Вслед за первой взвыла и другая, и тоже, приблизившись, миновала их дом в том же направлении. Что это? “Скорая” или полиция, спешащие на место аварии? Но почему же не едут к ним?
Из гостиной ему была видна Клер, оцепенело сидящая на кухне с малышом на руках. Ее застывший взгляд уперся в молочную лужицу на черном столе. Господи, как же она изменилась за эти минуты! Всегда такая хорошенькая, круглолицая. Она резко осунулась и побледнела, кожа лица словно обтянула череп… Так плохо она выглядела только в последние месяцы беременности и первое время после родов, когда малыш почти не спал по ночам и совершенно измучил их. Она словно сжалась вся внутри, и от малейшего толчка могла снова начаться истерика — в тот момент, когда он звонил в полицию. Клер в слезах грохнула несчастную бутылочку об стенку, тут же в рыданиях зашлась Сара, закричав: “Перестань! Я не хочу ничего слышать! Я не буду вас слушать!” Заткнув пальцами уши, она выскочила из кухни. Куда она побежала?
Господи, почему они до сих пор не едут?
Он всерьез был обеспокоен нервным состоянием дочки и хотел отправиться на поиски, но в то же время боялся оставить без присмотра Клер, а в голове крутилась одна мысль: Кесс. Он не имел права! Только не ребенка! Что бы там ни было, за что же…
Господи, ребенка-то за что?
Полтора года назад, весной, он чуть было не ушел к другой женщине. Она была очень симпатична и мила, а главное — подвернулась ему в тот момент, когда он уже было решил, что в его жизни не осталось ничего, кроме работы и ответственности перед Сарой и Клер. Старая как мир история, и ему следовало быть хоть чуточку поумнее. Она сказала, что готова уйти от мужа, но ей надо немного пожить одной, чтобы все хорошенько обдумать… Иными словами, это означало, что между ними все кончено. Но он, как последний дурак, успел объявить Клер, что они расстаются.
Рождением второго ребенка они хотели зачеркнуть прошлое. Он даже присутствовал при родах. Все четыре часа, пока продолжались схватки, он простоял рядом с Клер, и она изо всех сил сжимала его руку при очередном приступе, а потом отпускала, тяжело и трудно дыша. Оболочка плода оказалась слишком плотной, и доктору пришлось проколоть ее, прежде чем хлынули воды, залив простыню. Потом врач сделал Клер два обезболивающих укола, и медсестры увезли ее в родильную палату.
Они с доктором переоделись в стерильные халаты, шапочки, специальные бахилы, повязали марлевые повязки и вошли в ярко освещенное, резко пахнущее антисептиком помещение. Он сел на стул у ее изголовья. В специально установленном зеркале он мог видеть весь процесс появления ребенка на свет. Плотная марлевая повязка на лице затрудняла дыхание; ему стало жарко. Медсестра раскладывала на подносе инструменты, доктор шутил о том, как, наверное, удивится малыш, оказавшись в совсем ином мире. Он нервно смеялся. Клер было трудно, и доктор хирургическими ножницами сделал разрез. Хлынула кровь, и только после этого в промежности показалась розоватая головка, покрытая темными волосиками. Клер, задыхаясь, стонала: “Давай, малыш, давай, ну же!”, и малыш мало-помалу продвигался вперед. Доктор помог пройти одному плечику, затем другому…
Он помнил, как томительно тянулись долгие минуты ожидания, как он уговаривал себя, что все должно быть хорошо, помнил подбадривающий голос акушерки: “Ну давай, парнишка!” и его собственный возглас: “Нет, это может быть девочка!” и чувство облегчения, когда ребенок наконец выскользнул в подставленные ладони доктора и издал слабый, какой-то скрипучий писк — складненький мальчик, тельце его еще было покрыто материнской кровью и какой-то коричневатой слизью. Толстая пуповина с голубовато-черными венами соединяла его с Клер, но еще одно сокращение матки — и гладкий скользкий красный послед тоже выпал наружу…
А вот теперь Итен мертвый лежал на руках матери.
Потому что Кесс убил его. До сих пор это не укладывалось в голове.
Каждый раз, как только он отворачивался от окна и видел, как Клер обнимает ребенка, касаясь распущенными черными волосами его лица, новая волна потрясения, и обиды, и бессильной злости накатывала на него и заставляла сжиматься все внутри.
Сказав “а”, вы обязаны сказать “б”, — вещал Кесс. — Начав с одного, вам придется уничтожить их всех, убить зло в зародыше и выкорчевать все его побеги. Вот в этих папках — досье на сто пятьдесят тысяч тех, кто известен своими симпатиями к коммунистам. Вы можете гордиться — вы первый из посторонних, кому я это показываю. Часть из них — безвредная шушера, но большинство довольно активны, а кое-кто к тому же занимает весьма высокие посты. Стоит мне отдать приказ — и в течение трех часов с ними будет покончено. А затем настанет очередь их семей.
Нет, произнес он про себя и потряс головой, чтобы прогнать дурные мысли. Нет. Только не ребенка. Он попытался переключиться, вспомнил, что с утра не выпил кофе, и ужаснулся. Ведь он был готов уже долить молока в чашку, и только странное поведение кошки отвлекло его от этого занятия; Господи, он был на волосок от гибели! Один глоток — и он был бы мертв, так же, как Итен. Его передернуло от страха. Воображение живо нарисовало ему картину собственной смерти — труп, навалившийся на стол, в смертельном расслаблении мышц обделавшийся мочой и фекалиями… Через пару дней его бы уложили в гроб и похоронили… А может и нет, если Сара и Клер тоже успели бы выпить молока — кто знает, кому и когда пришло бы в голову зайти к ним проведать, что случилось. Так бы и разлагались они все вместе в своем доме, как в могиле.
Сердце зашлось от страха и гулкими ударами отдавалось в горле.
Сара. Он услышал ее торопливые шаги по ковровой лестнице со второго этажа и подошел к дверному проему в тот момент, когда она уже спустилась и собиралась проскользнуть мимо него в гостиную.
— Где ты была, моя хорошая? — мягко произнес он, загораживая ей путь.
— В ванной. — Она беспокойно выглядывала что-то у него за спиной, пытаясь пройти.
— А что у тебя в руке?
— Аспирин.
— Зачем?
— Для Итена.
От ее наивной уверенности в том, что таблетки помогут ее маленькому братику, если она поспешит, горечью свело скулы. Ему пришлось крепко зажмуриться, чтобы взять себя в руки.
— Не надо, милая, — хрипло произнес он.
— Ну может, он не совсем умер? Вдруг таблетки помогут.
— Нет, милая. — Он уже не мог говорить, горло душили спазмы.
— Тогда я дам их маме!
Это было уже слишком. Нервы не выдержали.
— О Боже, — закричал он, — ну почему ты никогда меня не слушаешься! Я же сказал — нет!
Глава 3
Машина “скорой помощи” затормозила у подъезда. С порога он крикнул быстро пересекающему залитый солнцем газон водителю:
— Почему вы ехали без сирены?
— А зачем? В это время машин немного…
— Но вы так долго добирались!
— Совсем не долго. Десять минут. Черт побери, это очень быстро, если учесть, что мы ехали через весь город.
Водитель, длинноволосый, с усами и бакенбардами, был молод. Коротко стриженный, с аккуратным пробором врач, следовавший за ним, казался еще моложе.
Господи, подумал он, неужели они не могли прислать кого-нибудь постарше?
Пока они шли через гостиную к кухне, он пытался объяснить им, что произошло. Увидев Клер, они застыли. На ее лице, еще больше осунувшемся, резко выступали скулы. Широко раскрытые глаза странно блестели. Она вздрогнула, увидев приближающегося врача, и изо всех сил прижала ребенка к. груди. Только совместными усилиями им удалось высвободить тельце из ее рук. Все это было ужасно.
Врач послушал, бьется ли сердце, потом посветил в зрачки, чтобы удостовериться в смерти.
— Он очень маленький, уже начал остывать, — зачем-то объяснил врач. — Лучше забрать его, чтобы она его не видела.
Но в тот момент, когда водитель собрался отнести тельце в машину. Клер дико вскрикнула и вцепилась в него.
— Помогите мне, — бросил доктор, крепко держа ее руку и протирая ваткой предплечье. В ноздри ударил резкий запах спирта. Борну было невыносимо мучительно удерживать вырывающуюся изо всех сил жену. Он повторял только как заведенный: “Клер… Пожалуйста, Клер…” Мелькнула мысль, что ее надо бы ударить, чтобы привести в чувство, но он понял, что сделать это не в состоянии.
Доктор резко ввел иглу. Клер дернулась так, что ему показалось — кожа прорвется, но все обошлось благополучно. Шприц уже был в руках врача. Потом они с трудом подняли ее и повели через гостиную в спальню. По дороге она цеплялась за все, что можно, и только повторяла: “Мой малыш, где мой малыш?”
Кое-как им удалось уложить ее на кровать, но Клер продолжала метаться и стонать, исступленно умоляя отдать ей ее ребенка. Через некоторое время она ослабела, повернулась на бок и заплакала, уткнувшись, лицом в ладони и поджав колени. Только теперь они отпустили ее.
— Успокойтесь, пожалуйста, — уговаривал ее врач. — Расслабьтесь и постарайтесь ни о чем не думать.
Он подошел к окну и поплотнее задернул шторы. Комната погрузилась в полумрак. Постель с утра была еще не убрана. Клер лежала на сбившихся простынях, не переставая, громко, в голос, плакала, прерываясь на секунду лишь для того, чтобы набрать воздуха. Дома она обычно носила старенькие джинсы, но в это утро одела оранжевую плиссированную юбку, которая сейчас задралась и обнажила бедро, обтянутое голубыми шелковыми трусиками. Он взглянул на доктора и в некотором смущении потянулся, чтобы одернуть юбку. Клер дернулась, чтобы избежать прикосновения его руки.
— Расслабьтесь, — повторил доктор. — Сейчас подействует снотворное. — Он наклонился, вслушиваясь в ее дыхание и всхлипы, потом медленно выпрямился. Кровь прилила к голове, и его тонкокожее светлое лицо покраснело. — Лекарство подействовало. Сейчас она уснет, — проговорил он, взъерошив пятерней волосы. — А вы как себя чувствуете?
— Не знаю, — хрипло откликнулся он. В горле пересохло. — Кажется, ничего. Да, думаю, все в порядке.
— Ну и хорошо, — кивнул доктор и вынул из своей сумки пластиковый пузырек с желтыми продолговатыми таблетками. — Вот, возьмите. Парочку примите сейчас и запейте стаканом воды. А эти две — перед сном. И одну дайте вашей дочери. Только пусть обязательно тоже запьет целым стаканом воды.
Он вспомнил о Саре. Куда она могла подеваться? Она спускалась вниз, а потом, когда приехала “скорая”, он ее больше не видел.
— Погодите, — спохватился он. — Вы не снотворное мне даете?
— Нет, разумеется. — Врач отвел взгляд. — С вами же все в порядке.
— Я совсем не хочу засыпать.
— Это просто успокаивающее. Честное слово. В крайнем случае, может слегка кружиться голова, так что лучше не садиться за руль и ни в коем случае не пить спиртного — свалитесь.
Клер едва слышно всхлипывала во сне.
— Я побуду здесь, пока она совсем не успокоится, — проговорил доктор. — А вы идите и примите таблетки.
Мужчина бросил взгляд на жену, потоптался в нерешительности и вышел из комнаты.
Глава 4
Он пересек холл и направился в ванную. Размышляя об отравленном молоке, он смотрел не отрываясь на стакан с водопроводной водой. Вода была мутноватой, как это часто бывает после нескольких дней проливных дождей. Мысль о яде не покидала его.
А что, если таблетки тоже отравлены? Нет, это сумасшествие. Если бы Кесс действительно решил поступить таким образом, он бы наверняка выбрал для этого кого-нибудь постарше, посолиднее, больше похожего на врача. Человек от Кесса назвал бы свое имя, для правдоподобия упомянул бы название больницы, из которой приехал. Но этот парень ничего не сказал, просто сразу принялся за работу.
Известковый привкус воды не дал возможности почувствовать вкус таблеток, если таковой и был. Он кинул их одну за другой в рот и судорожно, большими глотками, выпил стакан. Потом поставил его и несколько раз плеснул в лицо крупными пригоршнями холодную воду.
Он же знал, что за человек этот Кесс! Знал еще до того, как с ним встретился. Так что же, черт побери, нашло на него тогда?
Год назад, в декабре, трое лейтенантов Кесса были обвинены в попытке преднамеренного убийства. Это случилось в Хартфорде, штат Коннектикут. Они нацелились на сенатора, баллотирующегося на третий срок. Его выступление было широко разрекламировано прессой. Прямо под сценой, с которой он произносил свою речь, была установлена термическая мина, но взорвалась она в тот момент, когда сенатор спустился в зал, чтобы пообщаться с публикой. Осколками тяжело ранило восемь человек, сидевших в первых рядах. Эти лейтенанты принадлежали к трем коннектикутским филиалам организации Кесса и оказались вполне уважаемыми в обществе людьми. Один был полицейским, другой — пожарником, третий — преподавателем ботаники. Через день был обстрелян из минометов молодежный негритянский лагерь в штате Нью-Йорк. Множество юношей и девушек погибли от осколков, троих буквально разнесло на куски от прямых попаданий, еще несколько сгорели в пламени пожара, охватившего помещение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Из гостиной ему была видна Клер, оцепенело сидящая на кухне с малышом на руках. Ее застывший взгляд уперся в молочную лужицу на черном столе. Господи, как же она изменилась за эти минуты! Всегда такая хорошенькая, круглолицая. Она резко осунулась и побледнела, кожа лица словно обтянула череп… Так плохо она выглядела только в последние месяцы беременности и первое время после родов, когда малыш почти не спал по ночам и совершенно измучил их. Она словно сжалась вся внутри, и от малейшего толчка могла снова начаться истерика — в тот момент, когда он звонил в полицию. Клер в слезах грохнула несчастную бутылочку об стенку, тут же в рыданиях зашлась Сара, закричав: “Перестань! Я не хочу ничего слышать! Я не буду вас слушать!” Заткнув пальцами уши, она выскочила из кухни. Куда она побежала?
Господи, почему они до сих пор не едут?
Он всерьез был обеспокоен нервным состоянием дочки и хотел отправиться на поиски, но в то же время боялся оставить без присмотра Клер, а в голове крутилась одна мысль: Кесс. Он не имел права! Только не ребенка! Что бы там ни было, за что же…
Господи, ребенка-то за что?
Полтора года назад, весной, он чуть было не ушел к другой женщине. Она была очень симпатична и мила, а главное — подвернулась ему в тот момент, когда он уже было решил, что в его жизни не осталось ничего, кроме работы и ответственности перед Сарой и Клер. Старая как мир история, и ему следовало быть хоть чуточку поумнее. Она сказала, что готова уйти от мужа, но ей надо немного пожить одной, чтобы все хорошенько обдумать… Иными словами, это означало, что между ними все кончено. Но он, как последний дурак, успел объявить Клер, что они расстаются.
Рождением второго ребенка они хотели зачеркнуть прошлое. Он даже присутствовал при родах. Все четыре часа, пока продолжались схватки, он простоял рядом с Клер, и она изо всех сил сжимала его руку при очередном приступе, а потом отпускала, тяжело и трудно дыша. Оболочка плода оказалась слишком плотной, и доктору пришлось проколоть ее, прежде чем хлынули воды, залив простыню. Потом врач сделал Клер два обезболивающих укола, и медсестры увезли ее в родильную палату.
Они с доктором переоделись в стерильные халаты, шапочки, специальные бахилы, повязали марлевые повязки и вошли в ярко освещенное, резко пахнущее антисептиком помещение. Он сел на стул у ее изголовья. В специально установленном зеркале он мог видеть весь процесс появления ребенка на свет. Плотная марлевая повязка на лице затрудняла дыхание; ему стало жарко. Медсестра раскладывала на подносе инструменты, доктор шутил о том, как, наверное, удивится малыш, оказавшись в совсем ином мире. Он нервно смеялся. Клер было трудно, и доктор хирургическими ножницами сделал разрез. Хлынула кровь, и только после этого в промежности показалась розоватая головка, покрытая темными волосиками. Клер, задыхаясь, стонала: “Давай, малыш, давай, ну же!”, и малыш мало-помалу продвигался вперед. Доктор помог пройти одному плечику, затем другому…
Он помнил, как томительно тянулись долгие минуты ожидания, как он уговаривал себя, что все должно быть хорошо, помнил подбадривающий голос акушерки: “Ну давай, парнишка!” и его собственный возглас: “Нет, это может быть девочка!” и чувство облегчения, когда ребенок наконец выскользнул в подставленные ладони доктора и издал слабый, какой-то скрипучий писк — складненький мальчик, тельце его еще было покрыто материнской кровью и какой-то коричневатой слизью. Толстая пуповина с голубовато-черными венами соединяла его с Клер, но еще одно сокращение матки — и гладкий скользкий красный послед тоже выпал наружу…
А вот теперь Итен мертвый лежал на руках матери.
Потому что Кесс убил его. До сих пор это не укладывалось в голове.
Каждый раз, как только он отворачивался от окна и видел, как Клер обнимает ребенка, касаясь распущенными черными волосами его лица, новая волна потрясения, и обиды, и бессильной злости накатывала на него и заставляла сжиматься все внутри.
Сказав “а”, вы обязаны сказать “б”, — вещал Кесс. — Начав с одного, вам придется уничтожить их всех, убить зло в зародыше и выкорчевать все его побеги. Вот в этих папках — досье на сто пятьдесят тысяч тех, кто известен своими симпатиями к коммунистам. Вы можете гордиться — вы первый из посторонних, кому я это показываю. Часть из них — безвредная шушера, но большинство довольно активны, а кое-кто к тому же занимает весьма высокие посты. Стоит мне отдать приказ — и в течение трех часов с ними будет покончено. А затем настанет очередь их семей.
Нет, произнес он про себя и потряс головой, чтобы прогнать дурные мысли. Нет. Только не ребенка. Он попытался переключиться, вспомнил, что с утра не выпил кофе, и ужаснулся. Ведь он был готов уже долить молока в чашку, и только странное поведение кошки отвлекло его от этого занятия; Господи, он был на волосок от гибели! Один глоток — и он был бы мертв, так же, как Итен. Его передернуло от страха. Воображение живо нарисовало ему картину собственной смерти — труп, навалившийся на стол, в смертельном расслаблении мышц обделавшийся мочой и фекалиями… Через пару дней его бы уложили в гроб и похоронили… А может и нет, если Сара и Клер тоже успели бы выпить молока — кто знает, кому и когда пришло бы в голову зайти к ним проведать, что случилось. Так бы и разлагались они все вместе в своем доме, как в могиле.
Сердце зашлось от страха и гулкими ударами отдавалось в горле.
Сара. Он услышал ее торопливые шаги по ковровой лестнице со второго этажа и подошел к дверному проему в тот момент, когда она уже спустилась и собиралась проскользнуть мимо него в гостиную.
— Где ты была, моя хорошая? — мягко произнес он, загораживая ей путь.
— В ванной. — Она беспокойно выглядывала что-то у него за спиной, пытаясь пройти.
— А что у тебя в руке?
— Аспирин.
— Зачем?
— Для Итена.
От ее наивной уверенности в том, что таблетки помогут ее маленькому братику, если она поспешит, горечью свело скулы. Ему пришлось крепко зажмуриться, чтобы взять себя в руки.
— Не надо, милая, — хрипло произнес он.
— Ну может, он не совсем умер? Вдруг таблетки помогут.
— Нет, милая. — Он уже не мог говорить, горло душили спазмы.
— Тогда я дам их маме!
Это было уже слишком. Нервы не выдержали.
— О Боже, — закричал он, — ну почему ты никогда меня не слушаешься! Я же сказал — нет!
Глава 3
Машина “скорой помощи” затормозила у подъезда. С порога он крикнул быстро пересекающему залитый солнцем газон водителю:
— Почему вы ехали без сирены?
— А зачем? В это время машин немного…
— Но вы так долго добирались!
— Совсем не долго. Десять минут. Черт побери, это очень быстро, если учесть, что мы ехали через весь город.
Водитель, длинноволосый, с усами и бакенбардами, был молод. Коротко стриженный, с аккуратным пробором врач, следовавший за ним, казался еще моложе.
Господи, подумал он, неужели они не могли прислать кого-нибудь постарше?
Пока они шли через гостиную к кухне, он пытался объяснить им, что произошло. Увидев Клер, они застыли. На ее лице, еще больше осунувшемся, резко выступали скулы. Широко раскрытые глаза странно блестели. Она вздрогнула, увидев приближающегося врача, и изо всех сил прижала ребенка к. груди. Только совместными усилиями им удалось высвободить тельце из ее рук. Все это было ужасно.
Врач послушал, бьется ли сердце, потом посветил в зрачки, чтобы удостовериться в смерти.
— Он очень маленький, уже начал остывать, — зачем-то объяснил врач. — Лучше забрать его, чтобы она его не видела.
Но в тот момент, когда водитель собрался отнести тельце в машину. Клер дико вскрикнула и вцепилась в него.
— Помогите мне, — бросил доктор, крепко держа ее руку и протирая ваткой предплечье. В ноздри ударил резкий запах спирта. Борну было невыносимо мучительно удерживать вырывающуюся изо всех сил жену. Он повторял только как заведенный: “Клер… Пожалуйста, Клер…” Мелькнула мысль, что ее надо бы ударить, чтобы привести в чувство, но он понял, что сделать это не в состоянии.
Доктор резко ввел иглу. Клер дернулась так, что ему показалось — кожа прорвется, но все обошлось благополучно. Шприц уже был в руках врача. Потом они с трудом подняли ее и повели через гостиную в спальню. По дороге она цеплялась за все, что можно, и только повторяла: “Мой малыш, где мой малыш?”
Кое-как им удалось уложить ее на кровать, но Клер продолжала метаться и стонать, исступленно умоляя отдать ей ее ребенка. Через некоторое время она ослабела, повернулась на бок и заплакала, уткнувшись, лицом в ладони и поджав колени. Только теперь они отпустили ее.
— Успокойтесь, пожалуйста, — уговаривал ее врач. — Расслабьтесь и постарайтесь ни о чем не думать.
Он подошел к окну и поплотнее задернул шторы. Комната погрузилась в полумрак. Постель с утра была еще не убрана. Клер лежала на сбившихся простынях, не переставая, громко, в голос, плакала, прерываясь на секунду лишь для того, чтобы набрать воздуха. Дома она обычно носила старенькие джинсы, но в это утро одела оранжевую плиссированную юбку, которая сейчас задралась и обнажила бедро, обтянутое голубыми шелковыми трусиками. Он взглянул на доктора и в некотором смущении потянулся, чтобы одернуть юбку. Клер дернулась, чтобы избежать прикосновения его руки.
— Расслабьтесь, — повторил доктор. — Сейчас подействует снотворное. — Он наклонился, вслушиваясь в ее дыхание и всхлипы, потом медленно выпрямился. Кровь прилила к голове, и его тонкокожее светлое лицо покраснело. — Лекарство подействовало. Сейчас она уснет, — проговорил он, взъерошив пятерней волосы. — А вы как себя чувствуете?
— Не знаю, — хрипло откликнулся он. В горле пересохло. — Кажется, ничего. Да, думаю, все в порядке.
— Ну и хорошо, — кивнул доктор и вынул из своей сумки пластиковый пузырек с желтыми продолговатыми таблетками. — Вот, возьмите. Парочку примите сейчас и запейте стаканом воды. А эти две — перед сном. И одну дайте вашей дочери. Только пусть обязательно тоже запьет целым стаканом воды.
Он вспомнил о Саре. Куда она могла подеваться? Она спускалась вниз, а потом, когда приехала “скорая”, он ее больше не видел.
— Погодите, — спохватился он. — Вы не снотворное мне даете?
— Нет, разумеется. — Врач отвел взгляд. — С вами же все в порядке.
— Я совсем не хочу засыпать.
— Это просто успокаивающее. Честное слово. В крайнем случае, может слегка кружиться голова, так что лучше не садиться за руль и ни в коем случае не пить спиртного — свалитесь.
Клер едва слышно всхлипывала во сне.
— Я побуду здесь, пока она совсем не успокоится, — проговорил доктор. — А вы идите и примите таблетки.
Мужчина бросил взгляд на жену, потоптался в нерешительности и вышел из комнаты.
Глава 4
Он пересек холл и направился в ванную. Размышляя об отравленном молоке, он смотрел не отрываясь на стакан с водопроводной водой. Вода была мутноватой, как это часто бывает после нескольких дней проливных дождей. Мысль о яде не покидала его.
А что, если таблетки тоже отравлены? Нет, это сумасшествие. Если бы Кесс действительно решил поступить таким образом, он бы наверняка выбрал для этого кого-нибудь постарше, посолиднее, больше похожего на врача. Человек от Кесса назвал бы свое имя, для правдоподобия упомянул бы название больницы, из которой приехал. Но этот парень ничего не сказал, просто сразу принялся за работу.
Известковый привкус воды не дал возможности почувствовать вкус таблеток, если таковой и был. Он кинул их одну за другой в рот и судорожно, большими глотками, выпил стакан. Потом поставил его и несколько раз плеснул в лицо крупными пригоршнями холодную воду.
Он же знал, что за человек этот Кесс! Знал еще до того, как с ним встретился. Так что же, черт побери, нашло на него тогда?
Год назад, в декабре, трое лейтенантов Кесса были обвинены в попытке преднамеренного убийства. Это случилось в Хартфорде, штат Коннектикут. Они нацелились на сенатора, баллотирующегося на третий срок. Его выступление было широко разрекламировано прессой. Прямо под сценой, с которой он произносил свою речь, была установлена термическая мина, но взорвалась она в тот момент, когда сенатор спустился в зал, чтобы пообщаться с публикой. Осколками тяжело ранило восемь человек, сидевших в первых рядах. Эти лейтенанты принадлежали к трем коннектикутским филиалам организации Кесса и оказались вполне уважаемыми в обществе людьми. Один был полицейским, другой — пожарником, третий — преподавателем ботаники. Через день был обстрелян из минометов молодежный негритянский лагерь в штате Нью-Йорк. Множество юношей и девушек погибли от осколков, троих буквально разнесло на куски от прямых попаданий, еще несколько сгорели в пламени пожара, охватившего помещение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32