Но за пятнадцать лет, прожитых в провинции, он совсем одичал. Его наряды десять лет как вышли из моды Он разучился напомаживать волосы. Более того, разучился обольщать женщин. К обольщению надо было подходить с умом. У мужчины, который на сто процентов уверен в себе, женщины едят с рук. У мужчины, который уверен в себе на восемьдесят процентов, с рук едят только голуби.
И вот этот на восемьдесят процентов уверенный в себе мужчина непонятно с какой стати пригласил миссис Роуленд на чай. Да-да, на чай! Точно говорливая старушка, которой не терпится поживиться сдобными плюшками и свежими сплетнями. Или того хуже: точно сентиментальный слюнтяй, мечтающий повернуть время вспять и скинуть лет тридцать.
Камердинер вернулся с другим жилетом – темно-зеленым, как лесная долина. Лангфорд продел в него руки с твердым намерением остановиться на этом варианте – будь он в нем похож хоть на принца, хоть на лягушку. Он не увидел в зеркале ни того, ни другого, а только озадаченного, смущенного и чуть встревоженного мужчину средних лет, в общем-то неплохо сохранившегося.
Этот подойдет, решил герцог.
Ландо миссис Роуленд остановилось перед особняком Ладлоу-Корт ровно в две минуты шестого. Она сидела под кружевным зонтиком – чопорная и изящная, будто чайная чашка самой королевы. Лангфорду пришелся по душе ее наряд – бледно-голубое утреннее платье с жемчужно-серой отделкой. Ему нравились кремово-пастельные тона – цвета вечной весны, преобладавшие в ее туалетах, но спроси кто-нибудь в веселые деньки его молодости, что он думает о таких оттенках, он назвал бы их скучными.
Герцог сам вышел встретить гостью и подал ей руку без перчатки, помогая выбраться из коляски. Вид у нее был довольный – и вместе с тем несколько растерянный. Вот и хорошо: значит, они на равных.
– Я заходила к вам несколько недель назад, ваша светлость, – проговорила миссис Роуленд. – Вас не было дома.
Они оба прекрасно знали, что он был дома. Но только Лангфорд знал, что он наблюдал за ней из окна верхнего этажа со смешанным чувством раздражения и восхищения.
– Идемте пить чай, – сказал он, предлагая ей опереться на его руку.
По герцогским меркам особняк Ладлоу-Корт был не просто скромным, а прямо-таки убогим. Давным-давно – ему тогда еще не исполнилось и тридцати – Лангфорда пригласили посетить Бленхеймский дворец. Когда это грандиозное сооружение показалось вдалеке, в окне кареты, на Лангфорда нахлынуло гнетущее ощущение собственного убожества – по сравнению с колоссом, который звался родовым гнездом герцогов Мальборо, его поместье казалось домиком скромного викария.
Однако на поверку величественный вид Бленхеймского дворца оказался именно видом, точнее – видимостью. Когда экипаж Лангфорда подъехал поближе, сразу же выяснилось, что, фасад реставрировался очень давно, к тому же – на скорую руку. В самом дворце портьеры обветшали и прохудились, стены почернели из-за неисправных воздуховодов, а потолки почти в каждой комнате были в серых разводах – и это после того, как семья продала знаменитые драгоценности Мальборо, чтобы поправить свои дела! Через два года после его визита седьмой герцог Мальборо обратился в парламент с петицией об отмене майората, чтобы можно было пустить всю обстановку дворца с молотка в уплату семейных долгов.
А вот особняк Ладлоу-Корт, напротив, представлял собой настоящую шкатулку с драгоценностями; это был пусть миниатюрный, зато совершенный образец палладианской архитектуры с четкими, строгими линиями, гармоничными пропорциями и внутренним убранством, которое Лангфорд мог без труда поддерживать в надлежащем состоянии, а по временам даже обновлять.
Но в эту минуту, шагая по просторному холлу и чувствуя, как пальцы миссис Роуленд легонько касаются его руки, Лангфорд задавался вопросом: что она думает о его доме? Да, сейчас ее жилище было размером с охотничий домик, но раньше-то она жила в роскоши! Судя по состоянию, которое оставил ей покойный муж, дом Виктории наверняка превосходил его особнячок и размерами, и новизной, и пышностью обстановки.
– О, вы восстановили террасы, – заметила миссис Роуленд, как только они переступили порог южной гостиной. Окна комнаты выходили на уступчатый склон позади дома, за которым начинался строго распланированный английский сад с небольшим прудиком. – Ее светлость очень из-за них расстраивалась.
– Разве? – Вот и еще одна новость о его матери.
– Да, расстраивалась. Но она решила не трогать их, чтобы не тревожить вашего больного отца, – сказала Виктория. – У нее было золотое сердце.
Лангфорд и сам это понял, но слишком поздно. Высокомерным юнцом он втайне считал мать безвкусно одетой простушкой, у которой не было ни царственных манер, ни шика, подобавших супруге пэра Англии. Он тяготился ее заботливой любовью, словно камнем на шее, и даже не подозревал, что без нее его будет бросать по волнам жизни как щепку.
– Она ничего мне об этом не говорила. – А сам, к сожалению, не мог догадаться, потому что был самовлюбленным болваном.
– Очень красиво, – сказала миссис Роуленд, любуясь из окна пышными золотисто-оранжевыми розами, что цвели вдоль балюстрады. На ее широкополой шляпке тоже красовались розочки, собранные из бледно-голубых лент. – Ей бы понравилось.
– Хотите, выпьем чаю на террасе? – поддавшись внезапному порыву, предложил герцог. – Сейчас чудесная погода.
– Да, с удовольствием, – ответила Виктория с легкой улыбкой.
По распоряжению герцога чайный столик поставили под натянутым тентом, покрыв его белой скатертью и поместив в центр хрустальную вазочку с приглянувшимися Виктории розами.
– По-моему, сейчас самое время перед вами извиниться, – сказала миссис Роуленд, когда они с герцогом уселись на свои места; их стулья стояли рядом, но были немного развернуты в стороны, чтобы, каждый мог без помех наслаждаться видом на сад.
– В этом нет никакой необходимости. Я получил за обедом огромное удовольствие и остался в совершенном восторге и от еды, и от общества.
– В этом я не сомневаюсь. – Виктория смущенно рассмеялась. – За цирковым представлением вы пришли точно по адресу. Но я хотела извиниться за то, что изначально вела с вами нечестную игру, когда нарочно отпустила всех слуг и посадила на дерево котенка, чтобы был предлог обратиться к вам за помощью.
Лангфорд лукаво улыбнулся.
– Уверяю вас, я вступил в вашу игру вовсе не по глупости. Я знал, во что ввязываюсь, когда согласился на время стать для вас доблестным, хотя и не слишком, любезным рыцарем.
Виктория залилась краской.
– Поверьте, события последних дней натолкнули меня именно на такой вывод. Но я по-прежнему считаю, что обязана попросить прощения за те мошеннические уловки.
Принесли чай, обставив его появление пышной церемонией: Миссис Роуленд положила себе в чашку сахар, затем налила сливки, оттопыривая при этом мизинец изящным колечком, похожим на лепесток восточной хризантемы.
– Похвально, что вы признаетесь в «тех мошеннических уловках», но меня больше интересует занимательная история, которую вы поведали мне некоторое время спустя, – проговорил герцог, наблюдая за грациозными движениями гостьи и совершенно забыв про свою чашку. – За нее вы тоже будете просить прощения?
– Попросила бы, если бы это была наглая выдумка.
Лангфорд наконец-то сделал глоток чая, который так и не смог полюбить.
– Хотите сказать, это была не выдумка?
Гостья продолжала помешивать чай.
– Я долго думала и пришла к выводу, что уже и сама толком не знаю.
Герцог проклинал себя за любопытство. И за бестактность. Умей он держаться в рамках приличий, не стал бы задавать вопросы, а потом в растерянности гадать, что делать с уймой возможностей, которые открыл ее ответ.
– Быть может, вы поможете мне определиться? – спросила Виктория. – Я хотела бы узнать вас поближе.
«Я уже не молода. Поэтому я сразу отказалась от уловок юных девушек и решила действовать прямо». Вроде бы так она выразилась и в этом случае не погрешила против истины.
– Что именно вас интересует?
– Многое, но прежде всего следующее: как и почему вы превратились… в себя нынешнего? Для меня это просто загадка.
– Нет тут никакой загадки. Я чуть не погиб. Но такое простое объяснение ее не убедило.
– Моя дочь в шестнадцать лет тоже чуть не погибла. Но от этого она только закалилась, а не изменилась до неузнаваемости, как, по общему мнению, изменились вы.
Виктория поднесла ко рту чашку и замерла в ожидании ответа. Однако герцог молчал, и она вновь заговорила:
– Интуиция подсказывает мне, что я не пойму вас, пока не узнаю, что стоит за вашим перевоплощением. Схватка со смертью – лишь часть истории. Или я не права?
Он перебрал в уме множество ответов, но ни один его не устроил. Всю свою жизнь Лангфорд наслаждался возможностью называть вещи своими именами и не испытывал ни малейшего желания пускаться на хитрости.
– Пожалуй, вы правы, миссис Роуленд.
Виктория по-прежнему держала чашку возле губ. Пристально глядя на собеседника, она спросила:
– Милорд, не буду ходить вокруг да около. В деле была замешана женщина, не так ли?
Он не обязан был отвечать на ее вопрос. С другой стороны, приглашать ее на чай он тоже был не обязан. Он сам себе преподносил сюрпризы – так что же говорить о ней?
– Да, женщина, – ответил герцог. – И мужчина.
Миссис Роуленд побледнела и, осторожно опустив чашку на стол, сделала глубокий вдох; казалось, ей не хватало воздуха.
– Боже правый… – пролепетала она.
Герцог горестно усмехнулся и проговорил:
– Как все было бы просто, если бы дело сводилось к грязному блуду.
– Вы хотите сказать… – Виктория умолкла, прикрыв рот ладонью.
– Наверное, вы слышали о несчастном случае на охоте, – продолжал герцог. – Я был ранен, потерял море крови, шесть часов провел на операционном столе и еле выкарабкался.
Через неделю, после того как угроза для жизни миновала, Лангфорда пришел навестить Фрэнсис Эллиот – тот, кто его ранил. Они с Эллиотом вместе учились в Итоне, он и был тем приятелем из соседнего графства, чей дом Лангфорд частенько посещал, приезжая домой на каникулы. С годами их дружба охладела, они стали видеться все реже, но в этом не было ничего удивительного. Лангфорд веселился, прожигая жизнь, Эллиот же, шагая по стопам своих предков, превратился в добропорядочного и скучного провинциального джентльмена.
В то утро Лангфорд, маявшийся от боли и скуки, обругал Эллиота последними словами, отметив также его «меткую» стрельбу и не оставив камня на камне от его мужских качеств. Эллиот молчал, пока у Лангфорда не закончился запас ругательств, – задача не из легких, поскольку Лангфорд обладал поистине неиссякаемым запасом бранных слов.
А потом он впервые в жизни услышал, как Эллиот кричит.
– Выяснилось, что человек, стрелявший в меня, сделал это нарочно. Правда, он не ожидал, что чуть не отправит меня на тот свет, – подвели нервы и сбившийся прицел. А стрелял он из-за того, что я соблазнил его жену.
Миссис Роуленд замерла с сандвичем в руке – рассказ герцога шокировал ее. А тот, усмехнувшись, продолжал:
– Но я понятия не имел, о чем он толкует. Я знать не знал его жену – так, во всяком случае, полагал. А потом меня осенило. Вспомнилось, что полгода назад, на костюмированном балу у другого моего приятеля, я случайно познакомился с одной замужней особой, над которой так и витал дух одиночества. Но то, что представлялось мне забавой на один вечер, обострило разлад в. Семье Эллиота. Он любил жену. Они переживали не лучшие времена, но он любил ее по-настоящему, хотя, к сожалению, не умел красиво выражать свои чувства.
Поначалу рассказ Эллиота не вызвал у Лангфорда ничего, кроме презрения. Он бы никогда не допустил, чтобы женщина – какой бы распрекрасной она ни была – получила над ним такую власть. Если мужчине не хватает мозгов, ему некого в этом винить, кроме себя самого.
Но, выпустив пар, Эллиот совершил еще более удивительный поступок. Он попросил прощения. Скрепя сердце он попросил прощения за все – за свое малодушие и безрассудство, за то, что выместил отчаяние на Лангфорде, хотя, если разобраться, сам был виноват в том, что жена несчастна.
Лангфорд, все еще раздосадованный, выслушал извинения без всякого сочувствия. Эллиот ушел, но его слова накрепко засели у Лангфорда в голове – перед глазами так и стояло лицо друга, когда тот просил прощения; лицо это выражало твердую решимость поступить по чести, даже если тем самым он обрушит на себя лавину презрения.
Извинившись безо всякого принуждения, Эллиот проявил мужество, совестливость и порядочность – все те качества, которые Лангфорд от души презирал, считая их чересчур плебейскими для своей возвышенной натуры.
– Я не хотел меняться – ни сам, ни с чьей-либо помощью, – сказал герцог. – Я жил в свое удовольствие и не желал отказываться от своих привычек. Но удар был нанесен – я выбился из привычной колеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37