Я молчал.
— Ладно, начнем эксперимент. Капрал, вы готовы?
Позади послышался неясный шум. Внезапно мне в руку вонзилась игла. Через несколько секунд голова закружилась, перед глазами все поплыло и потеряло резкость.
На флоте Республики Кеннеди много внимания уделяли изучению методов «допроса с пристрастием» — вплоть до демонстрации, что значит подвергаться влиянию «препаратов истины». Наставники объясняли нам, как избежать этого влияния, и теперь я силился вспомнить давние уроки.
Как только препарат начал действовать, я воспользовался его влиянием, чтобы защититься. «Препараты истины» не делают человека более откровенным, просто затуманивают сознание, добавляют пассивности и сговорчивости. И потому я приказал себе стать пассивным, не обращать внимания на окружающий мир, ничего не слушать и не слышать. Я велел себе замкнуться и подольше оставаться в таком состоянии. Я чувствовал, как от препарата становлюсь беспомощным, и сделал последнюю попытку скрыть истину в воспоминаниях и мучительной паутине мыслительных ассоциаций.

Учитель задал мне вопрос о преамбуле Конституции Республики Кеннеди. Я поднялся и заговорил, но неожиданно изо рта полились совсем не те слова:
«Ты уж стар, папа Уильям, — напомнил юнец,
Поседела твоя голова.
Прекрати же вставать на нее наконец —
Разве можно, в твои-то года…»
Класс взорвался дружным смехом и воплями, а учитель, на котором вдруг оказался серый мундир, хлестнул меня по щеке…
…Я пошевелил пересохшими и потрескавшимися губами. Некто пытался загадать мне загадку, упорствуя и желая, чтобы я самостоятельно ответил на вопрос: сколько людей может поместиться в чемодане? Я знал ответ, но почему-то не мог произнести его, как ни пытался…
…Мир неожиданно стал огромным, но тут же я вспомнил, что я еще ребенок. Я шел по длинным коридорам госпиталя, где работали врачами мама и отец, и разыскивал их. Странно, но все палаты были пусты — совсем недавно я видел здесь множество больных. Прикоснувшись к собственному лицу, я понял, что его прикрывает маска хирурга. В таком виде меня никто не сможет узнать, и я только порадовался этому Никто не узнает меня и не остановит в такой маске. Я шел по коридорам госпиталя, поднимался и спускался по лестницам, но вокруг было совершенно пусто. От усталости я наконец присел в углу и расплакался. Спустя некоторое время я услышал приближающиеся торопливые шаги. Подняв голову, я обнаружил, что по коридору идет безобразный старик в сером мундире. Я так перепугался, что мысленно стал отгонять его. Старик превратился в симпатичную медсестру Вглядевшись, я понял, что это Джослин — она идет ко мне, чтобы предупредить: я должен молчать, просто молчать, и все будет хорошо…
…И все-таки, где же мама и отец?
Я сидел в катапультируемом кресле, ожидая, когда сработает механизм и меня выбросит неизвестно куда, чтобы освободить место для следующего курсанта. Но очевидно, что-то случилось с механизмом. Откуда-то снаружи ко мне подкатили массивный аппарат тестирования. Я понял, что просидеть здесь придется целый день, но решил терпеть, прикусил губу и замер в ожидании. Вспомнив, я потянулся, чтобы отключить внутреннюю связь, но мои руки оказались прикованными к этому проклятому креслу.
…К креслу? Силуэт застекленной кабины управления исказился и стал расплываться. Кресло подо мной изменило форму — оно стало деревянным, а я был привязан к нему Только аппарат тестирования остался прежним, и я узнал в нем паукообразную штуковину, которая раньше стояла в углу. Суставчатые лапы паука обхватили мою голову. Каждая лампа оканчивалась зондом, испускающим багровый луч. Лучи упирались мне в голову Голова раскалывалась от нестерпимой боли, нос наполнился слизью и кровью.
Человек в неряшливой форме, под глазами которого набухли темные мешки, а волосы торчали во все стороны, наблюдал, как техники настраивают аппарат. Он заговорил, и я узнал голос второго из людей, которые допрашивали меня.
— Похоже, ты заставил нас работать всю ночь. — Он кивнул на паукообразную машину — Пока ты приходил в себя, мы вживили совсем крохотное, микроскопическое устройство тебе в кровь. Оно уже достигло мозга. Этот «терновый венец» предназначен, чтобы поместить приборчик как раз туда, куда мы хотим. Не беспокойся, эта штучка так мала, что пройдет сквозь любой кровеносный сосуд и просто растворится — примерно через девятнадцать часов. С твоими мозгами ничего не случится. С другой стороны, предстоящие часы покажутся тебе не особенно приятными. Полагаю, ты слышал о прямой стимуляции мозга? Мы действуем по тому же принципу.
Он повернулся ко мне спиной и отошел.
Минуту спустя он присоединился к своему партнеру за стеклянной стеной. Из динамика послышался невнятный от усталости и раздражения голос:
— Пройдет еще минута, всего лишь минута, и ты станешь умолять, чтобы тебе дали шанс ответить на вопросы, — но прежде тебе придется кое-что вытерпеть.
— Он говорит правду, командир. Прежде, чем мы пойдем дальше, отвечай: откуда взялись войска?
— Я — Терренс Мак…
Мир вокруг меня взорвался. Мои руки, глаза, мозг охватили пляшущие языки пламени. Мир исчез, вытесненный болью и огнем. Комнату наполнял рев пламени и удушливый густой дым. Стоящие поодаль охранники ярко пылали, огонь лизал их мундиры.
Переведя взгляд, я увидел, как горит моя грудь, и почувствовал запах паленого мяса. Глаза жгло невыносимо, я ощущал, как веки съеживаются от нестерпимого, убийственного жара…
Внезапно он прекратился.
Я замолчал, только тут поняв, что несколько последних минут кричал не переставая. Я обмяк на стуле, по телу проходила судорога. Но физически я остался невредим.
— Видишь, на что мы способны? Мы можем повторить то же самое, когда захотим. Устройство в твоем мозгу было помещено в тот центр, стимуляция которого вызывает ощущение огня и боли. — В голосе первого из моих мучителей сквозило злорадное удовольствие. — Расскажи нам все, что тебе известно, иначе ты снова вспыхнешь и будешь гореть до тех пор, пока не пожелаешь, чтобы огонь этот стал реальным, чтобы он убил тебя и прекратил боль. Но боль не прекратится, пока ты не ответишь нам. Откуда взялись войска?
Может, я и ответил бы, если бы мог говорить. Но я был не в состоянии шевельнуть языком.
Пламя вспыхнуло вновь. Казалось, на этот раз вынести его будет уже легче — ведь теперь я знал, чего ждать, но все оказалось гораздо хуже.
Огонь охватил мои внутренности. Я чувствовал, как от жара обугливаются и превращаются в пепел мое сердце, легкие, кишки, желудок.
Ноги превратились в два бьющихся в агонии полыхающих бревна, боль в которых должна была прекратиться лишь со смертью.
Под черепом бушевало пламя, мозг и глаза горели, чернели, обугливались — долгое время после того, как им следовало бы превратиться в пепел…
И вдруг все прекратилось. Оба мужчины что-то говорили, но я их не слышал. Подсознание вопило от ужаса и требовало: беги! спасайся! Но я был привязан к стулу…
Мир вновь заполыхал. Агония придала мне силы. Судорожным усилием мышц я разнес стул в щепки, разорвал ремни и вскочил, вопя от боли.
Споткнувшись, я рухнул на пол, ударившись ладонями — или тем, что, как подсказывала мне боль, давно уже превратилось в почерневшие культи. Удар вызвал новую, еще более острую боль.
Я кричал, выл, стонал, не останавливаясь, чтобы перевести дух.
Перекатившись по полу, я увидел охранников — две объятые пламенем башни, медленно приближающиеся ко мне.
Взвыв в животной ярости, я бросился на них, успел схватить первого за горло и в маниакальном порыве свернул ему шею. Выхватив у поверженного противника лазер, я прикончил второго охранника, водя лучом по его телу до тех пор, пока тот не упал, действительно превратившись в обугленный труп.
Две гранаты, висящие у него на поясе, сработали, подбросив труп к потолку и пробив дыру в полу.
Мгновенно обернувшись, я выстрелил в стеклянную стену. Оба мужчины бросились на пол, но я последовал за ними лучом. Луч рассек перегородку, задел провода, и свет, который я лишь смутно замечал с тех пор, как оказался в огне, мигнул и погас.
Сжав лазер, я заковылял к двери, через которую меня ввели сюда, и наткнулся на еще одного пылающего солдата. Я прикончил его, не давая сойти с места, выхватил лазер из его кобуры и сорвал с пояса гранаты, не зная, взорвутся они в моих горящих руках или нет.
Еще двух попавшихся на пути охранников я превратил в обугленное месиво.
Но пламя продолжало бушевать, охватывая все, что я видел и чувствовал. Я обливался потом, и этот пот горел, а вместе с ним и влажная одежда. Кровь, выступающая из порезов на руках, тоже мгновенно вспыхивала.
Визжа и вопя, почти не сознавая, что делаю, я полз, хватаясь за стены, вставал и брел по коридорам. Неподалеку что-то зашевелилось, и я выстрелил, не останавливаясь и не глядя, куда попал. Коридор становился все длиннее, превращаясь в кошмарный туннель, оранжево-алый от пламени, подобный чудовищному пищеводу монстра, порождения ночи, проглотившего меня целиком.
Что-то преградило мне путь. Лишь через некоторое время я понял, что это дверь коридора, ведущего к камерам. Уже решив взорвать ее гранатой, я вспомнил, что при этом могу погибнуть сам.
Я рвался прочь, я должен был сбежать отсюда. Лазером я срезал замок, и дверь распахнулась. По другую сторону появился горящий охранник. Он потянулся за оружием, но я успел выстрелить первым.
Впереди появилась еще одна запертая дверь. Сжечь ее к чертовой матери, как первую? Но дверь уже горела. Может, это выход? Я должен выбраться отсюда! Я пустил луч лазера в замок.
— Эй, ты что, спятил… Господи, да это же парень, который был с нами!
— Какая разница — он взломал дверь!
Они приближались, и я уже прицелился…
Удар пришелся мне в затылок, и я упал, вопя от боли во всем обожженном теле. Почему боль не утихает? Смутно я понимал, что до сих пор нахожусь в сознании, но прогнал эту мысль, измученный болью. Боль была слишком сильна. Почему она до сих пор не убила меня? До меня доносились слова, смысл которых я едва понимал.
— Он спалил охранника! Отобрал у него лазер и гранаты и вырвался оттуда!
— Тогда чего же мы ждем?
— Возьми ключи, пиротехник!
— Смотри, здесь кругом мертвые охранники! Давай сматываться, пока не поздно!
— Это же Ларсон! Господи, что они с ним сделали?
Мне было все равно. Боль лишила меня последних сил, и при этом не стихала, не покидала меня. Я дергался, извивался, напрягая все мускулы. Я не мог потерять сознание, но мог заснуть. И видеть сны.
Во сне меня преследовал огонь.
Я проснулся среди ночи, окруженный приятной прохладой. Ноги, руки, все мое тело казалось сплошной раной, но оно было целым и холодным.
Чьи-то руки подняли меня и понесли, вскоре передав другим рукам. За моей спиной слышалась стрельба. Меня бережно положили на необыкновенно приятную холодную поверхность металлической скамьи грузовика.
10
— Я сказал, положи его на место! Не смей трогать!
— Эй, полегче.
— У него снова начнутся судороги.
Меня обступили голоса, силуэты людей — слишком смутные и неопределенные. Вторым ощущением была боль от ссадин и синяков и усталость. Мускулы превратились в тугие, саднящие узлы.
— Смотри, у него шевелятся веки. Кажется, он просыпается.
— Отлично. Может, наконец-то его удастся расспросить, — отозвался кто-то с режущим слух акцентом.
Разговор шел обо мне. К губам прижался край стакана с водой, и я машинально глотнул. Первый глоток пробудил жажду, и я торопливо допил весь стакан.
— Пока хватит, — заявил тот, что говорил с акцентом. Рука в белом отняла у меня стакан. — Ты можешь говорить?
— Да.
— Вот и хорошо. Но не напрягайся.
— Что со мной?
Поверх руки из воздуха материализовалось лицо, коричневые и зеленые пятна мундиров, странные фигуры. Переминаясь с ноги на ногу, они обступили первое из лиц и смотрели на меня. На лице, нависшем надо мной, появилась улыбка.
— Этот вопрос я хотел задать тебе. Похоже, наши приятели-гардианы хотели выпотрошить тебе мозги?
— Да, так оно и было. Они заставили меня видеть пламя, заставили считать, что я пылаю — так, что я до крови искусал губы, лишь бы не умолять их потушить этот пожар, избавить меня от дыма и вони…
Точный и хлесткий удар пришелся мне по щеке.
— Прекрати! Не вспоминай об этом! Это действие имплантата. Он уже рассосался, но память о нем еще осталась. Ты не сможешь выжить, помня о том, что случилось.
Игла впилась мне в руку.
— Это транквилизатор. Он поможет тебе расслабиться.
Я прерывисто и глубоко вдохнул, кивнул и вновь погрузился в приятную прохладу.
— Если ты хочешь расквитаться с ними, прежде отдохни. — Стакан с водой вновь прижался к моим губам, и я попытался поднять руку, чтобы взять его. Но рука не поднялась, прижатая к ложу ремнем. — Расслабься, отдохни. Ты заслужил этот отдых. Потом я объясню тебе, как забыть о случившемся.
После долгого сна я проснулся со зверским аппетитом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46