже неоднократно упомянутые протоколы появились на свет довольно курьезным способом: сознавая всю опасность предприятия и ни на грош не доверяя друг другу, мировые лидеры не придумали лучшего способа застраховаться от соседского вероломства, как фиксировать свои прения на бумаге и затем сообща подписывать. Невольно вспоминается бессмертный Билли Бонс: если уж дойдет до виселицы, так пусть на ней болтаются все. Ныне подобная фантазия представляется чудачеством, затеей сельской остроты, зато благодаря ей мы можем с достаточной степенью точности восстановить хронологию и характер событий. Длинная рука Шаддама до этих страшных улик не успела дотянуться – никем не потревоженные, они долежали в парламентских архивах до самого низложения императора, после чего утратили всякое юридическое значение, а Муаддибовых чистильщиков в анналы ландсраата не допустили. Дальше про невзрачную мраморную папку, похоже, попросту забыли.
Несмотря на всю сенсационность и раритетность этих крамольных документов, читать их нестерпимо скучно. С преступных страниц не поднимаются цареубийственные кинжалы и не звучат бунтарские призывы, это скорее отчет о бухгалтерском совещании, сплошном, бесконечном торге и дележе грядущих доходов и властных полномочий – пуская в ход все возможные аргументы, каждый доказывал свое право на лучший кусок федерального каравая и зорко следил, чтобы тот не достался соседу. Поистине удивительно не то, что вся компания не закончила дискуссию в кандалах на Салузе Секундус, а то, что за три года почтенные нобльмены вдрызг не разругались и не передрались.
Больше всех упирался и рядился сам барон Харконнен. Да, как ни трудно в это поверить, хозяин спайса был одним из главных заговорщиков. Дело в том, что Владимир и впрямь считал себя собственником арракинских богатств, и потому его не покидало чувство бессовестно обобранного человека. Во-первых, выдираемая прямо из-под пальцев и превышающая все мыслимые пределы императорская доля. Во-вторых – чисто разбойничьи скидки Гильдии. В-третьих – треплющая нервы вечная склока с инспекторами СНОАМ, разнюхивающими его дела по теневым операциям со спайсом. Где справедливость?
Кроме того, оскорбленный барон решился сдать своего благодетеля-императора еще по двум довольно веским причинам. Первая та, что все харконненские махинации Шаддаму уже основательно надоели, император кипел гневом, и барон догадывался, что ему в ближайшее время не поздоровится. Второе – избавившись от опеки Гильдии, он рассчитывал под шумок вывезти с Дюны несколько незаконных партий спайса и, таким образом, еще немного проехать на подножке уходящего поезда.
Несмотря на эту двойную игру, цену за свое отступничество барон заломил непомерную – а именно полную, без вычетов, долю в спайсовой прибыли – как если бы не было ни императора, ни Гильдии, ни СНОАМ. Лидеры ландсраата от такой наглости замолчали, переглянулись и пообещали. Барон в ответ кротко улыбнулся улыбкой старой добродушной жабы. Он еще не понял, что подписал себе смертный приговор. Все присутствующие прекрасно знали, что в случае успеха спайсовые цены ждет обвал и, следовательно, расплачиваться с бароном придется уже из новых доходов по новым ставкам – это страшное ярмо на много лет вперед, а коварный пройдоха уже теперь грозит шантажом. Не для того они собрались избавиться от императора и Гильдии, чтобы попасть в кабалу к Дому Харконненов.
За всеми этими финансовыми играми, интригами и уловками, напоминающими дележ шкуры неубитого медведя, с трудом можно различить контуры самого заговора, непосредственных оперативных ходов. Протокола с обсуждением конкретного плана в нашем распоряжении нет, но замысел абсолютно прозрачен. Никто не хотел потрясения устоев, менее всего главы парламента желали войн и революций. Смута дорога и непредсказуема, у императора возле спайсовой кормушки немало сильных сторонников, и как еще обернется дело – бог весть, запросто можно и головы не сносить. Мясорубка никому не нужна, нужна отмена запрета на компьютеры и антимонопольный указ. После этого, в условиях спайсового кризиса, Гильдию можно будет задушить, не снимая белых перчаток, а затем поставить точку и на императорском абсолютизме.
Разумеется, нечего и думать подступиться к Шаддаму с предложением реформ – полубезумный старик, несмотря на все свои скандалы с Гильдией, отлично понимает – рухнет спайс, рухнет и императорская власть, а власть он выпустит только в гробу. Поэтому нужен тихий, мирный дворцовый переворот, в результате которого император на более или менее почетных условиях уступит место преемнику, и на трон сядет человек, всецело преданный парламенту и Конфедерации Сорока Домов. Дальше – высочайший указ о компьютерах и монополии, дело сделано, и, упаси бог, никакого мирового заговора.
Да, но кто этот преемник? Каждый из лидеров немедленно выдвинул собственного кандидата, и немедленно все эти кандидаты были отвергнуты. От императорского венца по-прежнему исходил страшный, неодолимый соблазн, и дать преимущество какому-то одному из Домов, пусть даже и самому достойному, значило заложить в фундамент всего задуманного будущего строения бомбу неизбежной свары с новой деспотией. Поэтому было решено: никого из своих, претендент должен быть сугубо нейтральным. Тут, однако, ситуация начала походить на головоломку. Император обязан быть родовитым, авторитетным, но при этом не связанным с бизнесом ни одного из Великих Домов и полностью зависимым от ландсраата. Где же такого взять?
Но на Дюне, в пустынной глуши, прозябает молодой Атридес – герцог королевских кровей, праправнук Шаддама II, опальный и отверженный. Он не в ладах с федеральной властью, у него нет средств, зато есть весьма практичная и честолюбивая мамаша и, кроме того, уже сейчас – контроль над значительной частью добычи спайса. Еще одна немаловажная деталь – ему не за что любить барона Владимира.
Записей бесед, где в той или иной форме речь бы шла о голове Харконнена-старшего, не существует, но имеется стенограмма разговора эмиссаров парламента с Фейдом-Раутой Харконненом, племянником и наследником барона, где высшие чины законодательной власти открыто предлагают ему участвовать в убийстве дяди. Дата указывает на то, что мысль извести всем осточертевшего интригана засела в правительственных умах очень давно. В оплату за предательство Фейд-Раута получал высочайшее подтверждение своих наследных прав, все дядины земли на Арракисе – разумеется, без спайсовых доходов, – а также амнистию за различные грязные дела, которых за ним, несмотря на нежный возраст, числилось немало, и самое главное – прощение завораживающих своими размерами харконненских долгов.
Идею прикончить родного дядю Фейд встретил с восторгом, и тут же предложил самого себя в императоры, клятвенно обещая перерезать все глотки, какие ему велят, плюс еще столько же от щедрости натуры. На это посланцы спикера в доступных выражениях объяснили не в меру пылкому юнцу, что вот только Харконнена на троне им еще и не хватало; альтернатива же парламентскому сценарию для Фейда очень простая. До вульгарности простая, и никакие замки, расстояния и хитрости от нее не спасут.
Трудно спорить со стволом, упертым тебе в лоб, и Фейд согласился, тем более, что успех заговора приводил его в первую сотню самых богатых людей мира. Но в воспаленном мозгу маньяка и садиста, не разлетевшемся по стенам и потолку, а уцелевшем на своем месте, что-то сдвинулось и перемкнуло; с тех самых пор Фейд бешеной, неоправданной ненавистью возненавидел своего соперника, счастливчика Пола Атридеса. Парламентский план готовил будущему барону страшнейшее, по понятиям того, унижение, и вину за этот кажущийся позор и еще какие-то неведомые обиды бесноватый Харконнен возложил на везучего кузена, сделав месть смыслом и религией всей оставшейся жизни. Мы увидим, что даже смерть – и его врага, и его собственная – не сумела остановить этого фанатика.
Тем временем на Дюну зачастили странные контрабандисты. Они ничего не закупали, не привозили и не вывозили, а только вели долгие задушевные беседы с Полом, Джессикой и Стилгаром; также за столом переговоров обычно присутствовали главы основных родов Северного Магриба, и вот чудо – харконненские спецслужбы с трогательной рассеянностью не замечали этих конференций! Консультации с таинственными иноземными гостями продолжались непрерывно все полтора года, вплоть до последнего часа перед теми событиями, которые позже нарекут арракинской революцией.
Без лишнего шума, почти что скрытно, в Хайдарабаде разместилась целая штаб-студия с репортерами, режиссерами, операторами и неимоверным количеством самого дорогого современного оборудования, включая электростанцию и собственный спутник связи на стационарной орбите. Несколько месяцев дни и ночи напролет высококлассные специалисты ставили Муад’Дибу речь, работали над внешностью и стилем поведения; художники по костюмам перекраивали и комбинировали фрименские фольклорные наряды и парадные одеяния, выстраивая нужную фактуру и колорит, спичрайтеры не поднимались из-за компьютеров, а режиссеры и ассистенты жарко дышали всем в затылок. Для Арракиса наступали великие времена.
И вот, наконец, мужественное лицо Пола Муад’Диба – с тщательно выбеленной прядью, модной легкой щетиной, мудрым и чуть усталым прищуром красивых голубых глаз – появилось и уже больше не сходило с журнальных обложек и телевизионных экранов. Смотрите, какой удалец-молодец появился у нас на Дюне! Он суров, но справедлив, защищает свой народ, который за него хоть в огонь, хоть в воду, он разумен, тверд, молод, перспективен – и из очень хорошей семьи.
С этого исторического момента и берет начало официальная версия – магрибских фрименов объявили всем населением Дюны. В прессе покатилась волна публикаций – о, эти фримены! Прекрасная, гордая нация, но их притесняют, угнетают, их земли нещадно эксплуатируют, а ведь именно они законные хозяева спайса; геноцид, творимый имперской администрацией, ужасен и плохо кончится; безумная, гибельная политика Шаддама в отношении коренного населения переполнила чашу терпения – народ-воин встал на защиту своих детей! Счастье, что у него есть такой лидер, как Пол Атридес-Муад’Диб, иначе бы Арракис потонул в кровавой каше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36