В четверти случаев ему даже удавалось получить удовольствие. Худшее, что могло его ожидать, – постельная мясорубка с потными телами и безжизненными глазами. Но к таким штукам ему уже удалось привыкнуть.
Таким вот было ремесло, державшее Гейвина на плаву. Днем, прикрываясь от света руками, он спал в своей уютной кровати, завернутый в простыни так, что его можно было принять за мумию египетского жреца. Около трех он вставал, брился, принимал душ. Затем проводил по меньшей мере полчаса, придирчиво разглядывая свое отражение в зеркале. Он был болезненно самокритичен. Никогда не позволял своему весу отклониться хотя бы на пару фунтов от идеала. Гейвин умащал кожу маслами, если она казалась сухой, и подсушивал, если она жирно поблескивала. Каждый прыщик, выскочивший на его гладкой щеке, ожидала настоящая охота.
Учинялись тщательные поиски малейших признаков венерических болезней (единственное страдание, которое могла причинить ему несчастная, нет, скорее неудачная, любовь). Подцепленные где-то вши были быстро выведены, но гонорея, от которой он страдал уже дважды, лишила его двух недель работы, что дурно сказалось на всем ходе дел. Таким образом, были основания сломя голову бежать в клинику при малейших подозрениях на сыпь.
Это случалось не так часто. Приблудные вши были явно лишними в получасовом самолюбовании. Удачное сочетание генов, его создавших, восхищало. Он был прекрасен. Ему это говорили не раз. Прекрасен. Господи, какое лицо! Сжимая его в объятиях, все эти люди, казалось, пытались отнять у него частицу восхитительного блеска.
Конечно, можно было найти и других красавчиков, хотя бы через соответствующие агентства или прямо на улице, если знаешь, где искать. Но лица этих мальчиков были далеко не так совершенны. Они напоминали скорее наброски, чем законченные полотна, скорее эксперимент, чем отточенную работу природы. Гейвин же был венцом ее творения. Все было сделано за него другими, ему оставалось лишь стать хранителем этого чуда.
Завершив осмотр, Гейвин одевался, иногда останавливался перед зеркалом еще минут на пять... и отправлялся торговать своим сокровищем.
Теперь он уже меньше работал на улице. Ему везло. С одинаковой легкостью удавалось избежать ненужных встреч с полицией и психами, мечтающими разогнать «этот Содом». Можно было лениво позволить себе найти клиента через агентство, пусть даже отбиравшее значительную долю прибыли.
Естественно, были у него и постоянные клиенты. Вдова из Форт-Лодердейла всегда разыскивала его во время своих ежегодных европейских путешествий. Дама, подозвавшая его однажды в роскошном магазине, желая всего лишь с кем-нибудь пообедать, да между делом пожаловаться на мужа, напоминала о себе все чаще. Был еще и господин, которого Гейвин называл по марке его автомашины – Ровер. Этот навещал его каждые несколько недель, чтобы провести ночь в поцелуях и признаниях.
Но чаще случались вечера, когда, не связанный предварительными договоренностями, Гейвин был предоставлен самому себе. Вряд ли кто другой из работающих на улице усвоил немой язык приглашения лучше. Этим искусством Гейвин овладел в совершенстве. Легкая смесь неуверенности и развязности, застенчивости и распутства. Еле заметное движение ног, предоставляющее все его выпуклости в лучшем свете. Но с достоинством – никакой вульгарщины. Просто ненавязчивое предложение. Не больше.
На все это часто хватало пяти минут, и уж, во всяком случае, никак не больше часа. Хорошо играя свою роль, ему удавалось очень быстро убедить опечаленную женщину или жалостливого мужчину накормить его (иногда чуть-чуть приодеть), уложить в кровать и предложить полноценную ночь, заканчивавшуюся обычно еще до того, как отойдет последний поезд метро в Хаммерсмит. Времена получасовых свиданий с пятью клиентами за вечер отошли. В голове Гейвина роились честолюбивые мечты. Сейчас – уличный мальчик, скоро – жиголо, потом – любовник на содержании и, наконец, муж. Однажды, это уж точно, он станет мужем одной из этих вдовушек. Может быть, даже флоридской миллионерши. Она частенько говорила ему, как славно он смотрелся бы загорающим после купания в ее бассейне в Форт-Лодердейле. Фантазия эта запала ему в душу. Даже если и не Флорида, то что-нибудь очень похожее. Рано или поздно он там окажется. Проблема была лишь в том, что все эти богатые ягодки требовали слишком долгой возни и, что хуже всего, многих уже спугнули скандальные брачные истории.
Еще один год. Лишь один год – определенно что-то должно произойти. Что-то чудесное должна принести эта осень. Определенно!
Он продолжал взвешивать все за и против. От напряжения на его лбу образовалась неглубокая складка, которая его, впрочем, только украшала.
* * *
Была четверть десятого. Промозглый вечер 29 сентября. В этом году бабье лето не озолотило улицы. Беспощадная осень уже вцепилась в Лондон своими когтями и безжалостно терзала усталый город. Ее сырое дыхание чувствовалось даже здесь, в просторном фойе Империал-Отеля.
Холод сверлил зубы, его несчастные крошащиеся зубы. Если бы он сходил к дантисту, вместо того чтобы нежиться в полудреме в своей постели на час дольше чем обычно, жизнь теперь, наверняка, не казалась бы адом. Ну что ж, сегодня, пожалуй, уже слишком поздно, но завтра!.. Завтра он не пожалеет времени. И плевать на очередь. Он просто улыбнется секретарше, та смягчится и пролепечет какую-то чушь о том, что постарается найти для него возможность. Еще одна улыбка: она вспыхнет, и окажется, что нет никакой нужды ждать две недели, как эти разнесчастные бедняги с непривлекательными лицами.
Сегодня бороться с этим было уже никак нельзя. Все, что было нужно Гейвину сейчас, – одна единственная вшивая пантера – парень, щедро плативший за ласки ртом. Если все пойдет путем, уже к половине десятого можно будет забыться в одном из ночных клубов Сохо.
Но сегодня была не его ночь. За приемным окошком Империала сидел новый служащий. Худое, потрепанное лицо и неуклюже сидящая на макушке фуражка. Он косился на Гейвина уже, пожалуй, с полчаса.
Его предшественник, Мэдокс, был из тех людей, к которым без особого труда можно подобрать ключик. Он был марионеткой в руках у Гейвина, знавшего о том, что тот подчищает гостиничные бары. Пару месяцев назад Мэдокс даже заплатил за общество Гейвина, который уступил ему полцены в своих же интересах. Но новичок был, судя по всему, не так прост, к тому же, видимо, довольно порочен. Гейвину было немного не по себе.
Он лениво направился к сигаретному автомату, непроизвольно следуя звукам мелодии, вырывавшейся из чрева древнего музыкального аппарата. Черт бы побрал эту ночь!
Новичок вышел из-за стойки и поджидал возвращавшегося с пачкой «Винстона» в руке Гейвина.
– Прошу прощенья... гм... милостивый государь! – его возмутительный тон не предвещал ничего доброго.
Гейвин взглянул на него, любезно улыбнувшись.
– Что вам угодно?
– Я хотел бы поинтересоваться, живете ли вы в этой гостинице... гм... милостивый государь!
– Не вижу особого смысла этим интересоваться.
– Если нет, я готов помочь вам снять одну из наших комнат.
– Я кое-кого здесь жду.
– Да что вы? – он, очевидно, не верил ни единому слову. – Нельзя ли поинтересоваться кого?
– Незачем.
– Назовите имя, – голос зазвучал настойчивее, – и я охотно справлюсь, проживает ли ваш... друг... в отеле.
Мерзавец, видимо, твердо решил выставить его на улицу. Оставалось либо спокойно выйти самому (такая возможность еще существовала), либо сыграть в «возмущенного постояльца». Гейвин скорее со злости, чем подумав, выбрал последнее.
– Вы не имеете никаких оснований... – гневно начал он, но собеседник даже бровью не повел.
– Послушай, сынок, – спокойно произнес он, – я превосходно понимаю, что к чему, и не пытайся шутить со мной, иначе я вызову полицию. – Его голос с каждым слогом терял сдержанность. – У нас останавливаются приличные люди, и сомневаюсь, что кто-то захочет здесь связываться с такой дрянью, как ты. Я доступно выражаюсь?
– Козел, – тихо произнес Гейвин.
– Ну что ты! Мы с тобою вовсе не коллеги!
Удар ниже пояса. Что дальше?
– А теперь, сынок, подумай, не лучше ли тебе будет убраться подобру-поздорову, не дожидаясь ребят в форме.
Гейвин выдал свой последний аргумент.
– Где господин Мэдокс? Я хочу его видеть, он меня знает.
– Нисколько не сомневаюсь, – последовал ответ, – нисколько. Он уволен за недостойное поведение. – Голос его опять обрел подчеркнутое спокойствие. – На вашем месте я не стал бы упоминать здесь его имени. Надеюсь, понятно, по какой причине. Ступайте.
Портье проводил свои слова выразительным жестом.
– Благодарю за внимание, и постарайтесь меня больше не тревожить.
Гейм, сет и вся игра были за человеком в фуражке. Черт возьми! Есть, конечно, и другие отели, другие фойе, другие портье. Но теперь заниматься всем этим было невыносимо.
В дверях Гейвин, улыбнувшись, бросил: «До встречи!» Возможно, этот тип с ужасом вспомнит его слова по пути домой, услышав за спиной звук легких шагов юноши. Это было слабым утешением, но все-таки!
Дверь захлопнулась, обрезав за Гейвином теплый поток из фойе. Здесь было холодно, холоднее даже, чем час назад. Тело охватила угрожающе усиливающаяся дрожь. Гейвин поспешил вниз по Парк-Лейн к Саут-Кенсинггону. На Хай-стрит есть несколько отелей, где можно немного передохнуть. Впрочем, если ничего не выйдет... он уже смирился с поражением.
На углу Гайд-парка встречались потоки сверкающих машин, спешащих в Найтсбридж и Викторию. Он представил себя стоящим на бетонном островке между двумя потоками автомобилей с кончиками пальцев в карманах брюк (они были настолько тесны, что больше, пожалуй, и не влезло бы), одиноким, брошенным.
Волна горечи накатила откуда-то из глубины. Теперь ему было двадцать четыре... и пять месяцев. С семнадцати на улице, успокаивая себя тем, что непременно найдет себе богатенькую вдовушку (чем не пенсия за тяжелый труд жиголо) или уж во всяком случае подыщет легальную работу к двадцати пяти...
Но время шло, ничто не менялось. Единственным его приобретением стали мешки под глазами.
А теперь перед ним по-прежнему лился сверкающий поток машин с сотнями уверенных в завтрашнем дне людей, преграждая путь к спокойствию и определенности.
Он не стал тем, кем мечтал стать, кем обещал себе стать.
А молодость уже прошла.
Куда теперь? Комната сегодня покажется тюрьмой. Не поможет даже марихуана. Он хочет, нет, ему нужен кто-то. Хотя бы на один вечер. Хотя бы для того, чтобы увидеть отражение собственной красоты в чужих глазах. Пусть ему льстят, кормят, поят вином. Даже если это будет богатый, уродливый Квазимодо. Надо отвлечься!
* * *
Добыча оказалась настолько легкой, что неприятный эпизод в фойе Империал-Отеля мгновенно был забыт. Парень лет двадцати пяти, со вкусом одет: ботинки от Гуччи, стильное пальто. Одним словом – качество.
Гейвин стоял у дверей крохотного кинотеатра, время от времени без интереса поглядывая на экран. Показывали один из ранних фильмов Трюффо. Неожиданно он ощутил на себе взгляд, взгляд пантеры. Гейвин обернулся. Прямой взгляд чуть не спугнул пантеру. Парень уже было двинулся, но тут, как бы передумав, пробормотал что-то, предназначавшееся, видимо, самому себе, и, остановившись, продолжил довольно неубедительно демонстрировать интерес к фильму. Игра, судя по всему, была ему мало знакома. «Новообращенный», – подумал Гейвин.
Гейвин машинально полез в карман за сигаретой. Отсветы пламени позолотили ему щеки. И он знал, что выглядит сейчас эффектно. Еще один взгляд на пантеру: парень уже не отводил взгляда.
Стряхивая пепел, Гейвин рассеянно выронил сигарету. Такой удачи не было уже давно, и теперь он был очень собой доволен. Безошибочное распознавание потенциального клиента, неясные отблески желания в глазах и на губах, легко переходящие в случае неудачи в невинное выражение дружелюбия. Все вышло просто замечательно.
Здесь-то ошибки уж точно быть не могло! Парень, как заговоренный, не спускал с Гейвина глаз. Рот его был чуть приоткрыт. Он глядел, не в состоянии сказать ни слова. Ничего особенного, хотя далеко не урод. Загорелый – наверняка был за границей. Хотя, определенно, он англичанин: об этом красноречиво говорила его нерешительность.
Против обыкновения, Гейвин сделал первый шаг.
– Любите французское кино?
На лице парня отразилось облегчение от того, что стена молчания была наконец разрушена.
– Да.
– Войдем?
Предложение его немного озадачило.
– Я... мне что-то не хочется.
– Холодно...
– Да.
– Я хочу сказать, холодно стоять здесь.
– Да, это – правда!
Пантера попалась!
– Может... выпьем чего-нибудь?
Гейвин улыбнулся.
– Почему бы нет!
– Я живу здесь недалеко.
– Идем.
– Мне стало немного тоскливо одному...
– Мне знакомо это чувство.
Теперь улыбнулся незнакомец.
– Вас зовут?..
– Гейвин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32