— Не чертыхайся, Амос, а попробуй в другой раз; положи еще побольше пороху, если не разорвет ружья.
Грин засыпал заряд посолиднее, выбрав из мешка хорошую круглую пулю; но когда он поднял голову, то не было ни метиса, ни индейцев. По реке ирокезская пирога летела так быстро, как только могли унести ее двадцать весел; но за исключением этого темного пятна на голубой поверхности воды не было видно и следа врага. Они исчезли, как кошмарный сон, дурное сновидение. Осталась простреленная ограда, груды мертвых тел во дворе, обгоревшие дома без крыш, а безмолвные леса сияли в лучах утреннего солнца, мирные и спокойные, как будто в них не бушевали в смертельном бою враги, словно вырвавшиеся из ада.
— Честное слово, они, кажется, ушли! — крикнул де ла Ну.
— Берегись, не хитрость ли эта какая, — проговорил осторожный дю Лю. — Зачем им бежать от шести человек, когда они победили шестьдесят.
Но крестьянин, взглянув в другое окно, тотчас же упал на колени с поднятыми к небу руками и почерневшим от пороха лицом, бормоча слова молитвы и благодарности. Его товарищи подбежали к окну и радостные восклицания огласили комнату: целая флотилия лодок покрывала реку; солнце играло на дулах мушкетов и на металлических уборах сидевших в лодках людей. Уже можно было рассмотреть белые мундиры регулярных войск, коричневые куртки «лесных бродяг», яркие одежды гуронов и алгонкинов. Все ближе и ближе подплывали они, покрывая реку во всю ее ширь и становясь виднее с каждым мигом, а далеко, на южном изгибе, ирокезская пирога казалась маленьким движущимся пятнышком, подлетевшим вдруг к дальнему берегу и исчезнувшим под тенью деревьев. Минуту спустя оставшиеся в живых уже были на берегу, махая в воздухе шляпами, а носы лодок спасителей уже шуршали по песку.
На корме передней лодки сидел сморщенный человек в большом русом парике, а на коленях у него лежала рапира с позолоченным эфесом. Он выскочил из лодки, как только киль коснулся дна, пошел по воде, поднимая брызги своими высокими сапогами, и бросился в объятия старого вельможи.
— Мой милый Шарль, — крикнул он, — вы защищались геройски! Как, вас только шестеро? Ай! Кровавое было дельце!
— Я знал, что вы не оставите товарища в беде, Шамблн. Мой сын убит. А жена — вон в том ирокезском челноке.
Комендант форта С. — Луи с молчаливым сочувствием пожал руку приятеля.
— Остальные добрались благополучно, — произнес он, спустя некоторое время. — Захватили только одну эту лодку, потому что у них сломалось весло. Трое утонули, а двух забрали. Как я слышал, кроме вашей супруги, там находилась еще какая-то дама, француженка.
— Да, ее муж также в плену.
— Ах, бедняга. Ну, если вы с товарищами чувствуете в себе достаточно сил, чтобы плыть за ними, то мы, не теряя ни минуты, отправимся в путь. Десять человек я оставлю здесь в доме, так что вы можете взять их лодку. Садитесь скорее, и вперед: от вашей поспешности зависит жизнь или смерть этих пленников.
Глава XXXIX. КОНЕЦ
Ирокезы, втащив де Катина в пирогу, обошлись с ним достаточно вежливо. Так непонятны были для них побуждения, заставившие этого человека покинуть безопасное убежище и отдаться в их руки, что они сочли офицера сумасшедшим, а эта болезнь внушала индейцам страх и уважение. Они даже не скрутили ему рук: не будет же он пытаться бежать, коли сам добровольно приплыл к врагу. Два воина обыскали его, с целью убедиться, нет ли у него оружия, затем бросили на дно между двумя женщинами. Потом лодка подплыла к берегу и гребцы передали весть о приближении гарнизона форта С. — Луи; после чего лодка отчалила и быстро понеслась по середине реки. Адель была смертельно бледна, и рука, за которую схватил ее муж, была холодна, как мрамор.
— Дорогая моя, — шептал он, — скажи мне, невредима ли ты, не обидели ли тебя?
— О, Амори, зачем ты здесь! Зачем, Амори? О, я знаю, что могла бы вынести все, но если тронут тебя, я не выдержу.
— Как мог я оставаться там, зная, что ты в руках ирокезов! Я сошел бы с ума.
— Ах, единственным моим утешением была мысль, что ты в безопасности.
— Нет, нет, мы столько перенесли вместе, что не можем больше расставаться. Что такое смерть, Адель? Зачем нам бояться ее?
— Я не боюсь смерти.
— И я тоже. Все будет, в конце концов, хорошо: останемся в живых, сохраним воспоминание об этом времени; умрем — рука об руку перейдем в иную жизнь. Смелее, родная, все обойдется хорошо для нас.
— Скажите мне, сударь, — спросила Онега, — жив ли еще мой господин?
— Да, он жив и здоров.
— Это хорошо. Он — великий вождь, и я никогда не жалела, не жалею и теперь, что вышла замуж за человека не моего народа. Но мой сын!.. Кто отдаст мне моего Ахилла? Он был похож на молодое деревце, такой стройный и крепкий. Кто другой мог бегать, скакать, плавать, как он? Раньше, чем зайдет солнце, мы все будем мертвы, и я рада этому, так как снова встречусь с моим мальчиком.
Ирокезы усердно налегали на весла, пока между ними и «Св. Марией» не осталось пространство миль в десять. Затем они причалили к берегу в небольшом заливчике на своей стороне реки, выскочили из лодки и вытащили пленников. Восемь человек на плечах отнесли лодку в лес, где спрятали ее между двумя свалившимися деревьями, замаскировав грудой ветвей. Потом, коротко посовещавшись, они построились в цепочку, поместив трех обреченных в середину, и двинулись к своему лагерю. Отряд индейцев состоял из пятнадцати человек: восемь шли впереди, семь сзади. Все были вооружены, все быстроноги, как лани, поэтому о бегстве нечего было и помышлять. Пленникам оставалось только идти за своими провожатыми и терпеливо ожидать своей участи.
Целый день несчастные жертвы были в пути. Они то пересекали обширные болота, тянувшиеся вдоль голубых лесных озер, где при их приближении из тростников поднимался серый аист, тяжело хлопая крыльями, то углублялись в лесную чащу, где царил вечный полумрак, и только звук падения дикого каштана да щелканье белки на сотне футов над их головами нарушали полную тишину. Онега обладала выносливостью, свойственной индейским племенам, но Адель, несмотря на то, что ей приходилось странствовать и раньше, еще до вечера почувствовала усталость и боль в ногах. Поэтому де Катина облегченно вздохнул, увидев яркие отблески костра, внезапно засверкавшие между стволами деревьев. Это был индейский лагерь, куда собралась уже большая часть боевого отряда, прогнанного из «Св. Марии». Тут же находилась и масса женщин, пришедших из селений могавков и каюга, чтобы быть поближе к своим мужьям. Образуя кольцо, стояли вигвамы. Перед каждым из них горел огонь, а над огнем, на деревянном треножнике, висел котелок для приготовления ужина. В центре лагеря пылал громадный костер, сооруженный из ветвей, наваленных в виде круга. Внутри круга была оставлена открытой площадка футов в двадцать шириной, в середине которой находился столб, и к нему было привязано что-то вымазанное красным и черным. Де Катина быстро заслонил перед Аделью это ужасное зрелище, но — поздно. Она увидела, вздрогнула и порывисто вздохнула, однако ни единого звука не вырвалось из ее бледных плотно стиснутых губ.
— Итак, они уже начали, — спокойно проговорила Онега. — Ну теперь очередь за нами. Мы покажем им, что умеем умирать.
— Но они не причинили нам ничего дурного, — ответил де Катина. — Может быть, они оставят нас для выкупа или обмена.
Индеанка покачала головой.
— Не обманывайте себя несбыточными надеждами, — промолвила она. — Если ирокезы кротки с вами, это первый признак того, что они готовят вам лютую казнь. Вашу жену отдадут замуж за кого-нибудь из племени, а наша судьба — мучительная смерть. Ваша, потому что вы воин, моя как старухи.
Выдадут замуж… Эти ужасные слова причинили молодым людям такие страдания, какие не могла вызвать даже мысль о смерти. Де Катина опустил голову на грудь, покачнулся и упал бы, если б Адель не схватила его за руку.
— Не бойся, милый Амори, — шепнула она. — Все может случиться, но только не это, потому что, клянусь тебе, я не переживу позора. Да, пускай это грех, но если смерть не придет ко мне сама, я пойду навстречу ей.
Де Катина взглянул на нежное личико, в чертах которого теперь сквозила твердая, непоколебимая решимость. Он знал, что жена выполнит свое намерение и последний удар упадет мимо. Мог ли он когда-либо предполагать, что сердце его забьется от радости при мысли о смерти жены? Когда они прибыли в селение ирокезов, навстречу им выбежали все его жители, и пленникам пришлось идти под шквалом страшных криков. Пленников провели через толпу к отдельно стоявшей хижине. За исключением нескольких ивовых рыболовных сетей, висевших на стене, и кучи тыкв в углу, она была совершенно пуста.
— Вожди придут и решат нашу участь, — сказала Онега. — Вот они уже идут и вы увидите, что я права, зная прекрасно обычаи моего народа.
Минуту спустя старый боевой вождь в сопровождении двух более молодых воинов и бородатого полу-голландца-полуирокеза, руководившего нападением на замок, остановились на пороге хижины, глядя на пленников и обмениваясь короткими горловыми звуками. Знаки Сокола, Волка, Медведя и Змеи указывали, что все они отпрыски знатных семей своего народа. Метис курил глиняную трубку, но говорил больше всех, очевидно, споря с одним из молодых дикарей, согласившимся, наконец, с его мнением. После чего старый вождь строго проговорил несколько коротких фраз, и дело, очевидно, надо было считать решенным.
— А ты, прекрасная госпожа, — сказал по-французски метис, обращаясь к Онеге, — сегодня получишь хороший урок за то, что пошла против своего народа.
— Ах, ты ублюдок! — гневно выкрикнула бесстрашная старуха. — Тебе следовало бы снять шляпу, когда говоришь с женщиной, в жилах которой течет более благородная кровь. Онон, ты — воин? Ты, который с тысячей человек за спиной не смог войти в дом, защищаемый горстью бедных хлебопашцев. Что удивительного, если народ твоего отца отверг такого вояку. Ступай копать землю или играть в камешки, а не то, пожалуй, встретишь когда-нибудь в лесах настоящего мужчину и тогда навлечешь несмываемый позор на приютившее такого ублюдка племя.
Злое лицо метиса смертельно побледнело при презрительно дерзких словах пленницы. Он подскочил к ней и, схватив ее руку, сунул указательный палец Онеги в свою горящую трубку. Она не сделала ни малейшего усилия освободить палец и продолжала сидеть со спокойным лицом, смотря через открытую дверь на заходящее солнце и на болтавших между собой индейцев. Метис внимательно следил за лицом врага в надежде увидеть судорогу боли на нем — тщетно; наконец он с проклятием бросил ее руку и выбежал из хижины. Онега сунула обуглившийся палец за пазуху и рассмеялась.
— Он никуда не годится! — крикнула она. — Не знает даже, как надо мучить. Ну, я бы сумела заставить его кричать. Уверена в этом. Но вы… как вы бледны, сударь.
— Это от только что виденного ужаса. Ух, если бы мы могли стать лицом друг к другу, я — со шпагой, он — с каким угодно оружием… клянусь господом богом, он ответил бы кровью за свое злодеяние.
Индеанка казалась удивленной.
— Мне странно, что вы еще можете думать обо мне, когда сами в таком же положении, — проговорила она. — Но наша судьба будет именно такой, как я предсказывала.
— Ах!
— Мы с вами умрем у столба. Ее отдадут псу, только что выбежавшему от нас.
— Адель! Адель! Что мне делать?
Де Катина в безысходном отчаянии рвал на себе волосы.
— Не бойся, Амори, не бойся; у меня хватит решимости. Смерть так желанна, если за гробом нас ждет вечный союз.
— Молодой вождь заступался за вас; он говорил, что Гитчи-Маниту великий поразил вас безумием; это ясно следует из поступка — приплыть добровольно к пироге. И гнев духа падет на племя, если вас приведут к столбу. Но метис доказывал, что у бледнолицых любовь часто походит на безумие и что она-то и побудила вас решиться на этот шаг. Тогда приговорили вас к смерти, а ее в вигвам метиса, так как он предводительствовал боевым отрядом. К Онеге сердца их жестоки, и они казнят меня сосновыми лучинками.
Де Катина прошептал молитву всевышнему с просьбой ниспослать ему мужество встретить смерть, как подобает воину и дворянину.
— Когда назначена казнь? — спросил он.
— Теперь, Сейчас. Они пошли все подготовить. Но у вас есть еще время, так как меня казнят первой.
— Амори, Амори, нельзя ли нам умереть вместе, сейчас? — крикнула Адель, обнимая мужа. — Если это грех, то бог, наверно, простит его нам. Уйдем отсюда, любимый мой. Покинем этих кошмарных людей, этот жестокий свет. Уйдем туда, где мы обретем покой…
Глаза индеанки заблестели от удовольствия.
— Хорошо сказано, Белая Лилия, — крикнула она. — Зачем ждать, когда они схватят вас. Взгляни: блеск их огней уже отражается на стволах деревьев. Если вы умрете от своей собственной руки, они лишатся зрелища, а предводитель их — невесты. И в конце концов вы будете победителями, а они побежденными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46