- Но я не чувствую, я знаю!
- Гмм... Ну, а что, например, будет завтра? Снова дождь?
Я покачал головой.
- Дождя не будет, но температура упадет до пяти-шести
градусов. А ночью лужи покроются коркой льда.
- Занятно, - доктор улыбнулся и, вооружившись
хромированным молоточком, предложил:
- Встаньте-ка на секундочку.
Мы отошли от поцарапанного, видавшего виды стола, и я
мысленно зевнул.
- Тэк-с... Ну, и какой же у нас нынче день, милейший?
- При чем здесь это? - я раздражено засопел. -
Забывчивостью я не страдаю. И год могу назвать, и месяц, если
понадобится.
- Что ж, тогда приступим. Глаза налево, вверх, сюда!..
Согните руки...
Когда глупости с проверкой рефлексов прекратились, я
решился наконец объяснить то, за чем и пришел.
- Вы понимаете... Я боюсь. Все время боюсь.
- Чего же, голубчик?
Я поморщился. Было в этом "голубчике" и вообще в
интонациях доктора что-то снисходительно-сострадательное. Так
обращались когда-то к лакеям и кучерам. Во всяком случае -
судя по фильмам. Впрочем, за этим самым снисхождением я,
возможно, сюда и явился. За состраданием и снисхождением.
- Видите ли, меня пугают совершеннейшие пустяки. Из-за
них я просто не могу спать.
- Рассказывайте, рассказывайте! - доктор присел за стол,
уютно скрестил на груди руки. - Так что конкретно вас пугает?
- Да что угодно! Грубые голоса прохожих, лай собак,
ночные шорохи. Понимаете, когда десятиклашек одевают в хабэ и
дают в руки автоматы, то сразу на верное столетие приближается
всеобщее оледенение. Странная вещь, дезертиры не убивают, а
патриоты как раз наоборот... А иногда меня начинает пугать
вообще все. Такое ощущение, будто мое присутствие здесь -
ошибка. Я неприспособлен для этой атмосферы, этой гравитации.
Это как кактус, который время от времени цветет. Только опять
же наоборот. Вы меня понимаете?
- В некотором смысле, - доктор снова поднялся и с самым
задумчивым видом зашарил пальцами у меня на горле. Не
пугайтесь - вовсе не для того, чтобы задушить, - он что-то там
выискивал.
- Тэк-с... Базедовой болезни, кажется, не наблюдается.
- При чем здесь базедова болезнь? Я вам говорю о другом!
- Разумеется, голубчик, разумеется. Тут все говорят о
другом. Но это им только так кажется. На самом деле все
людские разговоры об одном и том же. Психастения, навязчивые
фобии, вечная неуверенность в собственном "я". Это нормально.
- Нормально?
- Если вы в состоянии контролировать себя, значит,
нормально.
- Но дело в том, что я боюсь именно потому, что знаю о
завтрашнем холоде. Я угадываю причинно-следственную связь!
- Какая-то, голубчик, ерундистика. Сначала была погода,
затем страх, а теперь вы приплетаете сюда
причинно-следственную связь?
- Все правильно, - заверил я его. - Потому что наше
"сегодня" теснейшим образом увязывается с днем еще не
наступившим.
Доктор раздражено крякнул.
- Это что же? Мы кузнецы, и дух наш молод?
- Не совсем, но...
- Минуточку! Я так понимаю, что сегодняшний дождь вы
пытаетесь увязать с завтрашними заморозками?
- Да нет же. Дождь оттого, что вчера на рынке я видел
безобразную драку. А сегодня две женщины в троллейбусе сказали
мне гадости. Одной не понравился мой зонт, вторая, передавая
абонемент, не сказала ни "спасибо", ни "пожалуйста".
- И вы реагируете на такие мелочи?
- Если бы только я! Но ведь и природа!..
- Что природа?
- Тоже реагирует.
- Мда... - врач вернулся за стол. - Говорите вы в
общем-то нормально, а вот мысли... Впрочем, мысли у нас у всех
малость того, - он остро взглянул мне в лицо. Точно уколол
глазами-буравчиками.
- Послушайте! А может, вы верующий?
- Смотря во что.
Доктора такой ответ не устраивал, и он громко фыркнул.
- Но в церковь-то вы, конечно, заглядываете?
- Нет, не заглядываю. Хотя пару раз бывал. Слушал, как
поют.
Доктор покачал головой. Я думал, он скажет: "Мда... Ох,
уж мне эти печорины с онегиными! Рыцари гипертрофированных
чувств... Шагу не ступишь без того, чтобы не угодить на
какого-нибудь нытика!" И я бы тогда откликнулся: "Да, я нытик,
но вы врач и должны помогать нытикам. Потому что все больные -
нытики, и это факт, от которого никуда не деться. Здоровым
некогда ныть, они живут, чтобы радоваться, а не пугаться." И
возможно, доктор взглянул бы на меня с интересом или во всяком
случае без отвращения. И задал бы пару задушевных вопросов, на
которые я ответил бы столь же задушевно. И мы разошлись бы
добрыми друзьями. Но он промолчал. И только еще раз фыркнул,
подтверждая свое нежелание стать моим другом. По всей
видимости, я начинал его серьезно раздражать. Аллопатия всегда
презирала гомеопатию. Мне захотелось ударить его кулаком.
Ударить и тут же спрятаться в шкаф, что стоял у стены. Мысли и
желания были моими, - деваться от них было некуда. Презирая
себя за подобные позывы, я на секунду зажмурился.
Доктор тем временем сгорбился за столом и что-то быстро
строчил на бланке. Подавшись немного вперед, я разглядел, что
под рукой у него рецепт. Действовало загадочное правило.
Пациенту ничего не объясняли и пациента профессионально
отфутболивали. Желание спрятаться в шкаф исчезло, зато ударить
кого-нибудь захотелось прямо-таки до слез.
Разумеется, мне выписывали бром и димедрол. С сеансом
психолечения было покончено. Ни он, ни я более не вымолвили ни
слова. Должно быть, внутренне мы успели рассориться и
разойтись - два совершенно чуждых друг другу существа.
Уже на пороге, прикрывая за собой дверь, я что-то буркнул
прощаясь. Доктор пробурчал аналогичное в ответ. Вполне
возможно, что я пробурчал "идиот". Что пробурчал в ответ
доктор, знал только он сам.
Урна стояла у крыльца - пыльная и заплеванная,
скособоченная от множества ударов, десятки раз крашенная -
прямо поверх отпечатков и плевков. Мимоходом пожалев ее, я
сунул руку в карман. Неразборчивая писанина доктора птичкой
спланировала в неблагородную компанию окурков, яблочных
огрызков и скомканных фантиков. За спиной мелодично напевал
женский радиоголос. Разумеется, про "оу-оу".
На психиатра я не обижался. За свою жизнь мне удалось
повидать порядка сотни стоматологов, десятка три кардиологов и
около тысячи терапевтов. По-настоящему лечить из них умели
только единицы. Остальные измеряли температуру, выписывали
анальгин с аспирином, со знанием дела толковали о горчичниках
и банках, засыпали клиента с ног до головы мусорной латынью, а
в критический момент бочком-бочком отходили в сторону.
Впрочем, ругать врачей - занятие неблагородное. Плохих
врачей много. Их даже подавляющее большинство. Но их ничуть не
больше, чем плохих академиков и политиков, никчемных
бухгалтеров и слесарей-сантехников. Везде и всюду суровая
статистика с готовностью предложит вам одни и те же цифры, но
так уж получается, что злятся более всего на врачей. Оно и
понятно, здоровье - собственность частная и неделимая.
Чтобы не было так обидно, я зашел в аптечный ларек и
разом накупил капель от насморка, мази для глаз, пузырьков с
йодом и таблеток от головы. В булочной по соседству приобрел
розовый и пухлый батон с подгорелым низом. Набив таким образом
патронташ, я чуточку приободрился. Бороться - не бегать.
Теперь я во всяком случае был во всеоружии и энное время мог
вполне отстреливаться от самых различных напастей. И тут же,
требуя цитрамона, заныла голова. Лоб, подключенный к
внутреннему напряжению, стал медленно накаляться. Я полез в
карман за таблеточной упаковкой.
У этих головных болей один плюс. Когда холодно, можно
греть ладони о лоб. А холодно у нас было теперь почти всегда.

РЕ-ДИЕЗ

Зонт медузой распластался над головой. Под ногами
вскипали пузыри, кругом клубилось безымянное море. Я шел
пешком, транспорт меня более не интересовал. Только что я
выбрался из троллейбуса. Пробиваясь к освободившемуся месту,
мелкая старушонка болезненно ткнула меня локтем. Внешне я
остался совершенно безличен и даже напустил на лицо дымок
легкого презрения, но внутренне тотчас сжался.
Одна-единственная старушонка, не сомневающаяся, что
пробивать дорогу в транспорте нужно именно таким способом,
вышибла меня из колеи. Вновь я ощутил себя шпионом в стане
врагов, диверсантом, прилагающим титанические усилия, чтобы
казаться одним из них, но мне это плохо удавалось. Язык, на
котором они обращались друг к другу вызывал у меня спазмы, их
красноречивые жесты при попытке копирования приводили к
судорогам. Я балансировал на краю пропасти. Любое неосторожное
движение, слово - могли выдать меня с головой.
Жутковатая вещь - разговаривать на чужом языке, на чужой
планете, двигая руками и ногами, согласуясь с общепринятыми
нормами. А попробуйте-ка признаться вслух, что этих самых норм
вы напрочь не принимаете.
Кролику, переселившемуся в тигра, тоже, вероятно,
придется глотать мясо, но и тошнить его будет при этом
беспрерывно.
Вспомнилось, как около месяца назад за окнами
раскричались ночные мушкетеры. Двое трезвых колошматили троих
пьяных - шумно, не соблюдая никаких правил приличия. Возможно,
они считали, что им нечего скрывать и нечего стыдиться. Ночные
бретеры ругались в голос и не стеснялись бить ногами по
голове. Никто украдкой не озирался и никто не караулил на
"шухере". Миру открыто преподносилось кривое зеркало, и
квартал безмолвствовал, обратившись в гигантский ночной ринг.
Сотрясаясь от пульсирующего озноба, я поспешил укрыться в
ванной, где немедленно включил горячую воду. Но и там я слышал
то, чего никак не мог слышать, - хлюпанье выбегающей из ран
крови, удары твердого неживого о мягкое живое. А минутой позже
слух стал ловить далекое эхо канонады. Стреляли из орудий по
густонаселенным районам, и пятнистые танки вползали в город,
угрожающе задрав стволы. Чернобородые мужчины, сжимая в руках
оружие, недобро смотрели на пришельцев, глазами выискивая
цель. Солдаты, мешковатые и неповоротливые от усиленных касок
и тяжелых бронежилетов, вжимали головы в плечи, озирая черные
провалы окон, чувствуя за этими бойницами чужие караулящие
глаза. Затевалось страшное. Снова у всех на виду. И мир
по-прежнему безмолвствовал, утешаясь тем, что бойня происходит
за тысячи миль от безмятежного большинства. А я слышал и видел
все...
Простейший тест на выявление невроза. Вопрос: "Спите ли
вы, мсье, с открытой форточкой?" Ответ: "Да... То есть, нет,
но... Я бы хотел и даже с радостью, но не могу. Не в силу
страха перед холодами, а в силу страха перед звуками. Не умею,
знаете ли, не слышать..."
Плохо, очень плохо, что не умеем. И снова бром, душ
Шарко, ватные тампоны в ушные раковины. А как иначе? Ангелы
порхают всегда бесшумно. Топают и грохочут лишь Велиалы с
Вельзевулами. Еще одна из грустных данностей. В нынешней
Палестине нынешнему Молоху в жертву приносят Тишину.
Струя из-под крана накаляла ванну, а я ежился эмбрионом,
не в силах согреться. С пугающей силой мне хотелось напустить
на землю лютого холода - того самого, что сотрясал тогдашнее
мое тело. Я мечтал о наводнениях и граде, о лавинах и снеге,
что остудили бы неугомонных людей, выветрили бы из них зверей
и бузотеров. Я взывал к морозу, что загнал бы забияк в дома и
не давал высунуть носа. С ужасающей ясностью я вдруг понял, что
всемирный потоп действительно был. Понял и вспомнил. И поверил
в миф о прикованном к скале Прометее. Давать спички детям
опасно. Слишком быстро огонек превращается в пламя пожаров.
Люди освоили это искусство в совершенстве. Алхимия разрушения
проникла в кровь, в гены. Это стало ремеслом, уважаемой
профессией.
Той ночью я спал в обнимку с грелками. Утро покрыло окна
калеными узорами. Я проснулся под торжествующий вой метели,
под скрежет голой ветки об окно моей комнаты. Взглянув в
зеркало, я содрогнулся. Изменения коснулись не только
окружающего. Что-то стряслось и со мной. При повороте головы,
лицо пугающе вытягивалось, уходило, увеличиваясь, растворялось
и бледнело. Наверное, я был отражением погоды.
Температура падала в течение трех дней. Мне было страшно,
но я торжествовал. В чем-то я стал чуточку умнее. Или может,
прозорливее...
Дверь отворилась беззвучно, и, проникнув в собственную
квартиру воровским крадущимся шагом, я повесил лоснящийся от
влаги плащ на крючок, а зонт в раскрытом состоянии пристроил
в углу. Надо было присесть или прилечь - короче, отдохнуть.
Хотя слова "отдых" я никогда не понимал. Что-то не ладилось у
меня с этим туманным термином. Я знал, что отдохнуть - значит
выспаться на все сто, но также знал, что отдохнуть на всю
катушку - значило уже нечто совершенно иное. Отдыхая на всю
катушку, люди не находили порой сил на следующее утро, чтобы
элементарно сползти с кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11