- Колдун выдержал паузу и торжествующе закончил: - А я могу!
Сев на своих коврах, он погладил одутловатые щеки, потрогал висевшую в ухе серьгу и впервые обратился прямо к Иеро:
- Предлагаю тебе, пришедший с запада жрец, маленькое соревнование. Умеешь ли ты прорицать?
Священник молча кивнул, не спуская с Олафа настороженных глаз. Это слизняк что-то задумал, крутилось у него в голове. Но что? Отвлекает внимание, а потом мигнет сыновьям, и те устроят резню? Непохоже… Другие трупы, кроме Сигурда с Рагнаром, в мыслях Олафа не маячили. Кажется, он в самом деле желал соревноваться.
- Сделаем так, - произнес колдун, с хитрой усмешкой поглядывая на Иеро, - сделаем так, люди: я предскажу грядущее, и этот бродяга-пришелец тоже предскажет, а потом мы посмотрим, чье предсказание точнее. Если мое, то вы убедитесь, что Олаф, сын Торвальда, любимец Локи, не зря зовется лучшим чародеем Асла! - Он расправил плечи и стукнул кулаком в грудь. - Ну что, жрец, согласен?
- Согласен, - отозвался Иеро.
- Он выглядит слишком уверенным в себе… - шепнул старый эливенер. - Готовит каверзу?
- Посмотрим. - Иеро распахнул куртку, нащупывая за пазухой мешочек с Сорока Символами и своим магическим кристаллом. - Ты знаешь, что я не очень силен в искусстве предсказаний, но с этим недоумком могу, пожалуй, потягаться. Готов поставить свой меч против серьги в его ухе, что он предскажет победу Гунару и ошибется.
Толпа сдержанно загудела - один из сыновей Олафа вел пару огромных овец с мерцающей золотом шерстью; крутившийся сзади пес подгонял их, тыкая лобастой головой в овечьи курдюки. Гунар и Сигурд, замерев каждый в своей половине арены, мерялись взглядами будто два голодных волка.
- Выбирай любую, жрец! - Олаф жестом щедрого хозяина показал на золотистых животных.
- Зачем?
- Как зачем? - на лице колдуна отразилось недоумение. - Ты ведь собирался гадать? Значит, тебе нужна овечья печень!
- Печень годится для жаркого, а не для гадания, - усмехнулся священник. - У меня другие методы.
- Ну, что ж…
Олаф махнул рукой, и через пару минут ему поднесли дымящуюся печень на деревянном блюде.
"Что делает этот толстый? - донеслась до священника мысль Горма. - Почему убили животное с пушистой шкурой?"
"Ему нужна печень, чтобы предсказать будущее", - пояснил Иеро.
"А все остальное? - Горм облизнулся. - Столько свежего вкусного мяса!"
Тем временем колдун уже простер над блюдом пухлые руки. Голос его вдруг стал монотонным, протяжным, напомнив Иеро речитатив заупокойной мессы.
- Вижу… вижу… - Ладони двигались над блюдом, пальцы будто что-то ощупывали и уминали. - Вижу кровь на секире Гунара… кровь двух людей, двух мерзких изгоев… Вижу, как мой сын потрясает топором и поет песню победы… Вижу два мертвых тела у его ног… два бездыханных трупа… Твой и твой!
Выкрикнув последние слова, колдун ткнул пальцем в Сигурда, затем - в Рагнара. Они начали бледнеть, и священник, чтобы прервать нагоняющий страх спектакль, торопливо сказал:
- А больше ты ничего не видишь? Что-нибудь обо мне и о себе самом?
- Вижу. - Теперь палец указывал на Иеро. - Ты, чужеземный червь, и твои спутники, все вы станете моими рабами. Я заберу твой летучий корабль и все твое добро, а твой зверь отправится в котел.
"Что говорит этот толстый? - полюбопытствовал Горм. - Я смутно чувствую… нет, почти уверен: ему что-то нужно от меня."
"Твоя мохнатая шкура, - сообщил Иеро. - Он хочет ее содрать и поджарить тебя вместе с овцой."
"Не думаю, что это хорошая мысль", - откликнулся Горм и обиженно смолк, утнувшись носом в лапы.
Не обращая внимания на колдуна, Иеро высыпал из мешочка сорок крохотных, выточенных их черного дерева фигурок и положил на них левую руку. В правой его ладони, замершей на коленях, посверкивал прозрачный камень, и в глубине кристалла, предвестником наступающего забытья, кружились и мерцали радужные всполохи. На какую-то долю секунды он ощутил неуверенность; еще ни разу ему не приходилось гадать при таком скоплении народа, в потоках мыслей и чувств, что омывали его со всех сторон, будто скалу в океане, атакованную яростными штормовыми волнами. Неумолимый блеск кристалла помог отбросить это чувство и сосредоточиться. В конце концов, предсказание будущего не являлось таинством, подобным исповеди или святому причастию, и кто угодно мог за ним наблюдать; что же касается круживших в пространстве мыслей, то так несложно забыть о них… отрешиться… вынырнуть из этого суетного водоворота…
Погружаясь в транс, Иеро дал ментальную установку глубины и краткости: его провидческий сон будет глубок, но недолог. Пять-шесть минут - на большее он не рискнул, боясь потерять контроль над ситуацией. К тому же во время транса он был совершенно беззащитен и мог полагаться лишь на своих спутников и этих мрачных, сломленных страхом островитян.
Священник очнулся еще раньше, от резкого выкрика Олафа. Его голос сделался внезапно визгливым; видимо, он не понимал, что происходит, и странная неподвижность, молчание и отрешенность противника его перепугали. В маленьких глазках колдуна сверкало подозрение, одутловатые щеки побагровели, пальцы нервно мяли мочку с золотой серьгой.
- Что, жрец, решил вздремнуть?
- Ты прорицаешь над овечьей печенью, я - во сне, - откликнулся Иеро. - У каждого свой способ.
Он обвел взглядом молчаливую толпу, стражей с пылающими факелами в руках, Гунара и Сигурда, сжимавших свои секиры, судей, Рагнара, брата Альдо и мастера Гимпа; все, будто зачарованные, смотрели на него. Священник раскрыл левую ладонь. В ней лежали четыре символа: крошечные Сапоги, Птица, Меч и Щит и Череп. Два первых легко поддавались толкованию - Сапоги означали странствие, а Птица - все, что связано с воздухом; значит, его полет продолжится, и "Вашингтон" благополучно покинет северный остров. Но не сразу, не сразу, думал Иеро, глядя на остальные фигурки. Знак Меча и Щита сулил ему опасный поединок, а маленький Череп, зловеще ухмылявшийся в ладони, был свидетельством чьей-то гибели, которая настигнет отмеченного роком в самое ближайшее время.
Вообще говоря, Череп символизировал Смерть с большой буквы, древнюю Смерть, сгубившую человеческую цивилизацию, но имелось у него еще одно значение - смерть гадающего или кого-то, кто присутствует при гадании. За себя Иеро был спокоен - ведь вместе с Черепом выпали Птица и Сапоги; но что сказать насчет Сигурда? Возможно, северянин погибнет, а потом начнется кровопролитная резня между колдовским отродьем и бондами, о чем предупреждают Щит и Меч? Или в битву ввяжется он сам и прикончит противника? Оба толкования были возможны, и священник, задумчиво покачав головой, сгреб остальные фигурки и опустил в мешочек. Так ли, иначе, он был уверен в одном: если придется сойтись с Олафом - хоть в ментальном поединке, хоть с мечами, копьями или на кулаках - он скрутит колдуна ровно за одну минуту.
Олаф уже успокоился и глядел на него, скаля зубы.
- Ну, жрец-бродяга, твоя очередь. Каким будет предсказание?
Внезапно в глотке у Иеро пересохло; он понял, что не уйдет отсюда, пока жив этот человек. Пусть Олаф не имел видимых связей с Нечистым, пусть его ментальный дар не мог устрашить даже ребенка, пусть! Этот человек был убийцей и тираном и, каким-то непонятным образом, внушал соплеменникам ужас. Значит, тут ему не место.
Священник усмехнулся в ответ на кривую ухмылку колдуна.
- Не знаю, чем кончится поединок, но вот твои дела плохи. Похоже, этот день тебе не пережить. Ты сдохнешь здесь, на этом помосте, на своих коврах, и я выдеру из твоего уха серьгу. Ту, за которую ты сейчас схватился.
- Раньше я спляшу на твоем трупе! - хрипло рявкнул колдун и махнул стражам: - Огня, недоношенные щенки! Побольше огня! Чтобы хватило и на жреца, когда он поползет в костер! На четвереньках, как я прикажу!
- Кажется, он раздумал брать меня в рабы, - сообщил Иеро брату Альдо и повернулся к ристалищу.
Пламя вокруг него поднялось стеной, люди отшатнулись, а Гимп с проклятьем хлопнул по объемистому животу - видно от шальной искры затлела куртка. Рыжие огненные языки, с треском пожиравшие хворост, ненадолго скрыли бойцов, и минуту-другую священник видел лишь смутные силуэты, что метались по площадке, да слышал ритмичный звон, когда стальные лезвия били друг о друга. Впрочем, он не нуждался ни в зрении, ни в слухе, чтобы следить за схваткой; он явственно ощущал бешенство Гунара, его уверенность в победе, его яростный стремительный напор. К удивлению и радости Иеро Сигурд был спокоен; секира летала в руках северянина, и каждый удар, каждый выпад противника или приходился в пустоту, или наталкивался на лезвие секиры. Гунар, похоже, рассчитывал быстро разделаться с врагом и щедро тратил силы; надолго его не хватит, решил Иеро, переключая внимание на колдуна.
Тот сидел на своих коврах, уставившись на арену прищуренными глазами. Никакой ментальной активности с его стороны не замечалось, кроме вялого интереса к происходящему на площадке, будто он был всего лишь зрителем, коему безразлично, кто победит и останется в живых, а кто падет на землю с разбитой головой. То и дело он ощупывал свисавщую с уха сережку, как бы играя с ней, и казалось, что это занятие увлекает его гораздо больше, чем зрелище поединка.
Успокоившись, Иеро перевел глаза на ристалище. Пламя слегка опало, и теперь можно было разглядеть, как бойцы кружат в середине арены, подальше от огня, обмениваясь яростными ударами. Каждый старался хотя бы на шаг оттеснить противника к костру, что давало несомненный выигрыш: трудно размахивать секирой, когда подпекает лопатки. Пока что оба бойца выглядели полными сил, и ни один не выказывал утомления и не уступал другому. Гунар, пожалуй, чаще атаковал, но удары Сигурда были точнее, и предплечье его врага уже украшала длинная кровоточащая царапина.
Гунар вдруг гневно взревел и в стремительном выпаде направил нижний конец древка в живот северянину. Сигурд отскочил, покачнувшись, попытался достать незащищенную голову сына Олафа, но тот, очевидно, предвидел такую возможность: его секира резко взмыла вверх, парируя удар. Он выиграл первый шаг, затем - второй, обрушив лезвие со страшной мощью на топор соперника и снова заставив его отступить. Теперь Сигурда отделяли от пламени девять или десять футов, и Иеро заметил, что он передергивает плечами - видимо, жар палил кожу.
Тем не менее, он отступил еще и еще, с хрипом втягивая жаркий воздух, однако глаза его были по-прежнему холодны и спокойны. Что-то замышляет, догадался Иеро, чувствуя, как от Сигурда накатывают волны возбуждения. Он, однако, контролировал свои эмоции; ни один мускул на его лице не дрогнул, и лишь телепат смог бы предвидеть, что в голове северянина зреет какой-то план. Кажется, он не даром заманивал врага к огненному кольцу. Оно, в сущности, тоже являлось оружием, и каждый из сражавшихся мог использовать огонь в силу своего разумения.
Сыновья Олафа, стоявшие под стеной, подбадривали Гунара пронзительным свистом и лязгом оружия; их физиономии раскраснелись, руки сжимали мечи и топоры, и казалось, что они вот-вот лишатся остатков самообладания и гиком ринутся на толпу молчаливых бондов. Очевидно, такие опасения возникли не только у Иеро; мужчины, окружавшие ристалище, старались не поворачиваться к вооруженным молодцам спиной, а многие нащупывали у поясов ножи и кинжалы. Харальд, двигаясь вдоль внешнего края огненного кольца и прикрывая ладонью щеки, следил за поединком, но остальные судьи с тревогой посматривали на Олафа, будто ожидая, что он вдруг поднимется и превратит Сигурда в собаку, а всех остальных - в стадо овец, которых тут же перережут его сыновья. Самым беспокойным из них был Снорри, обладавший ментальной чувствительностью; он то с надеждой глядел на священника, то прикрывал глаза, и в эти моменты до Иеро доходили слабые мысленные волны - Снорри пытался прощупать окружающее пространство. Он делал это инстинктивно, как всякий необученный телепат, и его сигналы были нечеткими и неуверенными.
Старый эливенер за спиной Иеро возбужденно вздохнул - видимо, он, как и священник, уловил всплеск исходившей от Сигурда решимости и догадался: что-то сейчас произойдет. Северянин, отбив очередной удар, вдруг стремительно отпрыгнул, оказавшись слева от противника, и вытянул топор на всю длину, как бы собираясь зацепить Гунара под колено; тот повернулся боком к огню, и его секира, парируя выпад, со свистом рухнула вниз. Он выбил топор из рук Сигурда, но северянин, метнувшись к врагу, толкнул его изо всей силы. Инерция прыжка и немалый вес атакующего сделали свое дело: Гунар, яростно вскрикнув, рухнул в костер, а его соперник покатился по земле, ухитрившись подобрать свою секиру. Спустя мгновение он бросился к пламенным языкам, размахивая топором как легкой тростью, не думая об усталости; его лицо покрывали пот и копоть, но он, похоже, твердо решил, что враг не выберется из огня.
Судьи замерли, переключив внимание на схватку, толпа возбужденно загудела, Рагнар, не спуская глаз со своего товарища, стискивал и разжимал кулаки, а мастер Гимп торжествующе заулюлюкал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39