Сначала я просто читал тексты, отпечатанные на принтере. Так я впервые познакомился с глубоким внутренним миром моего соседа по столу. И внутренний его мир был не просто глубок, он был бездной, в которой тонуло все. Он был черной дырой, в худшем смысле этого слова, он был воронкой, что затягивала любые образы, понятия и движения мысли, чтобы, спустя время, выплюнуть их чудовищные трансформации.
Милая Дженна, милая моя заговорщица! Она наивно полагает, что Барков пишет скетчи о том, как удачнее свернуть себе шею. Или прославляет прелести марихуаны.
Все гораздо сложнее.
Передать по памяти плоды его ночных терзаний не легче, чем выловить в моих детских сказочках лишние слова. Несмотря на то, что он пишет на русском. Он сказал, что пытался писать на английском, но теряется вся изюминка.
Итак, я читал его сочинения, а Владислав подсказывал, если что не так, потому что знаков препинания там не было вовсе, и прошла неделя, пока я научился угадывать верные интонации. Бог бы с ним, если бы он забывал только запятые! Как выяснилось, в тексте присутствовали скрытые вопросительные знаки, а без них терялась половина идеи.
Откровенно говоря, вопросительные знаки смысла не добавляли.
Пробегая словоблудия Баркова, я наталкивался на знакомые обрывки фраз. Нечто подобное, очень похожее, подсовывал мне Винченто в Москве, в виде тестов. Выходит, они уже тогда, почти два года назад, проверяли, сработаюсь ли я с Владиславом? По сравнению с ним я был пай-мальчиком. Сочиненная мной в детстве серия про кролика в стране удавов имела внятную завязку, кульминацию и счастливый финал…
«…Какой неистовый кайф - подставить обнаженное горло их слезам и пусть целуют меня в губы и рвут на себе застывшую как битум кожу я буду слизывать соль их слез и смеяться потому что теперь вам не догнать меня по дороге наверх не догнать не догнать не догнать…» Каково?
Я читал вслух, инженер записывал. Потом читал сам Барков. Несомненно, они сверяли наши варианты, и я бы дорого дал, чтобы послушать, возникнет ли разница. До колик в животе я боялся произнести что-нибудь лишнее. Но своего портативного магнитофона у меня не было. Тогда не было. Позже я раздобыл все, что надо… Винченто огорчала моя дикция, а я злился и не мог понять, чего он добивается. Какая ему, на фиг, разница, если я все равно читаю по-русски? Шеф больше не утруждал себя романтическими сентенциями о пользе наших опытов для человечества. Он внятно ставил задачу и добивался ее исполнения. А я, как последняя дворняга, дрожал за свои привилегии…
После второй недели взаимного недовольства Баркова забрали, и сразу стало понятно, зачем дикция. Оператор Сэм поставил передо мной ноутбук и воткнул диск. Я потерял дар речи.
Несколько первых секунд, пока крутились титры на японском языке, я приходил в себя и спрашивал у Бога, за что он меня так упорно возвращает в одну точку. На самом деле, это было простым совпадением, что из сотни лент, которые принес Сэм, совершенно случайно сверху лежала именно эта. Та самая трагическая история про двух голубых и девчонку, расстрелянных на забытой барже. История прежняя, но кое-что в изображении поменялось.
Теперь внизу бежала белая полоска с репликами героев на русском языке, а сами артисты вновь заговорили на японском, только приглушенно, едва слышно. Александр примостился рядом со мной и сказал, что моя задача - следить за репликами Яманэ, отмеченными синим цветом. Остальное можно пропускать, озвучат другие.
Я робко начал, но постепенно втянулся. Действо мне чем-то напоминало караоке, когда певец только открывает рот, а пьяные посетители кабака хватаются за микрофон. Сам я, конечно, не бывал в подобных местах, но видел в кино. Когда я ошибался, произносил фразу слишком быстро или, напротив, отставал, Александр кивал Сэму, и они повторяли эпизод сначала. Таким макаром за три дня я озвучил несчастного японца, а наутро Александр включил мне новую версию фильма.
Свой голос я, как всегда, не узнал. Мне он показался неприлично писклявым, впрочем, японцы квакали не лучше. Сэм сказал, что за тембр и высоту я могу не беспокоиться, все еще будет обработано электроникой. Остальных актеров озвучивали другие русские дублеры. Я мог лишь поразиться, как это мои инженеры за ночь провернули столь непростую работу.
И мы принялись за следующий фильм. Десять фильмов, двадцать, сорок… Где-то на десятой ленте я сделал следующее открытие. Я узнал гнусавую, слегка заплетающуюся речь Баркова. Синхронизатор из него был никакой, представляю, как злился Винченто, а с инженеров, наверное, семь потов сошло, пока они завершили монтаж. В одной и той же картине мы с Барковым не участвовали, зато я натолкнулся на две одинаковые версии, где каждый из нас озвучивал одного и того же героя. Несмотря на косноязычие, партия Владислава звучала впечатляюще и даже трогательнее, чем мой вариант…
С Барковым я встречался в буфете, иногда мы выползали вместе погулять в сад или перекидывались в карты. Нам редко удавалось остаться одним, чаще я гулял с Куколкой, и разговор все откладывался. А постепенно я стал забывать о нашей с ним совместной деятельности и почти убедил себя, что Винченто передумал заставлять меня читать истории чужого безумия. Я прятал голову в песок, как та африканская птица.
Следовало бы помнить, что в Крепости ничего не происходит случайно и все начинания доводятся до финала. Нашим бы московским начальникам такое упорство!
В один прекрасный день шеф сказал, чтобы Томми отвез меня в Голубую операционную, что надо сделать кое-какие замеры. Без задней мысли я покатил на первый этаж. Помимо замеров, они сделали мне укольчик.
Я не придал значения, но весь тот день меня буквально захлестывала энергия, если так можно выразиться в отношении паралитика. Потом мы ездили вниз снова и снова, а я все не придавал значения смене своих настроений. Меня в жизни так много кололи, и за уколами следовало так много реакций, что я почти не обращал внимания, что там медики творят с моим телом.
Послушнее оно не становилось.
На пятый день шеф явился на пару с доктором Сью. В отличие от миссис Элиссон, мамы Дженны, доктор Сью угловатая и крайне непривлекательная Коротенькие седые волосы стоят торчком, плечи нелепо вывернуты, и крайне невнятно доносит она до собеседника слова. Это я потом узнал, что в Штатах тоже есть свои диалекты. Еще год назад мне было бы наплевать на ее внешность, но в последнее время я очень болезненно относился ко всему, что связано с противоположным полом. Если бы не Куколка, я бы непременно подвинулся рассудком на почве собственной несостоятельности… А накануне Куколка меня впервые поцеловала, так что я ни о чем другом не мог думать. Едва проснувшись, я подгонял стрелки часов и проклинал того идиота с белой бородой, который закрутил землю вокруг светила со скоростью двадцать четыре часа на один оборот. Не мог подтолкнуть нашу планетку чуток поскорее, чтобы обед шел сразу за завтраком, а там и время для прогулки!
Одним словом, я душой парил в горных сферах и не сразу заподозрил неладное. Сью и Винченто нацепили наушники, Александр дал отмашку, а мне, без лишних слов, подсунули один из опусов Баркова.
- Я не могу… - начал я.
- Надо, Питер! - твердо произнес шеф. - Мы с тобой как единая команда. Наша работа нужна людям. Читай!
И я почувствовал, что не могу сопротивляться.
- Читай медленно, от начала, пока действие не остановится, - так же твердо, глядя мне в глаза, протрубила доктор Сью.
Меня буквально колотило от возбуждения.
- Что вы мне укололи? - без обиняков спросил я.
- Антидепрессант, - без запинки проговорил Винченто. - Нам нужно, чтобы ты читал с подъемом, а не тосковал, как покинутый утенок.
Не знаю, как насчет снятия тоски, но волю эта штука ломала капитально. Я не хотел, чертовски не хотел заниматься этим делом и сам не мог объяснить, почему. Просто у меня было предчувствие, что это неправильно, вот и все. Но отказаться не мог, словно что-то двигало моим языком и губами. Сконцентрироваться на тексте я тоже не мог, меня неудержимо тянуло раскачивать головой и вдобавок что-нибудь спеть.
Они этого и добивались.
Я в последний раз попытался воспротивиться, но ничего путного не добился.
«…Вопрос не в том, быть или не быть, вопрос в том, как воспротивиться тому, кто поставил передо мной этот вопрос и лишил меня способности к мысли, ибо „быть-не быть" - не более чем глупая прямая, линейное решение, оставляющее за бортом многовариантность наших…»
- Стоп! - рявкнул Винченто. Японец Яманэ, разевавший на экране рот, тоже замер, вместе со мной.
- Питер, что ты чувствуешь, когда читаешь этот текст? - строго спросила доктор Сью.
- Отвращение, - признался я. - Тоску.
- Что ты видишь, если читать с закрытыми глазами?
- Свинцовое небо, дорогу с глубокими колеями, заполненными водой. Вдоль дороги лежат мертвые птицы. Много мертвых птиц, и летают их грязные перья. - Я моментально отыскал нужный образ. - И дорога не ведет в город. Она обрывается…
- Великолепный медиум, - обращаясь к Винченто, произнесла доктор Сью. - Питер, так мы ждем от тебя, чтобы ты произносил слова с выражением. Не следи за монитором, все равно придется делать монтаж. Поступим иначе… Просто сосредоточься на своих ощущениях, какими бы тоскливыми они ни были. Читай медленно и представляй себе любые картины, которые вызывает текст. Давай, попробуем еще раз!
Я убедился, что фильм мне действительно мешал. Без знакомого ироничного лица Яманэ дело пошло гораздо быстрее.
«…У холода есть имя другое - ласка…
Имя могилы моей - колыбель…
Псы жары не достанут нас сквозь гранит
Своими клыками…»
- Но в фильме нет таких стихов, - беспомощно возразил я.
- Значит, будут! - железно отрубила доктор Сью. - Картина еще не готова, Питер. И мистер Винченто тебе говорил, что подобные ленты компонуются специально, по заказу Антинаркотического комитета. Наша роль в заказе - целевым образом воздействовать на определенные группы риска, чтобы вывести детей из депрессии, из зависимости от химических препаратов. Чем напряженнее сюжет, чем более давящая атмосфера создается, тем веселее и проще станет для зрителя встреча с реальным миром… Читай, внятно и с выражением!
Я и сам не заметил, как отбарабанил четыре листа.
После прочтения во рту оставался противный гнилостный привкус. Барков ухитрялся создавать упадок из ничего. Его разрушительный талант заметно превосходил мои скромные способности. Винченто не усмотрел ничего противоестественного в моей просьбе оставить некоторые картины на вечер для вторичного просмотра. Я отобрал ленты с синхроном Владислава, переписал на отдельный диск те куски его речей, которых не было в первоначальном английском варианте, и отправил по почте своему сетевому дружку. Он имел неплохие контакты в саунд-индустрии, а со мной его связывали несколько удачных проектов по объегориванию телелотерей. Проще говоря, за мой счет он трижды бесплатно прокатился в круиз.
Я совершил должностное преступление. Никому не позволялось выносить за пределы Крепости материалы работ.
- Русский не понимаю, - откликнулся на второй день хакер. - Но ребята из студии подкинули несколько ссылок на сайты с оккультной медитацией. Посылаю их тебе, ознакомься. Очень похоже на стиль коллективных молений под гашиш, с раскачиванием и бормотаньем нараспев. Твой приятель мог бы иметь поклонников…
У каждого таланта где-то есть поклонники, согласился я и раздумал посылать собственный голос.
Они кололи мне средство, подавляющее волю. Теперь я знал это наверняка, но ничего не мог поделать. Самое печальное, что я не мог сказать Дженне о своих подозрениях насчет себя и ее.
Мне начинало казаться, что наша с ней встреча, и даже сексуальная близость, были запрограммированы начальством. Потому что один раз, когда мы сцепились с шефом по поводу врезки в русский, кстати, фильм барковских тезисов, Винченто дал понять, что может легко отменить мои прогулки в «виноградную беседку». Это было наше тайное место для встреч, где Куколка, давным-давно, проделала проход в густых кустах, и получилась закрытая со всех сторон полянка. Парк был слишком велик, садовник ухаживал за дорожками, иногда срезал ветки электроножницами, но дальние уголки, примыкавшие к корпусу «А», никто не обихаживал. Вот мы там и прятались. Иногда целовались рассказывали всякие истории и мечтали, что, когда Куколка подрастет и получит деньги, мы сможем путешествовать.
Винченто знал. Ничего подлее он не мог придумать, но угроза сработала. Я уверил себя, что, так и быть, закончу. Осталось совсем немного. Шеф обещал мне, что в ближайший год мы к этому не вернемся.
Мы покончим с кино и займемся чем-нибудь веселым.
Месяц спустя мы сидели с Барковым в «банановой беседке», и у меня с собой уже было устройство, регистрирующее присутствие электроники, Томми и Дэвид покупали по частям, не догадываясь, зачем мне нужны отдельные компоненты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Милая Дженна, милая моя заговорщица! Она наивно полагает, что Барков пишет скетчи о том, как удачнее свернуть себе шею. Или прославляет прелести марихуаны.
Все гораздо сложнее.
Передать по памяти плоды его ночных терзаний не легче, чем выловить в моих детских сказочках лишние слова. Несмотря на то, что он пишет на русском. Он сказал, что пытался писать на английском, но теряется вся изюминка.
Итак, я читал его сочинения, а Владислав подсказывал, если что не так, потому что знаков препинания там не было вовсе, и прошла неделя, пока я научился угадывать верные интонации. Бог бы с ним, если бы он забывал только запятые! Как выяснилось, в тексте присутствовали скрытые вопросительные знаки, а без них терялась половина идеи.
Откровенно говоря, вопросительные знаки смысла не добавляли.
Пробегая словоблудия Баркова, я наталкивался на знакомые обрывки фраз. Нечто подобное, очень похожее, подсовывал мне Винченто в Москве, в виде тестов. Выходит, они уже тогда, почти два года назад, проверяли, сработаюсь ли я с Владиславом? По сравнению с ним я был пай-мальчиком. Сочиненная мной в детстве серия про кролика в стране удавов имела внятную завязку, кульминацию и счастливый финал…
«…Какой неистовый кайф - подставить обнаженное горло их слезам и пусть целуют меня в губы и рвут на себе застывшую как битум кожу я буду слизывать соль их слез и смеяться потому что теперь вам не догнать меня по дороге наверх не догнать не догнать не догнать…» Каково?
Я читал вслух, инженер записывал. Потом читал сам Барков. Несомненно, они сверяли наши варианты, и я бы дорого дал, чтобы послушать, возникнет ли разница. До колик в животе я боялся произнести что-нибудь лишнее. Но своего портативного магнитофона у меня не было. Тогда не было. Позже я раздобыл все, что надо… Винченто огорчала моя дикция, а я злился и не мог понять, чего он добивается. Какая ему, на фиг, разница, если я все равно читаю по-русски? Шеф больше не утруждал себя романтическими сентенциями о пользе наших опытов для человечества. Он внятно ставил задачу и добивался ее исполнения. А я, как последняя дворняга, дрожал за свои привилегии…
После второй недели взаимного недовольства Баркова забрали, и сразу стало понятно, зачем дикция. Оператор Сэм поставил передо мной ноутбук и воткнул диск. Я потерял дар речи.
Несколько первых секунд, пока крутились титры на японском языке, я приходил в себя и спрашивал у Бога, за что он меня так упорно возвращает в одну точку. На самом деле, это было простым совпадением, что из сотни лент, которые принес Сэм, совершенно случайно сверху лежала именно эта. Та самая трагическая история про двух голубых и девчонку, расстрелянных на забытой барже. История прежняя, но кое-что в изображении поменялось.
Теперь внизу бежала белая полоска с репликами героев на русском языке, а сами артисты вновь заговорили на японском, только приглушенно, едва слышно. Александр примостился рядом со мной и сказал, что моя задача - следить за репликами Яманэ, отмеченными синим цветом. Остальное можно пропускать, озвучат другие.
Я робко начал, но постепенно втянулся. Действо мне чем-то напоминало караоке, когда певец только открывает рот, а пьяные посетители кабака хватаются за микрофон. Сам я, конечно, не бывал в подобных местах, но видел в кино. Когда я ошибался, произносил фразу слишком быстро или, напротив, отставал, Александр кивал Сэму, и они повторяли эпизод сначала. Таким макаром за три дня я озвучил несчастного японца, а наутро Александр включил мне новую версию фильма.
Свой голос я, как всегда, не узнал. Мне он показался неприлично писклявым, впрочем, японцы квакали не лучше. Сэм сказал, что за тембр и высоту я могу не беспокоиться, все еще будет обработано электроникой. Остальных актеров озвучивали другие русские дублеры. Я мог лишь поразиться, как это мои инженеры за ночь провернули столь непростую работу.
И мы принялись за следующий фильм. Десять фильмов, двадцать, сорок… Где-то на десятой ленте я сделал следующее открытие. Я узнал гнусавую, слегка заплетающуюся речь Баркова. Синхронизатор из него был никакой, представляю, как злился Винченто, а с инженеров, наверное, семь потов сошло, пока они завершили монтаж. В одной и той же картине мы с Барковым не участвовали, зато я натолкнулся на две одинаковые версии, где каждый из нас озвучивал одного и того же героя. Несмотря на косноязычие, партия Владислава звучала впечатляюще и даже трогательнее, чем мой вариант…
С Барковым я встречался в буфете, иногда мы выползали вместе погулять в сад или перекидывались в карты. Нам редко удавалось остаться одним, чаще я гулял с Куколкой, и разговор все откладывался. А постепенно я стал забывать о нашей с ним совместной деятельности и почти убедил себя, что Винченто передумал заставлять меня читать истории чужого безумия. Я прятал голову в песок, как та африканская птица.
Следовало бы помнить, что в Крепости ничего не происходит случайно и все начинания доводятся до финала. Нашим бы московским начальникам такое упорство!
В один прекрасный день шеф сказал, чтобы Томми отвез меня в Голубую операционную, что надо сделать кое-какие замеры. Без задней мысли я покатил на первый этаж. Помимо замеров, они сделали мне укольчик.
Я не придал значения, но весь тот день меня буквально захлестывала энергия, если так можно выразиться в отношении паралитика. Потом мы ездили вниз снова и снова, а я все не придавал значения смене своих настроений. Меня в жизни так много кололи, и за уколами следовало так много реакций, что я почти не обращал внимания, что там медики творят с моим телом.
Послушнее оно не становилось.
На пятый день шеф явился на пару с доктором Сью. В отличие от миссис Элиссон, мамы Дженны, доктор Сью угловатая и крайне непривлекательная Коротенькие седые волосы стоят торчком, плечи нелепо вывернуты, и крайне невнятно доносит она до собеседника слова. Это я потом узнал, что в Штатах тоже есть свои диалекты. Еще год назад мне было бы наплевать на ее внешность, но в последнее время я очень болезненно относился ко всему, что связано с противоположным полом. Если бы не Куколка, я бы непременно подвинулся рассудком на почве собственной несостоятельности… А накануне Куколка меня впервые поцеловала, так что я ни о чем другом не мог думать. Едва проснувшись, я подгонял стрелки часов и проклинал того идиота с белой бородой, который закрутил землю вокруг светила со скоростью двадцать четыре часа на один оборот. Не мог подтолкнуть нашу планетку чуток поскорее, чтобы обед шел сразу за завтраком, а там и время для прогулки!
Одним словом, я душой парил в горных сферах и не сразу заподозрил неладное. Сью и Винченто нацепили наушники, Александр дал отмашку, а мне, без лишних слов, подсунули один из опусов Баркова.
- Я не могу… - начал я.
- Надо, Питер! - твердо произнес шеф. - Мы с тобой как единая команда. Наша работа нужна людям. Читай!
И я почувствовал, что не могу сопротивляться.
- Читай медленно, от начала, пока действие не остановится, - так же твердо, глядя мне в глаза, протрубила доктор Сью.
Меня буквально колотило от возбуждения.
- Что вы мне укололи? - без обиняков спросил я.
- Антидепрессант, - без запинки проговорил Винченто. - Нам нужно, чтобы ты читал с подъемом, а не тосковал, как покинутый утенок.
Не знаю, как насчет снятия тоски, но волю эта штука ломала капитально. Я не хотел, чертовски не хотел заниматься этим делом и сам не мог объяснить, почему. Просто у меня было предчувствие, что это неправильно, вот и все. Но отказаться не мог, словно что-то двигало моим языком и губами. Сконцентрироваться на тексте я тоже не мог, меня неудержимо тянуло раскачивать головой и вдобавок что-нибудь спеть.
Они этого и добивались.
Я в последний раз попытался воспротивиться, но ничего путного не добился.
«…Вопрос не в том, быть или не быть, вопрос в том, как воспротивиться тому, кто поставил передо мной этот вопрос и лишил меня способности к мысли, ибо „быть-не быть" - не более чем глупая прямая, линейное решение, оставляющее за бортом многовариантность наших…»
- Стоп! - рявкнул Винченто. Японец Яманэ, разевавший на экране рот, тоже замер, вместе со мной.
- Питер, что ты чувствуешь, когда читаешь этот текст? - строго спросила доктор Сью.
- Отвращение, - признался я. - Тоску.
- Что ты видишь, если читать с закрытыми глазами?
- Свинцовое небо, дорогу с глубокими колеями, заполненными водой. Вдоль дороги лежат мертвые птицы. Много мертвых птиц, и летают их грязные перья. - Я моментально отыскал нужный образ. - И дорога не ведет в город. Она обрывается…
- Великолепный медиум, - обращаясь к Винченто, произнесла доктор Сью. - Питер, так мы ждем от тебя, чтобы ты произносил слова с выражением. Не следи за монитором, все равно придется делать монтаж. Поступим иначе… Просто сосредоточься на своих ощущениях, какими бы тоскливыми они ни были. Читай медленно и представляй себе любые картины, которые вызывает текст. Давай, попробуем еще раз!
Я убедился, что фильм мне действительно мешал. Без знакомого ироничного лица Яманэ дело пошло гораздо быстрее.
«…У холода есть имя другое - ласка…
Имя могилы моей - колыбель…
Псы жары не достанут нас сквозь гранит
Своими клыками…»
- Но в фильме нет таких стихов, - беспомощно возразил я.
- Значит, будут! - железно отрубила доктор Сью. - Картина еще не готова, Питер. И мистер Винченто тебе говорил, что подобные ленты компонуются специально, по заказу Антинаркотического комитета. Наша роль в заказе - целевым образом воздействовать на определенные группы риска, чтобы вывести детей из депрессии, из зависимости от химических препаратов. Чем напряженнее сюжет, чем более давящая атмосфера создается, тем веселее и проще станет для зрителя встреча с реальным миром… Читай, внятно и с выражением!
Я и сам не заметил, как отбарабанил четыре листа.
После прочтения во рту оставался противный гнилостный привкус. Барков ухитрялся создавать упадок из ничего. Его разрушительный талант заметно превосходил мои скромные способности. Винченто не усмотрел ничего противоестественного в моей просьбе оставить некоторые картины на вечер для вторичного просмотра. Я отобрал ленты с синхроном Владислава, переписал на отдельный диск те куски его речей, которых не было в первоначальном английском варианте, и отправил по почте своему сетевому дружку. Он имел неплохие контакты в саунд-индустрии, а со мной его связывали несколько удачных проектов по объегориванию телелотерей. Проще говоря, за мой счет он трижды бесплатно прокатился в круиз.
Я совершил должностное преступление. Никому не позволялось выносить за пределы Крепости материалы работ.
- Русский не понимаю, - откликнулся на второй день хакер. - Но ребята из студии подкинули несколько ссылок на сайты с оккультной медитацией. Посылаю их тебе, ознакомься. Очень похоже на стиль коллективных молений под гашиш, с раскачиванием и бормотаньем нараспев. Твой приятель мог бы иметь поклонников…
У каждого таланта где-то есть поклонники, согласился я и раздумал посылать собственный голос.
Они кололи мне средство, подавляющее волю. Теперь я знал это наверняка, но ничего не мог поделать. Самое печальное, что я не мог сказать Дженне о своих подозрениях насчет себя и ее.
Мне начинало казаться, что наша с ней встреча, и даже сексуальная близость, были запрограммированы начальством. Потому что один раз, когда мы сцепились с шефом по поводу врезки в русский, кстати, фильм барковских тезисов, Винченто дал понять, что может легко отменить мои прогулки в «виноградную беседку». Это было наше тайное место для встреч, где Куколка, давным-давно, проделала проход в густых кустах, и получилась закрытая со всех сторон полянка. Парк был слишком велик, садовник ухаживал за дорожками, иногда срезал ветки электроножницами, но дальние уголки, примыкавшие к корпусу «А», никто не обихаживал. Вот мы там и прятались. Иногда целовались рассказывали всякие истории и мечтали, что, когда Куколка подрастет и получит деньги, мы сможем путешествовать.
Винченто знал. Ничего подлее он не мог придумать, но угроза сработала. Я уверил себя, что, так и быть, закончу. Осталось совсем немного. Шеф обещал мне, что в ближайший год мы к этому не вернемся.
Мы покончим с кино и займемся чем-нибудь веселым.
Месяц спустя мы сидели с Барковым в «банановой беседке», и у меня с собой уже было устройство, регистрирующее присутствие электроники, Томми и Дэвид покупали по частям, не догадываясь, зачем мне нужны отдельные компоненты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48