Он посадил капусту. Она открыла глаза и пошатнулась, едва не потеряв равновесие, ослепленная солнечным светом. Усилием воли она опустошила сознание, снова сосредоточилась на собственном садике. Отметив нужное место воткнутой палкой, она опять пустила в ход «лозу» и проследила всю грядку – футов на двенадцать, – размышляя, что. бы тут посадить, какое зловредное растение может погубить его капусту.
Она полагалась на инстинкт. Скоро настанет день, когда она узнает, где притаился его огород, где спрятался он сам, и пойдет посмотреть на плоды своих трудов. Ей показалось забавным, что она ведет овощную войну, возможно, первую овощную войну в истории мироздания. И в этой войне она в конечном итоге победит. Он немощен и стар, он умирает, а с ним умирает его сила.
Принеся с веранды лопату, она, мурлыча себе под нос, начала рыть лунки в земле и на дно каждой клала по клубню. Бриз с океана разлохматил ей волосы, и она нахмурилась, помимо воли поглядев на чудище на крыше через улицу. Под действием ветра фанерная рука медленно распрямилась в издевательском приветствии, потом взметнулась вверх, чтобы повторить жест – и так раз за разом, вероятно, до вечера. Она замурлыкала громче, заглушая окружающий мир, останавливаясь у каждой лунки, чтобы полить клубни чернилами каракатицы, а потом засыпать землей.
Говард проснулся совсем разбитым. Чтобы заснуть в антикварном кресле, требуется немалая доля усталости, и у него ушло почти полночи, чтобы ее достичь. Но в утренние часы он провалился в сон, и теперь чувствовал себя встрепанным и помятым, шея у него затекла.
Внезапно он понял, что его разбудило – его окликали по имени. В замке забренчал ключ, дверь распахнулась, и на пороге возникли мистер Джиммерс и – слава тебе Господи! – Сильвия. Подтянувшись за подлокотники, чтобы сесть, Говард поспешно вытер лицо и провел руками по волосам. Он выпутался из пледа, встал и едва не выгнулся назад от боли в позвоночнике. «Сильвия», – попытался сказать он весело и ясно, но вышло у него только карканье. Он постарался прочистить горло. Глядя на Сильвию, мистер Джиммерс сиял, точно гордый отец, весь его вид, казалось, заверял Говарда, что хотя он долго ждал этого момента, ожидание явно того стоило.
Он не ошибся. Время Сильвию как будто не изменило. Кожа была такой же бледной, словно прозрачной, волосы – пышными и темными, словно застывший шедевр скульптора ветра. Губы накрашены красной помадой, пожалуй, слишком яркой, но данный момент был точно специально создан для яркого, пусть Говард совсем не того ожидал и совсем не такой ее помнил. И глаза у нее были больше, чем ему помнилось. Она показалась ему женщиной с картины Россетти, осовремененной макияжем двадцатого века и естественной, по виду не фабричного покроя одеждой. Впрочем, она выглядела бы красавицей даже в мешке из-под муки или в запашном халате.
– Ужасно выглядишь, – почти посмеиваясь над ним, сказала она.
– Да? – выдавил он. Почему-то ему польстило, что она так себя ведет, что готова шутить, хотя много лет они не виделись, даже не разговаривали по телефону. Он попытался придумать, как бы перестать «выглядеть ужасно», и не нашел.
– Просто ужасно. Это моя вина, что тебе пришлось провести всю ночь в кресле. Мистер Джиммерс только сегодня утром до меня дозвонился, меня допоздна не было дома. Он сказал, что запер у себя на чердаке мужчину, который скорее всего вор и убийца, но выдает себя за моего кузена. Честно говоря, мы тебя только в конце недели ждали.
– Мне не терпелось. Со временем начинаешь уставать от одиночества.
– А у тебя были его годы, да? Неудивительно, что ты так выглядишь. – Она улыбнулась, явно предположив, что чувство юмора у него не иссякло. Как будто виделась с ним всего на прошлой неделе. Как она все-все про него помнила? Это могло быть хорошо, а могло быть и плохо, – Говард еще не настолько проснулся, чтобы определить. А потом вспомнил: это еще одна причина, почему его никак не отпускали воспоминания о ней.
Уронив одеяло, он выдавил улыбку. Вид у него и вправду довольно нелепый. Все приключение на чердаке было чертовски смешным, если правильно на него посмотреть, глазами Сильвии, так сказать. Он сообразил, что пристально на нее уставился, и отвел взгляд, потом вдруг нагнулся подобрать с пола одеяло, которое аккуратно свернул.
– Мне страшно жаль, что так вышло, – извинился мистер Джиммерс. – Но у нас много чего дурного случилось: мистер Грэхем упал с обрыва и так далее. Все северное побережье… так сказать, взбаламучено, и, боюсь, ваше внезапное появление не могло не вызвать подозрений. Надеюсь, вы меня простите?
– Конечно, – сказал Говард. – Вовсе нет. Разумеется, прощу. – Простить старика вдруг оказалось совсем нетрудно. Он ведь дружит с Сильвией. Говард задумался, в чем именно заключается эта дружба и нельзя ли ею воспользоваться, чтобы выманить у Джиммерса рисунок. Впрочем, сейчас не время для своекорыстных мыслей. Он поговорит с мистером Джиммерсом в другой раз. А пока с него этого сумасброда хватит.
Тут мистер Джиммерс метнулся через всю комнату и, выдернув из розетки обогреватель, скептически осмотрел потертый шнур. Он распахнул одно из окон.I
– Душно тут, – сказал он и весь сморщился.
Потом увидел выбоину в стене, удивленно моргнул, начал было что-то говорить, но передумал. Он взял перочинный нож Говарда, который открытым все еще лежал на столе. – Пытались стену продолбить, а? – спросил он, указывая на развороченную штукатурку. Сильвия с некоторым удивлением тоже перевела туда взгляд.
– Наш друг любопытен, – сказал мистер Джиммерс Сильвии. – С тем, кто подозревает, будто в стене что-то спрятано, бдительность не повредит. – Сложив нож, он осторожно вернул его Говарду.
Сильвия теперь всмотрелась в штукатурку внимательнее.
– А в стене и впрямь кое-что спрятано, – сказала она мистеру Джиммерсу.
– Интересно, не он ли его туда положил, – протянул задумчиво мистер Джиммерс.
– Я… Конечно же, это был не я, – снова ошарашенно забормотал Говард. Похоже, мистер Джиммерс не уймется, так и будет выстреливать в него бессмыслицами.
Джиммерс пожал плечами, словно верит Говарду только из вежливости.
– Ну, я почти уверен, что, дай вам шанс, вы бы обязательно их туда вмуровали. Как по-твоему, Сильвия?
– Конечно, вмуровал бы. И я тоже. Но, думаю, сейчас мне нужно возвращаться в магазин. Кое-кому приходится еще и работать. Ты куда едешь? – спросила она Говарда.
– Ну… Думал, поехать к дядюшке Рою, – сказал он. – К вам домой. Ты ведь, наверное, еще там живешь.
Она кивнула. Он почувствовал себя неловко, будто набивается в гости, а ведь месяц назад послал письмо, где говорил, что приезжает – иными словами, сам себя пригласил.
– У нас не дворец, – сказала она.
– А зачем мне дворец? Я не любитель дворцов.
– И никогда не любил, – сказала она и по-сестрински поцеловала его в щеку. – Отец сейчас немного на мели. Платежеспособным его не назовешь. Но думаю, вы поладите.
Говард не мог припомнить времени, когда дядюшка Рой был бы не «на мели». Он с гордостью называл себя «бизнесменом, и в его устах это слово звучало много конкретнее, чем когда читаешь его значение в словаре. Но как бизнесмен он был феерически неудачлив. В молодости он неплохо зарабатывал как коммивояжер, потом несколько лет сводил концы с концами, держа зоомагазинчик. Но продал свое дело и по уши залез в долги, чтобы открыть музей привидений, который привел его к окончательному финансовому краху.
– Я хотел бы помочь, – сказал Говард. – Последние два года я только и делал, что деньги копил.
– Отец благотворительности не любит, – отрезала Сильвия. – На твоем месте я бы при нем об этом не заикалась.
– Я не об этом говорил. Только о том, что не хочу жить за его счет.
Мистеру Джиммерсу было как будто неловко слушать этот разговор, и он бочком стал пробираться к двери, словно чтобы подстегнуть их уходить. Пора Говарду выписываться с этого постоялого двора.
Сильвия снова солнечно ему улыбнулась и потеребила кристалл кварца на медной цепочке, которая висела у нее на шее.
– Долг зовет. – Она повернулась, собираясь уходить. – Сможешь сам найти дом?
– Конечно, – ответил Говард. – Нет проблем. У меня есть адрес. – Внезапно ему больше всего на свете захотелось отсюда выбраться – и с чердака, и из самого дома. Ему требовались простор и свобода, чтобы подумать, переосмыслить то, что ему известно о мире. Он сообразил, что одна пола рубашки вылезла у него из-за пояса брюк, поэтому поспешно затолкал ее назад и, извинившись, направился к двери ванной. Мистер Джиммерс вышел вслед за Сильвией, а когда несколько минут спустя Говард спустился, спросил его, не хочет ли он позавтракать.
– Хозяином я себя показал никудышным, – сказал он, вдруг поникнув. – Я – ученый, своего рода, изобретатель, и, боюсь, иногда упускаю из виду мелочи. Живу я без комфорта, понимаете, и заботиться, кроме себя самого, мне не о ком…
Это был совершенно новый мистер Джиммерс. Говарду такое и в голову не приходило. Наверное, ужасно одиноко жить вот так на заброшенных утесах. А теперь, когда Грэхем мертв – вполне возможно, убит, – мистер Джиммерс одинок и явно боится чужаков – и не без причины.
– Боюсь, у меня есть только консервы из тушеных овощей, – продолжал мистер Джиммерс, доставая из кухонного шкафчика банку. – Их можно есть с яичницей-болтушкой. И на тосте не так уж плохо. Жаль, что у нас нет тостов. Остаток хлеба пошел на вчерашние бутерброды. Но у меня есть соль. Сам я не завтракаю. От них у меня метаболизм к чертям летит, завтраки они такие. Чтобы промыть организм, я по утрам пью чашку «Постума» – ну, знаете, кофейный напиток без кофеина? И обязательно с горячей водой из-под крана.
– Спасибо. – Говард попытался вложить в свои слова как можно больше искренности. – Но мне надо добраться в Форт-Брэгг. Я тоже не любитель завтракать.
Джиммерс убрал назад консервы.
– Тогда, может, чашку «Постума»? Говард останавливающе поднял руку.
– У меня организм в порядке. Наверное, я просто побегу. А вот бутерброд вчера был первостатейный.
– Вы слишком добры, – сказал Джиммерс, провожая его через комнату с камином к входной двери, где Говард подобрал свои ботинки. Простояв на улице всю туманную ночь, они отсырели и стали липкими на ощупь. Не беда, обогреватель в грузовичке их высушит. – Тогда до свидания, – сказал мистер Джиммерс, начав закрывать дверь, как только Говард переступил порог. – Очень мило, что вы заглянули.
Небо было голубым и ясным, воздух холодным. Туман лежал над океаном серым одеялом, но был далеко. Днем потеплеет, и Говард почти развеселился, предвкушая завтрак в Форт-Брэгг. Он подошел к дверце трейлера, решив забросить внутрь куртку. На окне, строго посередине, был наклеен пеликан. Да уж, точно клейщики, совсем как сказал Джиммерс. Украли чертову переводилку, а потом налепили на первое попавшееся стекло. Ну и ладно, подумал Говард. Он и сам сюда бы ее наклеил. Они просто избавили его от трудов.
Минуту спустя он уже ехал на север, прокручивая в голове события последних суток. Мистер Джиммерс ничего толком ему не объяснил. Был ли рисунок украден? Или мистер Джиммерс куда-то его убрал для сохранности? Может, рисунок в его загадочном жестяном гараже? Говард очень наделялся, что нет. Через неделю на открытом воздухе, да еще в таком сыром климате его не повесишь и в мусоросжигателе. С тем же успехом можно бросить в океан. Скоро придется поехать к мистеру Джиммерсу снова. Надо будет уговорить дядюшку Роя ему помочь. Может, удастся придумать какую-то историю, мол, музей платит комиссионные, и тогда он сумеет подсунуть дядюшке Рою пару сотен долларов. Но только нужно провернуть все похитрее.
Ему на мгновение вспомнилось, что ночь он провел запертым на чердаке, как был напуган до полусмерти, как потом злился на Джиммерса. Ему все еще не хотелось смеяться. Чего тут смешного? Но и в полицию обращаться ни к чему. Слишком многое в происходящем он не понимает, слишком много таинственного скрывается в тумане. Может, он покончил с загадками, может, нет. Надо будет расспросить Сильвию, воззвать к ее врожденной честности. Сильвия была все же проще, понятнее мистера Джиммерса.
Сильвия. Как-то не с той ноты у них началось. Ему вдруг показалось, что он произвел на Сильвию не то впечатление, ну впрямь красноносый клоун в огромных ботинках. Он непроизвольно втянул живот и, сев прямее, глянул на себя в зеркальце. Хотя бы он небезнадежен. Лицо все еще довольно худощавое. Кое-кто, набрав вес, наедает щеки, но у него тут никогда проблем не было. У него был скоропалительный метаболизм, позволявший ему без сожалений есть что захочется, и он считал это признаком здоровья. Временами, когда особенно перебарщивал, он обзаводился «спасательным кругом», который, пока не отбивался от рук, было нетрудно спрятать. По крайней мере пляжи северного побережья не располагают к загоранию. Можно не расстегивать рубашку и втягивать живот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Она полагалась на инстинкт. Скоро настанет день, когда она узнает, где притаился его огород, где спрятался он сам, и пойдет посмотреть на плоды своих трудов. Ей показалось забавным, что она ведет овощную войну, возможно, первую овощную войну в истории мироздания. И в этой войне она в конечном итоге победит. Он немощен и стар, он умирает, а с ним умирает его сила.
Принеся с веранды лопату, она, мурлыча себе под нос, начала рыть лунки в земле и на дно каждой клала по клубню. Бриз с океана разлохматил ей волосы, и она нахмурилась, помимо воли поглядев на чудище на крыше через улицу. Под действием ветра фанерная рука медленно распрямилась в издевательском приветствии, потом взметнулась вверх, чтобы повторить жест – и так раз за разом, вероятно, до вечера. Она замурлыкала громче, заглушая окружающий мир, останавливаясь у каждой лунки, чтобы полить клубни чернилами каракатицы, а потом засыпать землей.
Говард проснулся совсем разбитым. Чтобы заснуть в антикварном кресле, требуется немалая доля усталости, и у него ушло почти полночи, чтобы ее достичь. Но в утренние часы он провалился в сон, и теперь чувствовал себя встрепанным и помятым, шея у него затекла.
Внезапно он понял, что его разбудило – его окликали по имени. В замке забренчал ключ, дверь распахнулась, и на пороге возникли мистер Джиммерс и – слава тебе Господи! – Сильвия. Подтянувшись за подлокотники, чтобы сесть, Говард поспешно вытер лицо и провел руками по волосам. Он выпутался из пледа, встал и едва не выгнулся назад от боли в позвоночнике. «Сильвия», – попытался сказать он весело и ясно, но вышло у него только карканье. Он постарался прочистить горло. Глядя на Сильвию, мистер Джиммерс сиял, точно гордый отец, весь его вид, казалось, заверял Говарда, что хотя он долго ждал этого момента, ожидание явно того стоило.
Он не ошибся. Время Сильвию как будто не изменило. Кожа была такой же бледной, словно прозрачной, волосы – пышными и темными, словно застывший шедевр скульптора ветра. Губы накрашены красной помадой, пожалуй, слишком яркой, но данный момент был точно специально создан для яркого, пусть Говард совсем не того ожидал и совсем не такой ее помнил. И глаза у нее были больше, чем ему помнилось. Она показалась ему женщиной с картины Россетти, осовремененной макияжем двадцатого века и естественной, по виду не фабричного покроя одеждой. Впрочем, она выглядела бы красавицей даже в мешке из-под муки или в запашном халате.
– Ужасно выглядишь, – почти посмеиваясь над ним, сказала она.
– Да? – выдавил он. Почему-то ему польстило, что она так себя ведет, что готова шутить, хотя много лет они не виделись, даже не разговаривали по телефону. Он попытался придумать, как бы перестать «выглядеть ужасно», и не нашел.
– Просто ужасно. Это моя вина, что тебе пришлось провести всю ночь в кресле. Мистер Джиммерс только сегодня утром до меня дозвонился, меня допоздна не было дома. Он сказал, что запер у себя на чердаке мужчину, который скорее всего вор и убийца, но выдает себя за моего кузена. Честно говоря, мы тебя только в конце недели ждали.
– Мне не терпелось. Со временем начинаешь уставать от одиночества.
– А у тебя были его годы, да? Неудивительно, что ты так выглядишь. – Она улыбнулась, явно предположив, что чувство юмора у него не иссякло. Как будто виделась с ним всего на прошлой неделе. Как она все-все про него помнила? Это могло быть хорошо, а могло быть и плохо, – Говард еще не настолько проснулся, чтобы определить. А потом вспомнил: это еще одна причина, почему его никак не отпускали воспоминания о ней.
Уронив одеяло, он выдавил улыбку. Вид у него и вправду довольно нелепый. Все приключение на чердаке было чертовски смешным, если правильно на него посмотреть, глазами Сильвии, так сказать. Он сообразил, что пристально на нее уставился, и отвел взгляд, потом вдруг нагнулся подобрать с пола одеяло, которое аккуратно свернул.
– Мне страшно жаль, что так вышло, – извинился мистер Джиммерс. – Но у нас много чего дурного случилось: мистер Грэхем упал с обрыва и так далее. Все северное побережье… так сказать, взбаламучено, и, боюсь, ваше внезапное появление не могло не вызвать подозрений. Надеюсь, вы меня простите?
– Конечно, – сказал Говард. – Вовсе нет. Разумеется, прощу. – Простить старика вдруг оказалось совсем нетрудно. Он ведь дружит с Сильвией. Говард задумался, в чем именно заключается эта дружба и нельзя ли ею воспользоваться, чтобы выманить у Джиммерса рисунок. Впрочем, сейчас не время для своекорыстных мыслей. Он поговорит с мистером Джиммерсом в другой раз. А пока с него этого сумасброда хватит.
Тут мистер Джиммерс метнулся через всю комнату и, выдернув из розетки обогреватель, скептически осмотрел потертый шнур. Он распахнул одно из окон.I
– Душно тут, – сказал он и весь сморщился.
Потом увидел выбоину в стене, удивленно моргнул, начал было что-то говорить, но передумал. Он взял перочинный нож Говарда, который открытым все еще лежал на столе. – Пытались стену продолбить, а? – спросил он, указывая на развороченную штукатурку. Сильвия с некоторым удивлением тоже перевела туда взгляд.
– Наш друг любопытен, – сказал мистер Джиммерс Сильвии. – С тем, кто подозревает, будто в стене что-то спрятано, бдительность не повредит. – Сложив нож, он осторожно вернул его Говарду.
Сильвия теперь всмотрелась в штукатурку внимательнее.
– А в стене и впрямь кое-что спрятано, – сказала она мистеру Джиммерсу.
– Интересно, не он ли его туда положил, – протянул задумчиво мистер Джиммерс.
– Я… Конечно же, это был не я, – снова ошарашенно забормотал Говард. Похоже, мистер Джиммерс не уймется, так и будет выстреливать в него бессмыслицами.
Джиммерс пожал плечами, словно верит Говарду только из вежливости.
– Ну, я почти уверен, что, дай вам шанс, вы бы обязательно их туда вмуровали. Как по-твоему, Сильвия?
– Конечно, вмуровал бы. И я тоже. Но, думаю, сейчас мне нужно возвращаться в магазин. Кое-кому приходится еще и работать. Ты куда едешь? – спросила она Говарда.
– Ну… Думал, поехать к дядюшке Рою, – сказал он. – К вам домой. Ты ведь, наверное, еще там живешь.
Она кивнула. Он почувствовал себя неловко, будто набивается в гости, а ведь месяц назад послал письмо, где говорил, что приезжает – иными словами, сам себя пригласил.
– У нас не дворец, – сказала она.
– А зачем мне дворец? Я не любитель дворцов.
– И никогда не любил, – сказала она и по-сестрински поцеловала его в щеку. – Отец сейчас немного на мели. Платежеспособным его не назовешь. Но думаю, вы поладите.
Говард не мог припомнить времени, когда дядюшка Рой был бы не «на мели». Он с гордостью называл себя «бизнесменом, и в его устах это слово звучало много конкретнее, чем когда читаешь его значение в словаре. Но как бизнесмен он был феерически неудачлив. В молодости он неплохо зарабатывал как коммивояжер, потом несколько лет сводил концы с концами, держа зоомагазинчик. Но продал свое дело и по уши залез в долги, чтобы открыть музей привидений, который привел его к окончательному финансовому краху.
– Я хотел бы помочь, – сказал Говард. – Последние два года я только и делал, что деньги копил.
– Отец благотворительности не любит, – отрезала Сильвия. – На твоем месте я бы при нем об этом не заикалась.
– Я не об этом говорил. Только о том, что не хочу жить за его счет.
Мистеру Джиммерсу было как будто неловко слушать этот разговор, и он бочком стал пробираться к двери, словно чтобы подстегнуть их уходить. Пора Говарду выписываться с этого постоялого двора.
Сильвия снова солнечно ему улыбнулась и потеребила кристалл кварца на медной цепочке, которая висела у нее на шее.
– Долг зовет. – Она повернулась, собираясь уходить. – Сможешь сам найти дом?
– Конечно, – ответил Говард. – Нет проблем. У меня есть адрес. – Внезапно ему больше всего на свете захотелось отсюда выбраться – и с чердака, и из самого дома. Ему требовались простор и свобода, чтобы подумать, переосмыслить то, что ему известно о мире. Он сообразил, что одна пола рубашки вылезла у него из-за пояса брюк, поэтому поспешно затолкал ее назад и, извинившись, направился к двери ванной. Мистер Джиммерс вышел вслед за Сильвией, а когда несколько минут спустя Говард спустился, спросил его, не хочет ли он позавтракать.
– Хозяином я себя показал никудышным, – сказал он, вдруг поникнув. – Я – ученый, своего рода, изобретатель, и, боюсь, иногда упускаю из виду мелочи. Живу я без комфорта, понимаете, и заботиться, кроме себя самого, мне не о ком…
Это был совершенно новый мистер Джиммерс. Говарду такое и в голову не приходило. Наверное, ужасно одиноко жить вот так на заброшенных утесах. А теперь, когда Грэхем мертв – вполне возможно, убит, – мистер Джиммерс одинок и явно боится чужаков – и не без причины.
– Боюсь, у меня есть только консервы из тушеных овощей, – продолжал мистер Джиммерс, доставая из кухонного шкафчика банку. – Их можно есть с яичницей-болтушкой. И на тосте не так уж плохо. Жаль, что у нас нет тостов. Остаток хлеба пошел на вчерашние бутерброды. Но у меня есть соль. Сам я не завтракаю. От них у меня метаболизм к чертям летит, завтраки они такие. Чтобы промыть организм, я по утрам пью чашку «Постума» – ну, знаете, кофейный напиток без кофеина? И обязательно с горячей водой из-под крана.
– Спасибо. – Говард попытался вложить в свои слова как можно больше искренности. – Но мне надо добраться в Форт-Брэгг. Я тоже не любитель завтракать.
Джиммерс убрал назад консервы.
– Тогда, может, чашку «Постума»? Говард останавливающе поднял руку.
– У меня организм в порядке. Наверное, я просто побегу. А вот бутерброд вчера был первостатейный.
– Вы слишком добры, – сказал Джиммерс, провожая его через комнату с камином к входной двери, где Говард подобрал свои ботинки. Простояв на улице всю туманную ночь, они отсырели и стали липкими на ощупь. Не беда, обогреватель в грузовичке их высушит. – Тогда до свидания, – сказал мистер Джиммерс, начав закрывать дверь, как только Говард переступил порог. – Очень мило, что вы заглянули.
Небо было голубым и ясным, воздух холодным. Туман лежал над океаном серым одеялом, но был далеко. Днем потеплеет, и Говард почти развеселился, предвкушая завтрак в Форт-Брэгг. Он подошел к дверце трейлера, решив забросить внутрь куртку. На окне, строго посередине, был наклеен пеликан. Да уж, точно клейщики, совсем как сказал Джиммерс. Украли чертову переводилку, а потом налепили на первое попавшееся стекло. Ну и ладно, подумал Говард. Он и сам сюда бы ее наклеил. Они просто избавили его от трудов.
Минуту спустя он уже ехал на север, прокручивая в голове события последних суток. Мистер Джиммерс ничего толком ему не объяснил. Был ли рисунок украден? Или мистер Джиммерс куда-то его убрал для сохранности? Может, рисунок в его загадочном жестяном гараже? Говард очень наделялся, что нет. Через неделю на открытом воздухе, да еще в таком сыром климате его не повесишь и в мусоросжигателе. С тем же успехом можно бросить в океан. Скоро придется поехать к мистеру Джиммерсу снова. Надо будет уговорить дядюшку Роя ему помочь. Может, удастся придумать какую-то историю, мол, музей платит комиссионные, и тогда он сумеет подсунуть дядюшке Рою пару сотен долларов. Но только нужно провернуть все похитрее.
Ему на мгновение вспомнилось, что ночь он провел запертым на чердаке, как был напуган до полусмерти, как потом злился на Джиммерса. Ему все еще не хотелось смеяться. Чего тут смешного? Но и в полицию обращаться ни к чему. Слишком многое в происходящем он не понимает, слишком много таинственного скрывается в тумане. Может, он покончил с загадками, может, нет. Надо будет расспросить Сильвию, воззвать к ее врожденной честности. Сильвия была все же проще, понятнее мистера Джиммерса.
Сильвия. Как-то не с той ноты у них началось. Ему вдруг показалось, что он произвел на Сильвию не то впечатление, ну впрямь красноносый клоун в огромных ботинках. Он непроизвольно втянул живот и, сев прямее, глянул на себя в зеркальце. Хотя бы он небезнадежен. Лицо все еще довольно худощавое. Кое-кто, набрав вес, наедает щеки, но у него тут никогда проблем не было. У него был скоропалительный метаболизм, позволявший ему без сожалений есть что захочется, и он считал это признаком здоровья. Временами, когда особенно перебарщивал, он обзаводился «спасательным кругом», который, пока не отбивался от рук, было нетрудно спрятать. По крайней мере пляжи северного побережья не располагают к загоранию. Можно не расстегивать рубашку и втягивать живот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64