— Зовите меня Рэнди. — Он склонился над тарелками. — Вероника, это вы так вкусно готовите?
— Конечно, я. Надо же чем-то заниматься, иначе тут умрешь со скуки. Я могла бы бездельничать, но сама добилась права обучаться медицине. А кулинария — это так, попутно.
— Гм… А где вы родились, Вероника?
— Здесь.
— Вот тут… Под землей?!
— Ну да. — Она пожала плечами. — А что такого? Я ни разу не поднималась на поверхность. Рэнди был ошеломлен:
— Ни разу?! Вы никогда не дышали свежим воздухом… Не видели солнца и звезд?!
— У нас приличная вентиляция… Правда, хотелось бы прибавить ей мощности, но у хозяйственников руки не доходят… Что до солнца, я видела его в телепрограммах. Я вовсе не дремучая, Рэнди. Я получила разностороннее образование.
— В телепрограммах… — Рэнди так растерялся, что не знал, как и реагировать на это потрясающее заявление. — Подумать только — вся жизнь под землей…
— Тут не так уж плохо, — обиженно вымолвила Вероника. — Вы считаете нас какими-то муравьями. А у нас есть светлые широкие улицы, площади, рестораны, кинотеатры, спортзалы и бассейны — все, что и у вас наверху, только намного лучше.
— Зачем же завоевывать этот верхний мир, если он заведомо хуже вашего?
— Да бог его знает. — Вероника расстегнула медицинскую сумку. — Политика — не моя сильная сторона. Давайте-ка взглянем на вашу рану…
Она сноровисто размотала бинты, удовлетворенно кивнула с видом знатока:
— Заживает быстрее, чем я надеялась. У вас крепкий организм.
Обрабатывая рану и накладывая новую повязку, она с любопытством спросила:
— А зачем вы и ваши друзья явились в Фортресс, Рэнди?
— Мы понятия не имели ни о каком Фортрессе… Мы искали лабораторию, производящую лекарства от тропических болезней.
Он намеренно употребил максимально обтекаемую формулировку.
— Лаборатории тут есть, — беспечно откликнулась девушка. — На тридцать пятом уровне. Вообще-то мне не положено там бывать, но я делаю много такого, что не положено. Ох, что они там творят с бедными индейцами, Рэнди!
— В лабораториях экспериментируют на людях? Вероника посмотрела на него, как на маленького ребенка:
— Разумеется, нет! Не на людях — на индейцах. Это же вроде обезьян, правда? Во всяком случае, так проповедует служба Йоста. Но все равно их жалко.
— М-да, еще бы… Расскажите мне подробнее о лабораториях, Вероника.
Серые глаза девушки потемнели.
— Вам?
— Но я ведь не шпион. Я помогал другу в поисках средства от болезни, убивающей его сына…
— Ну, не знаю… Как бы вы чего не учинили.
— Вероника, милая! Да что же я могу учинить — раненый, взаперти, с этим вооруженным идиотом за дверью!
Так как девушка по-прежнему колебалась, Рэнди предпочел сменить тему: к разговору о лабораториях он успеет вернуться, когда подготовит почву.
— Ладно. Поговорим о вас, согласны? Чем вы еще занимаетесь, кроме как учитесь медицине и кулинарному искусству? По-моему, этого мало для молодой девушки, пусть и из подземелья.
— Далось вам это подземелье! — обиженно воскликнула Вероника. — Я еще занимаюсь спортом, плаваю… Читаю…
— И все?
— Вы о чем?
— О любви, например.
— Любовь? — Вероника произнесла это слово таким же ровным тоном, каким раньше произносила «лаборатория» или «индейцы». — Да, мне известно о любви из фильмов и книг. На редкость пустое времяпровождение. Мне кажется, что любовь придумывают досужие люди. Если ваши дни заполнены делами, вы не станете отвлекаться на любовь или там игру в карты.
— Ну уж нет, — горячо возразил Рэнди. — У вас типично подземная психология.
— Рэнди, если вы будете потешаться надо мной, я сейчас уйду!
— Не уходите, пожалуйста, простите меня!
— Прощаю, — смягчилась Вероника, — до следующей шуточки по поводу подземелья.
— Просто в нашем мире любовь — совсем не то, о чем пишется в книгах, прошедших через высохшие от хронической бдительности лапы вашего Йоста. Люди влюбляются, радуются и страдают, добиваются счастья… Совершают глупые поступки..
— Вот видите.
— Но это — прекрасная глупость.
— Как может глупость быть прекрасной? Рэнди вздохнул:
— Может, потому, что прелесть жизни заключается в движении наперекор рациональным рамкам.
Вероника нахмурила брови, стараясь осознать непривычную концепцию, потом отрицательно тряхнула головой:
— Чушь все это. Рационально — значит целесообразно. Вы сами утверждаете, что любовь глупа. То ли дело противоположность любви — война. Разумно и ясно.
— Так ли ясно? — прищурился Рэнди. — А зачем воевать, Вероника?
— Чтобы покорить мир! Чтобы уничтожить всех врагов…
— Хорошо, а дальше?
— Дальше? Ну, я не знаю… Наверное, еще кого-нибудь уничтожить…
Рэнди расхохотался, а Вероника надула губы:
— Да ну вас! Вы меня совсем запутали.
— Наоборот, пытаюсь распутать… Так что вы будете делать, когда расправитесь со всеми врагами? Истреблять друг друга?
— Зачем?
— Как это зачем? Потому что война — целесообразный процесс и естественное состояние разумного существа. Так вас учат?
Девушка едва не плакала. Ее выручил телефонный звонок, прозвучавший к удивлению Рэнди — когда он поднимал трубку, телефон неизменно молчал. Вероника выслушала не достигшие ушей Рэнди слова, коротко сказала «сейчас», нажала на рычажок:
— Дед прибывает… Мне надо идти.
— Но вы придете завтра?
— Конечно! Кто же будет приглядывать за вашей раной! Это моя обязанность…
Она собрала пустые тарелки на поднос и уже намеревалась уходить, когда Рэнди окликнул ее:
— Вероника!
— Да?
— Вы знаете, что с моими друзьями?
— Я знаю, что они живы. Где они, мне неизвестно.
— Пожалуйста, постарайтесь это выяснить. И если получится, передайте им привет от меня.
— Вы что, хотите превратить меня в шпионку? — возмутилась Вероника.
— Ну, если это задевает ваши верноподданнические чувства, — с деланым безразличием обронил Рэнди, — можете забыть о моей просьбе, мышь вы подземная.
Глаза девушки вспыхнули.
— А вот я возьму и сделаю то, о чем вы просите! Тогда посмейте обозвать меня мышью!
Она постучала в дверь. Охранник отпер замок, Вероника подхватила поднос, фыркнула на прощание и исчезла.
9
На следующее утро Вероника вновь появилась в девять.
— Как прошла встреча с оберштурмбаннфюрером? — спросил Рэнди, стараясь не быть слишком язвительным.
— Ой, да ладно вам… Фюрер, не фюрер… Он мой дед, и я люблю его. Кроме него, у меня никого нет. Мои родители… Ну, не буду вам об этом рассказывать. А вот сегодня ночью я читала Ницше и Шопенгауэра!
— Ну да? — вежливо удивился Рэнди. — И кто интереснее?
— Про войну там у Ницше так проникновенно…
— Да? По-моему, про любовь у него тоже неплохо. «Отправляясь к женщине, не забудь взять плетку…»
— Снова вы за свое, — укоризненно сказала Вероника. — А ведь я с ног сбилась, исполняя вашу просьбу…
— Получилось?!
— Нашла только одного — сенатора Флетчера. Он на двадцать четвертом этаже, в апартаментах под номером двести сорок. Это шикарная квартира, не то что ваша конура. Мерц лично с ним возится. Еще бы, сенатор!
Рэнди кашлянул.
— А кто такой Мерц? — спросил он невозмутимо.
— Великий человек, — исчерпывающе разъяснила Вероника.
— Великий так великий, — покорно согласился Рэнди. — Но вы виделись с сенатором?
— Нет, не получилось. Его стерегут злющие псы. Даже я не смогла с ними договориться.
— С кем, с собаками?!
— С какими собаками?! Псы из службы безопасности!
— Ах вот оно что, — усмехнулся Рэнди. — Жаль… Но теперь я хоть знаю, где искать Флетчера… Вот если бы тюкнуть по башке моего тюремщика да добраться до оружия…
— Сумасшедший! — испуганно воскликнула Вероника. — Вас же убьют!
«Вас убьют», отметил про себя Рэнди, а не «вы кого-нибудь убьете». Она начинает беспокоиться за него…
— Вероника, а что с телевидением?
— Порядок, включайте. Наша кабельная сеть — «Дер тихий ужас вохеншау».
— Не хочу я вашего вохеншау. Мне бы услышать хоть краем уха весточку из Америки…
— Вы так тоскуете по Америке?
— Тоскую ли я по Америке? О да! Я люблю Америку! И Америке принадлежит мое сердце.
— Но что же там хорошего? Огромные душные города, задыхающиеся от преступности, смога и коррупции. И еще там эти ужасные… Негры…
— Ужасные? А вы слышали что-нибудь о негре Чаке Берри?
— Нет, ничего. Это политик?
— Политик… Это изобретатель рок-н-ролла! Эх, нет со мной моей гитары, моего верного «Джибсона»! Но… Погодите-ка минутку.
Он вышел в крохотную ванную комнату, вернулся с расческой, обернул ее целлофаном, снятым с сигаретной пачки. На этом нехитром инструменте он довольно уверенно сыграл инструментальную версию «Rock'n'Roll Music». Вероника радостно захлопала в ладоши:
— Это вы сами сочинили?
— Если бы! Ужасный негр Чак Берри…
— Как здорово! Сыграйте еще!
— Еще будет потом.
Рэнди убрал расческу в карман и принялся рассказывать Веронике об Америке. Он рассказывал о Колорадском каньоне, Долине смерти и Ниагарском водопаде, о мосте Золотые Ворота и бухте Нью-Йорка, о статуе Свободы и Диснейленде. Он говорил об истории освоения Дикого Запада, пел ковбойские песни, вспоминал удивительные приключения Джона Диллинджера и Билли Кида. Он красочно живописал фильмы Джорджа Лукаса и Стивена Спилберга, романы Стивена Кинга, он цитировал все подряд, что только воспроизводила память, — от преамбулы Конституции до Эрика Сигала. Речь его продолжалась целый час без передышки, и весь этот час девушка слушала как зачарованная. А когда Рэнди умолк, она тихо произнесла:
— Как это чудесно… и как непохоже на то, что вдалбливают в наши мозги люди Фрица Йоста! Знаете, Рэнди, мне вдруг впервые стало не хватать воздуха под землей… Вы были правы, я — мышь…
Рэнди обнял ее за плечи:
— А есть еще ночные звезды и желтая луна, облака и дожди, жаркие летние ночи и сверкающий под солнцем снег… Он холодный и хрустящий, Вероника. Этого не увидишь по телевизору. Все звуки и запахи мира нельзя загнать в коробку со стеклянной стенкой, над которой колдует злой волшебник Йост…
Их губы почти соприкасались, глаза девушки были полуприкрыты пушистыми ресницами.
— Я не должна оставаться с вами, — прошептала Вероника, и Рэнди ощутил ее теплое дыхание, пахнущее молоком. — Вы приводите меня в смятение… Я уже не понимаю, где правда, где ложь…
— Не нужно ничего понимать, — тоже шепотом отозвался Рэнди. — Прислушайся к своему сердцу…
Он привлек Веронику к себе и ласково, нежно поцеловал. Она отпрянула, но что-то уже необратимо произошло в ее душе. Некая неосознанная и могучая сила властно заставила ее ответить на следующий поцелуй. Девушка заливалась слезами, не в силах отделить радость от отчаяния в захлестнувшей ее волне.
Звонил телефон, но Вероника не тянулась к трубке, забыв обо всем в объятиях Рэнди. Одна только мысль настойчиво возвращалась к ней снова и снова: они все врали, они все врали ей про любовь и войну.
10
Кригер и Мерц спускались на тридцать пятый этаж не на скоростном лифте, а на обыкновенном, который полз неторопливо и вызывал у Кригера тягостное чувство нисхождения в ад. Мерц с умыслом выбрал такой лифт: конечно, не для того, чтобы расстроить Кригера, а чтобы показать ему сменяющие друг друга за прозрачными стенами уровни Фортресса. Они резко различались между собой: педантично распланированные жилые кварталы, грохочущие зоны мастерских, недостроенные тоннели, где в скалистый грунт вгрызались кроты-перфораторы. Кригер с любопытством подумал, куда делись миллионы тонн извлеченной из недр породы, и спросил об этом Мерца. Тот разъяснил, что место для строительства города подбиралось с учетом наличия гигантских природных пещер — некоторые из них стали этажами Фортресса, другие использовались для свалки вынутого грунта.
На тридцать пятом лифт замер. Мерц и Кригер вступили в единственный коридор, оканчивавшийся бронированной дверью. За ней располагалось небольшое помещение с двумя дверями, ведущими в разные стороны. Направо, как явствовало из надписей на немецком и английском языках, пролегала дорога в лаборатории. На левой двери никаких табличек не было. Мерц открыл ее простым плоским ключом.
— Святая святых Фортресса, — понизив голос, сказал он. — Наш главный секрет, ультима ратио, который, впрочем, скоро перестанет быть секретом. Правда, лишь наполовину: мир испытает на себе сокрушающий удар, но так и не узнает, каким оружием побежден…
Они миновали еще несколько дверей и зашагали по огражденному перилами металлическому мостику с рифленым полом, подвешенному под куполообразным потолком большого зала. Внизу в полумраке посверкивали никелированные бока цистерн или газгольдеров. В зале было значительно холоднее, чем снаружи.
Мостик привел в шарообразную решетчатую клеть, откуда представала впечатляющая панорама зала. Цистерн было шесть, и они не поражали громадными размерами: каждая из них имела около полутора метров в диаметре и четырех метров в длину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54