Действительно, со стороны ограды, защищаемой де Катина, пальба стала гораздо ожесточеннее, и было ясно, что именно здесь будет сосредоточен главный удар ирокезов. Из-за каждого ствола, пня и куста вылетали красные искры, окруженные серым дымом, и пули пели непрерывную песню смерти, пролетая сквозь бойницы. Амос просверлил себе дыру в частоколе на фут от земли и, лежа ничком, заряжал ружье, стреляя с обычным методическим спокойствием. Рядом с ним стоял Эфраим Савэдж, с сурово сжатыми губами и горящими глазами из-под нахмуренных бровей. Вся душа его была поглощена истреблением «амалекитян». Шляпа капитана свалилась с головы, седые волосы развевались по ветру, большие пятна пороха пестрили его загорелое лицо, а ссадина на правой щеке показывала, что индейская пуля успела задеть его. Де Катина держался как опытный стратег. Он расхаживал среди своих людей, бросая короткие фразы похвалы или предостережения, употребляя пламенные слова, грубые и меткие, от которых загораются сердца и вспыхивают щеки. Семеро из его людей были убиты, но так как атака, усилившись на его стороне, ослабела с другой, то старик де ла Ну поспешил к нему на помощь с сыном, а дю Лю привел подкрепление в десять человек. Де ла Ну только что протянул табакерку де Катина, как пронзительный крик сзади заставил первого обернуться. Онега ломала руки над трупом сына. Пуля прошла Ахиллу сквозь сердце, и он был мертв.
На одно лишь мгновение худое лицо старого вельможи слегка побледнело и рука, державшая золотую табакерку, закачалась, словно ветка от порыва ветра. Но он тотчас же овладел собой, сунул руку в карман и подавил судорогу, исказившую его лицо.
— Все де ла Ну умирают на поле чести, — произнес он. — Я думаю, в тот угол, где стоит пушка, надо прибавить людей.
Теперь стало ясно, почему ирокезы выбрали главной целью нападения именно восточную сторону. Здесь, между пушкой и оградой, находилась группа кустов, которая служила им надежной защитой. Там мог укрыться целый отряд, чтобы идти на окончательный приступ. Вот один за другим два воина переползли через неширокую полосу открытого пространства и скрылись в кустах, рядом с ними одним прыжком оказался и третий… Четвертого ранили, и он упал с перешибленной спиной в нескольких шагах от опушки леса, но нападавшие непрерывно стремились вперед, и уже тридцать шесть дикарей притаились в кустах. Настало время отличиться Амосу Грину.
С того места, где он лежал, отчетливо была видна полоска от срезанной им березовой коры. Грин знал, что прямо под ней лежит мешок с порохом. Он нацелился в полоску и потом медленно повел мушку ружья вниз, пока не установил ее, насколько мог точно, против деревца, росшего среди кустарника. Первый выстрел остался без последствий, а при втором он уже навел мушку на фут ниже. Пуля попала в мешок. От происшедшего мгновенно оглушительного взрыва задрожал дом и весь ряд крепких кольев ограды закачался, словно колосья в поле от порыва ветра. Столб синего дыма поднялся выше самых громадных деревьев, затем наступила гробовая тишина, нарушаемая только падением мертвых тел. Но вот раздался дикий крик радости осажденных, и в ответ на него — бешеный вой индейцев, и пальба из леса возобновилась с еще большей яростью.
Удар был нанесен врагу чувствительный. Из тридцати шести лучших воинов, посланных вперед, только четверо вернулись в лес, да и те были так изувечены, что могли считаться погибшими. Индейцы и раньше несли большие потери, но это новое бедствие заставило их переменить план атаки. Надо сказать, что ирокезы были настолько же осторожны, насколько храбры, и лучшим вождем считался у них тот, кто дорожил жизнью своих воинов. Пальба постепенно слабела и наконец, за исключением единичных выстрелов, почти замолкла.
— Неужели они прекратили атаку? — с радостью воскликнул де Катина. — Амос, вы, кажется, спасли нас.
Но осторожный дю Лю покачал головой:
— Скорее волк бросил бы полуобгрызанную кость, чем ирокезы такую добычу.
— Но ведь они понесли огромные потери.
— Да, но не столь ощутимые, как наши. Они потеряли пятьдесят из тысячи, мы — двадцать из шестидесяти. Нет, нет, у них идет военный совет и мы скоро почувствуем его результаты. А пока нам выпало несколько спокойных часов, послушайтесь меня — идите сосните немного. По вашим глазам я вижу, что вы не привыкли к бессоннице, а грядущая ночь вряд ли подарит вам отдых.
Де Катина действительно устал до последней степени. Амос Грин и капитан, завернувшись в свои одеяла, уже спали под защитой ограды, Амори же побежал наверх, сказать несколько слов утешения дрожащей Адели, затем кинулся на кровать и заснул мертвым сном без сновидений, сном изможденного человека. Когда новый взрыв пальбы разбудил его, солнце уже угасало и мягкие вечерние тона расцветили голые стены комнаты. Он вскочил с кровати, схватил мушкет и бросился вниз. Защитники собрались у бойниц, а дю Лю, де ла Ну и Амос Грин озабоченно шептались между собою. Мимоходом Амори заметил, что Онега, тихо причитая, все в том же положении сидит над трупом сына.
— Что случилось? Разве они наступают? — быстро спросил он.
— Негодяи задумали какую-то чертовщину, — произнес дю Лю, выглядывая из-за угла амбразуры. — Они собираются толпой на восточной стороне, а стреляют с юга. Индейцы обычно не нападают с открытого места, но если у них появится подозрение, что к нам подойдет помощь из форта, они отважатся и на. это.
— Лес впереди прямо-таки кишит ими, — заметил Амос. — Они хлопочут под кустами, словно бобры.
— Может быть, они намерены напасть с этой стороны под прикрытием стрельбы с флангов.
— Так и есть! — вскричал де ла Ну. — Принесите поскорее все лишние ружья и соберите сюда всех людей, оставив с каждой стороны по пять человек.
Едва он успел произнести эти слова, как из лесу раздался пронзительный призывный боевой клич. В одно мгновение на открытое пространство высыпала целая куча воинов и направилась к ограде, визжа, прыгая и размахивая в воздухе ружьями и томагавками. И в кошмарном сне не могли пригрезиться такие ужасные существа, как эти индейцы, с их ярко раскрашенными лицами, с их развевающимися чубами и размахивающими в воздухе руками, с их конвульсивно извивающимися телами. Некоторые из передних несли челноки и, подбежав к ограде, ставили их стоймя и лезли по ним, словно по лестницам. Другие стреляли сквозь бойницы так, что дула их мушкетов ударялись о дула ружей противников; третьи вскарабкивались на верх ограды и бесстрашно спрыгивали внутрь двора. Канадцы ожесточенно сопротивлялись, как люди, которые не ждут пощады. Они стреляли, еле успевая заряжать ружья, и, обернувши мушкеты, бешено колотили прикладами по каждой башке, показывающейся над оградой. Во дворе стоял невообразимый шум: возгласы и крики французов, завывание дикарей, вопли ужаса испуганных женщин — и среди всего этого гама возвышался голос старого вельможи, умолявшего свой гарнизон держаться стойко. С рапирой в руке, без шляпы, со сбившимся париком, забыв все свои жеманные манеры, старый воин был тем же, как некогда при Рокруа, и вместе с дю Лю, Амосом Грином, де Катина и Эфраимом Савэджем оказывался впереди везде, где было особенно трудно. Они бились отчаянно, ружья их и приклады одерживали верх над томагавками, так что пятьдесят ирокезов, попавших за ограду, были большей частью мгновенно перебиты, а оставшиеся в живых бежали. Но внезапно с южной стороны, лишенной защиты, начался новый приступ. Дю Лю сразу увидел, что двор потерян и остается только одно средство спасти дом.
— Задержите их на минуту! — крикнул он и, подбежав к медной пушке, выпалил прямо в толпу дикарей. Затем, когда они на миг попятились, дю Лю, сунув гвоздь в запальное отверстие, вбил его ударом приклада, затем заклепал пушку с другой стороны и только после этого бросился к входной двери, куда нападавшие оттеснили остатки гарнизона. Канадцы кинулись в дом и с силой захлопнули за собой массивную дверь, сломав при этом ногу первому индейцу, попытавшемуся последовать за ними. Таким образом, защитники замка могли теперь передохнуть немного и обдумать, как поступить дальше.
Глава XXXVI. ПОЯВЛЕНИЕ МОНАХА
А дела их были из рук вон плохи. Если бы только враги смогли обратить жерла пушек против них, всякое сопротивление было бы бесполезным; но присутствие духа дю Лю избавило смельчаков от этой опасности. Однако число защитников замка страшно уменьшилось. Девятнадцать человек вошло в дом, из них один умер прямо на пороге, простреленный насквозь, а у другого оказалось томагавком разрублено плечо, и он не в состоянии был поднять мушкет. Дю Лю, де ла Ну и де Катина остались невредимыми, но Эфраиму Савэджу пуля пробила руку, а у Амоса из пореза на лице текла кровь. Остальные также пострадали более или менее, но теперь не время было думать о ранах, так как надвигавшаяся кровавая развязка требовала решительных действий. Несколькими выстрелами из забаррикадированных окон удалось очистить двор, ибо целиться стало куда как удобно, но, с другой стороны, и враги теперь могли укрыться за частоколом и вести огонь снаружи. С полдюжины защитников отвечали на пальбу, в то время как руководители обороны совещались.
— Вместе с нами двадцать пять женщин и четырнадцать детей, — говорил де ла Ну. — Я уверен, что вы, господа, согласитесь со мной, наша обязанность прежде всего подумать о них. Некоторые из вас, как и я, потеряли сына или брата. Так спасем же, по крайней мере, наших жен и сестер!
— Вверх по реке не видно ирокезских челноков, — заметил кто-то из собравшихся. — Если женщины отправятся ночью, они смогут добраться до форта.
— Клянусь св. Анной! — воскликнул дю Лю. — Хорошо бы услать отсюда и мужчин, так как я не знаю, продержимся ли мы до утра.
Одобрительный ропот пробежал между канадцами, но старый вельможа решительно покачал головой.
— Э, э! Это что за вздор! — возразил он. — Неужели мы бросим замок Св. Марии на разграбление первой шайке дикарей, вздумавшей напасть на него? Нет, нет, господа. Нас здесь еще около двадцати человек, а когда гарнизон получит известие о нападении на нас, — а это случится самое позднее завтра утром, — то, конечно, пришлет нам подкрепление.
Дю Лю угрюмо возразил:
— Если вы настаиваете на удержании этого дома, я не покину вас, но все же жаль бесполезно жертвовать такими храбрецами.
— Челноков едва хватит на женщин и детей, — сказал Терье. — Их всего-то два больших и четыре малых. Ни одному мужчине не найдется на них места.
— Значит, вопрос решен! — заявил де Катина. — Но кто же повезет женщин?
— По реке здесь всего несколько миль, и у нас все женщины умеют грести.
Ирокезы совершенно притихли, и только отдельные выстрелы напоминали об их присутствии. Потери индейцев были велики, и они, вероятнее всего, или занимались уборкой трупов, или держали совет о дальнейшем ходе битвы. Наступили сумерки; солнце уже зашло за горизонт. Предводители обороны, оставив по одному человеку у каждого окна, спустились к реке, туда, где на песке лежали челноки. К северу не было видно и признаков неприятеля.
— Нам везет, — проговорил Амос. — Собираются тучи. Будет темно.
— Это действительно счастье, ибо полнолуние народилось только три дня тому назад, — ответил дю Лю. — Удивляюсь, почему ирокезы не отрезали нас от реки; видимо, их лодки поплыли на юг за подкреплением. Они могут скоро возвратиться, а потому нам не следует терять ни минуты.
— Через час стемнеет, и можно будет отправиться в путь.
Собрали женщин и детей, указали им места в лодках. Жены крестьян, суровые, мужественные женщины, проведшие всю жизнь под угрозой опасности, относились к предстоящему отъезду в большинстве своем спокойно и рассудительно; только некоторые, помоложе, плакали. Женщина всегда храбрее, когда у нее имеется ребенок, отвлекающий ее мысли от собственной персоны, а тут как раз каждой замужней женщине на время плавания и было вручено по такому радикальному средству от страха. Начальство над женщинами было поручено индеанке Онеге, храброй и умной супруге владельца «Св. Марии».
— Это не очень далеко, Адель, — утешал де Катина жену, прижавшуюся к его плечу. — Помнишь, мы слышали церковный звон, путешествуя по лесу? Это благовестили как раз в форте С. — Луи, на расстоянии одной или двух миль отсюда.
— Но я не хочу покидать тебя, Амори. Мы не разлучались все это время. О, Амори, зачем нам расставаться теперь?
— Милая моя, дорогая, ты расскажешь там, в форте, что происходит здесь, и нам пришлют помощь.
— Пусть другие рассказывают, а я останусь здесь, Амори. Я буду помогать тебе, Амори. Онега научила меня заряжать ружье. Я не буду бояться, право, не буду, только позволь мне остаться здесь!
— Не проси об этом, Адель. Это невозможно, дитя. Я не могу оставить тебя в этом доме.
— Но я уверена, что так было бы лучше.
Более грубый мужской ум еще не научился ценить по достоинству тонких инстинктов, которыми руководствуется женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46