Керис сложил подзорную трубу и, больше не таясь, выбрался из убежища и направился параллельно дороге прямо к дому. Теперь охране было не до него — гвардейцы и слуги сломя голову неслись к парадному входу, строясь ровными рядами, чтобы приветствовать своего господина. Когда Керис вошел в кухню, стоявшие у дверей два охранника задали ему пару каких-то дежурных вопроса, которые они могли задать кому угодно. Керис решительно направился через анфиладу комнат к месту, которое он наметил для укрытия. Возможно, теперь все получится, думал внук архимага.
Огонь полыхал в камине той комнаты, которая считалась кабинетом принца Сердика. Окна были плотно закрыты тяжелыми портьерами темно-малинового бархата. Это тоже было знакомо — Фаросу постоянно казалось, что за ним кто-то следит. Так, это то как раз, что нужно, подумал Керис, усаживаясь на широком подоконнике одного из окон и задвигаясь при этом портьерой. На всякий случай он держал в руке кинжал.
Если этого потребовалось бы, Керис мог подождать тут час, два. Но, как оказалось, в этом не было необходимости — несколько слуг внесли по громадному подсвечнику, на которых горели охапки свечей. И это тоже было знакомо — Фарос ненавидел темноту. Керис возликовал — он все правильно рассчитал. Где-то вдалеке захлопали двери, на улице ржали лошади, которых выпрягали и уводили в конюшни. А через пару минут послышалась дробная поступь высоких каблуков по замысловатому узору паркета.
Керис загодя устроил между складок занавеси небольшую щелку, в которой можно было увидеть что-то, если бы возникла необходимость. Первым в комнату вошел человек никак не меньше шести футов ростом. Судя по описаниям Джоанны, это был Каннер, личный телохранитель регента. Керис профессионально позавидовал его оружию — про таких как раз и говорят: вооружен до зубов. Кажется, это его сильнейшая лихорадка сделала глухим, отчего он стал непригодным для послушничества и должен был покончить жизнь самоубийством. Но зато он устроился куда более удачно, став телохранителем Фароса.
Следом за Каннером вошел юноша, одетый в камзол из белого бархата с таким количеством жемчужной отделки, что даже шедший позади него уже сам Фарос остался как бы незаметен. Да, это был он — Фарос Херальд Дестрамор, извращенный садист, всесильный супруг Пеллициды и прочая и прочая, и прочая. Керис во все глаза уставился в щель.
Внук архимага впервые столь близко находился от правителя Ферриты. Он видел его довольно часто раньше, но все как-то вскользь. Последний раз их встреча произошла на постоялом дворе по дороге в город Ангельской Руки — но тогда его лицо было скупо освещено мерцанием факелов. Со странным холодком в груди Керис внимательно наблюдал за человеком, от которого зависела жизнь и смерть многих людей, в том числе и Пеллициды. И это куклоподобное существо, полное злобы и подозрительности ко всем без исключения, теперь расхаживало по комнате, кусая накрашенные губы.
Юноша в белом бархате глядел во все стороны наивным взором глаз цвета спелой ежевики, рот его тоже был накрашен яркой помадой.
— Ах, господин мой, — томным голосом проговорил он, — как здесь прекрасно! Благодарю тебя! Я буду вечно благодарен тебе!
Фарос довольно улыбнулся и потрепал юношу по румяной щеке:
— Не скромничай, Леннарт! Эта комната и все здание даже недостойны твоей красоты! Пришло наконец и моему двоюродному братцу Сердику узнать, что вся собственность императорской фамилии есть моя собственность! Пусть довольствуется тем, что он является самым крупным ростовщиком теперь. Как говорится, слишком много — слишком вредно! Если я пожелаю, ты будешь жить здесь год, десять… А то и все время, до конца дней… Ведь не секрет, что от тебя я получаю в десять крат больше наслаждения, чем от этого Сердика!
Юноша рассмеялся и обнял своего покровителя, при этом с его закрученных раскаленным железом локонов посыпалась золотистая пудра. Оказалось, что этот Леннарт выше своего покровителя чуть ли не на полголовы. Наконец, закончив изъявления своей преданности, юноша уставился на регента сверху вниз:
— Как бы я хотел отправиться дальше с тобой!
— Но лапочка моя, — проворковал Фарос, — ты же знаешь, что это невозможно!
Леннарт быстро отошел сначала к письменному столу полированного вишневого дерева и, постояв, чуть ли не бегом бросился к камину из розового мрамора. Он стоял так близко от Кериса, что тот, если бы захотел, мог вытянуть руку и свободно прикоснуться к белому бархатному рукаву камзола. Глядя в огонь, юноша сказал капризно:
— Но почему невозможно? Ты ведь знаешь, что для тебя нет никаких преград! Кто она такая, чтобы не дать тебе привезти меня туда?
— Она, — отчеканил Фарос и разглядывая свои наманикюренные ногти,
— моя жена!
Кериса передернуло — и как только у этого напомаженного садиста язык поворачивается говорить такое! Впрочем, Керис отлично знал, в чем тут дело. Он понимал, почему Фарос не хочет тащить с собой своего интимного друга.
Леннарт игриво рассмеялся, стараясь смягчить внезапное раздражение своего повелителя:
— Но я вспоминаю, что ты рассказывал мне о ней: вороная кобыла, каковых крестьяне любят впрягать в свои повозки по случаю какого-нибудь праздника. Как вспомню ее платье для верховой езды отвратительно-желтого цвета, так мне дурно становится… До чего же они все-таки безвкусны, эти женщины… Только я…
— Она носит то, что ей нравится, — поспешно отозвался Фарос.
— Но только не шелк лавандового цвета, да?
— Ну и пусть, я же не смотрю на нее все двадцать четыре часа!
— Но какой у нее дурной вкус! — презрительно проговорил Леннарт, — бьюсь об заклад, что ванны она принимает, как это делают у нее дома — в дубовой бочке с дождевой водой! Фу! Я просто не представляю, как это ты остановил свой выбор именно на ней!
— Неужели? — регент как-то странно посмотрел на своего интимного друга.
— А эта ее собачонка! Я просто не знаю почему ты не наказал ее как следует, когда она ударила тебя из-за той паршивой псины! Тоже мне, собака!
— Но так ведь, — отозвался Фарос примирительно, — конечно, пакость, конечно, мерзость, но все-таки ее собственная!
— Собственная, как и я — твой! — юноша отошел от камина и направился к регенту. Взяв унизанную перстнями руку, он поднес ее к своим губам, — ты имеешь право мучить кого угодно, и меня тоже! Ты это знаешь!
— Да, — сказал принц. Голова Леннарта все еще была опущена вниз, поэтому он не видел удовлетворения, которое светилось в глазах Фароса,
— да, я это понимаю, — тут принц вдруг резко развернулся и отошел в сторону, и Керис потерял его из виду. Судя по его голосу, он стоял у следующего окна, рядом с закрытыми портьерами нишами, в которых помещались статуэтки богов Старой Веры и столь любимые Сердиком книги по оккультизму и магии. Леннарт остался стоять на месте, но теперь лицо его выглядело крайне озабоченным.
— Я не собираюсь постоянно ссориться с ней, Леннарт! — наконец вымолвил Фарос, — мне же нужен ребенок!
— И все? — грубо расхохотался юноша, — но когда это вдруг человек должен где-то испрашивать разрешение, чтобы покрыть собственную кобылу? Честное слово, я что-то не могу тебя понять!
Керис вдруг почувствовал боль — его пальцы вцепились в рукоять кинжала. Внук архимага с трудом заставил себя ослабить хватку. Послышался скрип — регент присел на стул у окна.
— Леннарт, — сказал он мягко, — они пытаются погубить меня. Все они плетут заговоры и интриги против меня — Сердик, Магистр Магус, Совет Кудесников, который всеми силами упирался и так и не дал мне уничтожить этого Виндроуза, когда у меня была возможность сделать это. Кто может поручиться, что это не они помогли ему бежать из Башни? А может это сделала Епископ Герда, которая вообще всегда подозрительно вела себя? И вот что я теперь тебе скажу — на этой самой ловкой амазонке я женился потому, что знаю, что наследником моим, как ни крути, является Сердик! Безвольное чучело! Если я только умру, эти проклятые колдуны станут вертеть и помыкать им. И еще — если уж я женился на ней и не могу дать ей всего, что дает настоящий муж жене, то я уверен, что она получит одно — почет, который должен оказываться ей, как моей жене.
Вдруг по лицу Леннарта заструились слезы. Он порывисто рванулся с места, уходя из поля зрения Кериса, и внук Солтериса видел сейчас только одного Каннера, который бесстрастно стоял возле входа. Послышался шелест шелка и стук — Керис сообразил, что юноша упал на колени.
— И как ты думаешь, что она теперь станет делать? — забормотал его голос, почему-то дрожа, — она же не станет выгонять тебя палкой из своей постели. Конечно, она тоже желает иметь ребенка! Это бесспорно, ведь ей нужен кто-то при дворе, потому что она тут чужая, безродная провинциалка. Придворные в открытую насмехаются над ней. Конечно, ей нужен ребенок. Но только не отворачивайся от меня к ней, не забывай меня. Фарос, я тебя люблю! Я клянусь, что если я почувствую, что ты меня больше не любишь, то я убью себя!
Керис, чувствуя приступ тошноты, резко отвернулся к окну, за которым распростерла свои объятия холодная ночь. И послушнику внезапно захотелось выйти отсюда на свежий воздух, где нет всяких дворцовых сплетен и грязных извращений, где все просто и спокойно. Отсюда можно было различить Чертову дорогу. Он был по горло сыт причитаниями и стонами этого испорченного великовозрастного дитяти, шелестом изысканных кружев. И тут Керис внезапно понял, почему плачет этот Леннарт — он уловил каким-то своим чутьем, что Фарос уважает свою жену. И подобно Керису, он осознал, во что же в действительности может вылиться это уважение.
Керис снова вспомнил, что он видел в мутной воде бассейна: Фароса и Пеллу, которые сидели рядом на большой кровати, и на коленях Пеллы безмятежно спала ее многострадальная болонка. Причем сидела она с каменным лицом, но в глазах ее не было совершенно никакого страха, точно она принимала все так, как и должно быть. А глаза Фароса были устремлены на нее, и в них не было никакой подозрительности.
— Я никогда не получу ее, — подумал Керис с горечью. И вдруг он ощутил страстное желание обладать этой девушкой во что бы то ни стало. Тогда, когда гвардейцы Фароса прочесывали остров, он истолковал увиденное в водоеме как предательство Пеллициды, но теперь все понял. Но зато сейчас Керис почувствовал некоторое облегчение. Ведь предательство он всегда считал одним из самых тяжелых грехов. Конечно, Пелле никогда не суждено быть его женщиной! Она не из его круга. Да и Керис все равно не сможет привыкнуть к той жизни, что вела она. В отчаянии Керис подумал, что все это просто очередная насмешка судьбы — Фарос будет продолжать ненавидеть свою жену, как ненавидит он без сомнения всех женщин. Неужели любовь всегда так зла? На этот вопрос Керис не мог ответить при всем желании, поскольку так он в жизни еще никого не любил.
— Антриг? — тихо позвала Джоанна, чувствуя, как мышцы его груди напряглись, когда он повернул голову. Они долго лежали в полной тишине. Причем они подобрали очень подходящее место — в саркофаге безвестного святого в той самой покинутой часовне. Саркофаг был давно пуст, но зато сух и держал тепло тел. А возле часовни на небольшом расстоянии друг от друга горели два небольших костерка. Свет от них проникал через широкий вход в саму часовню, отбрасывая на стену причудливые красноватые отблики, от которых в помещении было даже уютно. Виндроуз надел очки и приподнялся на локте, задумчиво глядя в потолок.
— Послушай, — прервала цепь его размышлений Джоанна, — а что бывает, если вдруг какой-то предмет копил-копил волшебную энергию, а потом она вдруг резко высвобождается?
— Не знаю даже, — отозвался чародей, и грудь его заходила ходуном под ухом Джоанны, — в этом я подобен Сураклину. Впрочем, Сураклин не считает, что в мире есть кто-то, подобный ему. Но он в какой-то степени прав!
— Ты сказал, что у каждого камня в том храме на острове есть свой голос, и что они даже разговаривают друг с другом. Потому что энергия, которая за века накопилась в них, сама начинает искать выход.
— Да, — его рука сжала плечи Джоанны под ворохом накидок, полушубков и чего там еще было у них теплого, — волшебство наукой не назовешь, хотя Совет Кудесников с пеной у рта утверждает как раз обратное. Но это и не искусство, как говорит Сураклин! Это просто сама жизнь! Волшебство влияет на все на свете, в особенности на то, с чем оно соприкасается чересчур долгий период. Я все вспоминаю этого беднягу ученого, который изображал себя Богом Мертвых в церкви. Он не знал, что прикасаясь к чему-то, чтобы продлить еще на один день свою жизнь, он только все сильнее подвергал себя заразе. Сураклин сейчас, наверное, возится со своими телисами — накануне они хорошо поработали, взяли столько энергии. В том числе и из нас! Но вот в чем дело — все эти штучки способны поглощать жизненную энергию, но на энергии волшебной они останавливаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50