Но
сейчас все прежние претензии и обиды выплыли сами без ее
просьбы. Он эгоист. Он совершенно о ней не думает. Ну-ка,
Олежка, какого цвета платья предпочитает носить твоя Юля? Любит
ли сласти? Нравится ей больше Моцарт или Пресли?.. Да ему
плевать, она рядом с ним или другая. Он потому только и не
изменяет, что ему кажется глупым тратить силы и время на то,
чтобы овладеть женщиной, если у него уже есть одна. Лучше она
была бы у него не первой, а восемнадцатой. Лучше бы изменял.
Да-да-да, лучше! Лучше! Потому что тогда он бы знал, насколько
она не только красивее, но и умнее, и нежнее, и внимательнее к
нему, и домовитей, и деловитей других баб. И нашептывая, что
она "самая замечательная", он не банальность бы говорил, а то,
что думает. А так на третьем году романа она для него всего
лишь та же чарующая незнакомка, что и в первый день знакомства.
Первый день? Вообще-то, она не возьмется припомнить точно.
Он теряется, верней, рассыпается на череду каких-то вечеринок,
дней рождений, сборищ по поводу и без, когда она была на первом
курсе, а он - на четвертом. Знаменитость, тогда еще - только
университетская, изо всех сил увивающаяся за Юлькой. И тогда -
вот эту, буквально, минуту она помнит четко - Юля сказала себе,
что хватит ждать, как Ассоль, алый парус и придуманного тобою
героя под ним. Надо постараться влюбиться в то, что существует,
и существует рядом. В этого самого Кошерского. Но как же он был
непохож на придуманный образ! Слабый физически, да и морально,
сутулый, с привлекательными, но никак не красивыми чертами
лица.... И не сразу согласилась Юлька не только умом, но и
сердцем, что снобизм, чувство юмора, феноменальная начитанность
и, главное, конечно, талант Олега ничуть не менее достойны
любви, чем книжное джек-лондоновское мужество ее вымышленного
героя...Как гордилась она, когда он выступал в Дубовом Зале! А
когда какие-то девицы обступили его потом, брали автографы и
болтали, как ревновала! И от этого только сильнее любила...
Телефон? Неужели опять Кошерский? Сколько времени-то
прошло с его последнего звонка? Минут десять, наверное, никак
не больше... Оказывается, полуностальгически-лирические
воспоминания ничуть не ослабили обиду. Ну, если он теперь
скажет, что передумал и идет к ней! Надо будет ответить, что у
нее тоже изменились планы. Пусть подергается. А лучше всего
бросить вскользь какой-нибудь намек, чтобы еще и поревновал...
Все это Юлька передумала между первым и вторым звонком. На
третий она уже сняла трубку.
- Алло... Санек, это ты? Ну конечно, узнала...
Этот-то балбес чего звонит?! И где только номер ее взял?..
Пронырливый народ, что ни говори...
- Как ты говоришь? Ха-ха-ха-ха!
Дурак! И шутки твои плоские сейчас ни к селу, ни к городу.
Хотя ты, конечно, не виноват. Ты и не знаешь, как оно бывает...
- Конспекты? Но ведь ты в другом институте... Нет,
математика, конечно, та же. Программа другая...
Конспекты тебе понадобились. Ищи дурочку. Зайти тебе
понадобилось. Поклеиться тебе понадобилось. Юлька поморщилась,
вспомнив свою последнюю встречу с Фришбергом, как он бросил ей
"Пока!", а она осталась в растерянности: неужели она повела
себя в чем-то не так? Послать бы тебя после этого
подобру-поздорову...
И тут взгляд хозяйки остановился на плите. Она ведь так
долго готовила. Неужели никто так и не оценит ее трудов?! И
косметика с лица еще не смыта.
- Ну, как знаешь... Зайти? Часика через пол?
Сказать просто "да", а потом встретить "хлебом-солью"? Ну
вот еще! Решит, что это она засуетилась в честь его прихода.
Обойдется.
- Ой, погоди, я выключу, у меня тут подгорает... Ну,
конечно, заходи... Да-да-да. Заодно и попробуешь... Н-ну,
пока...
Глаза бы ее тебя не видели. А Олег... Если все-таки
позвонит. И даже если завтра... Сказать что-нибудь такое...
Чтобы поревновал?!?! Боже, какая же она дура! То есть наоборот,
какая же она умная!!!
Глава 14
Тот, кто следует разуму, - доит быка.
Умник будет в убытке наверняка!
В наше время доходней валять дурака,
Ибо разум сегодня в цене чеснока.
Омар Хайям
- Какая же она умная, эта Тора!
Шимон на это откровение Святого презрительно усмехнулся.
- Свежее открытие.
- Точно-точно тебе говорю, все это не так просто! Взять
хотя бы первую главу. Ведь это ключ ко всему Танаху, не поняв
его, нечего и браться дальше. Обычно же это как воспринимают?
Ну, история. А вот Змей хотя бы. Сказано: "Положу вражду между
ним и тобой". (Речь о женщине.) - Шимон кивнул подтверждающе. -
"Ты будешь поражать его в голову, а он тебя в пятку." -
Произнеся это, Бар-Йосеф посмотрел на собеседника так, как
будто в этом изречении и был скрыт ответ на все мировые
загадки.
- Ну и что?
- А то, что Змей - это я уже понял - это член. - Шимон
шумно выдохнул. Его уже достала зацикленность Святого. Похоже,
за долгое время аскезы бедняга так натерпелся, что мысли его
постоянно съезжали на одно и то же: древесные стволы, звери,
залезающие в нору, хвосты и башни, особенно если по три - все
ассоциировалось у Бар-Йосефа с одним и тем же.
- Ну змей-то чем похож?
- Женщина поражает его в голову, то есть не дает
подниматься, ослабляет, и отбирает энергию... Это все точно...
Вопрос другой: почему в пятку? Может быть в пятке...
находится... образуется... заложено... - Бар-Йосеф начал
мямлить что-то невнятное, как нерадивый школьник, выдумывающий
на ходу заново невыученный урок, который его спросили. Конечно,
он ломится в открытую дверь. Гораздо более ученые люди в
Иерусалиме давным-давно уже обсудили каждую букву Писания и
выяснили, что она значит. Все изыскания и откровения Святого,
конечно, идут от полной его необразованности, просто-таки
девственной. И глупости. Вот и опять:
- Вчера мне снился сон, и он указывает мне путь к
истинному ответу...
Ну разве умный человек станет доверять снам? Недавно
Святому, как он любит говорить, "открылось", что он не Назир
(назаретянин), а Назорей (подвижник) - по созвучию. Он вообще
помешан на этих созвучиях и случайных совпадениях. Прочтя слово
наоборот, переставив половину букв или переогласовав, он
утверждает, будто открывает истинный его смысл... Когда же
Шимон заметил, что тогда и Яков - Назорей, Бар-Йосеф ответил,
что Меньшой скорей Нахир (язычник). Остроумно, конечно, но с
логикой, мягко говоря, напряженка.
С другой стороны, кто сказал, что Исайя или Иеремия не был
глуп? Мудры были Соломон и Иосиф Прекрасный. Обоих святыми
назвать трудно.
Критический ум ни за что и никогда не решит, что то, что
тебе приснилось или привиделось, есть нечто большее, чем просто
сон и видение, а если и решит, то станет метаться в сомнениях:
от Бога ли слышит слово или от хитрого Дьявола, да так никому
ничего и не скажет. Чтобы о каждом пригрезившемся тебе от
голода и зноя чудовище кричать на всех базарах, необходима
наивность, граничащая с идиотизмом... Правда, такая же, если не
б(льшая, должна быть и у народа, иначе пророк так и останется
"гласом вопиющего в пустыне", как переделали ессеи знаменитое
высказывание Исайи. А люди теперь - не то что раньше: кто от
греческих циников ума поднабрался, кто - от римских
легионеров... Так что не светит Йошуа Бар-Йосефу продолжить
своим именем перечень книг Пророков...
- А ко мне сегодня Эстер обещала привести какую-то свою
подружку послушать. Святой сказал это небрежно, как бы
мимоходом, но в тоне его чувствовалось почти ликование, что
кто-то ходит его слушать, и интересуются все новые, и, может
быть, таким путем Господь и подарит ему с дюжину настоящих
учеников.
- Постой, разве ты продолжаешь общаться с Эстер? А кто ее
демоном обзывал и падшим ангелом, и пауком хищным?..
- Точно-точно тебе говорю: раньше в ней говорил Демон, а
постепенно пробуждается спавший в ней Ангел. Пробуждается Дух.
Ты бы видел, с каким интересом и вниманием она меня слушает,
какие вопросы задает...
- Часто приходит?
- Иногда приходит, иногда я захожу. Так ты бы видел...
Видел. Тогда, правда, она слушала не Бар-Йосефа, а Шимона,
и интересовалась, столь же искренне, не возрождением духа, а
конструкцией военных машин. Но разве важно, чем "искренне
интересоваться"? Важно - кем.
Борух в свое время хотел купить проститутку и подослать ее
Святому. Идея застопорилась потому, во-первых, что денег было
жалко, а во-вторых, они бы все равно зря пропали...
- А что подружка?
- Пока не знаю...
- Чего ты это стал так активно проповедовать именно дамам?
Причем, мягко говоря, не самым праведным. Разве они не самые
падшие и все такое?
- Я не выбираю, - развел руками Святой. - Точнее, выбираю
не я. И ты же прекрасно понимаешь, кому нужнее врач - здоровому
или больному.
- Обоим.
- Ну, разумеется! Разумеется! Но кто больше к врачу
обращается и скорее его послушает?
- А по-моему, тебе просто доставляет наслаждение ощущение
собственной праведности и сознание того, что даже это общество
тебя не пятнает.
- Ну, вот, в чем только не обвинят. А что делать?
- А еще ты ловишь кайф от того, что производишь
впечатление на девушек. Психологический, так сказать. Сильнее и
длительней, чем я - телесный.
- Уже нет, - совершенно серьезным тоном объяснил
Бар-Йосеф. - Раньше - да, точно.
- И скоро эти девицы к тебе прийти должны?
- Да вот-вот уже.
- Если ты не против, я их, пожалуй, подожду.
Глава 15
Я имя трамваю задумал
"трамвай"
(и т.д., см.ниже)
Дима Строцев
- Пожалуй, подожду троллейбуса: все быстрее, чем пешком
топать, - решил Саня, но, дойдя до троллейбусной остановки,
остановился в нерешительности. Нет, а и пьян же он! Даже адреса
не спросил! Ну, и куда ехать? Хотя раз первые цифры телефона
такие же, как у дяди Гриши, значит, перво-наперво надо ехать к
нему, заодно, кстати, стрельнуть гитару и оттуда перезвонить.
Хорошая идея. Если только у дяди Гриши есть гитара. Должна
быть! Играешь ты или нет, а в каждом приличном доме должна быть
гитара. Саня повторил эту свежую, но утешительную мысль
несколько раз, не чтобы запомнить, а просто так, и строго
погрозил пальцем фонарному столбу, который, кажется, был
несогласен.
Троллейбус подошел не сразу - по Саниному ощущению, так
вечности через две-три. Но вид этой рогатой телеги показался
Фришбергу таким уморным, что сердиться на его медлительность
просто не было сил. Пассажиры тоже были на редкость смешными.
Смешны были их одежды, жесты, разговоры. Но особенно комичной
выглядела нарочистая серьезность на всех лицах. Каждый как
будто пытался изобразить себя аккумулятором народной мудрости
или народной скорби. Но Фришберга обмануть было не так-то
просто: он по себе ощущал сейчас ту звенящую легкость полушарий
под черепом, которую должен был чувствовать, конечно, и любой
другой в этом троллейбусе, только почему-то стеснялся ее
выразить. Первым порывом Сани было развеселить этот народ,
расшевелить: ну, спеть им какую-нибудь веселую песенку, фокус
показать, рассказать о чем-нибудь захватывающе интересном,
например, о вторичных мессенджерах у растений. Но он прекрасно
понимал безнадежность затеи и сел обреченно на ступеньку у
выхода.
- Грязно ведь, - сказал кто-то рядом; фраза не была
обращена ни к кому конкретно, но относилась, видимо, к Сане и
ступеньке. Фришберг оглянулся на говорившего, постепенно
продвигая взгляд от импортного туфля вверх к лицу человека не
только не пьяного, но явно и не пьющего, одним словом - чуждого
духом...
- Грязь внешняя лучше грязи внутренней, - нравоучительно
изрек Саня, помолчал и спросил, - А Вы и есть то человечество,
ради которого жертвовать?
Никакой реакции не последовало. Тогда, не отрывая своего
взгляда от непьющих глаз, Фришберг стал декламировать
прочитанное где-то на днях:
- Я имя трамваю задумал -" трамвай",
Он будет, задумал, по рельсам ходить,
По городу станет маршрут совершать,
Поэтому имя такое - трамвай.
Читал Саня громко, но нечуткая к лирике публика никак им
не заинтересовалась. Только одна старушка, чувствуя себя в
относительной безопасности в другом конце троллейбуса, сказала
что-то о милиции и хулиганстве.
Автобусу имя задумал другое.
Автобусу имя "автобус" задумал.
Он будет маршрут совершать автономно,
Но тоже удобный общественный транспорт...
Народ безмолствовал. Трезвый тоже. Но и не отвернулся:
стоял, смотрел Сане прямо в лицо и слушал.
- Вот! А троллейбус что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11