На вас кровь.
— Не моя, Джергил. Еще не моя.
Телохранитель пронзительно свистнул, в галлерее появилось несколько охранников, и все они помчались в сад, выяснять, что же произошло.
Талигхилл стоял, схватившись за плечо Джергила и не замечая, что тот едва сдерживается от вскрика.
Телохранителю было больно. Принцу было больнее во сто крат.
/смещение, от которого во рту остается горький привкус. У горла — колючий ком/
Храмовый район Гардгэна, как и столичный рынок, жил своей жизнью, обособленной, но не изолированной. В нем размещались все храмы и строения, связанные с той или иной религией.
Кроме, разумеется, запрещенных культов Фаал-Загура и его жены. Приверженцы этих культов до сих пор считали, что Бог Боли и Богиня Отчаянья живы, хотя на самом-то деле, конечно… Ну, положим, как было на самом деле, знали одни Боги, но уж они-то точно правды не скажут. Боги вообще крайне молчаливы. Для того и существуют жрецы — чтобы говорить вместо Богов. А в случае чего… — там уж между собой как-нибудь разберутся.
Вэтнэкл редко бывал в этом районе. Ув-Дайгрэйс, которому он поклонялся, не требовал от своих приверженцев ни частых посещений храма, ни обильных жертвоприношений. Раньше было совсем по-другому. Но времена меняются, и Боги достаточно мудры, чтобы не требовать от людей невозможного.
Молодой воин ступил на мощеную черным булыжником улицу Церемоний. На этой, самой широкой и длинной улице храмового района, сейчас почти не было прохожих. Где-то вдалеке брели два монаха Оаль-Зиира — тощие фигуры в белых халатах, постукивающие хэшагами — традиционными для служителей этого культа посохами. У облупленной стены храма Гээр-Дила, Бога Удачи, сидел низенький обрюзгший человечек и торговал амулетами. Заприметив Вэтнэкла, он набрал в грудь побольше воздуха и крикнул:
— Молодой человек! А, молодой человек! Мне кажется, вам сейчас не помешает немного удачи. Могу кое-что предложить.
Вэтнэкл отмахнулся от продавца и поспешил дальше. Удача, конечно, ему сейчас не помешала бы. Но вряд ли у торговца найдется что-нибудь по-настоящему эффективное — особенно, если учесть масштаб того, что надвигается…
Молодой воин помотал головой: думать об этом сейчас не стоило. Он и не знает-то всей правды. Вот только брошенные мимоходом фразы, которые довелось услышать Вэтнэклу… их было достаточно. Пре-достаточно.
Храм Ув-Дайгрэйса стоял по левую руку, среди наиболее богатых и почитаемых храмов.
Впрочем, даже он выглядел не так ослепительно, как когда-то… Широкие фиолетовые ступени вели к портику перед входом, обрамленному с трех сторон витыми колоннами. Распахнутые створки ворот приглашали: Входи, прохожий!
Вэтнэкл взбежал по ступеням, остановился на мгновение перед раскрытыми створками, вызывая в душе необходимое почтительное состояние — потом ступил в храм.
Внутри оказалось не так жарко, как на улицах; в изящных подставках дымились ароматные палочки. Когда Вэтнэкл входил, в помещении не было ни души, но через мгновение рядом с ним уже стоял мускулистый парень в традиционном одеянии младшего жреца Ув-Дайгрэйса.
— Бог Войны приветствует вас, господин, — пророкотал жрец. — Что…
— Мне нужно видеть Тиелига, — оборвал его Вэтнэкл. — Сообщение от Пресветлого Талигхилла. Срочное.
— Ступай за мной, — велел жрец.
Он направился к алтарю — высокому, со скульптурным изображением Ув-Дайгрэйса, — приоткрыл маленькую дверцу, скрывавшуюся в стене, и жестом пригласил Вэтнэкла входить.
Молодой воин колебался всего мгновение. Нагнувшись, он шагнул сквозь дверной проем и оказался в узком коридоре. Коридор выгибался натянутым луком, а концы его скрывались за поворотами. Сзади кашлянул жрец, Вэтнэкл смущенно отошел от двери, и тогда в коридор пробрался его провожатый. Он запер за собой дверцу и, не задерживаясь, направился в левый отрезок коридора. Вэтнэкл последовал за жрецом.
Они шли недолго, и за все это время повстречали всего одного человека. Жрец удивленно посмотрел на Вэтнэкла и его проводника, но смолчав, отправился дальше по своим жреческим делам. А проводник уже стучался в невысокую деревянную дверь.
— Не заперто.
— К вам посланник, господин, — сообщил проводник. — От Пресветлого Талигхилла.
— Пускай войдет.
Вэтнэкл вошел.
Келья, в которой он очутился, была не слишком просторной, но достаточной для жизни одного человека. Этот самый человек сидел сейчас у стола и прихлебывал из пиалы душистый чай.
Тиелиг внимательно посмотрел на молодого воина и кивнул:
— Приду. Вот только чай допью.
Скороход — уже усатый, но еще юнец — покачал головой:
— Срочно, господин! Пресветлый Талигхилл велел…
Жрец оборвал его небрежным жестом левой руки. Пиала в правой даже не покачнулась.
— Ты слышал мой ответ. Ступай.
Младший жрец мягко подтолкнул посланца к выходу, поклонился Тиелигу и закрыл за собой дверь, оставляя верховного наедине с собственными мыслями и недопитым чаем.
И как только таких молодых пускают с подобными поручениями?
Тиелиг отогнал прочь вздорную мысль, оказавшуюся здесь совершенно некстати.
Началось.
Эта мысль тоже была некстати — здесь и сейчас. Но зато — весьма актуальная.
Он допил чай, отставил пиалу и стал собираться. В общем-то, особенно собирать было нечего: посох, нараг с ножами, несколько мешочков с чаем, бальзамы всякие, то да се. Мудрый живет долго, наживает мало. Потому, кстати, и живет долго.
Тиелиг вышел из кельи и прикрыл за собой дверь — не плотно, так, чтобы не нанесло через порог мусор. Воровать в храме некому. Тем более у верховного жреца. Да и уходит он не навсегда. Просто дела, скорее всего, потребуют его присутствия во дворце — в течении нескольких дней. Руалнир ведь просил приглядывать за сыном.
А если судить по лицу скорохода, приглядывать за Талигхиллом придется. И очень внимательно.
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
— А что же дальше? — требовательно спросил кто-то, и я с минутным запозданием узнал дрожащий голос Карны.
— Госпожа, — немного укоризненно проговорил Мугид. — Вам ли, историку, этого не знать?
— Но в летописях нету упоминания о верховном жреце Ув-Дайгрэйса, Тиелиге,
— возразила девушка. — И о многом другом тоже.
— Да, разумеется, вы правы, — согласился старик. — И обо всем том в узнаете в свой срок.
Просто я хотел, чтобы мы все пообедали перед тем, как продолжим.
— Сегодня? — уточнила Карна.
— Сегодня, — заверил ее повествователь.
Девушка, кажется, немного успокоилась. Все стали нехотя подниматься из кресел и выходить наружу. Меня — кажется, это уже стало дурной привычкой! — ухватил за рукав Данкэн и вынудил приотстать.
— Пойдем-ка, прогуляемся, — предложил он мне. — Конечно, это лишит нас обеда, а в сложившихся обстоятельствах сие не очень хорошо, но зато я покажу вам кое-что, достойное внимания.
— Надеюсь, не раритет из местной библиотеки? — ядовито поинтересовался я.
— Нет, — улыбнулся журналист. — Отнюдь. То есть, конечно, могу и раритет показать, их тут несколько, но, думаю, вам будет интереснее узнать о причине ночного шума.
— Данкэн, вы склонны преуменьшать, — заметил я. — То, что случилось, вы называете ночным шумом ?.. Далеко идти-то?
— На самый верх башни, — предупредил журналист. — Но иначе показать вам это, не привлекая внимания других, будет сложновато.
— Вы считаете, что отказавшись от обеда, мы не привлечем их внимания?
— Нет, если потом, когда вернемся в повествовательную комнатку, вы станете расхваливать раритеты.
— …которых я в глаза не видел, — добавил я.
— Что-нибудь придумаете, — небрежно кинул Данкэн. — Они, небось, их тоже не видели. И тоже — в глаза.
Как выяснилось в течение нескольких следующих минут, лестница в башне была очень длинной. А ступеньки какими-то чересчур низкими — одной мало, а через две уже не перешагнешь. Я шел и ругал все, что только приходило на ум. А еще размышлял о том, что имел в виду Данкэн: лишит нас обеда, а в сложившихся обстоятельствах это не очень хорошо .
Подниматься пришлось долго. Я упарился и запыхался, и утешало только то, что журналист тоже выглядел не лучшим образом. Наконец лестница закончилась, упершись в узкую высокую дверь, и Данкэн самым бесцеремонным образом толкнул эту дверь, она распахнулась, и на нас выплеснулась волна обжигающего холодного воздуха.
— Заходите, не бойтесь, — журналист шагнул наружу, показывая мне, что боятся на самом деле нечего. Кроме, разумеется, ветра, который пробирал до самых поджилок, заставляя оные безудержно трястись.
— Ну и чем же таким вы желаете меня порадовать, а? — вопросил я, щурясь от яркого солнечного света, от которого, признаться, отвык за последние дни. — Местными пейзажами вам вряд ли удастся меня удивить.
— И не думал, — хмыкнул Данкэн. — Вы слишком черствый и ограниченный человек, чтобы удивлять вас пейзажами. Себе дороже обойдется.
Вон гляньте-ка лучше туда, — он бесстрашно перегнулся через каменный парапет и тыкал пальцем куда-то вниз.
Мне, признаться, подобный подвиг удался с большим трудом. Не в смысле пальцем тыкать, а в смысле перегнуться через парапет.
Падать было далеко, тут не то что всю жизнь, тут много чего вспомнить можно. Хотя… Что кроме жизни еще вспоминать?..
Глупые какие-то мысли в голову лезут. Крайне несвоевременные. Особенно если учесть…
Я отшатнулся, захлебываясь на вдохе и отказываясь верить своим глазам. Потом задрал голову вверх: над нами возвышалась односкатная крыша, прикрепленная одним своим краем прямо к скале, к которой, собственно, тулилась и вся башня. Между площадкой, на которой мы стояли, и вторым, внешним краем крыши, протянулись каменные полосы, оставлявшие щели для бойниц. Из одной такой бойницы и выглядывал наружу Данкэн, я секунду назад смотрел из второй. Еще, кроме огромного пустого пространства, под крышей имелись большие нечищенные колокола. Пестиков в них не было… — словно языки вырвали.
Но это я уже обращал внимание на совершенно не важные детали. Отвлекался от самого главного. Боялся подумать. Потому что самая важная деталь лежала внизу, на площадке перед выходом из Последней Башни — огромный валун, невесть как там очутившийся. То есть, понятно, что свалился он откуда-то сверху — оттого и грохот ночью был, — но как он свалился, и что стало этому причиной?
Впрочем, положа руку на сердце — даже это сейчас было не важно. А важно было то, что мы оказались запертыми в этой проклятой башне. И мой план разваливался, — как гнилой плот в могучем речном потоке, — разваливался и тонул.
А как было хорошо продумано: истерика, отъезд раньше назначенного срока! Еще бы и деньги сберег. Главное ведь, что я почти все, что можно было, узнал. Осталось только удалиться, не задерживаясь до самых финальных сцен. Потому что все предыдущие мои коллеги оставались до завершения повествований — и неизменно возвращались ни с чем. Если возвращались…
Похоже, и мне грозит разделить их незавидную участь.
Но обо всем этом можно будет подумать и позже, а сейчас нужно спускаться к нашим коллегам-внимающим, дабы не пропустить очередной сеанс.
И мы с Данкэном стали спускаться.
— Мугид уже знает? — спросил я. Глупый вопрос, если задуматься. Конечно, он знает. Вот только — что предпримет?
Журналист кивнул:
— Знает. Я сегодня ночью, когда он всех разогнал по номерам, подумал как раз о чем-нибудь таком, — подобном тому, что мы сейчас видели. И решил сходить посмотреть. Сначала выглянул из своего окна, но оттуда площадку не видно.
Пришлось подниматься наверх. Я, конечно, мог просто попытаться открыть наружную дверь на первом этаже, но… Внизу был Мугид, поэтому я не решился на такое. …В общем, я поднялся наверх.
Увидел то, что сегодня показал вам — было темно, но как раз к тому времени, когда я поднялся, из-за туч вышла луна — и решил было уже уходить. Я к лестнице, а там — стоит старик. Не поверите, но почувствовал себя нашкодившим мальчишкой, которого застали на месте преступления. И теперь должны выпороть… или того хуже. А он только сказал — тихо так, властно: Идите спать , — и отодвинулся вбок. Меня пропускал. Я и припустил вниз по лестнице. А он ведь наверняка поднимался не за тем, чтобы меня в кровать отослать. То есть, может и затем, но не только. Выходит, знает.
…На то, чтобы спуститься, у нас ушло меньше времени, чем на восхождение. Торопились, чтобы не опоздать на сеанс. Но когда пришли, обнаружили, что на первом этаже еще (или уже?!) никого нет. Я решил было заглянуть в комнатку, но сверху на лестнице раздались голоса, и вся честна компания, поевшая и довольная, снизошла к нам.
Впрочем, это только на первый взгляд мне показалось, что они довольные. Потом я пригляделся и понял, что ошибаюсь. Они были скорее перепуганы — просто, слишком старательно прятали свой испуг за фальшивыми улыбками.
Только долговязый юноша в очках смотрел на мир растерянно и кривил уголки губ. Только неестественно громко смеялась Карна. Только…
Мугид заметил нас и произнес ровным голосом, словно говорил о меню на ужин:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Не моя, Джергил. Еще не моя.
Телохранитель пронзительно свистнул, в галлерее появилось несколько охранников, и все они помчались в сад, выяснять, что же произошло.
Талигхилл стоял, схватившись за плечо Джергила и не замечая, что тот едва сдерживается от вскрика.
Телохранителю было больно. Принцу было больнее во сто крат.
/смещение, от которого во рту остается горький привкус. У горла — колючий ком/
Храмовый район Гардгэна, как и столичный рынок, жил своей жизнью, обособленной, но не изолированной. В нем размещались все храмы и строения, связанные с той или иной религией.
Кроме, разумеется, запрещенных культов Фаал-Загура и его жены. Приверженцы этих культов до сих пор считали, что Бог Боли и Богиня Отчаянья живы, хотя на самом-то деле, конечно… Ну, положим, как было на самом деле, знали одни Боги, но уж они-то точно правды не скажут. Боги вообще крайне молчаливы. Для того и существуют жрецы — чтобы говорить вместо Богов. А в случае чего… — там уж между собой как-нибудь разберутся.
Вэтнэкл редко бывал в этом районе. Ув-Дайгрэйс, которому он поклонялся, не требовал от своих приверженцев ни частых посещений храма, ни обильных жертвоприношений. Раньше было совсем по-другому. Но времена меняются, и Боги достаточно мудры, чтобы не требовать от людей невозможного.
Молодой воин ступил на мощеную черным булыжником улицу Церемоний. На этой, самой широкой и длинной улице храмового района, сейчас почти не было прохожих. Где-то вдалеке брели два монаха Оаль-Зиира — тощие фигуры в белых халатах, постукивающие хэшагами — традиционными для служителей этого культа посохами. У облупленной стены храма Гээр-Дила, Бога Удачи, сидел низенький обрюзгший человечек и торговал амулетами. Заприметив Вэтнэкла, он набрал в грудь побольше воздуха и крикнул:
— Молодой человек! А, молодой человек! Мне кажется, вам сейчас не помешает немного удачи. Могу кое-что предложить.
Вэтнэкл отмахнулся от продавца и поспешил дальше. Удача, конечно, ему сейчас не помешала бы. Но вряд ли у торговца найдется что-нибудь по-настоящему эффективное — особенно, если учесть масштаб того, что надвигается…
Молодой воин помотал головой: думать об этом сейчас не стоило. Он и не знает-то всей правды. Вот только брошенные мимоходом фразы, которые довелось услышать Вэтнэклу… их было достаточно. Пре-достаточно.
Храм Ув-Дайгрэйса стоял по левую руку, среди наиболее богатых и почитаемых храмов.
Впрочем, даже он выглядел не так ослепительно, как когда-то… Широкие фиолетовые ступени вели к портику перед входом, обрамленному с трех сторон витыми колоннами. Распахнутые створки ворот приглашали: Входи, прохожий!
Вэтнэкл взбежал по ступеням, остановился на мгновение перед раскрытыми створками, вызывая в душе необходимое почтительное состояние — потом ступил в храм.
Внутри оказалось не так жарко, как на улицах; в изящных подставках дымились ароматные палочки. Когда Вэтнэкл входил, в помещении не было ни души, но через мгновение рядом с ним уже стоял мускулистый парень в традиционном одеянии младшего жреца Ув-Дайгрэйса.
— Бог Войны приветствует вас, господин, — пророкотал жрец. — Что…
— Мне нужно видеть Тиелига, — оборвал его Вэтнэкл. — Сообщение от Пресветлого Талигхилла. Срочное.
— Ступай за мной, — велел жрец.
Он направился к алтарю — высокому, со скульптурным изображением Ув-Дайгрэйса, — приоткрыл маленькую дверцу, скрывавшуюся в стене, и жестом пригласил Вэтнэкла входить.
Молодой воин колебался всего мгновение. Нагнувшись, он шагнул сквозь дверной проем и оказался в узком коридоре. Коридор выгибался натянутым луком, а концы его скрывались за поворотами. Сзади кашлянул жрец, Вэтнэкл смущенно отошел от двери, и тогда в коридор пробрался его провожатый. Он запер за собой дверцу и, не задерживаясь, направился в левый отрезок коридора. Вэтнэкл последовал за жрецом.
Они шли недолго, и за все это время повстречали всего одного человека. Жрец удивленно посмотрел на Вэтнэкла и его проводника, но смолчав, отправился дальше по своим жреческим делам. А проводник уже стучался в невысокую деревянную дверь.
— Не заперто.
— К вам посланник, господин, — сообщил проводник. — От Пресветлого Талигхилла.
— Пускай войдет.
Вэтнэкл вошел.
Келья, в которой он очутился, была не слишком просторной, но достаточной для жизни одного человека. Этот самый человек сидел сейчас у стола и прихлебывал из пиалы душистый чай.
Тиелиг внимательно посмотрел на молодого воина и кивнул:
— Приду. Вот только чай допью.
Скороход — уже усатый, но еще юнец — покачал головой:
— Срочно, господин! Пресветлый Талигхилл велел…
Жрец оборвал его небрежным жестом левой руки. Пиала в правой даже не покачнулась.
— Ты слышал мой ответ. Ступай.
Младший жрец мягко подтолкнул посланца к выходу, поклонился Тиелигу и закрыл за собой дверь, оставляя верховного наедине с собственными мыслями и недопитым чаем.
И как только таких молодых пускают с подобными поручениями?
Тиелиг отогнал прочь вздорную мысль, оказавшуюся здесь совершенно некстати.
Началось.
Эта мысль тоже была некстати — здесь и сейчас. Но зато — весьма актуальная.
Он допил чай, отставил пиалу и стал собираться. В общем-то, особенно собирать было нечего: посох, нараг с ножами, несколько мешочков с чаем, бальзамы всякие, то да се. Мудрый живет долго, наживает мало. Потому, кстати, и живет долго.
Тиелиг вышел из кельи и прикрыл за собой дверь — не плотно, так, чтобы не нанесло через порог мусор. Воровать в храме некому. Тем более у верховного жреца. Да и уходит он не навсегда. Просто дела, скорее всего, потребуют его присутствия во дворце — в течении нескольких дней. Руалнир ведь просил приглядывать за сыном.
А если судить по лицу скорохода, приглядывать за Талигхиллом придется. И очень внимательно.
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
— А что же дальше? — требовательно спросил кто-то, и я с минутным запозданием узнал дрожащий голос Карны.
— Госпожа, — немного укоризненно проговорил Мугид. — Вам ли, историку, этого не знать?
— Но в летописях нету упоминания о верховном жреце Ув-Дайгрэйса, Тиелиге,
— возразила девушка. — И о многом другом тоже.
— Да, разумеется, вы правы, — согласился старик. — И обо всем том в узнаете в свой срок.
Просто я хотел, чтобы мы все пообедали перед тем, как продолжим.
— Сегодня? — уточнила Карна.
— Сегодня, — заверил ее повествователь.
Девушка, кажется, немного успокоилась. Все стали нехотя подниматься из кресел и выходить наружу. Меня — кажется, это уже стало дурной привычкой! — ухватил за рукав Данкэн и вынудил приотстать.
— Пойдем-ка, прогуляемся, — предложил он мне. — Конечно, это лишит нас обеда, а в сложившихся обстоятельствах сие не очень хорошо, но зато я покажу вам кое-что, достойное внимания.
— Надеюсь, не раритет из местной библиотеки? — ядовито поинтересовался я.
— Нет, — улыбнулся журналист. — Отнюдь. То есть, конечно, могу и раритет показать, их тут несколько, но, думаю, вам будет интереснее узнать о причине ночного шума.
— Данкэн, вы склонны преуменьшать, — заметил я. — То, что случилось, вы называете ночным шумом ?.. Далеко идти-то?
— На самый верх башни, — предупредил журналист. — Но иначе показать вам это, не привлекая внимания других, будет сложновато.
— Вы считаете, что отказавшись от обеда, мы не привлечем их внимания?
— Нет, если потом, когда вернемся в повествовательную комнатку, вы станете расхваливать раритеты.
— …которых я в глаза не видел, — добавил я.
— Что-нибудь придумаете, — небрежно кинул Данкэн. — Они, небось, их тоже не видели. И тоже — в глаза.
Как выяснилось в течение нескольких следующих минут, лестница в башне была очень длинной. А ступеньки какими-то чересчур низкими — одной мало, а через две уже не перешагнешь. Я шел и ругал все, что только приходило на ум. А еще размышлял о том, что имел в виду Данкэн: лишит нас обеда, а в сложившихся обстоятельствах это не очень хорошо .
Подниматься пришлось долго. Я упарился и запыхался, и утешало только то, что журналист тоже выглядел не лучшим образом. Наконец лестница закончилась, упершись в узкую высокую дверь, и Данкэн самым бесцеремонным образом толкнул эту дверь, она распахнулась, и на нас выплеснулась волна обжигающего холодного воздуха.
— Заходите, не бойтесь, — журналист шагнул наружу, показывая мне, что боятся на самом деле нечего. Кроме, разумеется, ветра, который пробирал до самых поджилок, заставляя оные безудержно трястись.
— Ну и чем же таким вы желаете меня порадовать, а? — вопросил я, щурясь от яркого солнечного света, от которого, признаться, отвык за последние дни. — Местными пейзажами вам вряд ли удастся меня удивить.
— И не думал, — хмыкнул Данкэн. — Вы слишком черствый и ограниченный человек, чтобы удивлять вас пейзажами. Себе дороже обойдется.
Вон гляньте-ка лучше туда, — он бесстрашно перегнулся через каменный парапет и тыкал пальцем куда-то вниз.
Мне, признаться, подобный подвиг удался с большим трудом. Не в смысле пальцем тыкать, а в смысле перегнуться через парапет.
Падать было далеко, тут не то что всю жизнь, тут много чего вспомнить можно. Хотя… Что кроме жизни еще вспоминать?..
Глупые какие-то мысли в голову лезут. Крайне несвоевременные. Особенно если учесть…
Я отшатнулся, захлебываясь на вдохе и отказываясь верить своим глазам. Потом задрал голову вверх: над нами возвышалась односкатная крыша, прикрепленная одним своим краем прямо к скале, к которой, собственно, тулилась и вся башня. Между площадкой, на которой мы стояли, и вторым, внешним краем крыши, протянулись каменные полосы, оставлявшие щели для бойниц. Из одной такой бойницы и выглядывал наружу Данкэн, я секунду назад смотрел из второй. Еще, кроме огромного пустого пространства, под крышей имелись большие нечищенные колокола. Пестиков в них не было… — словно языки вырвали.
Но это я уже обращал внимание на совершенно не важные детали. Отвлекался от самого главного. Боялся подумать. Потому что самая важная деталь лежала внизу, на площадке перед выходом из Последней Башни — огромный валун, невесть как там очутившийся. То есть, понятно, что свалился он откуда-то сверху — оттого и грохот ночью был, — но как он свалился, и что стало этому причиной?
Впрочем, положа руку на сердце — даже это сейчас было не важно. А важно было то, что мы оказались запертыми в этой проклятой башне. И мой план разваливался, — как гнилой плот в могучем речном потоке, — разваливался и тонул.
А как было хорошо продумано: истерика, отъезд раньше назначенного срока! Еще бы и деньги сберег. Главное ведь, что я почти все, что можно было, узнал. Осталось только удалиться, не задерживаясь до самых финальных сцен. Потому что все предыдущие мои коллеги оставались до завершения повествований — и неизменно возвращались ни с чем. Если возвращались…
Похоже, и мне грозит разделить их незавидную участь.
Но обо всем этом можно будет подумать и позже, а сейчас нужно спускаться к нашим коллегам-внимающим, дабы не пропустить очередной сеанс.
И мы с Данкэном стали спускаться.
— Мугид уже знает? — спросил я. Глупый вопрос, если задуматься. Конечно, он знает. Вот только — что предпримет?
Журналист кивнул:
— Знает. Я сегодня ночью, когда он всех разогнал по номерам, подумал как раз о чем-нибудь таком, — подобном тому, что мы сейчас видели. И решил сходить посмотреть. Сначала выглянул из своего окна, но оттуда площадку не видно.
Пришлось подниматься наверх. Я, конечно, мог просто попытаться открыть наружную дверь на первом этаже, но… Внизу был Мугид, поэтому я не решился на такое. …В общем, я поднялся наверх.
Увидел то, что сегодня показал вам — было темно, но как раз к тому времени, когда я поднялся, из-за туч вышла луна — и решил было уже уходить. Я к лестнице, а там — стоит старик. Не поверите, но почувствовал себя нашкодившим мальчишкой, которого застали на месте преступления. И теперь должны выпороть… или того хуже. А он только сказал — тихо так, властно: Идите спать , — и отодвинулся вбок. Меня пропускал. Я и припустил вниз по лестнице. А он ведь наверняка поднимался не за тем, чтобы меня в кровать отослать. То есть, может и затем, но не только. Выходит, знает.
…На то, чтобы спуститься, у нас ушло меньше времени, чем на восхождение. Торопились, чтобы не опоздать на сеанс. Но когда пришли, обнаружили, что на первом этаже еще (или уже?!) никого нет. Я решил было заглянуть в комнатку, но сверху на лестнице раздались голоса, и вся честна компания, поевшая и довольная, снизошла к нам.
Впрочем, это только на первый взгляд мне показалось, что они довольные. Потом я пригляделся и понял, что ошибаюсь. Они были скорее перепуганы — просто, слишком старательно прятали свой испуг за фальшивыми улыбками.
Только долговязый юноша в очках смотрел на мир растерянно и кривил уголки губ. Только неестественно громко смеялась Карна. Только…
Мугид заметил нас и произнес ровным голосом, словно говорил о меню на ужин:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27