— Только вы, надеюсь, понимаете, что получите на руки сумму, меньшую, чем та, что указана в расписке?
Раф-аль-Мон вежливо изогнул левую бровь:
— Почему же?
— Налоги и все-такое, — неопределенно махнул рукой Харлин. — Но если вы желаете опротестовать подобный подход, мы готовы принять ваш протест на рассмотрение. Правда, это займет несколько дней, — (за которые казначей сумеет встретиться с принцем и выяснить, за что этому старикашке выдана такая расписка).
— Нет, господин Харлин, — натянуто улыбнулся Раф-аль-Мон. — Я не желаю опротестовать подобный подход. Я желаю получить означенную в расписке сумму.
— С вычетом налогов?
— Да, с вычетом налогов.
Пауза.
— Прошу вас, следуйте за мной.
Не выпуская из рук проклятой расписки, Харлин стремительно вышел из комнаты. Торговец поспешил за ним, мысленно потирая руки:
Удалось!
Они, словно два правительственных скорохода, промчались по коридорам дворца, вспугивая слуг и служанок, потом стали спускаться по витой лестнице вниз, к сокровищнице Пресветлых. Раф-аль-Мон к этому времени уже задыхался и проклинал резвость казначея; тот чувствовал себя не лучше. Сзади бряцали оружием и доспехами стражники: но не отставали ни на шаг.
Но вот дворцовый казначей остановился перед небольшой дверью, рядом с которой застыли очередные бдящие воины. Ключиком, висевшим на шее, Харлин отпер дверь, провернул несколько раз большое колесо, выпиравшее из стены справа от входа, и лишь после этого нажал на створку, отодвигая ее в сторону. Казначей, а за ним и торговец со стражниками вошли в сокровищницу.
Она оказалась не такой уж большой, какими привыкли расписывать сокровищницы досужие сплетники. И содержимое ее не было разбросано по всему полу в изящном беспорядке. Скорее сокровищница напоминала кладовую бережливой хозяйки — и одновременно закрома деревенской колдуньи. К стенам ее было пристроено огромное количество широких полок с невысокой окантовкой по краю, чтобы содержимое случайно не скатилось на пол. В качестве содержимого здесь были представлены все мыслимые драгоценные камни мира, а также золотые и серебряные слитки; предметы искусства, изготовленные из благородных материалов; жемчужины и многое другое. Каждый предмет имел бирочку, на которой указывалась его стоимость, время и источник поступления и тому подобные важные сведения. Драгоценные камни и монеты лежали в специальных пакетиках, тщательно взвешенные и оцененные; к пакетикам также были пришиты бирочки.
Раф-аль-Мон поневоле восхитился хозяйственным подходом дворцового казначея к своим обязанностям. Что не мешало торговцу чувствовать к Харлину одновременно и неприязнь. В особенности эта неприязнь усилилась, когда старик получил требуемую сумму (уже с вычетом налогов и прочего ). Он недовольно скривился, расписался в получении денег и поспешил прочь из сокровищницы, прижимая к груди несколько мешочков.
Стражники так же бесстрастно вышагивая позади. В результате Раф-аль-Мон заблудился. Он раздраженно обернулся и велел одному из болванов провести его к выходу.
Шагая по лабиринту коридоров, торговец полностью погрузился в свои размышления, поэтому изумленный возглас, разразившийся, подобно весеннему грому, над самым ухом, заставил Раф-аль-Мона нервно вздрогнуть. Он чуть было не выронил мешочки и сердито обернулся, намереваясь высказать наглецу все, что думает по этому поводу.
— Ты?! — гневно повторили у него над ухом.
Рядом с торговцем стоял еще один старик, одетый в простой полотняный халат серого цвета и подпоясанный нарагом. Голова незнакомца напоминала череп, который обтянули загоревшей кожей; причем обтягивали тщательно и со вкусом.
Светло-голубые глаза старика смотрели на Раф-аль-Мона с нескрываемым презрением, а правая рука поневоле легла на рукоять метательного ножа.
— Ты?!
Два возгласа прогремели почти одновременно.
— Что ты делаешь здесь, презренный сын проклятых родителей? — свирепо вопросил старик у торговца, но тот лишь осклабился в ответ.
— Ступай, куда шел, и не путайся у меня под ногами. Тебя это не касается.
— Возможно, — процедил загорелый. — Но если ты до сумерек, — (он демонстративно взглянул в окно — там солнце уже опустилось так, что цепляло одним краем за стену дворца), — если ты до сумерек не покинешь столицу, боюсь, твое тело завтра утром найдут в какой-нибудь сточной канаве.
— Жрецы Ув-Дайгрэйса замарают себя подобным деянием? — презрительно скривился Раф-аль-Мон.
— Для этого всегда найдется кто-нибудь попроще, — ответил загорелый. — Правда, узнай он, кого придется обслуживать , пришлось бы платить больше — за грязь на руках.
— Согласен, — кивнул торговец. — Платить пришлось бы больше. Но не за грязь, а за риск.
— Пшел! — прорычал загорелый.
Раф-аль-Мон хмыкнул и гордо зашагал дальше, сопровождаемый стражниками. Те за все время беседы не проронили ни слова, только прятали довольные улыбки в густых усах. Им тоже не нравился этот заносчивый старикашка, на их глазах нанесший урон сокровищнице Пресветлых — так что они не спешили вмешиваться.
Загорелый постоял, провожая Раф-аль-Мона насупленным взором, потом продолжил свой путь. Правда, теперь он немного изменил направление и шел к сокровищнице, чтобы переговорить с Харлином.
Дворцовый казначей как раз запирал двери хранилища. При этом он несколько раз путался в количестве поворотов колеса, чего раньше с ним никогда не случалось. Расписка, по которой он выдал сегодня драгоценные камни, произвела на Харлина сильное впечатление, в особенности же то, что она была настоящей. Он не мог представить себе, что кто-нибудь в состоянии подделать подобный документ и явиться с намерением получить по нему деньги, но еще меньше дворцовый казначей мог представить, что наследный принц способен выдать такую расписку на самом деле. Боги, да что же такое этот Раф-аль-Мон продал Пресветлому?! — ошарашенно думал Харлин, запирая дверь сокровищницы.
Наконец он справился с замками, и обернувшись, увидел Тиелига — верховного жреца Бога Войны. Жрец застыл на последней ступеньке лестницы черно-серой фигурой и, сложа руки, наблюдал за действиями Харлина. Когда его заметили, Тиелиг приветственно кивнул казначею и сделал шаг навстречу:
— Добрый день, Харлин. Да будут Боги милостивы к вам и вашему дому.
— Добрый день, Тиелиг, — сдержанно ответил тот. — К сожалению, ваше пожелание немного запоздало.
— Боюсь, что так, — согласился жрец. — По дороге сюда я встретил старика, который волочил в своих дрожащих лапах несколько мешочков с бирками сокровищницы. Но поскольку рядом с ним шагали стражники, я не стал останавливать его. Надеюсь, я не ошибся?
— Нет, — покачал головой Харлин. — Думаю, не ошиблись. Что привело вас ко мне в этот предзакатный час?
Тиелиг развел руками:
— Тот вопрос, который я уже успел задать. Что же за услуги Ашэдгуну оказал этот старик?
— Не имею ни малейшего представления, — признался Харлин, промакивая лысину скомканным платком. — Я получил расписку от принца и не имел ни малейших оснований не выплачивать денег.
— Да? — удивился Тиелиг. — Странно, мне всегда казалось, что такой финансист, как вы, способен изобрести сотню-другую причин, если не найдет ни одной настоящей. Времена меняются.
— Скорее уж меняюсь я, — пробормотал с ноткой горечи казначей. — Проклятье! Хотел бы я знать…
Он замолчал и растерянно уставился на загнутые носки своих туфель.
— Думаю, завтра узнаете, — заметил Тиелиг. — Завтра Талигхилл приедет в столицу.
— С чего вы взяли?
— Руалнир просил меня приглядывать за принцем и помочь в случае надобности. Он собирался говорить с ним лично, чтобы тот на время отсутствия правителя находился в городе, но наследник не приехал. А почти сразу же после отбытия Руалнира в усадьбу Пресветлых отправился Армахог с письмом к принцу. Думаю, завтра Талигхилла следует ждать во дворце.
— Вы просто поразительно осведомлены, — слабо улыбнулся Харлин. Последние несколько часов вымотали его, в том числе и сумасшедший бег по коридорам.
— Ничего поразительного, — пожал плечами Тиелиг. — В конце концов, я верховный жрец Ув-Дайгрэйса.
Он развернулся и стал подниматься по лестнице вверх, а Харлин задумался. О том, почему жрец Бога Войны осведомлен о таких вещах, как переезд наследника в столицу. И еще о том, как Тиелиг станет присматривать за принцем, который на дух не переносит служителей и любых других упоминаний о Богах.
Так ни к чему и не прийдя, дворцовый казначей отправился наверх вслед за верховным жрецом.
/смещение, неожиданное и яркое — как, впрочем, всегда/
В парке была глубокая ночь, о чем свидетельствовали хоры цикад и одноглазая луна, наблюдавшая за игрой. На веранде зажгли свечи, а на столике рядом с принцем и старэгхом поставили вазочки с фруктами и печеньем. Здесь же отдавали последнее тепло ночному воздуху чашки с чаем — некогда горячие.
Последняя атака захлебнулась. Талигхилл вывел резервы и добивал остатки Армахогова воинства.
— Все, — неожиданно произнес тот, откидываясь в кресле и протягивая руку к остывшему чаю.
— Что? — не понял сначала Талигхилл.
— Я проиграл, — ответил старэгх, топорща усы и отхлебывая из чашки. — Разбит полностью, и армия восстановлению не подлежит. Поздравляю, Пресветлый.
Принц не сдержался и довольно улыбнулся, надеясь, что пляшущие тени скроют его улыбку — слишком уж мальчишечьей она могла показаться.
— Ну что ж… — он тоже потянулся за чашкой. — А знаете, в чем ваша ошибка?
— Нет, Пресветлый, не знаю, — покачал головой Армахог. Хотел было что-то добавить, но в последний момент все-таки промолчал.
— Все дело в том, что вы… — принц запнулся, подбирая слова, — вы дорожите каждым своим воином, печетесь о части, а в результате теряете целое.
Звучит, как плохо заученная фраза , — почему-то подумалось Армахогу. Он развел руками:
— Я поступаю так, как привык поступать в жизни.
Талигхилл недовольно скривился, и на сей раз он не хотел, чтобы тени скрывали его мимику.
— А махтас и есть одно из проявлений жизни, — заметил принц. — Разве не так?
— Как будет угодно Пресветлому, — поклонился Армахог. — Уже поздно. Я могу идти?
— Да, разумеется. Если желаете, вам постелят в гостевой, а нет — дадут эскорт до столицы. Но если останетесь, завтра отправимся вместе — я тоже еду в город.
— Вряд ли мне потребуется эскорт, Пресветлый, — старэгх отставил чашку с чаем и поднялся. — Сомнительно, чтобы кто-нибудь решился напасть на меня, а если такое и произойдет — что же, в мире станет на несколько нечестивых душ меньше. Спокойной ночи.
Принц проводил Армахога недовольным взглядом.
Потом зевнул и потянулся за яблоком. Случайно заметил лист письма, которое привез днем старэгх.
Отец уехал.
Неожиданная тоска сдавила грудь, так что принц поперхнулся и с силой зашвырнул яблоко в темноту. Демоны! что происходит?!
Но он знал, что происходит. Вернее, только догадывался. Догадывался, что это как-то связано с его снами, но думать о происходящим не желал.
Все образуется.
/Ты же знаешь, что это ложь/
Все образуется! Сны — чепуха!
/Нет. И ты знаешь это/
Чепуха! Чушь! Это всего лишь сны.
/У других людей это было бы всего лишь снами. Но не у тебя. Не у тебя…/
Трудно спорить с самим собой. Значительно проще пойти наверх, в спальню.
Даже если ты знаешь, что там тебя ждут черные лепестки.
/мельканье радужных перьев — смещение/
Армахог горячил коня и ругал себя за собственную глупость. Он вполне мог остаться ночевать в усадьбе. Но последние слова принца о том, что махтас — это одно из проявлений жизни , задели его сильнее, чем старэгх ожидал.
Из-за этой проклятой игры наследник не приехал попрощаться с отцом. Из-за нее…
Навстречу Армахогу из тьмы вылетела карета и, громыхая, пронеслась в противоположном направлении. В приоткрытом окне на мгновение появилось лицо, и это лицо показалось старэгху знакомым. Тот старикашка, что встретился сегодня в усадьбе Пресветлых. Странные совпадения.
Конь всхрапнул под ним, словно сетуя на нелегкую жизнь, но продолжал скакать в сторону Гардгэна. Армахог еще раз оглянулся, но карета уже исчезла в ночи, а гнаться за ней старэгху вовсе не улыбалось. Он дал коню шпор и покачал головой. Тяжелый день. Еще и проигрался в этот треклятый махтас.
Где-то далеко впереди показались огоньки часовых на башнях города.
Когда Армахог въехал на улицы Гардгэна, предварительно выругав нерадивых дежурных, что стояли на страже у ворот, он заметил несколько серых фигур, вышагивающих по мостовой. Но стоило ли чересчур удивляться тому, что в эту необычную ночь, завершавшую столь необычный день, жрецы Бога Войны Ув-Дайгрэйса не спят? Наверное, не стоило.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Я пошевелился, чувствуя, как болит затекшая шея. Да что там шея — все тело ныло, словно я просидел в кресле целый день. Странно, но в прошлый раз я таким разбитым себя не чувствовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Раф-аль-Мон вежливо изогнул левую бровь:
— Почему же?
— Налоги и все-такое, — неопределенно махнул рукой Харлин. — Но если вы желаете опротестовать подобный подход, мы готовы принять ваш протест на рассмотрение. Правда, это займет несколько дней, — (за которые казначей сумеет встретиться с принцем и выяснить, за что этому старикашке выдана такая расписка).
— Нет, господин Харлин, — натянуто улыбнулся Раф-аль-Мон. — Я не желаю опротестовать подобный подход. Я желаю получить означенную в расписке сумму.
— С вычетом налогов?
— Да, с вычетом налогов.
Пауза.
— Прошу вас, следуйте за мной.
Не выпуская из рук проклятой расписки, Харлин стремительно вышел из комнаты. Торговец поспешил за ним, мысленно потирая руки:
Удалось!
Они, словно два правительственных скорохода, промчались по коридорам дворца, вспугивая слуг и служанок, потом стали спускаться по витой лестнице вниз, к сокровищнице Пресветлых. Раф-аль-Мон к этому времени уже задыхался и проклинал резвость казначея; тот чувствовал себя не лучше. Сзади бряцали оружием и доспехами стражники: но не отставали ни на шаг.
Но вот дворцовый казначей остановился перед небольшой дверью, рядом с которой застыли очередные бдящие воины. Ключиком, висевшим на шее, Харлин отпер дверь, провернул несколько раз большое колесо, выпиравшее из стены справа от входа, и лишь после этого нажал на створку, отодвигая ее в сторону. Казначей, а за ним и торговец со стражниками вошли в сокровищницу.
Она оказалась не такой уж большой, какими привыкли расписывать сокровищницы досужие сплетники. И содержимое ее не было разбросано по всему полу в изящном беспорядке. Скорее сокровищница напоминала кладовую бережливой хозяйки — и одновременно закрома деревенской колдуньи. К стенам ее было пристроено огромное количество широких полок с невысокой окантовкой по краю, чтобы содержимое случайно не скатилось на пол. В качестве содержимого здесь были представлены все мыслимые драгоценные камни мира, а также золотые и серебряные слитки; предметы искусства, изготовленные из благородных материалов; жемчужины и многое другое. Каждый предмет имел бирочку, на которой указывалась его стоимость, время и источник поступления и тому подобные важные сведения. Драгоценные камни и монеты лежали в специальных пакетиках, тщательно взвешенные и оцененные; к пакетикам также были пришиты бирочки.
Раф-аль-Мон поневоле восхитился хозяйственным подходом дворцового казначея к своим обязанностям. Что не мешало торговцу чувствовать к Харлину одновременно и неприязнь. В особенности эта неприязнь усилилась, когда старик получил требуемую сумму (уже с вычетом налогов и прочего ). Он недовольно скривился, расписался в получении денег и поспешил прочь из сокровищницы, прижимая к груди несколько мешочков.
Стражники так же бесстрастно вышагивая позади. В результате Раф-аль-Мон заблудился. Он раздраженно обернулся и велел одному из болванов провести его к выходу.
Шагая по лабиринту коридоров, торговец полностью погрузился в свои размышления, поэтому изумленный возглас, разразившийся, подобно весеннему грому, над самым ухом, заставил Раф-аль-Мона нервно вздрогнуть. Он чуть было не выронил мешочки и сердито обернулся, намереваясь высказать наглецу все, что думает по этому поводу.
— Ты?! — гневно повторили у него над ухом.
Рядом с торговцем стоял еще один старик, одетый в простой полотняный халат серого цвета и подпоясанный нарагом. Голова незнакомца напоминала череп, который обтянули загоревшей кожей; причем обтягивали тщательно и со вкусом.
Светло-голубые глаза старика смотрели на Раф-аль-Мона с нескрываемым презрением, а правая рука поневоле легла на рукоять метательного ножа.
— Ты?!
Два возгласа прогремели почти одновременно.
— Что ты делаешь здесь, презренный сын проклятых родителей? — свирепо вопросил старик у торговца, но тот лишь осклабился в ответ.
— Ступай, куда шел, и не путайся у меня под ногами. Тебя это не касается.
— Возможно, — процедил загорелый. — Но если ты до сумерек, — (он демонстративно взглянул в окно — там солнце уже опустилось так, что цепляло одним краем за стену дворца), — если ты до сумерек не покинешь столицу, боюсь, твое тело завтра утром найдут в какой-нибудь сточной канаве.
— Жрецы Ув-Дайгрэйса замарают себя подобным деянием? — презрительно скривился Раф-аль-Мон.
— Для этого всегда найдется кто-нибудь попроще, — ответил загорелый. — Правда, узнай он, кого придется обслуживать , пришлось бы платить больше — за грязь на руках.
— Согласен, — кивнул торговец. — Платить пришлось бы больше. Но не за грязь, а за риск.
— Пшел! — прорычал загорелый.
Раф-аль-Мон хмыкнул и гордо зашагал дальше, сопровождаемый стражниками. Те за все время беседы не проронили ни слова, только прятали довольные улыбки в густых усах. Им тоже не нравился этот заносчивый старикашка, на их глазах нанесший урон сокровищнице Пресветлых — так что они не спешили вмешиваться.
Загорелый постоял, провожая Раф-аль-Мона насупленным взором, потом продолжил свой путь. Правда, теперь он немного изменил направление и шел к сокровищнице, чтобы переговорить с Харлином.
Дворцовый казначей как раз запирал двери хранилища. При этом он несколько раз путался в количестве поворотов колеса, чего раньше с ним никогда не случалось. Расписка, по которой он выдал сегодня драгоценные камни, произвела на Харлина сильное впечатление, в особенности же то, что она была настоящей. Он не мог представить себе, что кто-нибудь в состоянии подделать подобный документ и явиться с намерением получить по нему деньги, но еще меньше дворцовый казначей мог представить, что наследный принц способен выдать такую расписку на самом деле. Боги, да что же такое этот Раф-аль-Мон продал Пресветлому?! — ошарашенно думал Харлин, запирая дверь сокровищницы.
Наконец он справился с замками, и обернувшись, увидел Тиелига — верховного жреца Бога Войны. Жрец застыл на последней ступеньке лестницы черно-серой фигурой и, сложа руки, наблюдал за действиями Харлина. Когда его заметили, Тиелиг приветственно кивнул казначею и сделал шаг навстречу:
— Добрый день, Харлин. Да будут Боги милостивы к вам и вашему дому.
— Добрый день, Тиелиг, — сдержанно ответил тот. — К сожалению, ваше пожелание немного запоздало.
— Боюсь, что так, — согласился жрец. — По дороге сюда я встретил старика, который волочил в своих дрожащих лапах несколько мешочков с бирками сокровищницы. Но поскольку рядом с ним шагали стражники, я не стал останавливать его. Надеюсь, я не ошибся?
— Нет, — покачал головой Харлин. — Думаю, не ошиблись. Что привело вас ко мне в этот предзакатный час?
Тиелиг развел руками:
— Тот вопрос, который я уже успел задать. Что же за услуги Ашэдгуну оказал этот старик?
— Не имею ни малейшего представления, — признался Харлин, промакивая лысину скомканным платком. — Я получил расписку от принца и не имел ни малейших оснований не выплачивать денег.
— Да? — удивился Тиелиг. — Странно, мне всегда казалось, что такой финансист, как вы, способен изобрести сотню-другую причин, если не найдет ни одной настоящей. Времена меняются.
— Скорее уж меняюсь я, — пробормотал с ноткой горечи казначей. — Проклятье! Хотел бы я знать…
Он замолчал и растерянно уставился на загнутые носки своих туфель.
— Думаю, завтра узнаете, — заметил Тиелиг. — Завтра Талигхилл приедет в столицу.
— С чего вы взяли?
— Руалнир просил меня приглядывать за принцем и помочь в случае надобности. Он собирался говорить с ним лично, чтобы тот на время отсутствия правителя находился в городе, но наследник не приехал. А почти сразу же после отбытия Руалнира в усадьбу Пресветлых отправился Армахог с письмом к принцу. Думаю, завтра Талигхилла следует ждать во дворце.
— Вы просто поразительно осведомлены, — слабо улыбнулся Харлин. Последние несколько часов вымотали его, в том числе и сумасшедший бег по коридорам.
— Ничего поразительного, — пожал плечами Тиелиг. — В конце концов, я верховный жрец Ув-Дайгрэйса.
Он развернулся и стал подниматься по лестнице вверх, а Харлин задумался. О том, почему жрец Бога Войны осведомлен о таких вещах, как переезд наследника в столицу. И еще о том, как Тиелиг станет присматривать за принцем, который на дух не переносит служителей и любых других упоминаний о Богах.
Так ни к чему и не прийдя, дворцовый казначей отправился наверх вслед за верховным жрецом.
/смещение, неожиданное и яркое — как, впрочем, всегда/
В парке была глубокая ночь, о чем свидетельствовали хоры цикад и одноглазая луна, наблюдавшая за игрой. На веранде зажгли свечи, а на столике рядом с принцем и старэгхом поставили вазочки с фруктами и печеньем. Здесь же отдавали последнее тепло ночному воздуху чашки с чаем — некогда горячие.
Последняя атака захлебнулась. Талигхилл вывел резервы и добивал остатки Армахогова воинства.
— Все, — неожиданно произнес тот, откидываясь в кресле и протягивая руку к остывшему чаю.
— Что? — не понял сначала Талигхилл.
— Я проиграл, — ответил старэгх, топорща усы и отхлебывая из чашки. — Разбит полностью, и армия восстановлению не подлежит. Поздравляю, Пресветлый.
Принц не сдержался и довольно улыбнулся, надеясь, что пляшущие тени скроют его улыбку — слишком уж мальчишечьей она могла показаться.
— Ну что ж… — он тоже потянулся за чашкой. — А знаете, в чем ваша ошибка?
— Нет, Пресветлый, не знаю, — покачал головой Армахог. Хотел было что-то добавить, но в последний момент все-таки промолчал.
— Все дело в том, что вы… — принц запнулся, подбирая слова, — вы дорожите каждым своим воином, печетесь о части, а в результате теряете целое.
Звучит, как плохо заученная фраза , — почему-то подумалось Армахогу. Он развел руками:
— Я поступаю так, как привык поступать в жизни.
Талигхилл недовольно скривился, и на сей раз он не хотел, чтобы тени скрывали его мимику.
— А махтас и есть одно из проявлений жизни, — заметил принц. — Разве не так?
— Как будет угодно Пресветлому, — поклонился Армахог. — Уже поздно. Я могу идти?
— Да, разумеется. Если желаете, вам постелят в гостевой, а нет — дадут эскорт до столицы. Но если останетесь, завтра отправимся вместе — я тоже еду в город.
— Вряд ли мне потребуется эскорт, Пресветлый, — старэгх отставил чашку с чаем и поднялся. — Сомнительно, чтобы кто-нибудь решился напасть на меня, а если такое и произойдет — что же, в мире станет на несколько нечестивых душ меньше. Спокойной ночи.
Принц проводил Армахога недовольным взглядом.
Потом зевнул и потянулся за яблоком. Случайно заметил лист письма, которое привез днем старэгх.
Отец уехал.
Неожиданная тоска сдавила грудь, так что принц поперхнулся и с силой зашвырнул яблоко в темноту. Демоны! что происходит?!
Но он знал, что происходит. Вернее, только догадывался. Догадывался, что это как-то связано с его снами, но думать о происходящим не желал.
Все образуется.
/Ты же знаешь, что это ложь/
Все образуется! Сны — чепуха!
/Нет. И ты знаешь это/
Чепуха! Чушь! Это всего лишь сны.
/У других людей это было бы всего лишь снами. Но не у тебя. Не у тебя…/
Трудно спорить с самим собой. Значительно проще пойти наверх, в спальню.
Даже если ты знаешь, что там тебя ждут черные лепестки.
/мельканье радужных перьев — смещение/
Армахог горячил коня и ругал себя за собственную глупость. Он вполне мог остаться ночевать в усадьбе. Но последние слова принца о том, что махтас — это одно из проявлений жизни , задели его сильнее, чем старэгх ожидал.
Из-за этой проклятой игры наследник не приехал попрощаться с отцом. Из-за нее…
Навстречу Армахогу из тьмы вылетела карета и, громыхая, пронеслась в противоположном направлении. В приоткрытом окне на мгновение появилось лицо, и это лицо показалось старэгху знакомым. Тот старикашка, что встретился сегодня в усадьбе Пресветлых. Странные совпадения.
Конь всхрапнул под ним, словно сетуя на нелегкую жизнь, но продолжал скакать в сторону Гардгэна. Армахог еще раз оглянулся, но карета уже исчезла в ночи, а гнаться за ней старэгху вовсе не улыбалось. Он дал коню шпор и покачал головой. Тяжелый день. Еще и проигрался в этот треклятый махтас.
Где-то далеко впереди показались огоньки часовых на башнях города.
Когда Армахог въехал на улицы Гардгэна, предварительно выругав нерадивых дежурных, что стояли на страже у ворот, он заметил несколько серых фигур, вышагивающих по мостовой. Но стоило ли чересчур удивляться тому, что в эту необычную ночь, завершавшую столь необычный день, жрецы Бога Войны Ув-Дайгрэйса не спят? Наверное, не стоило.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Я пошевелился, чувствуя, как болит затекшая шея. Да что там шея — все тело ныло, словно я просидел в кресле целый день. Странно, но в прошлый раз я таким разбитым себя не чувствовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27