Потом человек на некоторое время отвлекся: достал из кармана найденный в библиотеке клочок с тремя строчками и снова, в который раз за последний час, перечитал их, силясь отыскать подсказку. Но наверное он слишком многого ждал от этих слов. Может быть, они спаслись — спаслись от чего бы то ни было — просто благодаря случайному стечению обстоятельств. И — никакой подсказки.
Человек спрятал бумагу в карман и зашагал по улице вдоль прозрачных домов с их многоглазыми Обитателями.
Короткоресничная кучка снова начала перемещаться.
Вначале он не поверил. Вернее, принял за совпадение, которое само по себе еще ничего не значит. И чтобы проверить, резко свернул в ближайший проулок. Потом еще пару раз поменял направление, убеждаясь: никакой случайности. Короткоресничная многоглазка следовала за ним.
Или — следила?
2. Он не пытался избавиться от непрошенного спутника — собственно, это было и невозможно. Разве что спуститься в канализации, но прежде человек хотел поесть. Да и думалось в саду лучше, чем в унылой подуличной комнатке.
После утреннего бунта город вполне мог «спрятать» сад, но он не стал этого делать.
«Видимо, тебя сильно прижало. И тебе позарез нужна моя помощь.
/А может, это очередной трюк?../» Трюк — не трюк, а человек приблизился к теплице, чьи стены и потолок покрывали голубые кружки, приблизился и взглядом поискал вход. Входа не было.
«Очень мило. Этакая сюрреалистическая шутка в лучших традициях народных загадок: висит груша, нельзя скушать. Ну-ну…» Человек обошел теплицу со всех сторон, внимательно присматриваясь к ее прозрачным стенам. Нет, он не ошибся: входа на самом деле не было.
«Ерунда какая-то. Я же не могу, как эти… — запульсировал и проскочил».
Он уже подумывал, не прибегнуть ли к помощи меча, но в последнюю минуту отказался. Сам не знал, почему.
Еще раз оглядел стены, различимые отсюда карликовые кусты с плоскими фиолетовыми стручками на них, коснулся рукой голубых кружочков. Кончики пальцев ощутили легкое покалывание — а в следующее мгновение человек уже стоял в саду.
«Неплохо придумано».
Человек справил естественные потребности, потом простирнул-таки курточку в ручейке, повесил ее сушиться, а сам устроился под одним из кустов и решил, что самое время перекусить. Он сорвал первый попавшийся стручок, вскрыл оболочку и с недоумением уставился на шесть ссохшихся ядовито-желтых горошин.
Три следующих своим содержанием не отличались от предыдущего.
Тогда человек обратил внимание на несколько опавших стручков; они, набухшие, лежали под кустами, и возможно, были съедобны… Он взял один из них в руки, но тот оказался мягким и, вскрытый, тотчас превратился в зловонную кашицу.
«Да что ж это такое?!..» Сегодня, поистине, был день падения основ мироустройства. Сначала говорящая женщина, потом бунт против города, бунт, за которым не последовало наказания… а еще — сад с несъедобными плодами и библиотека, где вся информация водночасье оказалась уничтоженной. И если случившееся с садом можно было расценивать, скажем, как то самое наказание за бунт, если говорящую женщину можно списать на причуды города, то уж библиотека… Ни разу, с самого первого с ней знакомства, она не менялась. Ни разу.
ЧЕЛОВЕК. ВОСПОМИНАНИЯ.
3. …зашагал по неестественно прямой улице, чтобы отыскать местечко поукромней и заночевать. Видит город, он сегодня заслужил часок-другой отдыха!
Все эти дни человек спал, где придется. Все равно, кроме него, в городе не было ни души, а погода стояла теплая (только потом он поймет, что здесь всегда тепло и никогда не бывает дождей и уже тем более — снега). Но сейчас некое необъяснимое чувство (возможно, интуиция) не позволяло просто лечь и уснуть. Он шел по улицам, сворачивал в совершенно неожиданных местах и снова шел — словно ведомый инстинктом лосось, который спешит на нерест…
Рывком, как упавший занавес, перед человеком встали кроваво-красные стены, и он остановился, чтобы не ткнуться лбом в их кирпичи. Стен не должно было быть, они остались где-то позади, за спиной… — они возвышались перед человеком и чего-то ждали. Понять бы, чего.
Медленно и осторожно он вытянул перед собой руки и коснулся пальцами кирпичей, холодных и блестящих. Он ощупывал их, словно слепой — лицо нового знакомого. Кирпичи норовили брезгливо отстраниться и при этом не выказать той самой брезгливости.
«Чего же ты еще хочешь, помесь борделя с отхожим местом?..» Город, разумеется, не отвечал. Да и кто бы на такое ответил?
Человек пошел вдоль стены, пошел просто потому, что дальше щупать холодные кирпичи не было никакого желания, а идти… — не все ли равно, куда идти?
«Слишком много вопросов. И ни одного ответа, даже намека на ответ — нету. И значит…» Он не додумал, что бы это могло значить. Потому что увидел ту самую дверь в стене. И сердце на несколько бездонных мгновений замерло, боясь спугнуть надежду.
«Дверь. В стене».
Человек шагнул и положил ладонь на незатейливую ручку…
4. В прежней жизни он читал много книг — всяких, и хороших, и плохих, а все больше — никаких. Так уж получалось: хватал, что было в киоске, совал в карман и — дальше, на гастроли, съемки, интервью… И где-то в автобусе, втиснувшись в узкое кресло, открывал очередной «бестселлер» какого-нибудь многоизвестного Соловей-Разбойникова, и легко, страница за страницей, глава за главой, глотал. Чтобы так же легко забыть.
Среди прочих, попадалась и фантастика. Конаны, звездолеты, волшебные порталы. Да-да, именно порталы… или двери, оные порталы заменявшие. Открываешь дверь — и оказываешься в другом мире.
Человек никогда не допускал даже мысли о том, что подобные вещи способны реально существовать. Ну не верил, не верил он в то… Впрочем, ладно, речь не об этом. Не верил и все тут.
Теперь же, стоя перед небольшой дверью в стене, держась за дверную ручку, он чувствовал, как глупая и восторженная надежда пушистым солнечным котенком плясала в душе. Сейчас он откроет дверь, а там… — там прежний мир. Ну же, открывай!
Человек сглотнул и потянул ручку на себя.
5. И целый мир находился за дверью. Но, разумеется, вовсе не тот, которого он ждал.
6. Здесь не существовало ни потолка, ни стен — только пол и повсюду стеллажи со столами. И поэтому сначала человек решил, что сбежал-таки из города. «Вот оно! Удалось!» Потом разобрался, что к чему, и восторг поугас.
«Всего лишь библиотека, пускай и не совсем обычная. Ничего особенного».
Он чувствовал такое разочарование, что впору было разрыдаться, как обиженному пятилетнему мальчишке. Пнул ногой стеллаж, охнул, когда сверху посыпалась пыль и кто-то неподалеку заверещал. Потом выяснилось — верещали бульдыши, то ли напуганные резким звуком, то ли обрадованные появлением новой живой души в их ограниченном мирке.
Немного простоял, согнувшись над террариумом и разглядывая зверьков. «Вот вам еще один способ оттягивать время. Нет, что за глупое словосочетание: „оттягивать время“, — можно подумать…
/Ладно! Стоп! Порыдал от разочарований жизни — и довольно. Теперь к делу. Здесь наверняка есть что-нибудь, что поможет разобраться, почему ты тут/.
Как же, отыщешь в этих катакомбах нужное…
/Ничего, в крайнем случае, здесь и жить можно/».
Как позже выяснилось, жить в библиотеке все же было нельзя. А вот отыскать подсказку — пожалуйста.
Человек еще немного понаблюдал за зверьками и отправился исследовать место, в котором очутился. Поначалу не решался что-либо трогать руками, потом осмелел и то и дело выхватывал из кипы свитков какой-нибудь один, чтобы просмотреть («Что там у нас пишут…») и вернуть на место («Ни черта не разобрать, пишут-то, гады, не по-нашенски»). С книгами получалось нечто подобное: или они были выполнены на незнакомых человеку языках, или же попросту не открывались (почти на всех фолиантах имелись изящные, но крепкие застежки). А на такое кощунство, как взламывание замков, он никогда бы не пошел.
Что же касается веревок с узелками, узорчатых трубочек и прочих экзотических средств хранения информации, то к ним человек даже не прикасался — все равно ведь без толку.
Так он провел не один час, хотя еще недавно чувствовал себя уставшим и опустошенным. Человек переходил от стеллажа к стеллажу, от стола к столу, разглядывая, притрагиваясь, вслушиваясь, пытаясь вообразить себе все то неисчеслимое количество мыслей, которые оказались собранными в сей не имеющей границ комнате. Иногда он узнавал те или иные буквы чужих алфавитов: вот древнегреческий, а это — иероглифы, правда, не понять, китайские, японские или еще какие (с восточными языками знаком только по титрам из каратешных фильмов); а здесь, похоже, касалась папируса рука египетянина…
Немного утомившись от нескончаемых рядов стеллажей, человек присел на стул у стола, где стояли очередные террариумы с бульдышами. Зверьки, завидев пришельца, стали тихонько повизгивать и бегать по кругу. Небольшие, с обыкновенную мышь, но с мордочками французских бульдогов и круглыми смешными ушами, они самозабвенно гонялись друг за другом, как будто желали развлечь гостя своей незатейливой игрой.
Человек слабо улыбнулся, наблюдая за зверьками, и отстраненно спросил себя, чем же они питаются. И питаются ли вообще. По крайней мере, рядом с террариумами не было ничего, даже отдаленно напоминающего корм. Но с другой стороны, если город способен несколько раз в день «сообразить» для человека сад, то уж для бульдышей каких-нибудь там… а кстати, что должны есть такие звери?.. — одним словом, что бы они ни ели, город их голодать не оставит /если они ему нужны, конечно/.
Посидел, поклевал носом. В библиотеке было хорошо, прохладнее, чем в городе, а уж уютнее — во сто крат. Человек зевнул и решил, что пора отправляться на покой. Завтра… то есть, уже сегодня… — он поищет что-нибудь написанное на нормальном языке. Обязательно поищет. Что-нибудь, что, возможно, прольет свет на то, почему он здесь. Да, было бы очень неплохо во всем этом разобраться. Просто необходимо. Тогда и…
Взгляд человека упал на соседний стол. Там лежала тетрадка — мятая такая, тоненькая тетрадка с зеленоватой обложкой. Очень похожая на привычные человеку еще по той жизни тетрадки с зеленоватыми обложками.
Он поднялся со стула и подошел к своей находке. Взял в руки, удивляясь тому, какая же она родная на ощупь, эта мягкая, чуть шершавая бумага. Дрожащими пальцами ухватился за уголок, потянул, но тот выскользнул, — и так несколько раз. Наконец открыл — и с разочарованием увидел: на разлинованном листе чернели корявые, написанные от руки три строки.
И все. И больше ничего.
7. …"Отыскать подсказку»? — пожалуйста. Только пойми ее.
ГОРОД. БИБЛИОТЕКА. МЯТАЯ ТЕТРАДЬ.
8. Чужая ночь в чужом городе должна стать твоей ночью.
Как же иначе услышать голос звезд?

Глава шестая
ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.
1. Он прошелся по саду, давя сапогами опавшие стручки и косясь на выстиранную куртку. «Теперь придется ждать, пока высохнет. А жрать-то охота!» Ну ладно, ну черт с ней, с библиотекой. В конце концов, все подсказки (если их вообще можно так назвать) он получал именно в такой трехстрочной форме. И глубина, а также понятность подсказок не особенно менялись от случая к случаю. Философская абракадабра, которую можно трактовать как угодно.
«/Ну, в результате-то ты трактовал их с наибольшей для себя пользой/».
Что было — то было. Но сегодня, похоже, не тот случай. Итак, черт с ней, с библиотекой. Он и не ожидал…
Одним словом, не будем расстраиваться. Не будем расстраиваться. Не будем.
А что будем?
2. От нечего делать человек оборвал почти все стручки, — убедившись, что ни одного съедобного на вид здесь, в саду, нету. Воду, правда, пить можно было. Хоть и с непривычным привкусом вода, а нормальн…
Человек почувствовал, как в животе в буквальном смысле закипело. Едва успел стянуть штаны.
И сидя на корточках, проклиная все и вся, опять увидел необычную кучку-многоглазку.
«Хоть бы отвернулось, бесстыжое животное».
Обитатель пялился на него своими несчетными глазами и звучал, — кажется, даже чуть-чуть насмешливо. По крайней мере, человеку так показалось.
3. Управившись с результатами воздействия на организм местной воды, человек решил, что больше не останется в саду ни на секунду. Он сдернул с веток /хр-русть! — черные обрубки падают на землю обломанными пальцами/ невысохшую куртку и приблизился к стене.
Коснулся голубых кружочков и «/Ничего не случится. Ты же знаешь. Все сломалось. Ничего не слу…/» почувствовал легкое покалывание. В следующую минуту он уже стоял по ту сторону.
Вечерело. Жирные маслянистые тени змеями вползали в щели между домами, ворочались, устраиваясь там поудобнее; Обитатели звучали теперь сонно и умиротворяюще. Кажется, они стали даже меньше перемещаться из дома в дом. Человек бросил прощальный взгляд на сад (заодно посмотрел на многоглазого преследователя) и зашагал к фонтану. Сейчас больше всего на свете он желал избавиться от соглядатая, даже если тем руководило обыкновенное любопытство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22