I.». Он прекратил махать, а вместо этого ударил кулаком одной руки в сгиб локтя другой и показал Чейсу средний палец.
– Очаровательно! – заметила Аманда.
– Это Ржавый Пакетт, – пояснил Чейс, смеясь. – Он не очень меня любит.
– Я вижу.
– Ловцы омаров – странная публика. Многие из них считают море чем-то вроде личного погреба, а себя – имеющими богоданное право ставить ловушки где и когда им угодно, ловить, сколько им будет угодно, а весь остальной мир посылать к черту. И боже упаси связаться с их ловушками: они готовы друг друга за них утопить или пристрелить.
– А вы связались с его ловушками?
– Вроде того. Пока я не купил остров, Ржавый пользовался им как лагерем, складом, мусорной свалкой. Он ставил свои верши везде – не только на мелководье, но и в проливе, и около дока. Я не мог ни войти, ни выйти, винт все время запутывался в его веревках. Я попросил его убрать их, а он послал меня. Пришлось отправиться в береговую охрану, но они не захотели влезать в это дело. Тогда мы с Длинным вытащили все верши, собрали омаров и отдали их в дом престарелых, а верши забросили сюда. Ржавый нашел их только через две недели. Он знает, что это сделали мы, но доказать не может, а когда он обвинил нас, Длинный просто сказал, что это предупреждение, посланное Великим Духом. Ржавый туп, но не самоубийца, он не стал связываться с Длинным – гигантом, который относится к закону так же, как сам Ржавый. Так что он оставил верши здесь – отчасти из лени, а отчасти из-за того, что здесь и уловы лучше.
– Тогда он должен быть счастлив.
– Это вы так думаете. А Ржавый только злится. И ему здесь не нравится. Ничего никогда не происходит, нет ничего вдохновляющего, нет никого, кто бы чем-то разозлил или в кого можно пальнуть.
В молчании они шли еще несколько минут, потом Чейс обернулся и посмотрел назад. Остров Блок уменьшился за кормой до серого бесформенного пятна. Чейс сбросил обороты двигателя и перевел его на холостой ход.
– Прибыли, – сказал он.
– Прибыли куда? – Аманда огляделась. – Я не вижу ничего – ни птиц, ни рыб. Ничего, кроме морской воды.
– Да, – ответил Чейс, – но я их чувствую, ощущаю запах и практически даже вкус. – Он усмехнулся. – А вы?
– Чей вкус?
– Акул.
22
Ржавый Пакетт следил, как лодка, набирая скорость, уходит на восток. Белый корпус растворялся в водяных валах, пока наконец не остались различимы только редкие отблески солнца на стальной надстройке ходового мостика.
«Сукин сын, – подумал он, – надеюсь, ты потонешь, налетишь на что-нибудь и пойдешь ко дну, как камень. Или сначала пожар, а потом – ко дну. Да, пожар – это хорошо, в пожаре есть что-то красивое и злобное».
Может, следовало бы как-нибудь ночью отправиться на остров и что-нибудь там поджечь. Чтобы знали, как с ним связываться. Конечно, они должны догадаться, что это его рук дело, и этот долбаный Кинг-Конг – индеец навалится на него, как чудовище на ребенка. Наверное, следует еще подумать.
Ржавый открыл дверцу ловушки, вывешенной на фальшборте, и заглянул внутрь. В дальнем углу сидели два омара, поводя в разные стороны усиками. Один из них был хороших размеров, весом по крайней мере в пару фунтов. Пакетт сунул внутрь руку, схватил омара за головой, избегая клешней, вытащил и бросил в ящик на палубе.
Другой оказался много меньше, возможно, «коротышка» – юнец, которого следовало отпустить, чтобы подрастал еще год-два.
Пакетт раздумывал, не измерить ли панцирь, дабы убедиться, что омар – коротышка, но потом подумал: «Черт побери, если его не возьму я, то возьмет кто-то другой». Он вытащил омара из ловушки, одним быстрым движением оторвал хвост, а голову, ноги и клешни, все еще шевелящиеся, уронил за борт и посмотрел, как они утонули.
Хвост Ржавый положил на разделочную доску. Позже он его очистит и продаст на салат из омаров. Никого нет мудрей него.
Ржавый положил в ловушку новую наживку, спихнул вершу с фальшборта; веревка скользила у него в руках, пока натяжение не ослабло – это значило, что ловушка на дне. Тогда он выбросил в воду поплавок, включил передачу и медленно пошел вдоль бечевы к следующей снасти.
Десять проверены, осталось еще десять. Он уже набрал восемнадцать «жуков», а к концу, похоже, будет тридцать или даже побольше... Неплохо для утренней смены.
Пакетт подошел к следующему поплавку, перевел двигатель на холостой ход, зацепил поплавок и втащил его в лодку. Он пропустил веревку через блок, намотал ее на лебедку и включил механизм, придерживая веревку рукой, направляя ее на барабан.
С берега до Ржавого донесся крик. Он взглянул туда и увидел высокую светловолосую девушку – за ней гонялся по плотному песку парень, очевидно ее друг. На девушке было одно из этих бикини, которые представляют собой не столько купальник, сколько приглашение – как, бишь, они называются? тряпочка на заднице, – а сиськи прыгали вверх и вниз, как две дыни.
Хороша, подумал Ржавый. Он бы тоже от такой не отказался.
Девица вдруг остановилась, повернулась и ногой швырнула в парня воду с песком; тот закричал и бросился на нее, она увернулась, упала в воду и поплыла.
«Давай сюда, лапочка, – мысленно пригласил Пакетт, – я тебе покажу, как это делается».
Девушка прыгала за линией прибоя, дразня друга, пока он тоже не бросился в воду и не приблизился к ней. Вдвоем они поплыли брассом вдоль пляжа, медленно продвигаясь в приливной волне.
Ловушка стукнулась о днище лодки. Пакетт выключил лебедку и оттянул веревку в сторону, насколько смог, чтобы извлечь ловушку из-под лодки и вытащить на поверхность.
Что-то было не так. Ловушка висела под каким-то дурацким углом, словно один конец ее был много тяжелее другого. Ржавый перегнулся через фальшборт, ухватил ловушку и поднял ее в лодку.
Один конец у ловушки отсутствовал. Щепки от деревянных планок торчали среди клочьев разодранной проволоки.
Ржавый заглянул внутрь. Сначала ему показалось, что верша пуста: ни наживки, ни омаров – ничего. Потом, присмотревшись, он увидел, что в спутанной проволоке зацепились куски панциря и две ноги омара.
«Что за черт?» – подумал Ржавый. Браконьер бы этого не сделал, он пошел бы более легким путем: вытащил ловушку, открыл дверцу, забрал омаров и бросил бы ловушку назад в воду. Акула? Нет, акула разбила бы ловушку на части или просто поломала отдельные детали, если бы трепала ее.
Пакетт отвязал веревку от погубленной ловушки, столкнул ловушку в море и пошел на корму за запасной. Он всегда брал с собой четыре запасные верши, потому что всякое случается: ловушки воруют, их уносят штормы, веревки срезаются винтами лодочных моторов. Он прицепил запасную вершу, положил наживку и бросил ее за борт.
Со следующей ловушкой, которую вытянул Ржавый, дело обстояло примерно так же, даже еще хуже. Оба конца были вдавлены внутрь, оторванная дверца исчезла. На дне оказались разбросанными полдюжины усиков омаров – значит, в вершу угодили по крайней мере три особи. Кто-то разорвал их на куски.
Но кто?
Никакой осьминог не сотворил бы с ловушкой такого. Тут не водится ни гигантских угрей, ни слишком крупных и мощных головоногих.
А как насчет гигантского омара? Они каннибалы, и достаточно здоровый мог разбить ловушку.
«Не сходи с ума, – сказал себе Ржавый. – Этот омар должен быть размером с чертов „бьюик“».
Кто бы это ни сделал, он был достаточно велик и силен, а также пребывал в ярости либо в безумии; кроме того, он работал какими-то инструментами.
Человек. Это должен быть человек, но кому могло понадобиться...
Чейсу. Саймону Чейсу.
Точно, здесь есть смысл. Почему бы иначе Чейс махал ему рукой, проходя мимо? Они отнюдь не были друзьями. Чейс катил бочку на старину Ржавого; не довольствуясь тем, что согнал его с острова, где тот ловил омаров почти двадцать лет, и тем, что загнал его черт знает куда, теперь он вознамерился вовсе лишить Пакетта собственного дела.
Да, этот взмах рукой многое объяснял.
Хорошо, господин Саймон, долбаный Чейс с долбаного острова Оспри из долбаного института... Ты хотел воины – ты ее получил.
Взывая о достойном мщении, Ржавый заменил ловушку ч врубил мотор, двигаясь по веревке к следующему поплавку. Вполне возможно, Чейс изуродовал все остальные ловушки, но, чтобы это проверить, их требовалось поднять.
Ярость вернулась подобно приливу, когда Пакетт осознал, что у него остались только две запасные верши: значит, придется возвращаться в город, брать дополнительные и снова тащиться сюда.
Ярость отвлекла Ржавого, когда он подошел к следующему поплавку. Тот должен был бы покачиваться на прибывающей воде, и веревка должна была уходить вниз, однако этого не наблюдалось. Поплавок подпрыгивал, словно за веревку кто-то дергал.
Пакетт не обратил на это внимания. Он зацепил поплавок, втянул его в лодку, заправил веревку и включил лебедку. И сразу же лебедка жалобно взвыла, лодка осела на корму, а веревка заскользила против хода барабана.
«Ну а теперь-то что? – подумал Пакетт. – Должно быть, чертова штуковина зацепилась за что-то в скалах».
Но нет, все было не так, не могло быть так, поскольку веревка уже вытягивала груз, лебедка выбирала ее... Медленно, словно тяжесть была непомерной, но веревка накручивалась.
Водоросли. На ловушку намоталось, наверное, с сотню фунтов бурых водорослей. Ржавый схватил багор и перегнулся через борт, приготовившись стряхнуть водоросли с ловушки, прежде чем поднимать ее в лодку.
Лодка вдруг подпрыгнула, приняла нормальное положение, а веревка пошла быстрее. Может быть, водоросли свалились с верши. Может быть...
Показалась ловушка – темное пятно в зеленой мгле. За ней что-то двигалось – очевидно, кто-то попался в ловушку... Нет, это нечто толкало ловушку... Оно белело и...
«Боже праведный, – понял Пакетт. – Тело».
Но нет, это было не тело, и это плыло, причем быстро. Рот был открыт, глаза – тоже. У него имелись руки – или когти, – которые тянулись к Ржавому.
Одна из рук ухватилась за багор.
Пакетт закричал, пытаясь вырвать багор, но существо выдернуло инструмент у него из рук, и Ржавый, не переставая кричать, полетел на спину. Плечом он ударился о рычаг газа, тот пошел вперед, в рабочее положение; Ржавый упал на рычаг и весом тела выжал газ до упора.
Мотор заверещал, и корма резко опустилась: винт разрубил воздух и вошел в воду. Лодка скакнула вперед. Веревка хлопнула, соскакивая с лебедки; бухта каната свалилась за борт, поплавок выстрелил с А-образной рамы и исчез.
Пакетт не двигался, пока не услышал собственный крик. Тогда он скатился с рычага газа и выправил штурвал. Он шел на полной скорости, оглядываясь назад, словно ожидал, что некто – кто бы это ни был – залезет на ют, а потом в рубку.
Уйдя примерно на пятьсот ярдов, Ржавый убавил газ и положил лодку в широкий разворот вокруг поплавка. Он держал обороты двигателя на пяти сотнях, двигаясь со скоростью двенадцать или пятнадцать узлов. Ржавый приблизился к поплавку на сто ярдов и уставился на него. Тот плавал теперь, повинуясь течению, а не прыгал.
В голове у Пакетта была каша. Мысли, образы и вопросы беспорядочно отскакивали друг от друга, как шарик в китайском бильярде.
Через несколько секунд он ощутил дрожь, а потом приступ тошноты.
Он прибавил газу и двинулся по направлению к дому.
* * *
С того места на пляже, где они вылезли из воды, двое наблюдали, как лодка с ревом уносится прочь в облаке выхлопных газов.
– Интересно, что это с ним? – сказала девушка.
– Может, винт запутался, – предположил парень. – Со мной такое бывало. Приходится отправляться домой, пока штифты не полетели. – Он оглядел пляж. – Слушай, знаешь что? Мы одни.
– И что же?
– Как ты смотришь на то, чтобы искупаться голышом?
– Ты просто хочешь полапать меня, – улыбаясь, заметила девушка.
– Нет.
– Да. Признайся.
Парень несколько секунд колебался, но потом ухмыльнулся и сказал:
– Ладно, признаюсь.
Девушка завела руку за спину, потянула за тесемку, и лифчик свалился с нее.
– Видишь? – спросила она. – Честность – лучшая политика.
Она потянула узел на бедре – на песок упала нижняя часть купальника. Девушка повернулась, вприпрыжку преодолела невысокие волны и нырнула, пока ее друг поспешно вылезал из плавок.
* * *
Существо плыло над песчаным дном без определенного курса, выискивая признаки жизни.
Хотя у него не было ни понимания времени, ни знания того, что смены света и тьмы означают течение времени, существо чувствовало: промежутки между безумными порывами к убийству уменьшаются.
В соответствии с возрастающей активностью обмен веществ существа, в течение многих лет происходивший на уровне, которого хватало только на поддержание простейшей жизни, теперь ускорялся, восстанавливая чувствительность мозга, сжигая калории все быстрее и быстрее.
Существо услышало слабое движение где-то впереди, за пределами зоны видимости, и последовало на звук, обнаружив еще одну из этих непонятных клеток из дерева и проволоки. Внутри находились два маленьких живых создания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Очаровательно! – заметила Аманда.
– Это Ржавый Пакетт, – пояснил Чейс, смеясь. – Он не очень меня любит.
– Я вижу.
– Ловцы омаров – странная публика. Многие из них считают море чем-то вроде личного погреба, а себя – имеющими богоданное право ставить ловушки где и когда им угодно, ловить, сколько им будет угодно, а весь остальной мир посылать к черту. И боже упаси связаться с их ловушками: они готовы друг друга за них утопить или пристрелить.
– А вы связались с его ловушками?
– Вроде того. Пока я не купил остров, Ржавый пользовался им как лагерем, складом, мусорной свалкой. Он ставил свои верши везде – не только на мелководье, но и в проливе, и около дока. Я не мог ни войти, ни выйти, винт все время запутывался в его веревках. Я попросил его убрать их, а он послал меня. Пришлось отправиться в береговую охрану, но они не захотели влезать в это дело. Тогда мы с Длинным вытащили все верши, собрали омаров и отдали их в дом престарелых, а верши забросили сюда. Ржавый нашел их только через две недели. Он знает, что это сделали мы, но доказать не может, а когда он обвинил нас, Длинный просто сказал, что это предупреждение, посланное Великим Духом. Ржавый туп, но не самоубийца, он не стал связываться с Длинным – гигантом, который относится к закону так же, как сам Ржавый. Так что он оставил верши здесь – отчасти из лени, а отчасти из-за того, что здесь и уловы лучше.
– Тогда он должен быть счастлив.
– Это вы так думаете. А Ржавый только злится. И ему здесь не нравится. Ничего никогда не происходит, нет ничего вдохновляющего, нет никого, кто бы чем-то разозлил или в кого можно пальнуть.
В молчании они шли еще несколько минут, потом Чейс обернулся и посмотрел назад. Остров Блок уменьшился за кормой до серого бесформенного пятна. Чейс сбросил обороты двигателя и перевел его на холостой ход.
– Прибыли, – сказал он.
– Прибыли куда? – Аманда огляделась. – Я не вижу ничего – ни птиц, ни рыб. Ничего, кроме морской воды.
– Да, – ответил Чейс, – но я их чувствую, ощущаю запах и практически даже вкус. – Он усмехнулся. – А вы?
– Чей вкус?
– Акул.
22
Ржавый Пакетт следил, как лодка, набирая скорость, уходит на восток. Белый корпус растворялся в водяных валах, пока наконец не остались различимы только редкие отблески солнца на стальной надстройке ходового мостика.
«Сукин сын, – подумал он, – надеюсь, ты потонешь, налетишь на что-нибудь и пойдешь ко дну, как камень. Или сначала пожар, а потом – ко дну. Да, пожар – это хорошо, в пожаре есть что-то красивое и злобное».
Может, следовало бы как-нибудь ночью отправиться на остров и что-нибудь там поджечь. Чтобы знали, как с ним связываться. Конечно, они должны догадаться, что это его рук дело, и этот долбаный Кинг-Конг – индеец навалится на него, как чудовище на ребенка. Наверное, следует еще подумать.
Ржавый открыл дверцу ловушки, вывешенной на фальшборте, и заглянул внутрь. В дальнем углу сидели два омара, поводя в разные стороны усиками. Один из них был хороших размеров, весом по крайней мере в пару фунтов. Пакетт сунул внутрь руку, схватил омара за головой, избегая клешней, вытащил и бросил в ящик на палубе.
Другой оказался много меньше, возможно, «коротышка» – юнец, которого следовало отпустить, чтобы подрастал еще год-два.
Пакетт раздумывал, не измерить ли панцирь, дабы убедиться, что омар – коротышка, но потом подумал: «Черт побери, если его не возьму я, то возьмет кто-то другой». Он вытащил омара из ловушки, одним быстрым движением оторвал хвост, а голову, ноги и клешни, все еще шевелящиеся, уронил за борт и посмотрел, как они утонули.
Хвост Ржавый положил на разделочную доску. Позже он его очистит и продаст на салат из омаров. Никого нет мудрей него.
Ржавый положил в ловушку новую наживку, спихнул вершу с фальшборта; веревка скользила у него в руках, пока натяжение не ослабло – это значило, что ловушка на дне. Тогда он выбросил в воду поплавок, включил передачу и медленно пошел вдоль бечевы к следующей снасти.
Десять проверены, осталось еще десять. Он уже набрал восемнадцать «жуков», а к концу, похоже, будет тридцать или даже побольше... Неплохо для утренней смены.
Пакетт подошел к следующему поплавку, перевел двигатель на холостой ход, зацепил поплавок и втащил его в лодку. Он пропустил веревку через блок, намотал ее на лебедку и включил механизм, придерживая веревку рукой, направляя ее на барабан.
С берега до Ржавого донесся крик. Он взглянул туда и увидел высокую светловолосую девушку – за ней гонялся по плотному песку парень, очевидно ее друг. На девушке было одно из этих бикини, которые представляют собой не столько купальник, сколько приглашение – как, бишь, они называются? тряпочка на заднице, – а сиськи прыгали вверх и вниз, как две дыни.
Хороша, подумал Ржавый. Он бы тоже от такой не отказался.
Девица вдруг остановилась, повернулась и ногой швырнула в парня воду с песком; тот закричал и бросился на нее, она увернулась, упала в воду и поплыла.
«Давай сюда, лапочка, – мысленно пригласил Пакетт, – я тебе покажу, как это делается».
Девушка прыгала за линией прибоя, дразня друга, пока он тоже не бросился в воду и не приблизился к ней. Вдвоем они поплыли брассом вдоль пляжа, медленно продвигаясь в приливной волне.
Ловушка стукнулась о днище лодки. Пакетт выключил лебедку и оттянул веревку в сторону, насколько смог, чтобы извлечь ловушку из-под лодки и вытащить на поверхность.
Что-то было не так. Ловушка висела под каким-то дурацким углом, словно один конец ее был много тяжелее другого. Ржавый перегнулся через фальшборт, ухватил ловушку и поднял ее в лодку.
Один конец у ловушки отсутствовал. Щепки от деревянных планок торчали среди клочьев разодранной проволоки.
Ржавый заглянул внутрь. Сначала ему показалось, что верша пуста: ни наживки, ни омаров – ничего. Потом, присмотревшись, он увидел, что в спутанной проволоке зацепились куски панциря и две ноги омара.
«Что за черт?» – подумал Ржавый. Браконьер бы этого не сделал, он пошел бы более легким путем: вытащил ловушку, открыл дверцу, забрал омаров и бросил бы ловушку назад в воду. Акула? Нет, акула разбила бы ловушку на части или просто поломала отдельные детали, если бы трепала ее.
Пакетт отвязал веревку от погубленной ловушки, столкнул ловушку в море и пошел на корму за запасной. Он всегда брал с собой четыре запасные верши, потому что всякое случается: ловушки воруют, их уносят штормы, веревки срезаются винтами лодочных моторов. Он прицепил запасную вершу, положил наживку и бросил ее за борт.
Со следующей ловушкой, которую вытянул Ржавый, дело обстояло примерно так же, даже еще хуже. Оба конца были вдавлены внутрь, оторванная дверца исчезла. На дне оказались разбросанными полдюжины усиков омаров – значит, в вершу угодили по крайней мере три особи. Кто-то разорвал их на куски.
Но кто?
Никакой осьминог не сотворил бы с ловушкой такого. Тут не водится ни гигантских угрей, ни слишком крупных и мощных головоногих.
А как насчет гигантского омара? Они каннибалы, и достаточно здоровый мог разбить ловушку.
«Не сходи с ума, – сказал себе Ржавый. – Этот омар должен быть размером с чертов „бьюик“».
Кто бы это ни сделал, он был достаточно велик и силен, а также пребывал в ярости либо в безумии; кроме того, он работал какими-то инструментами.
Человек. Это должен быть человек, но кому могло понадобиться...
Чейсу. Саймону Чейсу.
Точно, здесь есть смысл. Почему бы иначе Чейс махал ему рукой, проходя мимо? Они отнюдь не были друзьями. Чейс катил бочку на старину Ржавого; не довольствуясь тем, что согнал его с острова, где тот ловил омаров почти двадцать лет, и тем, что загнал его черт знает куда, теперь он вознамерился вовсе лишить Пакетта собственного дела.
Да, этот взмах рукой многое объяснял.
Хорошо, господин Саймон, долбаный Чейс с долбаного острова Оспри из долбаного института... Ты хотел воины – ты ее получил.
Взывая о достойном мщении, Ржавый заменил ловушку ч врубил мотор, двигаясь по веревке к следующему поплавку. Вполне возможно, Чейс изуродовал все остальные ловушки, но, чтобы это проверить, их требовалось поднять.
Ярость вернулась подобно приливу, когда Пакетт осознал, что у него остались только две запасные верши: значит, придется возвращаться в город, брать дополнительные и снова тащиться сюда.
Ярость отвлекла Ржавого, когда он подошел к следующему поплавку. Тот должен был бы покачиваться на прибывающей воде, и веревка должна была уходить вниз, однако этого не наблюдалось. Поплавок подпрыгивал, словно за веревку кто-то дергал.
Пакетт не обратил на это внимания. Он зацепил поплавок, втянул его в лодку, заправил веревку и включил лебедку. И сразу же лебедка жалобно взвыла, лодка осела на корму, а веревка заскользила против хода барабана.
«Ну а теперь-то что? – подумал Пакетт. – Должно быть, чертова штуковина зацепилась за что-то в скалах».
Но нет, все было не так, не могло быть так, поскольку веревка уже вытягивала груз, лебедка выбирала ее... Медленно, словно тяжесть была непомерной, но веревка накручивалась.
Водоросли. На ловушку намоталось, наверное, с сотню фунтов бурых водорослей. Ржавый схватил багор и перегнулся через борт, приготовившись стряхнуть водоросли с ловушки, прежде чем поднимать ее в лодку.
Лодка вдруг подпрыгнула, приняла нормальное положение, а веревка пошла быстрее. Может быть, водоросли свалились с верши. Может быть...
Показалась ловушка – темное пятно в зеленой мгле. За ней что-то двигалось – очевидно, кто-то попался в ловушку... Нет, это нечто толкало ловушку... Оно белело и...
«Боже праведный, – понял Пакетт. – Тело».
Но нет, это было не тело, и это плыло, причем быстро. Рот был открыт, глаза – тоже. У него имелись руки – или когти, – которые тянулись к Ржавому.
Одна из рук ухватилась за багор.
Пакетт закричал, пытаясь вырвать багор, но существо выдернуло инструмент у него из рук, и Ржавый, не переставая кричать, полетел на спину. Плечом он ударился о рычаг газа, тот пошел вперед, в рабочее положение; Ржавый упал на рычаг и весом тела выжал газ до упора.
Мотор заверещал, и корма резко опустилась: винт разрубил воздух и вошел в воду. Лодка скакнула вперед. Веревка хлопнула, соскакивая с лебедки; бухта каната свалилась за борт, поплавок выстрелил с А-образной рамы и исчез.
Пакетт не двигался, пока не услышал собственный крик. Тогда он скатился с рычага газа и выправил штурвал. Он шел на полной скорости, оглядываясь назад, словно ожидал, что некто – кто бы это ни был – залезет на ют, а потом в рубку.
Уйдя примерно на пятьсот ярдов, Ржавый убавил газ и положил лодку в широкий разворот вокруг поплавка. Он держал обороты двигателя на пяти сотнях, двигаясь со скоростью двенадцать или пятнадцать узлов. Ржавый приблизился к поплавку на сто ярдов и уставился на него. Тот плавал теперь, повинуясь течению, а не прыгал.
В голове у Пакетта была каша. Мысли, образы и вопросы беспорядочно отскакивали друг от друга, как шарик в китайском бильярде.
Через несколько секунд он ощутил дрожь, а потом приступ тошноты.
Он прибавил газу и двинулся по направлению к дому.
* * *
С того места на пляже, где они вылезли из воды, двое наблюдали, как лодка с ревом уносится прочь в облаке выхлопных газов.
– Интересно, что это с ним? – сказала девушка.
– Может, винт запутался, – предположил парень. – Со мной такое бывало. Приходится отправляться домой, пока штифты не полетели. – Он оглядел пляж. – Слушай, знаешь что? Мы одни.
– И что же?
– Как ты смотришь на то, чтобы искупаться голышом?
– Ты просто хочешь полапать меня, – улыбаясь, заметила девушка.
– Нет.
– Да. Признайся.
Парень несколько секунд колебался, но потом ухмыльнулся и сказал:
– Ладно, признаюсь.
Девушка завела руку за спину, потянула за тесемку, и лифчик свалился с нее.
– Видишь? – спросила она. – Честность – лучшая политика.
Она потянула узел на бедре – на песок упала нижняя часть купальника. Девушка повернулась, вприпрыжку преодолела невысокие волны и нырнула, пока ее друг поспешно вылезал из плавок.
* * *
Существо плыло над песчаным дном без определенного курса, выискивая признаки жизни.
Хотя у него не было ни понимания времени, ни знания того, что смены света и тьмы означают течение времени, существо чувствовало: промежутки между безумными порывами к убийству уменьшаются.
В соответствии с возрастающей активностью обмен веществ существа, в течение многих лет происходивший на уровне, которого хватало только на поддержание простейшей жизни, теперь ускорялся, восстанавливая чувствительность мозга, сжигая калории все быстрее и быстрее.
Существо услышало слабое движение где-то впереди, за пределами зоны видимости, и последовало на звук, обнаружив еще одну из этих непонятных клеток из дерева и проволоки. Внутри находились два маленьких живых создания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35