– Тогда пусть леди составит он компанию, а вы внесете ящик, – предложил он. – К сожалению, не могу предложить вам помощь, так как мои слуги тоже сбежали.
– Но одно дело чрезвычайной важности вынуждает меня оставаться, – добавил он шепотом.
Неожиданно позади него показался Фортунато, все еще в шутовском колпаке и с бубенцами. Он отхлебнул вина из маленького стеклянного пузырька с отбитым горлышком, потом попытался остановить свой взгляд на нас.
– Куда ты пропал? – спросил он. – Я хотел открыть этот бочонок с Монтал… Монтил…
– Амонтильядо! – пронзительно крикнул Грин и Фортунато отшатнулся с выражением внезапного ужаса на лице.
– Дьявол! – крикнул он, продолжая пятиться назад.
– Нет, – ответил я Монтрезору, – мы не внесем его внутрь, если вы не впустите всех.
– Осел! Лючези просто осел! Тебе это известно, Монтрезор? – внезапно воскликнул Фортунато. – Невежда! Не может отличить шерри от уксуса…
Потом от разразился приступом подозрительного кашля.
– Ничего, – сказал он поспешно с более сильным акцентом, чем у Монтрезора. – Это не чума. От кашля не умирают.
– Нет, – сказал Монтрезор, в раздумье глядя на него, – думаю, тебе это не грозит.
Потом Монтрезор отвернулся от него, отошел в сторону от двери и сделал нам приглашающий жест.
– Входите. Все. В таком случае. Вот сюда. Мы должны отнести его вниз.
Мы вошли и он запер дверь. Петерс и я следовали за ним. Лиги, Эмерсон и Грин – за нами. Фортунато, пошатываясь, ковылял где-то сзади, попеременно то ругаясь, то мурлыкая себе под нос, то ворча по поводу тупости Лючези.
Монтрезор отвел нас вниз по каменной лестнице в свой большой погреб. Пропитанные смолой факелы и большие свечи горели в многочисленных нишах и на подставках. Все это создавало необычную и странную атмосферу в столь уединенной части дома.
Наконец мы спустились вниз и установили ящик, куда нам указал Монтрезор. Это был подземный коридор, который, казалось, уходил в лабиринты катакомб. Мне очень хотелось пройти немного вглубь, так как могло оказаться, что тоннель, который нам нужен, где-то рядом.
На покрытой селитрой стенах кое-где виднелись черепа и другие человеческие кости, и неверные тени, как темные пальцы, указывали на них. Паутины, как рыбацкие сети, висели тут и там, а звук зашебуршившихся где-то при нашем появлении тварей напомнил мне об испытании, через которое я прошел в Толедо и которое еще тревожило мое воображение.
Монтрезор перехватил мой взгляд и улыбнулся.
– Это место когда-то служило кладбищем аббатству, – сказал он, указывая рукой на останки. – Это было все до того, как отец принца Просперо изгнал монахов и взял все в свою собственность.
Мы перенесли гроб на место у стены и установили его, где положено.
– Значит существует связь с аббатством? – спросил я.
Он не ответил, но – к моему изумлению – отвернулся. Я боялся, что он сразу же попросит открыть гроб, чтобы попробовать его содержимое. Вместо этого он немного отошел от нас, и я мог заметить, что его вниманием завладел Фортунато. Фортунато уселся на каменный выступ и разглядывал стройную и высокую фигуру Лиги, завитки ее черных волос с неприкрыто похотливым выражением лица.
Монтрезор пробормотал что-то о напитке, вкус которого мог без труда оценить сын актрисы:
– Разврат, сэр, он притягивает и отталкивает; он пробуждает желание, но гасит воображение… вселяет в вас уверенность и пробуждает сомнение… и, увлекши вас за собой, покидает вас.
Я однако не стал аплодировать, когда он повернулся кругом, я продолжал смотреть на Лиги, которая совершенно игнорировала пьяные излияния чувств.
Наш хозяин приблизился ко мне, слегка коснулся моей руки и отвел чуть в сторону.
– Так вы, мой добрый друг, все еще хотите найти вход в аббатство? – спросил он.
Я поклонился. Не могло вызвать сомнения, что этот жест был более шутливым, нежели свидетельствующим о природной покорности характера.
– Это наше сокровенное желание, сэр, – ответил я.
– В таком случае, позвольте мне вам показать. Здесь, действительно, есть тоннель, – сказал он. – Он замурован со стороны аббатства, перегорожен стеной еще в бытность моего отца, или может деда. Теперешний принц ничего не знает об этом ходе.
– Замурован! – воскликнул я. – Тогда как мы его сможем пройти?
– Это довольно просто, – объяснил он. – Я дам вам необходимые инструменты: молотки, пробойники. У таких крепких ребят, как вы, не будет трудностей с довольно тонкой стеной на том конце хода. Вы окажетесь в самом отдаленном уголке здания аббатства. Но – это очень важно – как только вы попадете внутрь, вам следует восстановить разрушенную стену. Потом вы непременно должны спрятать инструменты, опустить их на дно одного из многочисленных колодцев в подвалах аббатства. Иначе принц может обнаружить тоннель – таким образом он узнает, что кто-то проник в его убежище и возможно занес инфекцию – и выследит вас, и…
Тут Монтрезор прервал свою речь и быстрым движением накрыл ногой и раздавил ползущего по каменному полу таракана. Мгновение мы молча наблюдали сцену.
– Принц, – сказал он в заключение, – боится только одной вещи. И это – Красная Смерть.
Мы одобрили план Монтрезора. Единственной помехой был Вальдемар. Его следовало оставить. Я не мог решиться открыто заговорить об этом с моими друзьями, пока Монтрезор был рядом. Но Лиги нашла выход из трудной ситуации. Ее плащ выразительно затрепетал, и она резко обернулась ко мне.
– Эдгар, я очень хорошо подумала, – объявила она с дрожью в голосе. – Я не могу пойти с вами. Я боюсь ступать во владения принца, который известен своей жестокостью. Вы должны пойти без меня.
Сейчас ли, а может быть давно, я подсознательно почувствовал какую-то связь между этими двумя, – Лиги и Вальдемаром – которая не зависела от месмеризма. Странное чувство.
Монтрезор в упор посмотрел на нее, словно собирался возразить. Однако наш внушительный вид, сила и бесстрашие заставили его промолчать.
Мы услышали храп и посмотрели в сторону Фортунато. Он совершенно отключился и почти съехал на пол со своего каменного выступа. Петерс взглянул на него, потом подошел, взял его колпак и бубенцы и примерил на себя. Спящий заворочался, но не проснулся, когда Петерс освободил его и от цветастого жакета. Монтрезор наблюдал за этим, но ничего не сказал.
Мы с Петерсом взяли факел и инструменты. Потом – Эмерсон позади – мы вошли в темный тоннель. Я был поражен, увидев в чулане, где мы брали инструменты, бочку, наполненную свежим известковым раствором.
Проход был низким, извилистым, затянутым паутиной. Им, на самом деле, не пользовались много лет.
Мы прошли совсем немного, когда поворот скрыл нас от двух, наблюдавших за нами людей, Лиги и Монтрезора. Там, за поворотом осталась и согнувшаяся фигура Фортунато в белом исподнем. Еще сто шагов, и я представил, как Лиги с Грином на плече поднимается по лестнице, идет в отдаленный конец дома в свою спальню, предоставив остальных самим себе. Мне даже казалось, что я слышу вновь и вновь повторяющиеся винные трюки Грина.
Он шел по палубе старинного судна. Колени дрожали, суставы болели. Время от времени он цеплялся за морские инструменты из потускневшей меди и позеленевшей бронзы. Бормоча что-то себе под нос, он обычно шел наверх посмотреть показания приборов. Над водой висела полярная пелена, мимо, скользя, проплывали льдины. Его старинная команда бродила тут же, а над головой кричали странные птицы. Временами казалось, что кто-то делал попытку обратиться к нему тихо и невнятно, дергая его за рукав, преследуя во время его обходов. Но всегда, стоило ему обернуться, фигура убегала, исчезала. Слов никогда нельзя было разобрать. Тогда он возвращался в свою каюту поразмышлять, докопаться до сути…
По проснулся в холодном поту, руки его дрожали. Так много было этих снов, некоторые совершенно ужасные – ну хотя бы тот, с ямой и маятником. Пусть этот, последний, был не так ужасен, как предыдущий, и не так абсурден, как встреча с Королем и его свитой в чумном городе, он оставлял неизгладимое чувство потери и отречения. Он потер увлажнившиеся виски.
…И он плыл, словно бы вне пределов человеческого понимания, его размышления не имели ничего общего ни с мыслью, ни с чувством. И все-таки он должен был продолжать свой путь наперекор ветрам и потокам перемен и событий. Потерянный, потерянный.
8
И вот мы отправились по длинному потайному ходу через лабиринты ниш и подвалов, пока не уперлись в каменную стену. Мы очень долго прислушивались, прислоняясь к стене в разных местах, но ничего не было слышно. Сквозь щели между камнями, где глина раскрошилась и выпала, мы пытались увидеть свет внутренних помещений, но ничего не было видно.
Мы принялись долбить стену молотками и пробойником. Вековая пыль припудрила нашу одежду, кожу и волосы, попала в рот и в глаза; вскоре, однако, мы сделали достаточно большое отверстие, чтобы через него мог пролезть человек и оказаться на самом нижнем уровне владений Просперо.
С другой стороны мы с Петерсом и Эмерсон попали в чулан, заставленный огромными тюками и ящиками; у нас не было времени угадывать их содержимое. Быстро, при свете факела мы заделали стену, положив на место камни, которые вынули, и оставив инструмент внутри тоннеля. Конечно, у нас не было замазки, но в этом темном углу возможность проверки была почти исключена. Для маскировки мы все же передвинули один из огромных ящиков на то место, где оставались следы нашей работы.
– Что дальше, Эдди? – спросил Петерс.
– Я думаю, нам надо выйти наверх и постараться затеряться среди обслуги, – указал я на его пестрый костюм, взятый на прокат. – Мы – артисты. Ты одет соответствующим образом, я – нет.
– Ты смеешься? Знаешь какие-нибудь акробатические трюки?
Я покачал головой.
– Боюсь, что нет.
– Тогда ты можешь быть дрессировщиком. В паре с Эмерсон.
Обезьяна слезла с ящика и подошла к нему.
– Ты будешь выполнять все команды Эдди, когда мы поднимемся наверх. Понятно?
Эмерсон попрыгал и встал передо мной. Я вытянул правую руку.
– Здравствуй, – сказал я.
Обезьяна сделала шаг вперед, схватила мою руку и потрясла ее.
– Предполагаю, – сказал я, – что там наверху достаточно много таких, кто делает повседневную работу: слуг, поваров, проституток, солдат, артистов. Поскольку они находятся здесь недавно, они еще не могли хорошо узнать друг друга, поэтому пара новых лиц среди других артистов вряд ли кого насторожит. Я возьму Эмерсон и посмотрю, как нам удастся смешаться с остальными. А ты подождешь здесь около часа, потом поднимешься наверх и попробуешь сделать то же самое.
– Мне кажется, уже довольно поздно. Может быть там, наверху, их сейчас не так уж много.
– Просперо всегда был не прочь повеселиться. Он может кутить каждую ночь допоздна. Мы увидим. Осмотрись вокруг. Может найдешь подходящее место для ночлега.
– Хорошо, – кивнул он.
Мы поставили лестницу, я вскарабкался на нее, Эмерсон рядом. Перед нами было несколько коридоров. Я выбрал одни из центральных на уровне первого этажа. Он вывел меня как раз во двор, который походил не больше не меньше, как на цыганский бивуак. Он был освещен факелами и кострами, разделен натянутыми веревками на секции, которые были заполнены палатками и тентами. Сквозь эти импровизированные стены можно было услышать обрывки разговоров, звуки скрипок и гитар, люди танцевали, пили, ели, дети плакали, собаки бродили, в дальнем конце двое мужчин дрались. Двор со всех сторон был окружен зданиями, которые сообщались между собой. Самым мощным из них казалось то, что было на северной стороне. Оно было освещено лучше других и подойдя к нему в процессе своей прогулки, я понял, что большая часть шумов доносилась из него.
Никто не остановил меня и даже Эмерсон не был уникален в качестве ручного зверя. Тут было два дрессированных медведя и группа ученых собак.
Несколько кругов по двору, и любопытство, которое мы, возможно, вызвали, уступило место равнодушию. Я выяснил, что некоторые из слуг, артистов и различных служащих занимали помещение в северном крыле двора. Но при ближайшем осмотре эти комнаты оказались маленькими, сырыми, лишенными окон и вентиляции, как правило. Поэтому мне стало понятно, почему многие предпочитают оставаться на улице. Позднее я узнал, что это – бывшие монашеские кельи. По достоинству оценив их стойкость и силу духа, я нуждался в убежище, которое было бы в более тесном соседстве с основной жизненной артерией здесь.
Чуть позднее я встретил Петерса в пестром костюме, который слонялся, как и я. Он согласился с моими размышлениями по поводу нашего пристанища. Мы провели эту ночь в конюшне. Никто против этого не возражал и даже, казалось, никто не заметил дальнейший осмотр этого помещения привел нас в укромный уголок за стойлами, где можно было привязать Эмерсон таким образом, чтобы он в случае необходимости мог легко освободиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31